Каверна. Часть вторая. Глава 11

11

В конце недели приехала Ира. Она поднялась в отделение, мы посидели в палате. Сейчас у неё было трудное время, и я пытался, как мог, поддержать её. Угощал фруктами, и даже тайком клал в сумочку апельсин, чтобы дома, на квартире, покушала.

Ира была немного подавлена, потому что не могла найти работу. В «Азбуку вкуса», куда рассчитывала устроиться, её не взяли из-за отсутствия регистрации.

- Не расстраивайся, - подбадривал я её. – Москва не сразу строилась. Ты только неделю здесь. Не все сразу. Как ты хотела?

Ира соглашалась, но все равно пребывала в унынии. Тогда мы решили пойти прогуляться, развеяться.

Солнце проглядывало в разрывы белых, но довольно крутых и, в местах скопления, грозных облаков. А порывы прохладного ветра нагнетали тревогу, волновали кроны деревьев и пускали рябь по большим лужам. Погода еще не установилась, хотя был уже конец июня, и каждый день под вечер шел дождь.

Я заметил, что по открытым рукам и плечам Иры пошла «гусиная кожа». Она была одета в легкое белое платье-сарафан в большой цветок. Такая расцветка становилась модной в селе, где постоял цыганский табор.

Все шло к тому, что тучи одержат верх над солнцем. Очередной порыв прохладного ветра опять нагнал на Иру «гусиную кожу». Глядя на неё, самому становилось холодно и как-то не по себе. И тем более ни о какой прогулке в таком виде не могло быть и речи.

- Почему ты не взяла кофту? – раздражено спросил я.
- Мне не холодно, - ответила она, почувствовав мою озабоченность. - Пойдем.
- Куда пойдем?! Мы только вышли, а ты уже гусиной кожей покрылась. От одного твоего вида отпадает желание гулять.
- Когда я выходила из дому светило солнце, - объяснила недоуменно Ира. – Было тепло.
- Это Москва, тут в одном районе может светить солнце, а в другом - ураганный ветер и град. Погода переменчивая, надо понимать, ты же не ребенок. К тому же, если выходишь надолго, надо знать, что пока ты будешь в городе, погода может десять раз испортиться. Это тебе не Терек и не Нальчик.
- Да говорю же, мне не холодно! - Повысила она тон.

Это возмущало меня до последней степени, практически приводило в бешенство. Я мог вернуться и вынести ей какую-нибудь кофту, но меня убивала её беспечность, легкомысленность. Зачем она приехала - трепать мне нервы? В моем понимании мужчина мог так себя вести - геройствовать, бравировать, но не женщина. Она должна привносить покой, уверенность в завтрашнем дне. А меня коробит от её поступков. Я начал бранить её. Она насторожилась, но не осмеливалась огрызаться. Настроение было испорчено. И я решил не мериться с этим, а преподать урок, что если она будет вести себя так, то пусть пеняет на себя.

- Никуда мы не пойдем. Езжай домой! – погнал я её.
- Почему?.. Мне не холодно. Я смогу приехать к тебе только через неделю.
- Все равно. Чтоб я тебя не видел в таком виде! Еще раз так приедешь… тут же улетишь обратно!

Ира стояла с жалобным видом и, не веря в серьезность моих намерений, думала, что я спущу пар и успокоюсь. Но ни в этот раз.

Я схватил её за предплечье, развернул в сторону ворот, твердо сказал:
- Иди домой! – и подтолкнул, задавая тем самым движение.

Ира прошла по инерции несколько шагов и обернулась, посмотрела в глаза и, не найдя снисхождения, зашагала на выход с территории больницы. А я, пронаблюдав за мельканьем пестрого платья, пошел в хирургию.

Паша сказал, что скоро его прооперируют, потому что назначили контрольные анализы.

- Кстати, - спросил он. – Как Залимхан… удачно его порезали?
- Да. Как его перевели из реанимации в послеоперационный бокс, я навешал его. Он практически не изменился, какой был до операции, такой же и остался.
- Ему же легкое полностью удалили?
- Да, - подтвердил я. – Наверное, сейчас уже в огороде капается. Примерно через месяц после операции уехал домой.
- В санаторий не поехал?
- Нет. Его братья на операцию приезжали, они его и забрали. А к тебе кто-нибудь приедет?
- Не знаю. Наверное, младший брат. У меня, кроме матери и брата, никто дома не знает, что я в больнице лежу, что болею туберкулезом. Ни кенты, ни родственники, даже отец не знает.
- А что ты сказал? Где ты?
- Они думают, я в Москве, работаю по специальности.
- Понятно. А я ни от кого не скрываю. Зачем? Кто не понимает, пошел к черту. Как раз такое положение и показывает кто друг, а кто портянка. Когда человек здоров и успешен, дружить с ним все хотят, а когда в беде… тут дружба и познается.
- Согласен, братан, но я не хочу, чтобы знали, - удрученно сказал Паша.

Позже Паша признается, что тормозит иной раз, мол, у него слишком много информации в голове.

- Лишней информации, - поправлю я его.

Паша, будучи по характеру общительным, вдруг замыкается с друзьями и прячется под вуалью односложных ответов: да - да, нет - нет.

Глядя голубыми глазами, он удивленно спросит, как я умудряюсь владеть таким количеством разнообразной информации?

- Ты пытаешься скрывать болезнь от близких. Это накапливается, как снежный ком, - пояснил я Паше. – Однажды обманув, ты вынужден при случае вспомнить, что в прошлый раз соврал именно этому человеку. Мозги засоряются запоминанием конкретной лжи и медленно, с усилием работают. Я же не засоряю голову. Общаясь с человеком, я говорю все, как есть – передаю информацию так же, как и получаю, без преломления через свою личность. Это меня не грузит и не влияет на качество информации. Зато еще это служит верным показателем – катализатором - кто чистый проводник, а кто натягивает мир на собственные комплексы.         

Примерно через неделю меня опять позвала к себе в кабинет Марина Николаевна. Она поставила мой последний рентгеновский снимок на световую доску и указала на каверну. Каверна уменьшилась в размере, как будто подсохла, ближняя к бронху стенка размылась и не просматривалась четко.

- Видишь, какая динамика? – воодушевлено сказала Марина Николаевна. – Очень хороший результат! И это за три месяца… я довольна!

Я согласился и разделил её ликование.

- И все-таки я настаиваю на поддувании, - она поменяла тон на серьезный. - Надо попробовать, может быть, каверна закроется. Операция - это операция… вдруг удастся избежать… Короче, возьми дела и иди к Тамерлану, я ему сейчас позвоню, - сняла она трубку телефона. – Иди, иди, все ему скажи, а я сейчас дозвонюсь.

Я пришел в хирургию и дождался Тамерлана возле ординаторской. Он пришел, и я, вы-держав небольшую паузу, зашел в кабинет.

- Здравствуйте, Тамерлан Владимирович. Марина Николаевна опять к вам прислала.

Он строго посмотрел на меня и подошел к световой доске. В нос ударил табачный перегар. Через карман белого халата просвечивалась красная пачка сигарет «Мальборо».

«Удивительно, – подумал я. – Хирург-легочник, каждый день вскрывает грудную клетку, держит в руках легкие, а сам курит, да так, что его сопровождает устойчивый табачный шлейф».   

- Дай последний снимок, - хриплым голосом сказал Тамерлан Владимирович.

Я пошарил в конверте, достал рентгеновский снимок и протянул ему.

- Когда последний КТ делал? – спросил он.
- В марте, здесь, в хирургии делал.
- Почему она (имея ввиду Марину Николаевну) прислала тебя без свежего КТ? Что я по этому смотреть буду? – тряхнул он снимком.

Я недоуменно пожал плечами.

Тамерлан Владимирович резким движением вставил снимок под держатель, пленка характерно визгнула. Он отпустил снимок и тот соскочил. Тамерлан еще резче воткнул его, пленка визгнула сильнее. Внимательно посмотрел и попросил предпоследний. Вставил рядом и сравнил оба.

- Да, динамика есть, - проговорил он. Потом повернулся ко мне и, прищурив хитро глаза, спросил: – Что она хочет?
- Не знаю, - ответил я. – Говорит: «Поддувание надо делать».
Тамерлан вздохнул и покачал головой.
- Ладно, я тебя заберу, - снял снимки и передал мне папку.

На днях меня перевели в хирургию, в мою же палату. Я нашел многие вещи нетронутыми. Было видно, что лежащие тут люди не хозяйничают, а ведут себя несколько отстранено, пребывают на временной основе. На спальных местах не было ничего лишнего, будто больные приходили только ночевать. У одного на тумбочке лежала книга, у другого стояла кружка. Кровати были аккуратно прибраны.

Тишина царствовала здесь. Она поглощала взбунтовавшиеся звуки: барабанную дробь каталки, шепот на кушетке, звон трамвая и карканье вороны за окном; и топила их в белой поверхности молока.

И вообще, размеренность хирургии мне нравилась больше. Здесь все было как-то по-взрослому. Никакого тихого часа, как в терапии - ты сам знаешь, когда тебе отдыхать. Медсестры не вмешивались в распорядок дня пациентов, тут все понимали свое предназначение - и больные, и врачи.   

Моими сопалатниками оказались два парня уже готовые к операции и ожидавшие своей очереди. Они вели себя скромно, я бы даже сказал, деликатно. Приходили до обеда, брали препараты на несколько дней, а то и на неделю, консультировались с врачами, отпрашивались и исчезали. Практически я лежал один в палате, что меня более чем устраивало. Ведь другой площадки, где я мог бы принимать Иру, не было.

Первый раз после моего перевода назад, в хирургию, Ира не захотела заходить внутрь. Охранник просек момент и, сказав, что сегодня не день посещений, отказался пропустить её. Тогда мы пошли гулять в Екатерининский парк.

Ира побоялась зайти по причине надуманной брезгливости, представляя хирургию чуть ли не моргом, и при одном упоминании кривилась и морщилась.

- Ну и зря ты заупрямилась, - сказал я. – Охранник, видя это, не пустил тебя. Это выглядело так, будто я снял на улице девку и веду в палату. Если бы ты шла за мной молча, не канючила: «Я не пойду», он бы и ухом не повел. А теперь будем до вечера гулять, как малолетки, вместо того, чтобы посидеть пару часиков в палате, попить чайку, переждать жару, а под вечер выйти прогуляться.
- Ну, я же не знала…      
- А если не знала, почему молча не идешь за мной? Хоть раз я завел тебя в блудную? Ты в терапию заходила, да? А здесь лучше, чем в терапии, и я один в палате.

Мы купили мороженое и присели на лавочке в тени у пруда.

Утки грелись на солнце. У многих пар вывелось потомство. Утята - маленькие, серенькие, пушистые комочки - выглядели забавно. Было интересно наблюдать за ними: те, что постарше уже спускались на воду и плавали за взрослыми утками, какие не осмеливались лезть в воду, сидели кучкой в травке по берегу и временами перетряхивали оперенье, раздуваясь в пуховые мячики. 

- Я работу нашла, - довольно облизывая мороженое, сказала Ира. – В магазине женской одежды. Рядом с домом. Никуда ездить не надо, пешком пройти.
- Как нашла?
- В понедельник пошла на поиск, зашла в этот магазин, а там, оказалось, продавцы нужны. Поговорила с хозяйкой магазина, и меня взяли. Пока испытательный срок и тому подобное, будут платить четырнадцать тысяч в месяц. Потом, если я буду так работать, обещали повысить зарплату. Я одна за два дня в отделе продала больше, чем весь магазин. Знаешь, там девочки какие-то пассивные. Клиент заходит, не приподнимутся, не подойдут, пока клиент сам что-нибудь не спросит. А я сразу подхожу к клиенту, - просияла Ира от гордости за себя. – Начинаю советовать, говорю: «Это вам так идет, не снимайте! Примерите вот это, как по вам сшили!» - И у меня охотней покупают. Одна женщина пришла повторно и говорит: «Где эта девушка с большими глазами? Я хочу, чтобы она меня обслужила», - Ира положила голову мне на плечо. - Я же у тебя умница, я же хорошая?
- Да, умница, хорошая, - поцеловал я её. – Ты молодец! Для начала очень даже неплохо. Работа возле дома, ездить никуда не надо, а для Москвы это важно. Люди часами до работы добираются, на метро, на электричках, с пересадками, а ты прошлась пешочком десять минут и на работе. Очень удобно. И правильно - работу надо начинать искать в понедельник, - сказал я как бы сам себе. – А что у вас за коллектив, кто с тобой работает?
- Девочки киргизки и армянки. Там только администратор россиянка, верней с Подмосковья – регистрацию и все документы имеет. Остальные, считай, нелегально работают. Я регистрацию оформлю и буду легально работать. Только одно плохо, - погрустнела вдруг Ира. – График работы с одним выходным в неделю. И то хозяйка разрешает брать выходной среди недели, чтоб на выходные дни работать. Потому что в субботу и воскресенье больше всего покупателей.
- А сколько часов работать?
- С девяти утра до десяти вечера, иногда до девяти, когда как.
- Тринадцать часов рабочий день, - посчитал я. - С одним выходным в неделю?! – возмутился я кабальными условиями. – Хоть перерыв на обед есть?
- Да, есть. Прямо в магазине кухонька… микроволновка, электрочайник, немного посуды. Мы там и обедаем.
- Ты несильно устаешь?
- Да нет, я же постоянно на ногах не стою. Нет клиентов, я на кушетке сижу. Зайдут клиенты, обслужу и снова присаживаюсь. Не переживай, я правда не устаю. Это же не в Абхазии мандарины собирать.
- Ты что в Абхазии была? – удивлено посмотрел я на Иру.
- Да, сезон работала там, на мандариновых плантациях. Мне еще Жириновский сто долларов подарил.
- Как подарил? – еще больше удивился я.
- Так. Мы убирали сад, а кортеж Жириновского там проезжал. Он остановился, вышел со своей свитой, подошел, поговорил с нами и протянул мне сто долларов.
- Он, наверное, твои большие глаза выделил. За глаза, так сказать, подарил.
- Не знаю за что, но подарил, - вздохнула Ира, как на давно забытую сказку. – И вообще, это неглавное. А главное, сифошка, что я здесь, рядом с тобой, и могу хоть раз в неделю тебя видеть.

Она так искренне это сказала, что я подумал: «Какая бы еще приехала за мной?.. И стала бы приходить в свой единственный выходной день в больницу, как на праздник?»

И хотя на первых порах было тяжело, ради нас Ира была готова преодолеть все трудности. Когда мы расставались на неделю, до очередного выходного дня, Ира грустнела и, с трудом сдерживая слезы, говорила:
- Неделя тянется так долго, а день с тобой пролетает так быстро. Я не хочу, чтобы так было.

Я прижимал её, успокаивал и говорил:
- Все будет хорошо. Надо верить. Всевышний не бросает хороших людей.

Ира работала в магазине больше месяца, и cначала все складывалось как нельзя лучше. Она подружилась со всеми девчатами – коллегами по работе, а с Азизой, молодой девушкой из Киргизии, чуть ли не сделалась ближайшей подругой.

Разговаривая с Ирой по телефону, я слышал в трубке восторженный девичий крик: «Замохов, Замохов!» Оказывается, я был заочно представлен всему женскому коллективу магазина и многие сочувствовали и принимали участие в наших с Ирой отношениях. Азиза же, как ближайшая подруга, вела себя, как старая знакомая и называла меня по фамилии, как Ира.

По моему наблюдению, когда девушка хочет замуж или чувствует себя на правах единственно любимой, то начинает называть своего парня по фамилии. В последнее время я начал замечать это за Ирой, она задавала такой вопрос: «Замохов, ты меня любишь?»

И Азиза подражала Ире, как попугай. Была даже предпринята попытка со стороны Иры познакомить Азизу с Пашей. Припоминая свой роман с туркменкой, его вновь потянуло на экзотику. Они пообщались какое-то время, на этом знакомство и прекратилось. Паша нашел это… в преддверии операции бесперспективным.

Между тем Ирина начальница, хозяйка магазина, Виктория Александровна, учитывая трудоспособность, коммуникабельность и подъем продаж, повысила Иру до администратора. Виктория Александровна сама сделала Ире регистрацию и оформила необходимые документы, расходы удержав из зарплаты Иры, которую так и не повысила.

Когда в магазин приходила проверка, то все нелегалы, в том числе и жизнерадостная Азиза, прятались по примерочным и туалетам. В зале оставались либо Ира, либо та подмосквичка – первый администратор, в зависимости от смены, и принимали огонь на себя, показывая по документам легальность бизнеса.

Виктория Александровна была ярким представителем женщины предпринимателя с патологической жадностью, которая коня на скаку остановит и в горящую избу войдет, если от этого будет материальная выгода. Она была высокая, крупная женщина за сорок. Имела молодого мужа, от которого была беременна на последних сроках. Кроме этого у Виктории Александровны был взрослый сын от предыдущего брака, немногим младше нынешнего мужа. Сын жил отдельно и изредка наведывался в магазин к маме, видимо за деньгами и, конечно, потому что соскучился. Муж Виктории Александровны частенько появлялся в магазине на правах хозяина.

- Они, трое, ездят на одинаковых джипах «Лексус», - рассказывала Ира.
- Может быть, это один и тот же джип? – пошутил я.
- Что у меня в глазах троится? – возмутилась Ира. – Да и номера разные… Виктория Александровна скоро будет рожать, срок подходит. И оформила меня вторым администратором, чтобы быть спокойной за магазин. Заработок же нужен, она не хочет, чтобы в её отсутствие доход снизился.
- Да… Такой автопарк требует затрат.
- Так вот, - продолжила Ира. – Она хочет меня в Петрозаводск послать, у неё там тоже вещевой магазин. Я говорила, помнишь? Когда точно не знаю, но точно до того, как она соберется рожать.
- А эту командировку она оплатит?
- Я уже разговаривала с ней, - покачала Ира головой. – Просто как рабочий день, ни больше, ни меньше.
- Что-то жадная твоя хозяйка, - заключил я. – Рабочий день тринадцать, ну пусть двенадцать часов. Всего один выходной в неделю. Сколько раз ты оставалась, чуть ли не за полночь, товар пересчитывать? Несколько раз? Нагружает по полной, а платит, по московским меркам, смешно. Может быть, для Нальчика это деньги, а для Москвы это не деньги. Ты разговаривала с ней по этому поводу?
- Да, разговаривала, - вздохнула устало Ира. – Она обещает поднять зарплату. Знаешь, я с Азизой поссорилась, пощечину ей дала.
- За что?
- Она меня достала. Ведет себя, как дура. Постоянно говорит, что как меня сделали администратором, я якобы сильно изменилась. Не сижу с ними, не хихикаю как раньше. И вообще, говорит: «Я тут работаю намного дольше, и девочки тоже, а повысили тебя?» Я же не виновата, что меня повысили. Значит, Виктория Александровна мне доверяет. А вчера, я пересчитываю товар, Азиза подходит сзади, оттягивает бретельку лифчика и с хлопком отпускает. Я ей сказала: «Перестань». А она продолжает играться – хлопать моей бретелькой. Я повернулась и дала ей пощечину. Она в слезы и побежала жаловаться хозяйке.
- А та что?
- Виктория Александровна поругала для вида нас обоих. А Азизе сказала: «Сама виновата». Я-то ей сейчас нужна, а таких Азиз у неё полно. - Ира прижалась и обняла меня. - Почему она так себя ведет, что я ей плохого сделала?
- Ты сама виновата… Сколько раз говорил? При первом знакомстве, подпускаешь людей близко, открываешь душу. В открытую душу тебе и плюют. Ты эту Азизу знать не знаешь, а поделилась всем сокровенным. Вот она и считает вправе так себя вести. Только воспитанный, деликатный человек воспримет душевную откровенность правильно.
- Почему люди такие? - прошептала Ира и на её щеке высыхала маленькая слеза.       

Но на днях Ира совершено расплакалась. Я принялся успокаивать и утирать ей слезы.

Она рассказала, что ей дали зарплату пять тысяч. И когда она зашла в кабинет к хозяйке с вопросом, та ответила:
- А что ты хочешь? Все так же получили. Сейчас экономический кризис.
- Во-первых, у нас был договор на четырнадцать тысяч в испытательный срок, - повысила Ира голос. - А во-вторых, вы после этого обещали поднять зарплату до девятнадцати тысяч. Как мне жить на эти деньги? – потрясла она пятью тысячами перед Викторией Александровной. – Вы знаете, я ухаживаю за больным, по выходным езжу в больницу. Я не могу ему даже фруктов купить!.. Я не собираюсь так работать, я ухожу!
- Зачем же так сразу, - стала сглаживать углы хозяйка. – Не кипятись. Вот поедешь с Сергеем Львовичем (имея в виду своего мужа) в Петрозаводск, тогда я все и заплачу. Посчитаешь остаток, примешь новый товар, сделаешь, одним словом, полноценную ревизию. Сергей Львович тебя отвезет и привезет, поедете на машине.

- А когда мы поехали на его джипе в Петрозаводск… Не выехали из Москвы еще, перед МКАДом, он остановился, зашел в какой-то магазин, вернулся, сел в машину и говорит, улыбаясь: «Я презервативы забыл. Сделаешь минет?» Я на него удивлено так посмотрела, не ожидала совсем такого, не поняла сразу. А он говорит: «Ну, если хочешь, я могу купить презервативы, но я подумал - так будет лучше и быстрее». Я его послала на… Вышла из машины, села в такси и приехала в магазин. Пока ждала Викторию Александровну, девчонки пристали с вопросами – почему мы не поехали? Я сказала, что никуда не поеду с этим кобелем, что он подлец и хам. «Ты что? Сергей Львович душка», - запели они в один голос. Наверное, все пересосали у него, вафлерши! Для них он душка. А когда приехала Виктория Александровна, сказала, что я лживая сволочь, что специально хочу все извратить и испортить. Представляешь, я еще и виновата! Я и её послала подальше и уехала.

Ира рассказала это чуть ли не в истерике, слезы обиды душили, не давали говорить. Стало жаль её, я сочувствовал и, конечно, воспринимал оскорбление отчасти на себя. В молодые годы я бы посадил этого Львовича в багажник его же джипа, вывез в ближайший лесопарк и заставил бы сосать у негра из института дружбы народов. А Викторию Александровну пустил бы по миру. Но такие людишки сразу бегут в милицию, а такие дела приводят в зону. Проходили.

Я успокоил Иру как мог.

- Не принимай близко к сердцу. Это Москва, а Москва слезам не верит.
- Не верит, - закончила Ира фразу вместе со мной, вытирая слезы. 
- Тут давно забыли обо всем на свете. Только деньги в глазах. Этот петух думает - раз он при коммерсантке альфонс, значит, девушки, работающие у его жены, должны почитать за честь оказывать ему интимные услуги. Забудь, - погладил я Иру по волосам. – Как теперь ты поступишь?

Она успокоилась, подумала немного и сказала:
- В понедельник зайду в магазин за документами, наберу вещей на двадцать тысяч – столько она мне задолжала, и уйду. Я уже кое-какие вещи присмотрела. Даже для тебя есть подарок в мужском отделе.