Письма дедушке - Письмо 7-е

Письмо седьмое
 
«Доброго тебе здравия, славный мой дедуля!

Продолжаю сообщать тебе разные интересные подробности из нашей теперешней столичной жизни. А их уйма целая. Воз и ещё целая тележка.

Папанька с маманькой на первых порах в разных местах здесь работали – то на одном хлебном, то на другом таком же.
Не работали, а числились.
Здесь, деда, все где-нибудь числятся. Работать не любят. Не умеют. И не хотят.
Понял? Тут так. А как у вас? Потом напишешь. Или расскажешь.

Теперь про нас.
Из пензюков не вылазили мы. Так и были везде пензюками.
Маманька с папанькой не обижались. Да и патриотами они тогда себя чувствовали. И родину помнили. И любили её. Лелеяли даже.

А вот когда папаня к дяде Боре на работу пошёл, то нас почему-то сразу в уральцы записали, пензюками уже не называли. Говорили, что мы то ли из уральского гарнизона, то ли из уральского региона, то ли из какого-то уральского вагонного завода, то ли из резерва уральского.

Урал-то я хорошо помню – Чапаев там жил и воевал. Кино такое мы с тобой смотрели. Утонул он там ещё в речке.

И дядя Боря там жил. Дядя Боря хорошим человеком был. Компанейским. Радушным. Гнусавил токо немного. Простывший всегда.
На гармошке играл, песни хорошие пел.
А частушек сколько знал… – не перечесть… Он одно время их с певцом одним распевал, даже на сцене выступал. Чечётку плясал. Женей певца того молодого звали.
Забавный такой парень. И фамилия у него тоже забавная – про осень что-то…
Да, осенняя фамилия. Точно! Про осень золотую!
Как же его?.. Не должен забыть-то.

Вот, вспомнил! Фамилия-то его так и называлась – Осень! Женя Осень!
Во! Точно. Память-то у меня хорошая. Как и у тебя, деда.
Да ты, дедуля мой, и сам по телеку, наверное, видел, как однажды дядя Боря с Женькой на сцене наяривал под барабаны и саксофоны. По телеку их всегда показывали. Каждый день. И щас… не щас, а сейчас… показывают. Гопака они тогда плясали. Да какого-то ещё шустрого камаринского мужика передразнивали. Вот умора. Укатайка целая! Я чуть со смеху не помер. Еле откачали.

Дядя Боря и у нас постоянно бывал. Когда к нам приходил, тоже всегда анекдоты рассказывал да песни разные пел. Ну и частушки тоже.
Но про пензюков наш дядя Боря никогда не пел частушек. И другим не разрешал. Любил он папаньку…

Папанька его как-то спас, из речки выловил, когда тот туда случайно с мостика упал. А может, дедушка, и не случайно… Выпимши он был сильно. Даже очень. На ногах не стоял. Вот и завалился на бок.

Так после этого происшествия он вообще души в папаньке не чаял. И должность хорошую дал. И дом нам выделили трёхэтажный с зимним садом и огромным двором у леса.
Мы жили – не тужили… Я маленьким тогда ещё был. Но помню всё это хорошо.

А теперь нас питерцами почему-то называют. А мы и в Питере-то никогда не были. Не ездили туда. Не доводилось. Даже не знаем, где он находится.
Говорят, что он где-то в Ленинградской области. Или даже под самим Ленинградом. А мы и там тоже никогда не были.

Мы же только в Пензе своей всегда жили. С рождения.
В Пензе хорошо. В Пензе нашей тепло, светло и мухи не кусают. Солнышко в Пензе яркое светит. В Пензе яблоки растут… груши… арбузы узбеки и армяне продают… И ты там, мой родной, находишься.

Только вот сейчас (в самое последнее время) нас снова то пензяками, то пензюками стали называть. Да ещё другими созвучными и непечатными словами кличут частенько. По всей видимости, надоели мы всем. Осточертели, сказал бы ты. И исконных питерцев… (их же здесь тыщи… и даже больше) тоже таким непечатным словом теперь именуют.

Да их-то с самого начала так называли. Как только они Москву заполонили. Почитай, всегда. Ну, и теперь тоже их не любят. Злобно так разговаривают с ними… И смотрят косо. И на них. И на нас, горемычных. Вроде хотят подчеркнуть, что мы все оттуда повылазили. Из Пензы. Да из Питера. Из Гадчины.

А мы-то и взаправду в Пензе родились. Это точно. Там, в нашей чудесной Пензе-то, многие родились… И здесь их тоже немало.
В общем, щас (сейчас) нас то за питерцев принимают, то за пензюков. Это смотря, откель (откуда) ветер подует. Я и сам себе голову сломал уже. Не знаю, что и думать. Кажное (каждое) утро в окошко смотрю – откуда он сегодня дует. Ветер-то… Ветерок… Не из Пензы ли… из родимой…

Такие вот у меня, деда, дела… и думы тоже такие…

А может, нам всем обратно в Пензу вернуться? А, деда? Как скажешь?
Тут ещё поговаривают, что Москва будто бы в те края расширяться будет. Может, и до Пензы дойдёт… Вот забавно будет – москали тоже как бы пензюками станут. Ну и питерцы, некоторые… А пензюки все москалями враз заделаются… Вот потеха будет… И мы с тобой, мой дорогой, соединимся. Но когда это ещё будет… Никто этого не знает.

Поэтому, приезжай за мной скорее… Жду тебя сильно-сильно.
Да, деда, я тут подумал, пораскинул своим умишком, что если сейчас отправлю тебе написанные письма, то ты, получив их, сразу за мной поедешь и потом не сможешь получать и читать другие, которые я тебе буду дальше отправлять. Ведь мне много надо ещё сказать тебе… ну и написать обо всём этом. Ты не против будешь, если я допишу все остальные письма до конца и отправлю их тебе все разом? Как ты на это смотришь? Ну, а если ты против, то я буду их отправлять по одному или по два. Могу даже попробовать отправить первые три. Точнее, уже четыре. Нет. Пять. Ой! Шесть! Шестое же уже тебе закончил. Седьмое пишу. Скажи, как лучше. Ты же умный у нас. Я так и сделаю.

На этом заканчиваю свою писанину и передаю горячий привет от всех наших.

От папаньки. От маманьки. От Аннушки. От Егора. Это привратник. Ворота он открывает и закрывает. Калитку на засов на ночь запирает. И сидит там постоянно. Следит за порядком, чтоб к воротам с той стороны никто не подходил. От кучера Антона привет. Это конюх наш. Ну и кучер в одном лице. Жеребцов он наших моет и чистит. Ну и кобыл тоже. Разные у нас кони и лошади. От гувернантки моей Генриэтты особый привет. Славная она девушка. В Дании училась. По-датски меня учит калякать. Но я всё равно ничего не понимаю. Какой из меня датчанин? Я и по-русски плохо пишу… и разговариваю тоже. Не даётся мне русский. Почему? Не знаю.
Может, преподаватели некачественные.
Может, со мной что-то не так. Приедешь, сам увидишь. Или напишешь.

Ну всё. На этом заканчиваю очередное письмо. Надо сходить кой-куда.

Ой! Не кой-куда. Прости, пожалуйста.
К Кольке Мизинчикову надо сходить. Это одноклассник мой. Его папаня уезжает послом работать в какой-то Занзибар. Надо ему привет передать от моих папаньки и маманьки и доброй дороги пожелать. Моим-то некогда. Они попросили меня это сделать.

Они сегодня заняты, на вечере торжественном находятся, посвящённом очередной годовщине прихватизации. Такая штука в нашей стране однажды проходила под руководством одного рыжего высокопоставленного фрукта.

Друзья, товарищи и родственники дяди Бори прихватывали всё.

Нам дом этот достался с большим куском леса. Дядя Боря выделил. И работу хорошую дал.

Дяде Игнату Мизинчикову нефтяной промысел достался. А его жене Агафье Дмитриевне завод металлургический.

А теперь их в Занзибар отправляют. Колька тоже с ними уезжает.

Ну всё. Я побёг. А то они там ждут, наверное.
Жду ответа с огромным нетерпением.
Тебя тоже жду. Все глаза уж проглядел. С нетерпением жду.
Твой Венька, внук твой родной и любимый.»


Продолжение: http://proza.ru/2022/10/28/313

Предыдущее: http://proza.ru/2022/10/14/346

Начало: http://proza.ru/2022/10/05/382