Серафима

1.

Как всегда перед президентскими выборами грянула череда загадочных взрывов. Взлетали вагоны метро, урны на Арбате, какому-то таджику оторвало руку фонариком, начиненным тротилом.

А ей, Серафиме, меж тем, 30 лет. Позади маловразумительная, нелепая жизнь. Будущее утопает в зловещем тумане.

После холодного душа внимательно разглядывала себя в зеркале. Какая же она большая! Эдакая тетя-Мотя… Ей же всегда хотелось быть маленькой, миниатюрной блондинкой.

О, этот проклятый зад! Эти, мать их, грудь! Поменьше бы, покомпактней.

Может быть, именно из-за своих размеров она и не замужем?

Сколько у нее был бой-френдов? 20? 30? Имен и не помнит. Какие-то кобели с воспрявшими фаллосами. Тьфу! С возрастом хочется только тишины и нежности. Ласки! А тут на улице предвыборные паранормальные взрывы…

Помирать она пока не готова. Мало ли какой будет шанс? Возможно, вход в райские кущи где-то рядом.

В бога она, конечно, не верила. Так, для проформы, мол, «все может быть». Именно зловещие взрывы заставили всерьез задуматься. Пошла в Марфо-Мариинскую обитель, обратилась к матушке Ольге.

— Пропадаю…

— Не блудодейка ли ты, дочь моя? Не нимфоманка?

— О чем вы? Внутри пустота! Будто грызет что-то.

— Пойдем-ка из храма. Расскажешь в деталях.

Вышли на церковный дворик. Сели на лавочку под сиренью, та должна была вот-вот распуститься. Скоро Пасха.

— Какая вы крохотная, матушка Ольга! Вполовину меня… — удивилась Сима.

— Главное только размер нашего ментального духа.

— Поясните, пожалуйста.

— Важно то, насколько ты хочешь увеличить количество добра и уменьшить зло.

— Да разве добро и зло не амбивалентны? Не переходят одно в другое? Не слиты воедино, как полюса магнита? Как инь и ян?

— Сколько ненужных слов… Трещотка! Расскажи лучше, как ты жила?

— И рассказывать нечего. Точнее, всего не расскажешь. Была нашисткой, обожала нашего президента, альфа-самца. Потом переметнулась к защите бродячих котов и собак. Это сердцу ближе. Да и альфа-самец достал своими исступленными подвигами.

— А секс? Сколько у тебя было мужчин?

— Кто их считал? Одному козлу, имя не помню, отдалась в уборной кегельбана «Надежда». С другим, кажется с Артемом, устроила лихое джаги-джаги на воздушном шаре. Он тоже был нашист, хохлов и мордву ненавидел. На воздушном шаре была физия нашей альфы и омеги в шпионских черных очках. Секс был так себе. На троечку. Одноразовый чел.

Матушка Ольга потупилась:

— Как молоды мы были. Как искренне любили. Как верили в любовь… Это из песни. Дочка моя, совет очень прост. Поступай в волонтеры. Бесплатно потрудись во благо родной церкви.

— Разве я против? Мой собаче-кошачий фонд приносит ощутимые бабки. Проблемы с наличностью, слава богу, сняты.



2.

В волонтёрство Серафима влилась не сразу. Уж очень все это попахивало игрой, притворством. Ну, помоешь ты церковь, ползая на карачках. Ну, выкопаешь картошку на храмовых грядках… Все это так, по касательной. Зато когда стала приносить продукты питания ветхой старушке Елизавете Ефимовне, в сердце что-то ёкнуло. Ощутила каждой клеточкой своего тела — это не подделка, настоящее, сущее.

Старушка обитала за оградой Марфо-Мариинской обители. Жила как аскет. Пенсия, понятно, курам на смех. Тем более, уже ряд лет на улицу выходить не может, болят ноги.

— Сколько вам годков? — щурилась Серафима.

— Может, 89. А может и 98. Какая разница?! Много!

Выглядела Елизавета Ефимовна соответственно. Не сразу и разберешь кто это. Бабушка? Дедушка? Престарелый инопланетянин?

Косматые седые брови. Нос бугристой картошкой. Жалкая косичка. Зеленоватые, будто вылинявшие, глаза.

Казалось бы, приведение, морок, одной ногой в могиле, однако старушка бодра, говорлива и как-то алогично добра.

— Сколько я, Серафимушка, видела! На десять жизней… Двух мужей моих Сталин расстрелял. Моего сына, Павлушу, хулиганы столкнули с электрички в 1947 году. Ему по колени отрезало ноги. На небесах мальчик.

Елизавета Ефимовна достала из кармана кофты комок носового платка, протерла уголки глаз.

— Не вспоминайте, если вам больно.

— Почему не вспомнить? Много в жизни радости, много и горя. Как хорошо писал Достоевский о радости первых клейких листочков!

— Достоевского не люблю. Депресняк!

— Зря! Умный дядька. Порой, признаюсь, нудный и злой.

— Так что он там о листочках?

— Это из «Братьев Карамазовых». Один из братьев говорит, мол, и бога не принимаю, и его мира, но все могу простить за эти весенние клейкие листочки.

— Ага. Как сейчас в апреле. Первые.

— Именно! — бабушка поддернула рукава кофты, они у нее по-клоунски были подшиты радужным шарфом.

— Давайте, я вам одежду куплю? — нахмурилась Серафима.

— Зачем на меня, почти инфернальную сущность, тратить живую наличность?

— Денег у меня как грязи. Я глава гуманитарного фонта.

— Пустое… Ты лучше, внучка, отрежь себе ситной булки, да намажь ее черносмородиновым вареньем. Мне его предыдущий волонтер притащил.

— Куда мне жрать? При такой-то слоновьей комплекции? Может, какая мебель нужна? В зале у вас стол, шкаф да одна кособокая табуретка.

— Хорошо, что вспомнила о табуретке. Я ее тебе хочу завещать.

— Мне? Зачем?

— Думаешь, я крейзи? Фигушки! Эта табуретка не простая, а магическая. Табуретка счастья!

— Что вы говорите… — зубы Серафимы лязгнули по дулевской чашке.

— Миленькая, поверь мне… Зачем мне врать? Вся жизнь позади. Значит, сядешь на эту табуреточку, крепко закроешь глаза, и выругаешься матом. Чем жесточе выругаешься, тем ладнее. И твое сокровенное сбудется. Табуретка рассчитана на три желания.

— Вы-то сами загадывали…

— Поздно мне уже что-то желать.



3.

На Пасху Серафима отправилась в Марфо-Мариинскую обитель. Какая же тут благодать! Светлая радость! Да-да, за клейкие листочки всё можно богу простить. Всё!

— Вы, кажется, похудели? — спросила сестру Ольгу.

— Сбросила три кило. Кожа да кости. Куда мне худеть? Загляните сегодня к своей старушке? Кстати, она вам завещала свою табуретку.

— Откуда вы знаете?

— Волонтеры уж давно жалуются. Мол, спятила бабушка. Но надо быть терпимей. Легенда о табуретке у нее от буйного воображения. Что вы хотите? Всю жизнь оттрубила школьным учителем литературы. В педагогическом же институте имени Крупской специализировалась именно на русской сказке. Не обращайте внимания!

С пасхальными крашеными яичками и куличами Серафима побежала к старушке.

Елизавета же Ефимовна лежит себе калачиком на кухонном диване. Недвижима. Не откликается. Померла бабушка.

Потом накатила вся эта мутотень, вызов полиции, скорой… Похороны. Расходы Серафима взяла на себя. Ну а завещанную табуретку все-таки прихватила. В сказки она не верит, но пусть будет хоть какая-то, пусть даже кособокая, память.

Долетела на своей алой «Ауди» до дома, поднялась на 12 этаж. Какой же у нее роскошный вид из окон! Кремль… Арбат… Высотка МИДа…

Поставила пегую, жутковатую табуретку в центре зала, опустила на нее пятую точку. А если испытать? Вдруг старушка не врала? Нет, понятно, врала, фантазировала. И все же, все же… Хохмы ради! Помнит ли она матерные слова? Кое-что помнит. Главное не это! Чего же она на самом деле хочет? Лично для себя? Неужели ничего ей не надо?

Как она могла позабыть? Эти пугающие своим размером ягодицы, тяжкие груди. Она желает быть миниатюрной, изящной куколкой.

От волнения схватила пачку «Кэмела», задымила из окна, щурясь на кремлевские звезды.

Затем решительно села на табурет. Зажмурила вежды. И вслух, лающим голосом, грязно выругалась.



4.

Открыла глаза. И чего? Подошла к зеркалу. Искоса зыркнула. И зачем она только так грязно ругнулась в чистые дни Пасхи?

Опять выбила из пачки сигарету, села у окна, втянула дым всеми легкими.

Спокойно, Сима! Чудес не бывает…

Тут затрезвонил мобильник.

— Алло! Пожалуйста, не бросайте трубку. У нас для вас эксклюзивное предложение.

— А именно?

— Аэрозоль «Куколка». Дарует красоту и молодость.

— И кто его производит? Таджики-узбеки? В пошарпанной ванной?

— Зря вы так… Последняя разработка Сколково.

— Почём?

— В цене сойдемся! Вы же у нас первая покупательница. Компьютер выбрал вас из телефонной базы по методу случайных и очень больших чисел.

Через час на пороге Серафимы стоял невысокий блондин, молодой, скуластый. Очи синие, благостные, почти пасхальные. Протянул ярко красный баллончик «Куколки».

Сима достала портмоне.

— Сколько?

— Дайте сколько не жалко. Сущую мелочь…

— Как это странно…

Серафима протянула несколько радужных купюр, гонец взял одну.

— Вполне достаточно.

— А имя у вас есть? Личный телефон? Вдруг со мной произойдут какие-нибудь пугающие метаморфозы.

— Зовут меня — Степан Старушкин. Вот моя визитка.

— Старушкин?

— Да-да... Все смеются. Эта фамилия — мое проклятие с детства.

— Случаются и хуже. Есть почти матерные.

— Ну, я побежал. Если что, звоните. Для проверки аэрозоля прысните хотя бы на ладонь.

— Разумно…

Юноша ретировался. Сима потрясла баллон, прыснула на тыльную сторону ладони.

Это что такое? Батюшки-светы! С кожи исчезли все морщинки, она молодо натянулась, даже недавний шрам от кухонного ножа исчез начисто.

Неужели работает?

Эх, была, не была!

Серафима стремительно стащила, стоптала с себя шмотки. Сайгаком в ванную комнату. Сверху донизу опрыскала себя «Куколкой».

Да, такое случается только в сказках. Да и то не во всех. Мало того, что кожа вернула себе ликующую упругость, так еще каким-то дивным образом исчезли, аннигилировались валики жира по бокам. А задница? Эта пресловутая попа? Если не сказать грубее! Она подтянулась и приобрела идеальную форму. Теперь это не откляченный зад тридцатилетней мадам, а аккуратная попочка топ-модели.

Лицо? Главное не упасть в обморок. Красавица! Богиня!

Есть ли тут какая-то связь со старушкиной табуреткой?



5.

Минула неделя. Молодость не исчезала. Хотя каждое утро просыпалась с испугом, вдруг вернется тягостный статус-кво. Не хотелось бы… Всё с чистого листа!

Щипала попу. Все на месте!

— Вы как-то иначе выглядите, — оторопело скосилась на нее матушка Ольга. — Будто это не вы, а ваша молодая сестра. Чуть ли не ваша дочь.

— Откуда же у меня такая дочь? Мне всего тридцатник.

— А смотритесь на 17!

— С каждой Пасхой я расцветаю.

— М-да… Уж не происки ли это врага человеческого?

— Сатаны?

— Ага.

— Матушка, успокойтесь! Ближе к осени я верну статус-кво. Задница отклячится. Бока разойдутся. На физиономии появятся какие-то пигментные пятна.

— Не понимаю! А табуретку завещанную вы забрали?

— Что с нее толку? — Сима одернула свою пеструю полупрозрачную юбку. Надо было в храм одеться чуток поскромнее.

Матушка Ольга, эта карликовая полустарушка, вся в черном, горько усмехнулась:

— Вырядились вы, милочка, так, будто собрались на панель. Тьфу!

— Чепуха! У меня секса уж полгода не было.

Ольга заткнула уши:

— Не хочу это слушать… Волонтерство свое вы, конечно, забросите?

— С какой стати? Благословите меня, матушка Ольга!

Монашка ее перекрестила, протянула для лобзания свою ручку.

— Помни, дочь моя, плоть иллюзорна. Вечен один божий дух.

Домой возвращалась в смятении. Как ей быть? Жить монашкой? Опять рвануть в дьявольскую лихорадку любовных игр?

Шла по набережной Москвы-реки. Погода — люкс! Сколько вокруг молодежи. На скейтах, на роликах. Какое счастье на лицах. Бедолаги уверены, что молодость их будет длиться вечно.

К ней подлетел юноша на роликах, в красном шлеме.

— Серафима?

— Старушкин?

Юнец стащил шлем, пригладил волнистые волосы.

— Да, это я — Степан Старушкин. Эко на вас подействовал аэрозоль! Не девушка, грёза, мечта!

— Надо бы мне еще прикупить этой аэрозоли.

— Увы! Сколково разогнали. Проект закрыт. Кстати, баллончик «Куколки» стоит дороже вашей отнюдь недешевой квартиры. Поставьте богу свечку!



6.

Вернулась домой, на Большую Якиманку. Взяла сигарету, села у окна. Храм Христа Спасителя как на ладони! Медный Петр Великий за штурвалом океанского брига, работа неугомонного Зураба Церетели.

Как жить дальше?

Закашлялась от саднящего дыма. Раздавила и бросила бычок в помойное ведро. Ударилась о табуретку. Так есть в ней, в этой шершавой уродине, магическая сила или нет? Аэрозоль сработал или же сокровенная метафизика табурета?

Опустилась на подозрительный материальный объект. Зажмурилась. У нее, если верить старушке, остались еще два желания. Что же она хочет? Секса не хочет, а хочет… любви. Да-да! Only love! Так, кажется, пел Джон Леннон?

Внезапно для самой себя грязно выругалась.

Открыла глаза. Все тихо. Никаких перемен. Тем более, судьбоносных.

Не вернулась ли к ней прежняя внешность? Метнулась к зеркалу. Тьфу-тьфу-тьфу. Все на месте.

А зеркало вдруг замерцало. Слюдянистая поверхность пошла полосами. Появилось лицо старушки Елизаветы Ефимовны.

— Бабушка? Родная! — прошептала Сима. — Первое превращение от вас? От табуретки?

Не проронив ни словечка, старушка исчезла.

Раздался дверной звонок. На пороге молодцевато стоял Степан Старушкин.

— У меня к вам, Серафима, серьезный разговор.

— Проходите…

— Выяснилось следующее обстоятельство. Россия забродила, ее нужно срочно спасать. Попутно спасать и кремлевские деньги. Решено создать фонд защиты бродячих животных «Юрий Гагарин». Это так, для отмазки.

— А я-то зачем?

— Здесь закавыка… Аэрозолем «Куколка» успешно успели попользоваться только вы, да сам президент РФ. Странным образом, на других людей он не действует.

— Дайте подумать…

— О чем? Станете чертовки богаты. Боже мой, как вы хороши и свежи! Как аппетитны! Можно, я вас поцелую.

— Целуйте. Вы тоже ничего… Если отпустите бороду, могу в вас влюбиться.

«Неужели любовь? — охолонуло Симу. — В случае чего, осталось еще одно желание от табуретки».
               
                *** «Убить внутреннюю обезьяну» (изд. МГУ, Москва), 2018, «Наша Канада» (Торонто), 2016