Ты, я и Нарцисс

25 января 2011  года.                Брабантик  НАРЦИСС  и его семья

     Привет! Я – родился!  Позднее меня назовут Нарцисс. Мое полное имя будет длинным и очень, очень солидным – Малютка Брауни Нарцисс. А сейчас я просто маленький слепой кутенок породы Малый Брабантский Грифон. Впрочем, какое мне сейчас дело до породы и прочих условностей?  Я просто есть, я живой и теплый, и я рад, что я родился сюда. Потому что меня  Они уже ждут. Давно ждут.  Они – это моя будущая семья: Мама Наташа, Папа Андрюша и Гавриил. Мой любимый Гаврик. Он давно мечтает о собаке. Нет, не так. Он давно мечтает о СОБАКЕ, и Бог услышал его. Скоро мы встретимся, я знаю. Я много чего знаю. Сразу, просто так знаю, и это все правильная правда. Двуногие, которые моя будущая семья, ЛЮДИ – они другие.  Не только потому, что у них и рук и ног меньше в два раза, у них еще связь с Богом потеряна.   Они, когда сюда рождаются, тоже все про Бога знают, а потом почему – то все важное забывают. А мы, животные, не забываем. Сложно им жить, людям. И потому им нужен я, чтобы они меня любили. Чтобы их сердца любить не разучились. Мы – хранители. Вот и у меня тоже такая миссия, то есть – задача, цель: я нужен для любви. Чтобы меня любили, огонек любви не угасал, сердца двуногих не остывали. Потому что когда люди любят – сердце у них теплое и там живет небесный огонек. Это важно.
И я их, свою семью, сразу уже заранее люблю-обожаю. Странно так – я их уже сердцем чую и картинки вижу, а себя еще ни разу не вижу. Не знаю я, какой я на вид, снаружи – я только себя изнутри знаю. А вот люди многие себя изнутри не знают совсем. Не знают и знать не хотят. Придумывают себе фантазии про ненастоящих себя, а потом страдают и глупости делают.  Боятся, наверное, с собой настоящим познакомиться, себя настоящего увидеть – вот и придумали такие штуки, в которых себя глазами только видишь, как бы со стороны, как бы образ свой. Зер-ка-ло называется. Я потом смотрел в эти зер-ка-ла. Обман все и вранье. Я в этих зеркалах выгляжу, как малыш какой-то -  маленький, рыжий, без гривы.  С  печальными глазами навыкате чуток. Я разве такой?!!  Вовсе нет – я  храбрый, как лев, с отважным и смелым большим собачьим  верным сердцем, розовым язычком и прекрасными карими  влажными глазами. В них преданность, глубина и мудрость всех моих поколений. Так я себя вижу.  А в зеркале этом не так. Зачем оно тогда нужно?  Зыркало, да и весь разговор с ним. Я себе верю, а зыркалу  этому – не верю. Зачем оно нужно, когда  у меня нос есть, чутье? Все про всех сразу понятно – кто настоящий, а кто  - так себе, с душком.  Вот Мои – они настоящие, это я и без зеркала скажу.  Мама Наташа – она беленькая и пушистая. Ласковая, как зайчик. И всех любит. Папа Андрюша – он тоже меня любит, только не сразу понял это.  Боялся немного, наверное, ответственности. Он ведь о-очень надежный и добрый.  А еще  - очень умный, все понимает.  А как меня увидел – сразу все сердцем понял и улыбаться начал. Улыбка у моего Папы особенная - как у доброго-предоброго  детского  врача из сказки. Спрашиваете, где Папа  Андрюша увидел  меня?  У одной приятельницы  и увидел моего братика - собачку такой же дивной породы – брабансончика.  И через день, 1 апреля 2011 года,  я уже был с ними.  Гаврик меня еще раньше нашел в интернете.  Там сейчас с кем угодно можно встретиться – в сети, в мировой информационной паутине.  Вещь, конечно, полезная – информационная сеть.  Только надо в  ней,  в сети этой,  ушки  на макушке всегда держать – местами подванивает сильно она. Я бы табличку в таких местах вешал: «Осторожно, злая паутинка!». Сеть – она и в Африке ведь сеть – для того и сделана, чтобы ловить души беспечные в ловушки да обманки. Вот, например, игры эти компьютерные – сколько душ детских пропало! Сидят за мониторами, а их самих тут и нет – они все там, в игре. И обман-то в том, что они думают, что они герои и сами этой дьявольской игрой управляют. Вот тут-то и главное зло – это игра ими управляет, дьявол управляет. Я как про это думаю, так сразу шерсть на загривке дыбом встает и кричать во весь голос хочется, чтобы уберечь и отогнать. Конечно, кричать я не умею, только лаять могу.  При моей велико-туманной родословной лаять тоже не очень приличествует, так что я обойдусь сдержанным многозначительным рычанием. Я вовсе не ретроград и не против прогресса, я ложь и обман не люблю. Тем более, что в этой сети интернетовской мы с моим Гавриком нашлись!
    Про Гаврика – я особенно скажу. Потому что он – мой особенный.  Вот, как звездочка на небе есть своя, особенная, только  ты ее видишь. Она светит и ты к ней идешь, путь свой знаешь. Так и у меня. Мой путь – это мой Гаврик.  Я, когда в дом Моих-то попал в первый раз – обомлел даже сначала: везде сверкает, блестит все – аж дух захватывает! До этого меня везли-несли – ну, я там спал. Как дите на саночках – его везут, а оно сидит и не волнуется, заснуть даже может. Вот и я нисколько не волновался, пока меня везли-несли. Доверяю я Ему, Богу. Он знает, что лучше и как для всех  это сделать. Правда, сам я ни за что не соглашусь Богом работать – это ж сколько надо за всех все устраивать, чтобы всем было хорошо и все работало?! Да еще и ругают все,  кому не лень, всех собак на Него вешают! Пардон, про собак это я зря, оговорился чуток, отвлекся немного  на мироустройство и биогеоценоз***.
Так вот, я о Гаврике. Везут-несут меня, я спокоен и ничего меня не волнует. Заходим в каменную пещеру, подьезд называется -  вот там уже волнение пошло,  запахи родные чую. Близко Мои, прямо рядом! И Гаврика моего, чую – здесь живет, нашлись мы с ним! Потом каа-аак загрохочет железная конура тесная и подниматься начала  вверх –нутром чую, вестибулярным.  Выходим, входим – и вот я на земле, да земли то нет – гладко так, что лапы разъезжаются.  И цокают еще, когда идешь. А идти далеко, если мной мерять.  Много моих длин я прошел, пока весь мой новый Дом осмотрел. Все мне понравилось, сразу. И Папа, и Мама. И то, как хозяйство ведут. И гостей у них много бывает в доме –  со всеми по следам познакомился. Кто нравится, кто нет. Приходится смирять себя, происхождение обязывает быть выше мелочных придирок  и критики, ведь я Малый Брабантский Грифон Московский теперь. А москвич – это тоже  сейчас дорогая приставка к имени моему,  весьма энергетическая. Потому как в Москве нынешней энергии всякие-разные  развелись в большом количестве, и не все полезные. Тут надо особый нюх иметь, чтобы деструктов обнаруживать, а то сгинешь, не устоишь – закружит, завертят да и сломаешься, хоть человек, хоть собака.  Я устоял, я сильный. И Мои – тоже настоящие. Славно мы зажили. Ели-пили вволю, гуляли да спали. А пуще того – работали да учились,  учились да работали.  Работать-то каждому надо, без работы человек пустым да глупым становится, ссоры опять же идут от безделья. Я не про тех, кто штаны да юбки на работе просиживают – я о Деле говорю, о служении через совесть – это важно. Моя работа была особенная – я  своих любил изо всех сил!  Ел с руки, спал на диване. Ошейник и поводок, опять же, на дороге не валяются – а как докажешь, что хозяйский, что при семье живешь?  Про диван я зря сказал – не дозволено было мне спать на хозяйском диване, да и высоко мне там. Я тайком, ночью спал на диванах этих,   когда еще малышом  совсем был.  Обмочил их немного, так это для порядка, бывает со всеми малышами. Никто и не возмущался, что мебель попортил. Тапком не грозили, не стыдили. Они у меня добрые, не унюхали.   Один раз только гостья, подружка  мамина,  Наташа-1ая, унюхала. Ей постелили на диванах этих английских, так она  там все никак заснуть не могла – учуяла, что это  мое законное хозяйское место. Тоже нюхачка, чует. Только вот странная она какая-то: других чует, а себя не чует. И оттого мается, не в покое живет. Ну, ничего, это у нее лет через сорок пройдет, как  срок  выйдет и силу  душа наберет.  А я вот про себя все чую.  И про других. Чую,  кого защищать и на кого рычать надо. Этого у меня не отнять, я чуткий очень.  У меня про всех входящих-исходящих людей свое рассуждение имеется, как ни оденься, что ни скажи. И то скажу – хороший  у нас дом - щедрый, теплый, красивый. И люди хорошие, по большей части, приходят к нам. Оно и понятно – плохих людей, которые подколодными гадами да всякими рептилиями  воняют, я за версту чую и отгоняю. Да и не один я – Ангелы божии дом наш охраняют -  попробуй, сунься к нам! Иногда, правда, бывало – просачивались сквозь. Не то, чтобы совсем враги гнилые, а так – с душком.  Кто с липкими ручонками, к которым вещи разные прилипали.  Кто ест-пьет еду хозяйскую, а сам попыхивает от зависти  - и такое бывало. Особенно дамочки.  Моя то мама Наташа открытая да добрая – благожелательница. Это у нее от роду-племени, как у меня.  Большая мама, которая мою маму Наташу родила – она мудрая. А Большой Папа, который моему Гаврику дедом приходится – он умный и добрый-предобрый. Он всех сразу  целиком любит и защищает: и большую маму и маленькую маму, и папу Андрюшу и Гаврика моего.  Меня тоже любит  - это не обсуждается даже. Всех любит, все в сердце помещаются, потому что оно у него большое и мягкое. Когда сердце мягкое и теплое – оно на всех растягивается и всем там места хватает, всем там жить просторно и радостно. И человеку с таким сердцем тоже радостно жить.  А когда сердце холодное, то оно неэластичное и там тесно. Даже самому человеку тесно бывает с таким сердцем, нерадостно. И другим  в таком холодном сердце тесно очень  жить. Тогда они там пихаются и ссориться начинают, потому что тесно всем и дышать нечем.  И здесь я тоже помогаю – отвлекаю от тесных мыслей.  На меня кто хочешь посмотрит и улыбаться начинает, я такой! Гости меня тоже любили. Кто баловал меня и норовил тайком от хозяев кусочек под столом дать, а кто-то и жмотил еду. Мне ведь не еде важна – отношение важно. Мои-то ведь хлебосольные, последнюю рубашку снимут и отдадут, если выручать надо  другого. А на этом много зависти бывает у тех, кто помельче душой.  Вот я и  проверял  гостей-друзей «на-слабо».  Нет, на тех, кто жмотил, я не обижался. Нам, собакам, друзьям и хранителям людей, обижаться не полагается – у нас в сердце даже места не предусмотрено для обид.   Не нужное это чувство, вредное  оно очень – обида. Как мерзлый  и гнилой  помидор. Чем больше времени носишь – тем противнее на душе и сердце остывает из-за нее, обиды этой.  А некоторые за жизнь умудряются целый воз этой дряни насобирать и за собой возить всюду. Еще любят угощать других людей этой вонючей гадостью –   громко делятся своими обидами  на всех углах.  Это я все по рассказам понял, я умный очень.  Жалко мне  таких людей.  Только вот я что не понял –для чего они обиды, как грибы, собирать любят?  Картошку с ними не пожарить, суп не сварить, впрок не заготовить – не пойму!  Селедка протухшая лучше пахнет, чем обиды дурацкие,  а люди вовсе нюх потеряли, раз не чуют этого. Не размышляют о жизни, о себе, о времени -  все некогда им! Не дают себе труда подумать немного. Я же не такой, я - мыслитель, философ почти. Люблю наблюдать и поразмышлять, я такой.  Особенно после вкусного  обеда и теплой прогулки. У меня даже специальный диванчик имеется:  красный, плюшевый, низкий.   Как раз для послеобеденных рассуждений и философий. Лежу, размышляю, да и задремлю там сладко от трудов.  А во сне мне часто Греция снится.  Местечко одно так называется, там тепло и солнце светит.  Добираются туда по воздуху в  гудящей трубе железной. Меня в этой трубе  в  специальный домик приглашают,  с почетом и всяческим уважением.  И с документами моими больше всех носятся по разным комнатам,  потому что я титулованная особа:  Малютка Брауни Нарцисс Московский, породы Малый Брабантский Грифон, и  это вам совсем не фунт изюма.

Часть 2. Сны Малютки Брауни о теплой Греции

 1 сон.
Дело было в Греции. Мы сначала летели по воздуху, потом плыли по воде. Так мы добирались до небольшого городка Синидони.  Я запомнил, я внимательный  очень. И вода была синяя-синяя, таких вод в Москве не бывает. У нашей семьи в Синидони домик на горке имеется,  не-дви-жи-мость называется. Ну и жара там летом стоит, в этом  Синидони!  Язык у меня все время на плече лежит от этой жары  - так мы, собаки, охлаждаем себя – через язык. Это для тех, кто не знает,  это справочная информация. Одним словом, пасть моя там не закрывается почти никогда и язык наружу  - все,  как и надо, по правильному, по – честному,  собачьему. А вот если у людей рот не закрывается – то беда, значит! Или челюсть у бедняги сворочена, или словесный  понос напал, что много хуже.  Уж я этого добра  насмотрелся, можете мне поверить!  Особенно женщин много ртом  мается,  язык у них, как помело,  молотит без удержу. Всю свою энергию по ветру выпускают сами, а потом жалуются, что им любви-в-жизни-не-хватает.  Да откуда же энергия-то возьмется,  сила любви, если они сами, эти дамочки, ее растратили попусту словами в неумеренном количестве?  Как  водицу в решете,  не удержали  слова- энергии во рту своем дырявом!   И так уж мне их жалко, что даже презирать немного начал себя за такую сильную  сентиментальность. Но тут уж ничего не поделаешь – добрый я  уродился, всех жалею, в душе, глубоко. А так и зарычать могу, если надо для дела, я такой!  Среди собак тоже встречаются разговорчивые чрезмерно,  их так и называют  - пустобрехи. Чтобы все знали, что собака лает – ветер носит.  Особенно, если в стайку собьются – и ну брехать! Стадный коллективный бессознательный инстинкт, я этого не понимаю, я  - личность!   Надо же и свое мнение иметь, лицо держать (или морду, вернее).   С такими я не дружу, но тоже жалею, по доброте своей неизъяснимой.   А еще я удивляюсь вот чему – мы, собаки, никогда себя ни с кем не сравниваем. Ни одному  спаниелю не придет на ум себя с эрделем сравнить.  Никто из собак никому не завидует, что у другой шерсть гуще или переливчатей. Разве что бездомные – те, бывает, завидуют хозяйским псам. Печалька у бездомных во взгляде, тоска собачья по человеку.  А люди себя друг с другом сравнивают часто. Сравнивают  и рас-стра-и –ва-ют-ся,  что у одного ноги длиннее, чем у другого. Или завидуют,  что один более отощал, чем другой. Чудные они, люди!  У нас, у собак, все по-другому.  И никто не интересуется,  кто на какой собачьей  диете сидит.  Потому как у всех конституция разная, а еда одинаковая – желательно мясо, без овощей, злаков и фруктов.  Нам стандарты  про  60-90-60 непонятны, лишь бы здоровье было. Мы, собаки, свое место всегда знаем и принимаем его, как должное. Вот я, например, почет, любовь и уважение к себе всегда, как должное, принимал.  Кавказская овчарка, например, тоже по глазам видит сразу  страх, почет и уважение к  себе и размерам своим.  А так же к клыкам и силе. А как иначе? По глазам многое видно.  Как и у людей,  хотя они притворяться научились хорошо. Вернее сказать  – плохо это, притворяться.  Когда думаешь про одно, а говоришь  про другое, смотришь на третье, а получается четвертое. Совсем я запутался,  потому  что все у людей так запутано. Я лучше про Грецию расскажу, там тепло и море синее.  Мне   то это море – хоть фиолетовое. Я к водным процедурам, даже в теплом средиземном море, с прохладцей отношусь.  А вот двуногие  любят свое тело в соляном растворе полоскать.  Скинут с себя все одежки и в море бегут.  А  я  следить  за всеми должен,  кто мои, потому как я за них ответственный.  Моя мама Наташа и мой Гаврик в то лето одни, без папы Андрюши, в городок Синидони  приехали. Уже октябрь был,  жара  сильная спала. Родители  мамы Наташи   тоже на море  решили приехать да на доченьку  с внуком посмотреть  -  соскучились сильно.  Приехали, поглядели, порадовались. Мой Гаврюша к этому времени уже язык английский выучил и за греческий принялся, а мама Наташа такой раскрасавицей  стала, что глаз не отвести. А уж готовить еду – совсем мастерица!  Потчевала родителей и осьминогами, и миногами, и сыром молодым, и  коньяками старыми.  Потому как дочерью была хорошей и родителей  чтила и уважала сильно. А еще – любила. Оттого и радостно всем вокруг нее делалось.  Там, в Синидони, некоторые люди от холода страдают, хотя и жара кругом стоит. А холодно у них в душе, оттого и тянутся к моей маме Наташе, как к печке. Она их всех жалеет и привечает,  больных и несчастных, всем помогает. Я ей сильно горжусь и всегда стараюсь рядом быть.  Хотя я больше всего люблю быть с моим Гавриком.  Но, когда мама Наташа на кухне, я стараюсь быть поближе к ней, поближе к мясу. Влечет оно меня, манит, тянет к себе.   Иногда сплю и вижу – сочный шницель прямо с неба  летит. И та-ак мне радостно становится, хоть пой! Я пробовал – народу не нравится, говорят – скулеж выходит вместо песни. Ничего человеки  в песнях собачьих не понимают! Прощу им,  на отдыхе многое по –другому видится. Вот и в тот раз – пришел я на кухню мясо инспектировать. А там вместо мяса – рыба.  Живая еще – ожила в холодке. Смотрит  на меня глазами, рот открывает, сказать что-то хочет. Подхожу ближе, слушаю внимательно.  Говорит, что имя ее -  Дорада.  Говорит, что она  - дочь морского Царя Средиземного и ее нечаянно в сети поймали – попутали  рыбаки неученые.  И что она, говорит,  так молода и красива, что не время ей  и не место  тут умирать на сковородке. За ней  и грехов таких не водится еще, чтобы на сковородку за них попадать.  Помоги, говорит, обратно к папе-маме в море синее вернуться! Не хочу, говорит, родителей своих огорчать, я ведь хорошая дочь и люблю своих родителей,  как и твоя мама Наташа! Тем она меня и взяла, Дорада эта,  родительским почитанием!  Это, скажу я вам, нынче драгоценнее алмаза. Да и всегда так было,  потому   что любовь  цены не имеет – бесценна она в мире, как  уникальная жемчужина.  А Дорада эта меня уговаривает – я, говорит, за твою доброту ко мне, если поможешь к родным вернуться, могу со дна моря-океана добыть для твоей мамы Наташи редкостную жемчужину. Красоты необыкновенной,  как твоя хозяйка. Этим она, Дорада, меня еще раз взяла. Согласился я ей, скрепя зубами, помочь – потому  как не приучен я расхищать хозяйское добро, хоть оно и царского звания. Я его, добро хозяйское, стеречь приставлен.  А тут сердце мое дрогнуло из-за родителей этой Дорады –  я ведь их пожалел, горемычных. А тут еще и родители моей мамы Наташи с жары в дом зашли, отдохнуть  решили – все же возраст свое берет, устают быстрее. Одним словом, я решился на героический поступок спасения жизни рыбы Дорады, дочери Царя Средиземного ради святых и высоких чувств.  Запрыгнул я на лавку, где корзинка  с рынка стояла. Взял  в зубы хвост рыбий и помчался,  что было силы,  к синему морю.  Я быстро бегаю, я молодец.  Бежал я уже так две минуты, почти весь двор перебежал, осталось за калитку на улицу выбежать.  А там – под горку, с ветерком,  до моря рукой подать!
Подбегаю к калитке – а она сама мне навстречу открывается. Я еще  бежал и думал – как ее открыть? А тут – сама и  мне навстречу!  Чудеса, думаю, куда без  чудес!  На этом чудеса не закончились – смотрю,  а   в   калитку  входят  подружка  моей  мамы  Наташи  –   Наташа 1-ая.  Я про нее уже рассказывал, она в Москве в гости к нам приезжает иногда, когда соскучится.  Любит нас, как умеет, а мы и не возражаем.  Вот и сейчас приехала – тоже соскучилась, наверное.  И Гаврика она моего тоже любит, я это чую.  А рядом стоит синий чемодан на колесиках.  Тут я оторопел – как же я забыл,  что она сегодня приезжает на  морском пароме?  Я бы ее встретил – я всех гостей встречаю, положено мне так.  Но укорять себя до уныния мне было некогда  – надо Дораду выручать!  Я сообразительный  –  когда дверь открывалась, я рядышком незаметно встал. Выскользнул, меня и не заметила она.  Умею быть невидимым, если захочу! Со всех моих четырех ног поспешил к синему морю обещание свое исполнить.  Я бы не торопился сам, мне это не к чину, да Дорада совсем ослабела – глаза выкатила и ртом воздух хватает.  Отпустил я ее в водицу, она  и уплыла, только хвостом на прощанье махнула и сказала – помню про свое обещание, про драгоценный подарок-жемчужину для твоей хозяйки.   Отплачу за твою доброту, но в другой валюте –  будет ей  мир и покой на сердце, а это дороже жемчугов! Так оно потом и получилось, не обманула рыба золотая! А я потом домой степенно возвратился.  Все наши сидят за столом, обедают, пропажу  обсуждают – куда делась рыбина  из корзинки?  Наташа 1-ая на меня посмотрела так пристально и подмигнула тихонько – понял я, что не сдаст и отдыхать пошел, в тенек,  под дерево.  В этой Греции даже осенью жарко, припекает  сильно днем! И зарок себе дал  -  впредь больше с рыбами на кухне в разговор вступать не буду – они все же добро хозяйское,  а я сторож хороший, я знаю! Свернулся я калачиком  под деревом   раскидистым и уснул от трудов праведных. Только вот как интересно в мире устроено – лег  спать   я осенью в 2013 году в греческом городке Синидони, а проснулся в Москве в 2018 году летом, на своем размышлятельном диванчике! Премудро Бог устроил жизнь эту –  через сон можно туда-сюда по времени  и пространству ходить!

2 сон.
Этот сон я посмотрел в другой раз, когда мы  уже в Афинах жили, все вместе.
Я эти Афины полюбил, хотя и не сразу - не Москва, все же!  Гаврик мой в школу там ходил, а Мама Наташа с Папой Андрюшей просто жили - не тужили.  Хорошо нам тогда было там, привольно и воздуха много – потому что гуляли мы очень много.  Погоды  зимой стояли все время теплые и снега не было почти. Я снег не очень уважаю, кусается он холодом за ноги.   Пришли мы с прогулки, пообедали.  Гаврюша мой любит яблоки.
Мама Наташа очень овощи любит, а Папа Андрюша любит мясо, как и я.  Все по своим делам после обеда разошлись: мама Наташа посуду мыть, папа Андрюша  книжку умную читать, Гаврюша в игру на компьютере играть, а я – подумать о жизни собачьей, это я люблю. Ну, и подремать немного, как полагается после  плотного размышления. Я недавно слышал  по говорительному  ящику, что основную часть энергии расходует  не движение, а  ме-та-бо-ли-чес-кие  обменные процессы в организме. Это когда мы дышим, думаем, еду перевариваем. А вот когда косточку под диван прячу – на это гораздо меньше энергии тратится. Оно и понятно – не в землю же закапывать, яму рыть, а всего лишь под диван запрятать.   И если этот самый ме-та-бо-лизм  работает  хорошо, то можно все что угодно есть, и тебе за это ничего не будет.  А если плохо работает,  то и от  воздуха пухнуть начнешь.   Только вот одного я не понял – зачем плохого работника  у себя держать?   У нас, у собак, все хорошо работает,  потому что плохую еду  мы  и в рот не возьмем.  Ни конфет, ни тортов, ни печенек нам не надо – у нас  своя собачья радость в жизни постоянная имеется – мы сами с  хвостами!  Хвост штука очень полезная, скажу я вам,  но иногда у  собак его отнимают. Мы потом всю жизнь по нему скучаем и во снах  видим. Вот  и мне такой сон приснился сегодня после обеда.  Дело тоже в  Синидони было.  Опять жара, солнце! Тогда  Наташа  1-ая к нам  в первый  раз приехала. Мы только-только  свой дом строили.  В Синидони  есть еще Наташа 2-ая, Суровкина у нее фамилия. Так она живет в  Греции постоянно. Дочка  ее имя красивое носит: Ха-ри-ти-ни. Красивые у них имена, у эллинов! Но  о ней я позже расскажу. Сейчас сон был про хвост и Наташу 1-ую.  Пошла она в лавку за продуктами к обеду. Сначала мясо мы купили, а потом решили овощи для мамы Наташи прикупить.   Собак в  лавку  не пускают. По-моему, так это глупая глупость, но я послушный  и скандалить не люблю. Некоторые собачки возмущение выражают, лают или повизгивают, а я нет -  я спокойный очень. Наташа 1-ая в лавку ушла, а меня оставила рядом мясо сторожить. А чтобы всем было понятно,  что это мясо наше, она  сумку с мясом на пластиковый белый стул положила, а на ручку стула мой поводок намотала,  как знак опознавательный для бродячих.  Сижу я себе, службу несу, никого не трогаю.  Смотрю, из-за угла выглядывает наглая рыжая морда с усами – кот драный! Я этого кота знаю – он наглый очень, потому и драный  за все. Места живого на шкуре нет, шерсть клочьями висит, ухо порвано – опять подрался с кем-то! Но было у того кота одно сокровище – хвост. Что это был за хвост, скажу я вам! Мощный, длинный, пушистый!  И этим хвостом котяра меня дразнить начал – у моей породы хвост в анамнезе, рудиментальный  бугорок остался только – а этот разбойник перед носом моим  такой роскошью  вертит во все стороны. И еще лениво так цедит – тебе,  Малютка Брауни, до моего хвоста  мечтать, как до луны! Или даже до Юпитера, потому как никогда ты таким хвостом владеть не будешь!  Я вначале внимания решил не обращать и службу по охране мяса усилить.  Потому как понимал, что не я,  а мясо и голод  заставило его такой маневр с хвостом  придумать.  А потом я не выдержал, я же Грифон Брабантской породы,  и рыжему разбойнику честь и достоинство позволить не могу-с!  Забыл я обо всем и рванул к наглецу изо всей мочи.  Ее оказалось достаточно, чтобы мясо слетело кувырком и стул, как птица, за мной полетел следом.   Кот от страха драпанул, конечно. Кот бежит, я несусь на крыльях праведного гнева, стул за мной бьется в агонии.  Пыль, грохот, жара и солнце в глаза! Сердце мое воинственно стучит и жаждет справедливого возмездия! Хвост  рыжий подлого этого кота все ближе и вожделенней!... Тут я проснулся и не  досмотрел, что было дальше!  Хорошо, что это  только сон, и все это уже случилось наяву раньше. Мы, собаки, сны видим только о том, что уже произошло. Нет у нас абстрактного мышления, оно нам ни к чему. Поэтому доскажу  вам про  хвост  словами очевидца -  Наташи 1-ой, с которой мы за продуктами ходили. Я все-все  запомнил, что она рассказывала потом моей маме Наташе, я  очень запоминательный!  Так вот, выбирает   Наташа 1-ая  помидоры посочней. Слышит какой-то шум за спиной. Оборачивается и видит, как в проеме двери  мелькаю  влево сначала я, а потом стул  белый пластиковый следом несется. Кошачий рыжий хвост Наташа 1-ая не видела, и потому не поняла, с какого перепугу я рванул вместе со стулом вверх по улице, да еще так стремительно! Но еще больше она перепугалась, когда поняла, что мчусь я по проезжей части дороги к повороту, а из-за угла ни меня, ни стула  не видно. Зато хорошо слышно, что едет машина и  быстро так едет. Тут и Наташа 1-ая рванула вслед за нами. Наверное, она в школе нормы ГТО все сдала на золотую медаль, потому как за пару секунд стул перегнала и меня догнала, на руки подхватила и кусты розовые  на тротуаре перепрыгнула с запасом в 30 сантиметров почти.  Стул же высоту взять не смог – плохо  своей пластиковой ручкой за мой поводок держался, выпустил его – он только намотан был, без узла.  Водитель тоже хорошей реакцией обладал – на большой скорости стул объехал и дальше покатил. Не стал разбираться, почему стулья из-за  этого поворота  на машины выпрыгивают.  Я сразу успокоиться не смог – лапами бежать продолжал, дышал во всю мочь и глаза закатывал, сердце молотом стучало. Наташа  1-ая тоже не сразу в себя пришла и хватку ослабила. Думал, она меня задушит  от радости – трясет меня, целует, к груди прижимает, вверх поднимает. Одно слово – женщины!  Самого главного и не заметила она – как этот подлый котяра со страху на дерево взлетел и присел там тихо. Победу я одержал полную  - виктория! А меня трясут и тискают, как маленького! Стул вернули на место, мясо забрали, овощи купили и  пошли домой. Я долго еще кота  этого на улицах высматривал – так и не увидел больше никогда. Помер, наверное, тогда  от страха, бедолага. А в городке Синидони потом  целую неделю судачили обо мне, какой я молодец и  как я бегаю быстро. Городок Синидони  ма-аленький и  событий  героических тоже мало.

3 сон.
Про это не скажу, что мой сон. То ли сон, то ли явь. Не со мной было, но с Хомяком нашим, он мне рассказывал. У нас в доме ведь еще Хомяк как-то жил. Мой Гаврюша всякую животинку любит, сердце у него доброе.  Купили в зоомагазине, в клетке принесли домой. Хомякам  и крысам, даже декоративным, по домам людским не положено разгуливать – вот их в клетках и держат,  на запоре. Любить можно и через клетку, не помеха.  В то лето мы опять в Греции жили, а Хомяк  остался, в квартире московской. Одна женщина, Оля,  раз в неделю приходила  квартиру убрать и корма Хомяку задать.   В один из дней Наташа 1-ая заглянула. Она училась тогда на дизайнера неподалеку, на улице Полянка, за книгой по истории искусства зашла.  Моя мама Наташа уже это образование закончила, по истории искусств,  и книга у нее освободилась.  Только она не на улице Полянка училась, а в Абрикосовом переулке.  Красивое название, правда?! Хотя я и не знаю, какие они на вкус, абрикосы эти, только моя Мама Наташа их очень любит.  Но есть не может прямо с дерева, потому как у нее на них ал-лер-гия. Что это за зверь такой – я не знаю, не встречал, но мама Наташа этого зверя боится и потому сырые абрикосы не ест. Она их варит с сахаром и миндальными зернышками – варенье называется. Отвлекся я на абрикосы, вернусь обратно в то лето. Вот Оля и говорит  Наташе 1-ой: « Возьмите к себе Хомяка на лето, ему же одному скучно в квартире жить!» Или она за Хомяка переживала, или свое на уме имела – мне не ведомо, только Наташа 1-ая пожалела Хомяка и вместе с клеткой увезла к себе в Дубну на все лето жить.
Вот про один случай там, в Дубне, мне Хомяк и рассказывал. Но я не поверил, потому что нереально, как сон.  У Наташи 1-ой дома кот Леопольд жил.  Очень пушистый был, норвежской лесной породы. Серый с белым и нос розовый, красивый очень – так мне Хомяк рассказывал.  Тот кот Лепа еще и добрым очень был, как в мультфильме, не обижал мышей. И хомяков не обижал. Сидел рядом с клеткой и беседовал мирно. А Хомяк был чрезвычайно деятельный: то еду за обе щеки набьет, то перепрятывать начинает. Все ему на месте не сиделось.  И очень хотелось Хомяку  посмотреть квартиру Наташи 1-ой, погулять на воле. Как то ночью он Леопольда и уговорил лапой запор клетки откинуть. Вышел он из клетки, осмотрелся и пошел себе исследовать квартиру. В первую ночь  Хомяк из гостиной не выходил, изучал мебель и углы. А к утру обратно в клетку  вернулся. Наташа 1-ая пришла воду менять, а  запор откинут. Удивилась она,  закрыла клетку на запор. Леопольд ночью снова Хомяка выпустил в экспедицию.  В эту ночь решили друзья исследовать спальню. Шли медленно, не торопясь. Сделает Хомяк пять-шесть шажков,  сядет на задние лапы и осматривается, запоминает маршрут.  Леопольд, как настоящий друг, позади в полуметре идет.  Из виду не выпускает  Хомяка, но и не приближается – дистанцию держит, уважает сувернитет.  Хомяк в стойку сядет – Леопольд тоже садится. Хомяк двинется – Леопольд  следом двинется, так и прошли половину холла.   А у Наташи 1-ой тоже ал-лер-гия,  на шерсть, и она кашляет оттого. Только тогда Наташа 1-ая про свою ал-лер-гию не знала еще и в доме у них жило много животных.  Эрдель Рома, кошка Сима с котятами, крыска-Лариска, черепаха, рыбки в большом аквариуме.
Раскашлялась Наташа 1-ая и пошла на кухню воды попить – а тут и Хомяк с Лепой. Хомяк говорит, что  произошла немая сцена. Я не знаю, что это такое, потому как я и говорящих сцен ни разу в своей жизни не видел.  Потом Хомяк сказал еще одну  загадочную фразу: «Молчание повисло в воздухе».  Наверное, это одежда, и его на веревку сушить повесили.    Но почему Наташа 1-ая стирку ночью затеяла?  Странно все это, но не суть.  А суть в том, что Хомяк был изловлен и помещен в клетку, но Леопольда не выдал и того в клетку не поместили, на свободе жить оставили. А через месяц меня мама Наташа с собой взяла – поехали мы с ней забирать Хомяка в Дубну.  По дороге обратной Хомяк и рассказал всю эту историю. То ли явь, то ли сон. Я не очень вслушивался, дремал слегка, потому  так и говорю, чтобы не соврать. Мы, собаки, никогда никого не обманываем. А вот люди врут много, особенно себя любят обманывать. Напридумывают себе всякие фантазии  в мечтах, а потом страдают и других людей на свои мечты натягивают. Тогда все становятся несчастливыми: и те, кто мечтает зря, и те, кого заставляют мечтой быть.  Вот у нас, у собак, все проще – мы сразу знаем, зачем рождаемся  - чтобы самим любить и чтобы нас любили.  Дарить  самим и принимать дары. Так хорошо, так в мире правильно устроено все, когда через любовь.  И совсем тогда необязательно кого-то грызть и на части рвать, убивать и ненавидеть.  Вот Хомяк же через любовь с котом Леопольдом по ночам гуляли – и никто никого  обедом не считал!
4 сон.
Снова про Грецию.  Я понял, почему мне все про Грецию сны снятся: мой диванчик для философских рассуждений  около окошка стоит. Там батарея в полу и солнышко пригревает. Вот мне и снится жаркая страна иноземная. Но я не возражаю, пусть себе снится. В этот раз мне снова море приснилось – наверное, мама Наташа опять посуду мыла после обеда, водица лилась. Моя мама Наташа все успевает – и учиться, и работать, и выглядеть хорошо, и дом вести уверенно. Крепко всех нас в руках держит, и это правильно. Она же любя нас держит крепко, так и надо. Ведь если нас не держать крепко, то мы, мужчины, опускаемся быстро, расслабляемся. Я про мужеский пол. Носки забываем   под кроватью ношеные, посуду ленимся за собой мыть,  в комнатах еду засушиваем впрок, пол не моем. Оно и понятно – запасы всегда пригодятся, а  пыль на скорость не влияет, зато на ней все следы видно – кто куда ходил.  Так что моя Мама Наташа дело свое знает и дом наш чистотой сияет. Так вот,  дом сияет, солнце сияет, водица плещется, тепло. И снится мне, что идем мы снова с Наташей 1-ой в Синидони на  море, которое справа и вниз.  Там еще склон с соснами  и ступени к воде каменные сходят.  Я на поводке, как положено, веду ее выгуливать – людей обязательно надо выгуливать 2 раза в день, а то они болеть начинают без прогулок.    Я впереди – она сзади, я всегда сам маршрут выбираю оптимальный.  Осмотрю местность, что все безопасно, тогда и останавливаюсь –  пусть идут в море плавать. А я на берегу  остаюсь, одежду их сторожить и наблюдать за процессом, я очень наблюдательный! Чтобы лучше окрестности наблюдать, я решил в этот раз повыше на гору забраться и около сосны улегся  службу нести.  У людей так положено, чтобы собачий поводок никуда от собаки не убежал, то в руках его держать, то к чему-нибудь приматывать. Поводок – он такой, все время норовит или дома остаться и полениться, или в какую-нибудь сумку  или ящик спрятаться.  Все время его перед  прогулкой искать приходится всем хозяевам, я от многих слышу собак. А у моих не так – у моих поводок послушный, всегда на одном месте живет. Только его на улице все равно привязывают – ну а вдруг убежит куда, он же без мозгов и дорогу сам обратно не найдет к своей собаке. Иногда,  случается, он вместе с собакой убегает, но  я сейчас не об этом.  Так вот, на горушечку я забрался повыше, поводок на сосну Наташа 1-ая намотала честно и купаться ушла вниз, по ступенькам.  Ступенек штук 30 там было. А я остался за ней сверху присматривать. Внизу то, у моря самого, не на что было  поводок  намотать, одни камни. Наташа 1-ая в море зашла, плавает кругами – не умеет она  хорошо плавать, по-собачьи.  Так, на мелкой воде кружится, плещется.  Я многих видел и знаю, кто  хорошо плавает, а кто не очень.  Эта – как чайник плавает. Не топор уже, но и не  рыба еще.  Руками машет, брызги разводит вокруг себя. Думаю – придется идти вниз, показывать самому, как плавать надо правильно, без брызг, по-собачьи.  Встал, отряхнулся и  шагнул вниз, к морю. Вдруг чувствую – земля у меня из-под ног уходит!  Вернее сказать – не земля, а иголки сосновые сухие вниз по камню поехали и я с ними вместе. Я не испугался ни капли, еще чего!  А вот поводок  мой испугался – как вцепится мне в горло, как потянет  меня к себе изо всех сил!  Я рвусь прочь от него, а он меня обратно тянет  и от себя отпускать не хочет, боится один оставаться!  Я уже силы теряю от натуги, воздух из груди почти весь вышел и горло перехватывать  начало.   Только  поводку не сдаюсь, вперед  тяну со  страшной силой  и  еще ногами  себе помогаю.   Но не довелось мне  победить поводок  в честном бою – опять Наташа 1-ая вмешалась.  На руки меня схватила зачем-то, с земли подняла!  Слышу только, как хвоя сухая с шелестом с горки вниз ухнула,  да высокий  столб пыли за собой оставила.  Хвоя сухая, а  Наташа 1-ая вся мокрая, даже не  обтерлась от соленой воды, стоит и глазами хлопает, воздух ртом хватает.  Как была – в купальных тряпочках да босиком, так и   прибежала нас разнимать с поводком. Я бы ему, конечно, спуску не дал – еще не хватало мне, Малютке Брауни Нарциссу Московскому, уступать какому-то красному  тряпичному поводку без имени! Хоть  бы и дух мой весь вышел – все равно бы  не отступил, не сдался! Я боец  сильный, я знаю!  А так пришлось  мне смириться.  И сразу так сильно захотелось домой, к моему Гаврюше, что я Наташе 1-ой даже одеться не дал. Знаю, что нехорошо это, но уж ничего с собой поделать не  смог. Как помчал через весь  Синидони домой – только она за мной и поспевала. Я же знаю, что она бегает хорошо,  быстро, вот и не останавливался до самого дома. мог! Она меня простит, знаю.  А за одеждой она потом сходила  сама. Пришлось одну отпустить в город, без меня .  Мне дома пришлось остаться -  пожалел  я этот тряпичный красный поводок, решил его сегодня больше на улицу не выводить. И то сказать - натерпелся он у меня страху у сосны там, на горке!   И одного оставить я его дома не мог – вдруг опять испугается  и за мной вдогонку бросится! Второй раз может не выдержать нагрузки такой, лопнет! У людей тоже так бывает -  только у них терпение лопается. Я слышал часто про  это от подруг моей мамы Наташи – у них оно  постоянно лопалось! А вот у моей мамы Наташи оно никогда не лопалось – она у меня  спокойная и ласковая. Проснулся я, смотрю - в московской квартире нахожусь опять.  А моя ласковая мама Наташа рядом  сидит на корточках и гладит меня по шерстке. Только  я не на диванчике лежу, а  на полу – упал, наверное,  с него в пылу  сражения сонного. Зато не сдался поводку, я такой! Я его  потом просто истрепал до ветхости  и его выбросили, а меня оставили,  потому  что я нужен всем!
Много веселых   историй  из своих снов мог бы рассказать  –   в последнее время   я стал  очень много спать . Почти весь день сплю. Как  солдат  в мирное  время: солдат спит, а служба идет!  А я свою службу не могу оставить – мне Гаврилу своего надо в надежные руки пристроить, тогда и уснуть можно совсем. Теперь уж недолго осталось, я это чую.   И я спокоен - руки надежные нашлись уже,  ее Изабеллой зовут.  Вот документы оформит Гаврик, билет купит и полетит  к своей невесте  в Грецию навсегда. Они в школе вместе учились, там и познакомились.  А я  здесь останусь пока, чтобы мама Наташа и папа Андрюша сильно не скучали по Гаврику. Поживу  с ними в Москве еще месяц,  хоть и тяжело мне Гаврюшу без себя одного отпускать так далеко. Одна надежда на Изабеллу.  Знаю, они справится, потому и остался  здесь, в Москве.  А потом  я тихо и спокойно тоже уйду – пора мне!  Давно меня ждут на небе, давно туда зовут, я слышу!  Буду там службу дальше нести и моих любимых людей охранять. А вы мне пишите письма на бумаге  и присылайте побольше  разноцветных воздушных шариков – я их очень ку, очень  люблю! И вас  всех люблю,  я такой! Все, пока,  привет горячий, мне хорошо - я полетел!

День, месяц, год.   
Подпись: 
Малютка Брауни Нарцисс Московский  породы Малый Брабантский Грифон .