Форс мажор! чёрный юмор

 

   БМВ последней модели плавно и вальяжно скользила по центру города.
Белоснежный кузов, играя радужными всполохами, переливался, обласканный ярким весенним солнцем. После долгой зимы на разбитой колдобинами дороге ещё оставались невысохшие лужи, но грязные капли, вылетающие из-под мощных колёс, как по волшебству исчезали в воздухе, не приставая к её кузову, - она сияла.
     Белоснежная, пышная, похожая на невесту, плавно плывущую к алтарю, она торжествовала, свысока поглядывая на шмыгающих вокруг «жигулят» и других представителей отечественного автопрома.
 Её хозяин, сидевший в удобном кресле и легко держащий двумя пальцами руль, был горд!
 

     Это была его девочка, его принцесса, - в последнее время он испытывал прилив неописуемого счастья, когда, сидя за рулём, видел глаза проезжающих мимо водителей.
Они все «завидовали» ему! Завидовали так, как недавно завидовал он, передвигаясь на видавшей виды старенькой «тойоте».
     Ох, как он помнил это чувство…, это гадкое ощущение своей неполноценности.
Внезапно сердце начинало биться молотом, кровь стремительно приливала к лицу, и он начинал задыхаться. Чаще это случалось в тот момент, когда какая-нибудь респектабельная представительница женского пола, проезжая мимо или остановившись рядом на светофоре, как бы ненароком заглядывала в замызганный салон его машины. В тот миг, когда она недовольно морщила красивый носик, а затем как бы случайно посмотрев на водителя, неожиданно менялась, - её взгляд смягчался, становясь маслено-сексуальным…, презрение исчезало, а удивление, пришедшее ему на смену, было явно неподдельным.             Некоторые из дам…, видимо особо озабоченные, даже притормаживали, давая понять, что они не против пообщаться.
Он уже давно знал цену своей внешности и не удивлялся повышенному интересу со стороны противоположного пола, хотя это обстоятельство ещё острее заставляло чувствовать свою ущербность, ощущать себя придатком к «куску старого железа». Это жутко раздражало, если не сказать проще..., бесило.


     Он любил женщин, любил всегда. Один раз он пробовал встречаться с такой…, «озабоченной», -так сказать, повёлся..., хорошо, - быстро понял, чего хотят такие дамочки, и вовремя остановился. То, что нужно было им, ему было мало интересно…, а если честно, - не нужно. У него такого добра было в избытке; - теперь он хотел играть на своём поле, где правила устанавливал бы только он.
Сейчас ему нужно было больше, много больше, чем могли предложить богатенькие «рыбки».
Ему была нужна свобода!
Он знал ей цену…, но и себе - он её тоже знал!
*** **
Его внешность рубила женщин наповал - чёрные как смоль волосы, вьющиеся до плеч, раскосые голубые глаза, прямой греческий нос, огромная белозубая улыбка, и в придачу-  высокий рост, широкие плечи с аристократической осанкой.  Короче, мечта! И эта мечта не была экипирована, как надо, кроме одного.
Он был женат…, вот уже десять лет, и были дети, то есть, как говорится, полный «боекомплект.» Когда женился, не думал о деньгах, думало другое место; - а что…, двадцать не полных, гормоны, страсть, любовь «асисяй». Куда уж здравому рассудку тягаться с природой. Когда пришло осознание, было поздно. Он тяжело вздохнул и кинул быстрый взгляд на сидящую рядом женщину.
Её лица не было видно. Она смотрела в боковое окно и всю дорогу молчала.
Тишина в салоне чем-то напоминала болото – вязкая, плохо пахнущая, даже звуки музыки, вылетающие из дорогостоящих динамиков, не могли её разогнать, она хозяйничала вовсю.
-- Я подаю на развод, -- сказала женщина, фраза была бесформенна. Она просто вклинилась в пустое, тихое пространство и уже готова была утонуть, оставшись незамеченной. Неприятный запах в салоне сгустился, но тишина не отступила, она лишь слегка подвинулась, давая место ответной реплике.
-- Почему? -- Повеяло холодом, вытесняющим пустоголовую тишину.
-- Да так…, захотелось, --  Холод усилился, по салону залетали холодные колкие льдинки.
-- И всё?
На какое-то время тишина стала отвоёвывать свои позиции. Опять воздух загустел, питаясь из болота безразличия.
-- Да..., и всё.
Оторвав взгляд от дороги, он посмотрел в её сторону.
-- Ты уверена? -- в его голосе не было ничего, никаких эмоций, даже удивления. Да и сам вопрос прозвучал, как фраза.  Фраза, брошенная просто так, из вежливости. Но в тишине что-то изменилось, на её место не пришёл холод, а что-то еле ощутимое – скользкое, прячущееся за безразличием, потеснило её. Растерявшись, тишина попыталась распознать чужака.  Она напряглась, и от этого в ней появились бреши. Женщина в первый раз оторвала взгляд от окна и почему-то посмотрела на красивые, ухоженные руки мужчины, спокойно лежавшие на руле. Он проследил за её взглядом.
-- А дети?
Опять безразличие, прикрытое тишиной…, нет, она не прикрывала его, она просто ещё не совсем распознала игру, оставаясь односторонним приверженцем женщины. Вокруг мужчины растекалось зловоние. Тишина теснилась от него, она была соратником равновесия и правды, она презирала ложь.
-- А что — дети? --  она вновь отвернулась, устремив взгляд в окно, и даже немного отодвинулась, прижавшись к боковой двери.  Солнце ярко освещало салон, блики падали на лицо женщины, играя солнечными зайчиками; она опустила козырек и опять погрузилась в тень.
Он кинул быстрый взгляд в её сторону.
-- Как ты это объяснишь им?
-- Им не надо объяснять, они в курсе, -- ни один мускул на её теле не дрогнул. Она не шелохнулась, могло показаться, что слова возникли ниоткуда, она будто и не говорила их. Даже воздух не колыхнулся.
От неожиданности он побледнел, лоб покрылся потом, кисти рук стали напоминать клешни, грубо вцепившиеся в руль, мысли запрыгали в хаотичном порядке, а машина медленно стала сбрасывать скорость.
-- Как в курсе…?! В курсе чего…?
-- Всего, -- она была спокойна, не сменила позу, не отвернулась от окна. Холодна и недвижима, как статуя, – В курсе всех твоих дел.
-- Почему это-  моих..., наших, -- на слове «наших» он сделал упор, и вновь нажал на газ.
-- Ну…, когда-то были наши, а теперь будут только твои.  Уже года четыре, как они только твои, -- она задумалась, -- А может и больше, -- не смотря на него, она вжалась в кресло ещё глубже.
В этот момент женщина, наверное, и не подозревала, что именно эти слова были для него бальзамом, они ласкали его слух и вселяли надежду на будущее.
Уже с год, как он вынашивал план, как бы избавиться от своего семейства. Он жил в доме на пол ноги жена как бы была, но в то же время, - её как бы и не было.  Он старался её не замечать, а она и не лезла на глаза. Последнее время больше молчала; он прибежит домой, переоденется перед работой и опять до ночи, или до утра. А жить-то так, оказалось, вообще и неплохо – живёшь, словно один, но с прислугой, рубашки чистые, поесть если что - есть, да и в доме чисто. Вот только дети, - иногда так надоедят, хоть вой. Папа, папа, папа то, папа это, - сил нет. Деньги на них трать, усюсюкайся, думай, как одеть, накормить. Достали, право.
-- И вообще, как это он решился заводить детей!  Нафига это было нужно? Наверняка, это она подстроила., залетела, чтобы в загс затащить, а второго родила, чтобы удержать. -- он зло зыркнул в сторону жены. Но вместо её лица перед глазами возникли весёлые рожицы пацанов. Два улыбающихся рта, один без четырёх передних зубов с ярко голубыми; - его глазами. Другие тёмно-зелёные, пытливые, так и лезли в душу. Как ни пытался он выгнать их из своей головы, у него ничего не выходило.
 — Дура! -- рявкнул он про себя.
 Однако где-то далеко в подсознании кто-то тихо сказал: -- Всё было не так, и ты любил её и любишь их, --  но вместо того, чтобы прислушаться к голосу, он опять повторил про себя:
-- Дура. Вот была бы она похожа на Светку, ничего бы не случилось. Машина есть, -- он нежно погладил свою любимицу по рулю, -- Теща померла, наконец, под ногами не болтается, ну и сидела бы с пацанами, жить не мешала…, на этом бы и сошлись.
Думая так, он прекрасно понимал, что сейчас больше всего хотел быть свободным, она ему просто стала не нужна; - он, и его белоснежная любимица так тяжело доставшаяся ему, - только они двое. И больше никого.
 К тому же у него был запасной «аэродром».
-- Ах, Светик, Светик, Светик — семицветик -- зазвенело у него внутри. Ни вопросов, ни нытья - праздник жизни, да и только. Всегда весёлая, сексуальная, молодая, только ноги одни чего стоят, длинные, стройные, а когда надо — сильные. –Ух, забрало, -- он передёрнул плечами,  -- Вот сядем вечерком, откроем все окна и с ветерком, - как тусанём!
Радужная картина встала перед его глазами —  бутылка шампанского, красивая женщина и прекрасная машина, уносящая их вдаль.
-- Но…, это будет потом, а сейчас нужно сделать так, чтобы не остаться в дураках, -- думал он, прикидывая, как бы правильней ответить.
*** ***
-- Ну что ж…, решила, так решила, -- глядя перед собой и изобразив озабоченность, мужчина попытался придать голосу тревожные нотки.
В машине заливались динамики, кто-то из звёзд призывал идти танцевать, а у него танцевала душа, он еле скрывал свою радость, искоса бросая взгляды на жену.
Женщина смотрела в окно, почти вплотную прижавшись к боковой двери. Мимо бежали прохожие, шли отцы с детьми, пары медленно бреди, взявшись за ручки.  А в салоне стояла неприятная, всё созидающая и разрушающая тишина.
-- Как отлично всё складывается, -- думал он, -- И ломать голову не надо, не надо объяснять знакомым, почему так…, каяться, что мол вот я какой нехороший - бросил жену с детьми, обрёк на нищенское существование, а сам к молодой ушёл, -- он усмехнулся, -- теперь, понурив голову, можно спокойно говорить, что бедный я, несчастный, жена-стерва бросила, детей без отца оставила. При слове «жена» он опять посмотрел в угол, где стояла гробовая тишина.
«Ишь, сидит как мышка, в дверь влипла. Сама виновата…, -- но в чём она виновата, он никак не мог сообразить, виновата и всё. Какая разница - в чём, сказал - виновата, значит виновата и всё тут,» -- решил он, резко крутанув руль, тем самым закрыв вопрос.
Он не хотел вспоминать, что его любимица куплена на деньги от продажи тёщиной квартиры, и то, как ему пришлось бесстыдно врать и изворачиваться, чтобы жена дала согласие на такое безумие. Он решил забыть это раз и навсегда…, - не было этого.
Впереди ехал 200й «Мерс», его болтало из стороны в сторону, он был грязный и неухоженный.
– Легко достался, наверно…, не ценит, -- он цыкнул языком и постарался отстать от мечущегося по дороге автомобиля. И опять в голове зазвучало: Ах, Светик - Светик -- Ну что…, сегодня вечеринку закатим, вот радости-то будет, когда выложу: - всё решено, наконец-то развод.
Машино тихо гудела исправным мотором, в салоне поддерживалась комфортная температура, плавное покачивание успокаивало. В душе он уже был свободен, ему так и хотелось высунуть голову из окна и кричать, громко, во весь голос, он так бы и сделал, если бы не сидящая в салоне «почти бывшая» жена.
Он про неё немного забыл, уж очень сильна была эйфория от предвкушения будущего. Конечно, он не маленький мальчик, и прекрасно понимал, что и у его Светика на него свои планы. Но это уже её дела, мало ли чего она там себе напридумывала, пусть витает в облаках…, а он точно знает - сегодня Светик, завтра Оленька, потом может - Ниночка, а дальше, кто его знает. Неважно, как её будут звать, лишь бы на мозги не капала, да хомут на шею не стремилась надеть. А уж за этим он сможет проследить, -- утвердительно кивнул головой он, хищно улыбнулся, дав ответ своим мыслям.
В салоне стояла тишина, однако радость, охватившая его, растеклась, охватив всё окружающее пространство, и женщина не могла не почувствовать этого.  Отстранившись от окна, она спросила:
-- Рад?
-- Ну что ты... Что за бред... Ты как всегда начинаешь! --  он скорчил недовольную гримасу.
-- Насобирала какие-то бредни. Что за четыре года…, -- и тут он осёкся, в его голове вспыхнула мысль. Сегодня ровно четыре года, как они познакомились со Светкой, они еще в клуб решили завалиться, отметить типа.
Его бросило в жар: -- Нет..., не может быть, она не знает…, да и как она может знать, откуда?!
За все четыре года ни разу не спросила, и даже не намекнула на то, что он изменяет. Он мог прийти ночью или под утро. Ну, поскандалит, как любая баба, и только-то. Он к этому давно привык, ну а последнее время она вообще успокоилась, тише травы стала..., даже удивительно.
     Но тут на память пришёл один случай - недавно, встречая его на рассвете, как-то уж очень долго она стояла в дверях и смотрела на него чужим, пустым взглядом. Ему даже жутко стало, несколько ночей в холодном поту просыпался; конечно, спустя несколько дней он забыл об этом инциденте, но сейчас вспомнил. Тяжёлое было время, в этот год младший сильно болел, и тёща слегла…, ей, наверное, нелегко пришлось, -- в душе зашевелился червячок сочувствия и жалости, но он тут же одёрнул себя: - что было, то прошло.   
«И вообще - это её жизнь, причём здесь он. Ну, пожили и хватит, —  живём-то один раз».
Он не видео её лица, не мог прочесть, что на нём написано, но почему-то знал, - оно безгласно.  Оно бы ничего не сказало ему, и это его ещё больше тревожило. Что у неё на уме? О чём она думает?
*****
     Машина быстро катила среди раздолбанных жигулят и стареньких иномарок. Она лишь изредка, нехотя, уступала место монстрам мировой автоиндустрии, которые мчались по дороге, не замечая никого вокруг. Провожая их взглядом, он давал оценку каждой, и обязательно находил какой-нибудь изъян. После чего улыбался ласково, гладил руль и тихонько приговаривал про себя: -- Ты моя ласточка, ты лучше всех..., какого они года…, старушки уже…, а ты у меня как 4 джи.
Думая о машинах, он забывал про всё, в этот момент он витал в облаках.
Он был царь и бог.
     Его мечта сбылась, его заветная мечта - с детства, ещё мальчишкой он видел себя за рулём шикарного авто. Так и случилось.
Теперь сбывалась вторая, - его ждала свобода.
Разум немного туманило, он не думал, что это случится так неожиданно…, и как ему казалось на тот момент, - так легко и просто.
-- Ну что же! -- протяжно сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя из него так и пёрло возбуждение.
-- Если тебе так будет спокойней…, если ты так решила, -- он говорил неуверенно, стараясь казаться рассеянным и удивлённым. Он боялся спугнуть, он не знал, чего от неё ждать, возьмёт ещё - разорётся, или клянчить начнёт, детьми попрекать, скандалить. Но к его радости ничего такого не произошло. Она опять смотрела в окно.
 И лишь короткое, как выстрел:
-- Да, я так решила. Это мой подарок к вашему юбилею, -- она оглянулась и посмотрела на него в упор.
Никак не ожидая такого поворота, он резко нажал на тормоз, раздался душераздирающий звук клаксона.
-- Да чтоб тебя!
 Позади фешенебельной жопы его БМВ стоял пригорюнившийся Ниссанчик.  Его туповатая мордочка замерла в нескольких сантиметрах от безупречного бампера внедорожника.
-- Где его глаза…, ослеп козёл !-- заорал мужчина, пытаясь таким образом скрыть свою растерянность.  Но больше рисковать машиной он не хотел. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никакой опасности нет, загнал машину в первый попавшийся карман около супермаркета.  Он очень хотел закончить разговор, поставив все точки над «и».
-- Что ты хочешь? -- грубо спросил он, у него было мало времени для принятия решения, и тогда он понял - нужно нападать.
«Нужно обязательно выяснить, что она знает, и какие у неё планы». Повернувшись всем телом, он принял воинственный вид. Весь его облик говорил: -- Что ты можешь сказать, «тупая корова».
-- Ничего. Я не хочу говорить ничего, -- спокойно сказала она, -- Кроме того, что уже сказала. Она отвернулась.
И тут он заторопился.
-- Если ты всё знаешь, то и говорить не о чем!  Я тебя давно не люблю, но предложила развод - ты. А значит, первое, что нужно решить, - как будем делить квартиру.
Говоря это, он думал только об одном:   -- машину он ей не отдаст…, никогда, даже если от этого будет зависеть его жизнь.
     Весеннее солнышко спряталось за тучи, ему будто было стыдно, и не хотелось освещать этот разговор своим нежным мягким светом. Окружающий мир стал соответствовать ситуации - серо, холодно, сыро. Она опять молчала.
-- Вот стерва…, хочет выставить меня виноватым, - ну уж нет.
-- Ну, если ты молчишь…, то скажу я. -- он кашлянул. -- Значит так, по закону всё нажитое имущество делится поровну между обоими супругами. Так что квартиру продаём и делим деньги.  Мне остаётся машина и половина денег от квартиры, ну а ты, я думаю, что-нибудь себе подберёшь, в крайнем случае, пока у подруги поживёшь, как её там…, Маша, что ли.
Стараясь быть уверенным, он говорил чётко и конкретно, когда-то эта его черта ей нравилась, вот и сейчас он решил сыграть на этом.
     Она повернулась, в упор посмотрела на него, её глаза пылали, хотя лицо оставалось спокойным.
-- А дети…, как будем делить их?
Этот вопрос поставил его в тупик. Он как-то забыл про них, и теперь её слова вернули его в бытовуху. Но он не долго думал.
-- А что дети…, дети всегда остаются с матерью, отсуживать их у тебя я не собираюсь. Ты не подумай ничего плохого…, просто детям всегда лучше с матерью, -- последние слова он попытался сказать мягко, нежно, но в её глаза смотреть не захотел, - побоялся.
Что-то в её поведении настораживало, хотя для него она и казалась прочитанной книгой, но сейчас он не понимал её. -- Что же она задумала, -- проносилось у него в голове, инстинктивно он чувствовал исходящую от неё угрозу. Но в чём таился подвох? Почему она так спокойна?
-- Останови машину.
-- Что?
-- Останови машину, -- она не отводила от него глаз. Голос спокойный, никакой истерики, никаких просьб.
-- Где…?
-- Здесь!
Он не знал, что и думать. Остановить, это значило - закончить разговор…, а он хотел ясности, он уже был почти свободен.
-- А развод?
-- Останови! – в её голосе появились металлические нотки.
Он знал эту интонацию, и сейчас это подействовало на него так же, как тот её взгляд, после которого он не спал несколько ночей.
Машина вильнула и остановилась на обочине, недалеко от автобусной остановки. Она открыла дверь и, не попрощавшись, вышла.
«Хорошо дверью не стукнула», -- удовлетворённо подумал он, и медленно тронулся с места.
Она шла, не оглядываясь, не медленно, не быстро, просто двигалась среди множества спешащих людей.
Она ничем не выделялась, небольшая фигурка в бежевом плаще, в серых туфлях на маленькой шпильке и с небольшой чёрной сумочной, свободно болтающейся на согнутой руке в такт её шагам. Тёмно-русые волосы с небольшой рыжинкой мягкими волнами спускались на прямую спину. Возможно, сейчас она была слишком прямой, и волосы, плавно колыхаясь, ловили солнечных зайчиков, переливаясь яркими бликами.
Он медленно ехал позади неё, не в силах оторвать взгляд от её волос, как в первый день знакомства, волосы заворожили его. Он поймал себя на мысли, что хочет прикоснуться к ним, как тогда, в молодости, ощутить их податливую мягкость, теплоту, зарыться в них лицом и вдохнуть знакомый аромат. В груди что-то закололо, стало трудно дышать.  Небольшая фигурка в тёмном плаще осталась позади. Он замотал головой, стряхнув с себя морок воспоминаний, и нажал на газ.
*** ***

     Впереди его ждала новая жизнь, ему вновь светило солнце, а на душе пели птицы.  Его девочка мягко урчала мотором, как довольная кошечка, но…, этим мурлыканьем всё и закончилось. Машина не реагировала на посылы хозяина, она тихо и плавно катилась по дороге, не набирая скорость. Большая пробка из спешащих машин, которые стали нервно и громко выражать своё недовольство, поджимала его сзади. Не понимая, в чём дело, он нервно бегал взглядом по приборам
Всё было в порядке, приборы молчали.
-- Что...? В чём дело…?! -- притапливая педаль газа, он изо всех сил стремился заставить машину слушаться, но ничего не выходило. Надежда на случайный сбой в программе таяла с каждой минутой.
-- Девочка моя, что с тобой, родная…, -- он ласково гладил руль авто, в то же время пытался найти причину сбоя, БМВ медленно притормаживала, со всех сторон её обгоняли бибикающие машины. Ему не оставалось ничего, как включить аварийки и остановиться у тротуара; вздохнув, он откинулся на спинку кресла, -- Да что же это? Только неделю назад на профилактике был. Мастер ещё похвалил тогда, - не машина, а зверь, сказал, - ездить вам долго и быстро, телефончик дал, если что случится, просил только к нему обращаться.
 – Ну вот и случилось, -- он достал документы и полез за визиткой. В салоне немного потемнело, как будто солнышко спряталось, затем как-то странно запахло, сначала немного, будто с улицы чем-то потянуло, но вонь становилась всё сильней и сильней.  Машина стала заполняться едким чёрным дымом.
-- Господи..., -- замерев на минуту, прошептал он, страх сковал его сознание и парализовал мышцы.  -- Я же горю! – опомнившись, закричал он и попытался выскочить из салона, но почему-то двери оказались блокированы, сколько он не толкал их, сколько не нажимал кнопки, двери не шевелились. Густой чёрный дым повалил из всех щелей, он остервенело пытался выбраться из салона. Паника всё больше охватывала сознание и затуманивала разум. Ещё плохо соображая, не веря, что это происходит именно с ним, он как-то странно стал подпрыгивать на водительском кресле. Буквально через минуту пришло осознание, что сиденье кресла горячее, и не просто горячее — оно огненное, ягодицы горели, боль была неописуемой, его будто посадили на раскалённую сковороду, полную кипящего масла.  Взвившись, словно пружина, он больно ударился головой о потолок и машинально опять бухнулся назад.  От боли и страха он взвыл.
-- Помогите, помогите!!! -- завопил он, вновь попытавшись открыть дверь машины. Салон автомобиля быстро наполнялся дымом, казалось, он вот-вот должен был задохнуться, но он дышал, дышал прогорклым дымом и метался, как пойманная крыса в тесной клетке. Выл, скребся ногтями в лобовое стекло, моля о помощи.  Вокруг машины собрались ротозеи, тыкая пальцами, они снимали на смартфоны, комментировали и с любопытством смотрели на странного мужчину, запертого в дымящейся крутой тачке.
-- Вызовите полицию!!! -- орал он, брызжа слюной и тарабаня по всем стеклам, – Что вылупились, как идиоты, — не в цирке, --  в этот момент он ненавидел всех, — они должны помочь ему, они просто не могут стоять вот так, ничего не делая.
 -- Вызовите МЧС, пожарных, придурки... -- то ли от беспомощности, то ли от дыма у него потекли слёзы. В салоне стало светлей, уже спокойно просматривались датчики на приборной панели; не имея возможности присесть, он плечом упёрся в боковую дверь и вывалился из салона на тротуар, прямо под ноги собравшейся толпе. Он упал вместе с отвалившейся дверью, под звуки сирен приближающейся скорой и полиции.
     Не успев сообразить, в чём дело, услышал непонятный грохот, - это отвалилась задняя боковая дверь и соседняя со стороны пассажира.  Со скрежетом поднялась крышка багажника. БМВ разваливалась на глазах. Любопытных прибавилось, они обступили машину и его, лежащего на земле с дымящимся задом. Со всех сторон слышались щелчки камер смартфонов, многие беззастенчиво комментировали, кто-то смеялся, а он лежал перед ними и корчился, не то от боли ..., не то от горя. Его любимая белоснежная девочка превращалась в груду бесполезного хлама.
     Сирены затихли, полиция попросила зевак разойтись, и как оказалась, вовремя. Небольшой хлопок под капотом вызвал новый поток чёрного дыма, за которым последовали всполохи пламени.
-- Моя машина, -- простонал он, забыв про свою обожжённую пятую точку, -- Моя, моя машина, -- захлёбываясь слезами, продолжал хныкать он.
Подоспели санитары с носилками, не заморачиваясь, они погрузили его на носилки, бросив как мешок с картошкой, затем подняли и понесли, а он не мог оторвать взгляд от того, что осталось от его авто.  Люди потихоньку стали рассасываться, и тут он увидел её.
     Она стояла в стороне и смотрела, как чужая. Взгляд был пустым…, ничего, - ни сочувствия, ни интереса. Холодные торжествующие глаза.
Лев, поставив лапу на поверженную жертву, смотрел бы именно так.
-- Подождите, подождите минуту, -- сказал он, зацепившись за белый халат санитара.
-- Там моя жена!
Они остановились перед какой-то тёткой с авоськой.
-- Да, не повезло вашему, -- сочувственно сказал один из них, -- Ничего, вылечим, -- добавил другой, и посмотрев на обгорелый зад, покачал головой, -- Не часто такое встречается.
Женщина выпучила глаза и активно замотала головой, так, как будто носилки собирались нести к ней в дом.
-- Не мой это…, чего суёте, несите, куда несли, --  она попятилась и быстренько ушла.
Первый раз в жизни он произвёл такое неизгладимое впечатление на противоположный пол. Но он этого не заметил, он смотрел на неё. А она смотрела прямо ему в глаза, затем подняла руку и показала жест, где главную роль играл средний палец. Маску безразличия на лице сменила едва уловимая волна брезгливости, рот приоткрылся и губы прошептали: -- Факью!
Его мозг обожгла догадка, он вдруг понял. И, дико заорав, попытался спрыгнуть с носилок.
-- Это она…, держите её…,  это она сделала!
Санитары переглянулись: -- Шок, -- они уложили его и заспешили к машине скорой
Один из них надавил ему на плечи: -- Лежите, не дёргайтесь, сейчас укольчик поставим, будет легче.
     Он продолжал метаться: -- Позовите полицию, это она, она всё подстроила! -- ему что-то вкололи, голова закружилась, уже сквозь дремоту он услышал:
-- Да, не повезло парню, болевой шок…, видимо и «причиндалы» подпалились.
-- Будет тут шок…, смотри, какую тачку развалил, сколько бабла потерял, -- санитары наблюдали, как пожарные заливали остатки последней модели БМВ.
-- А зачем ему такая тачка, -- закурив сигарету и присев на подножку скорой, сказал фельдшер, вколовший успокоительное.
 -- Сидеть-то теперь долго не сможет, так что возить нечего.
-- Ага…, -- заржал один из санитаров, почесав затылок, -- нечего и не на чем!

  Конец!