Благотворительное бомж-шоу

    В тот вечер в универсаме, как всегда, было многолюдно. Спешащие домой покупатели проносились по торговому залу на одном дыхании и выстраивались  в длинную очередь  к  кассе. Только один из посетителей никуда не спешил. Глубоко засунув руки в карманы, он, с присущим ему достоинством, прохаживался вдоль привлекательных рядов разносортной водки, лаская взглядом желанный продукт.
    Между батареями бутылок проглядывались таблички с предложением: «Улыбнитесь! Вас снимает видеокамера». Ему улыбаться не хотелось по двум причинам: во-первых – от безденежья и с похмела в самый раз было оскалиться, а во-вторых – смотрелся не совсем фотогенично.
    Его вид был по-своему колоритен: обут в наполовину сгоревшие, с широкими голенищами валенки, которые владелец приодел в лакированные калоши, по случаю перепавшие ему. Замасленные ватные брюки на седалищном месте были предусмотрительно обшиты линолеумом. Зимняя куртка-спецовка распахнута. Слои расстёгнутых до пупа поддёвок, напоминали многолистый капустный кочан. Грудь украшала неопределённого цвета тельняшка, а голову – чёрная вязаная шапочка, натянутая до бровей. Вокруг левого глаза жирной кляксой красовался «фонарь» – эффектный штрих «бытового макияжа». Он придавал ему вид толи очкастого бамбукового медведя, толи героя-десантника, вырвавшегося из плена и жестоких пыток, но так и не выдавшего секретов врагу. По его внешнему виду невозможного было определить ни возраста, ни национальной принадлежности. К нему подходило одно определение – РОССИЯНИН. В последние годы наш народ привык к разным образам соотечественников, поэтому покупатели особого внимания к нему не проявляли. Исключением был охранник. Россиянин тоже заметил его любопытство к своей персоне и поспешил вовремя уйти от водочного греха. Ноги в горелых валенках сами понесли его к колбасному развалу. Около пряных рядов, прикрыв глаза, он бесплатно вкушал ароматные запахи самых дорогих копчёностей. От этой медитации на крылышках носа выступили бисеринки пота, а плывущая по магазину песня своим ритмом всё больше выводила из равновесия.
        «...Миллион, миллион, миллион алых роз,
        Из окна, из окна, из окна видишь ты...»
    Не имея больше сил сопротивляться обстоятельствам, его творческая душа взбунтовалась: рванул с головы чёрную шапчонку, тряхнул свалявшимся русым чубом и, подняв к динамику заблестевшие светло-серые глаза, запел...
Он тщательно выводил свою партию второго голоса, тембр которого был необыкновенно сочным и колоритным. Звучал удивительный дуэт с Пугачёвой в первом публичном исполнении. Его голос, лёгкий и призывный, на равных с примадонной кружил под сводами огромного магазина. Покупатели стали меньше галдеть и в поисках солиста поглядывали по сторонам, прислушиваясь к пению.
    Те, кто оказался к нему поближе, с удивлением смотрели на бомжеватого вида мужичка лет 35-ти, который, отбивая носком горелого валенка музыкальные такты, зашёлся в исполнительском азарте. Глядя в потолок, он задорно подмигивал подбитым глазом невидимому образу художника, будто поддерживал его, мол, не дрейфь дружок,  всё  нормально,  актриса будет твоей...   Было  похоже,  что даже слушатели стали на его сторону и переживали за влюблённого художника. Временами, прикрывая глаза, покачивался, словно парил в пространстве звуков:
          «...Вы удивитесь слегка,
          Что за богач здесь чудит?
          У колбасы, чуть дыша,
          Бедный художник стоит...»
    Из массы покупателей выделился «крутой бычок» с бутылкой шампанского в руке и, пошатываясь, подошёл к солисту:
    –Ну, братан, ну ты даёшь... Ваще-е... прям Марчелло Мастрояни! Да Максу Галкину вместе с Алкой петь западло... Он рядом с тобой не валялся... А вот ты для Алки  пара  что  надо.  Ты  для  неё  создан...   Поверь  мне,  братан,  я  в  искусстве разбираюсь...  А это тебе...  Из уважения... — с этими словами он протянул ему бутылку шампанского и, повернувшись, затерялся в толпе.
    Расчувствованный признанием, новорождённый талант ещё некоторое время благодарно раскланивался публике, прижимая двумя руками к тельняшке очень кстати преподнесённый дар. Затем, запахнув спецовку, пошёл из торгового зала в обход кассы.
    На его пути вырос не спускавший с солиста глаз охранник.
    – Куда с бутылкой прёшь, халявщик? Поставь на место!
    – Как это халявщик? Я заработал, я же пел, это мне подарок...
    – Дарят пусть своё, а не чужое с магазинной полки, но если ты меня не понял, то в ментовке, в «обезьяннике», тебе доходчиво объяснят... Годится?
    После этого предложения солист безропотно поставил шампанское на прилавок. Очевидно, с «обезьянником» и его порядками он был знаком не понаслышке. Живой блеск в глазах как-то разом пропал. Опустив взгляд на обгоревшие валенки в лакированных калошах, уныло поплёлся из  зала.
    Уже на выходе его догнал выкрик двух шумных подростков: «Маэстро! Браво!».  Словно очнувшись,  он  остановился,  посмотрел  на    публику,  обнажил  голову  и, подмигнув подбитым глазом, низко поклонился в пояс, после чего повернулся  к двери и с достоинством переступил порог.