Вторжение масонов. Глава 8. Экзекуция

предыдущая глава http://proza.ru/2022/10/15/1535

самое начала http://proza.ru/2022/09/11/1260

Глава 8. Экзекуция


                Есть пытка другая, того ж совершенства
                Она достигает, — то пытка блаженства.
                Счастливцу творится пристрастный допрос
                Под всем обаянием лилий и роз.


                В.Бенедиктов

Марине, потерявшей на время дар речи, вновь сунули в рот носовой платок, развязали, подняли со стула и снова связали руки за спиной. Иннокентий Сергеевич стал не очень сильно, а как-то даже совершенно по-дружески, легонечко похлопывать её по ягодицам, подталкивая к двери. Впереди Марины с канделябром в руке шёл Владислав Святославович, освещая путь светом трёх свечей.
Втроём они спустились на первый этаж и пришли в комнату, ту самую, где Степаныч нашёл одежду для слуг. Не развязывая заведённых за спину рук Марины, мужчины силой посадили девушку на сундук. Иннокентий Сергеевич выдвинул ящик шкафа с мужской одеждой и достал оттуда узкий кожаный ремешок с металлической пряжкой.

– Увы, во всём доме не осталось розог. Здесь, в двадцать первом веке ими уже не пользуются, ввиду изобретения более изощрённых методов пыток, таких как, электрический ток и так называемый полиграф. Так что, мне придётся использовать этот ремешок, – посетовал Иннокентий Сергеевич, впрочем, не скрывая своего удовлетворения от предвкушаемой экзекуции.

– Вы, Иннокентий Сергеевич, действительно намереваетесь выпороть эту безвинно осужденную девицу этим ремешком? – с ужасом спросил Владислав Святославович.
– Уверяю вас, только в самом крайнем случае, если девица станет запираться. Кстати, в порке нет ничего зазорного. Наоборот, порка, для представителей низшего сословия, даже полезна. Это не столько средство наказания, сколько средство воспитания и наведения должного порядка. После порки они становятся более сговорчивыми и послушными. Кстати, я полагаю, что "порка" и "порядок" - это однокоренные слова. Неужели, Владислав Святославович, вы никогда не приказывали своему управляющему как следует поучить розгами ваших неблагоразумных крепостных?

– К счастью, не приходилось. Всем своим крепостным я дал вольную, так что у меня остался один только престарелый лакей Игнатий, который помнит меня ещё младенцем и ни за какие коврижки не соглашается покинуть меня. И потом, я совершенно не выношу вида крови… – взволнованно ответил Владислав Святославович.

– Тогда вам, милостивый государь, с вашей нежной и поэтической натурой, лучше уйти наверх, а я здесь сам управлюсь, и, будьте покойны, рука моя не дрогнет. Как говорили древние: «ману интрэпида». Ступайте к остальным, только сначала зажгите вот эти свечи. И передайте магистру, что ещё до рассвета наша пленница нам всё расскажет. Я в этом не сомневаюсь. Кожа у неё нежная и больше трёх-четырёх ударов ей нипочём не выдержать.

Блондин, опустил голову и, стараясь не поднимать глаз на Марину, зажег от своего канделябра две свечи, стоящие на маленьком столике, и почему-то на цыпочках тихонько вышел за дверь.

Иннокентий Сергеевич плотно прикрыл её.
 
– Сударыня, признаюсь, я давно не встречал таких красивых девиц, как вы. Возможно, вообще никогда не встречал никого красивей вас, если не считать мамзель Зи-Зи. Впрочем, что за вздор я несу! Безусловно, вы много, много красивее её! Поэтому с моей стороны решительно было бы непростительно не воспользоваться выпавшей мне уникальной возможностью познать, наконец, женщину двадцать первого века. Говорят, ваши современницы владеют такими способами доставить мужчине наслаждение, о которых в наши времена и не слыхивали.

Он перешёл на шёпот:
– Что до Екатерины Александровны, то она не в счёт. Между нами, она, знаете ли, склонна к совершенно омерзительным извращениям. Представляете, ходят слухи, что своих любовников она собственноручно раздевает догола, пристёгивает их к кровати специальными меховыми кандалами и хлещет хлыстом, а ещё надевает им на шею собачий ошейник, заставляет вставать на четвереньки и лизать её туфли. Она называет это «доминирование». Тьфу!  Кроме того, она допускает до своей особы исключительно одного только магистра. Ему, как это ни странно, такие ужасные вещи, похоже, приносят удовольствие. Но делает она это исключительно за бриллианты и золото. Увы, но нам приходится с ней считаться, ведь именно она осуществляет нашу связь с внешним миром, привозит нам провиант (эти мерзкие консервы) и информацию о вашем ужасном веке. Кроме того, именно она сейчас владеет этим домом. А ведь когда-то, между прочим, и этот дом, и даже весь этот лес, в котором вы вчера соблаговолили собирать грибы, были моими. Но, увы, увы… О тэмпора! О морэс!
 
Закончив свою тираду выспренними словами Цицерона, Иннокентий Сергеевич перевёл дух, а потом продолжил:
– Однако, не будем терять времени, ведь уже скоро настанет час вашей казни! А перед казнью осуждённому должна быть предоставлена возможность исполнить его последнее желание. Кто-то просит шампанского, кто-то папиросу, но вам, Марина, я готов предложить нечто большее: вы можете получить последнее, с позволения сказать, удовольствие в вашей короткой жизни. Я даже готов вам это удовольствие предоставить лично. Вы, разумеется, понимаете, что я имею в виду? Подумайте, ведь я даю вам шанс в последний раз испытать райское блаженство перед тем, как ваша душа попадёт в рай, где ничего подобного вы уже не испытаете. Более того, если вы проявите благоразумие, я готов даже отказаться от обещанной порки, чтобы не причинить вам лишней боли перед смертью.
 
Он замолчал, встретившись глазами с полным ярости взглядом Марины.
– О, я вижу, вы девица с норовом. Что ж, это мне даже больше нравится… Люблю, знаете ли, объезжать норовистых кобылиц. Но мне, право, жаль портить вашу прекрасную нежную кожу ударами плети. Вы же понимаете, что я мог бы взять вас силой, и никто бы меня здесь не осудил за это, но как человек благородный, я предпочёл бы, чтобы вы, сударыня, отдались мне по своей воле, а потом сами назвали бы мне имена ваших сообщников. Как вы понимаете, сейчас вы целиком в моей власти. Я настоятельно не рекомендую вам омрачать свои последние мгновения. Ведь уже скоро для всего мира взойдёт солнце, но для вас наступит непроглядная вечная тьма.

Марина с ненавистью смотрела на него, лихорадочно пытаясь придумать какой-нибудь способ избежать унижения. Она сжалась как пружина, готовая вот-вот распрямиться и вскочить на ноги, но масон не дал ей подняться на ноги, взяв её за левое плечо и с силой придавив к сундуку.
 
На лице Марины появилась гримаса, то ли от боли, то ли от ужаса. Со связанными за спиной руками и кляпом во рту, прижатая к сундуку железной рукой, она не могла оказать своему палачу никакого сопротивления. Ей осталось только стонать и нечленораздельно мычать.

– Тсс! Не вздумайте кричать, сударыня! – Иннокентий Сергеевич поднёс к губам указательный палец, – вас всё равно здесь никто, кроме меня, не услышит. Мне же женские крики и стоны ничуть не досаждают, скорее даже наоборот, но я не желаю, чтобы вы задохнулись прежде, чем я закончу задуманное. 

Он вытащил из её рта мокрый платок с монограммой «ККМ» и, брезгливо сморщившись, бросил его не пол.

Марина стала хватать воздух ртом, словно рыба, выброшенная на сушу. «Закричать! Позвать на помощь! Не мог же Степаныч меня вот так бросить на растерзание этим подонкам! Он обязательно что-нибудь сделает, чтобы меня спасти!» – вихрем пронеслось в её голове. Но, глубоко вдохнув ещё раз, она решила, что ни за что не станет звать своего Степаныча, чтобы не выдать его.

Увидев, что Марина кричать не стала, и решив, что она примирилась со своей участью, масон перешёл от слов к действиям. Не тратя времени на дальнейшее словоблудие, он сбросил свой сюртук на пол, спустил брюки и, нагнувшись к Марине, начал методично, одну за другой, расстегивать многочисленные пуговицы её чёрного платья. Марина же уклонялась как могла, извиваясь, как змея, чтобы не дать ему это сделать.

И вдруг её палач и мучитель ойкнул и обмяк. Его тело мешком упало к ногам Марины, а на том месте, где он только что стоял, она увидела Степаныча, стоящего перед ней. Он был почему-то в какой-то дурацкой красной с золотыми пуговицами лакейской ливрее и высоких резиновых сапогах. В правой руке он держал окровавленный канделябр. Очевидно, именно этим канделябром Степаныч и вырубил похотливого масона. Тот теперь лежал на полу в позе варёной креветки.

Увидев кровь, капающую с канделябра на пол, Марина лишилась чувств, уже в третий раз за последний час.

Степаныч несколько раз шлёпнул ладонью по её щекам. Никогда раньше ему не доводилось бить женщину, но нужно было срочно привести её в чувство. К счастью, оплеухи подействовали, и Марина встрепенулась. Степаныч охотничьим ножом разрезал её путы и помог подняться.

– Он что… мёртвый? – тихо спросила Марина, посмотрев сторону валявшегося на полу масона.

– Не похоже. Ещё дышит, гадёныш. Я думаю, что у него даже череп не пробит, а только так, кожа на макушке. Если бы я хотел убить, я бы ударил его вот этим, – ответил Степаныч, показав на свой охотничий нож, висевший на поясе – но как-то не хочется мараться о такую нечисть. Надеюсь, он и так ещё не скоро сможет подняться.

Марина наклонилась к поверженному Иннокентию Сергеевичу, послушала его тихие стоны, и вдруг с размаху пробила штрафной: правой ногой по расстёгнутой ширинке. Из уст масона раздался какой-то булькающий стон.

– Вот теперь он точно долго не сможет ходить, – сказала Марина, откинув назад свои пышные волосы, – жаль только, что пришлось бить босой ногой, с остроносыми лодочками было бы лучше.

Пораженный увиденным, Степаныч даже заморгал от неожиданности. Он и представить себе не мог, что его хрупкая девушка способна на такое. Но, удивление удивлением, а им нельзя было дольше оставаться в этой комнатушке.
 
– Ты права: тебе срочно нужно обуться, босиком далеко не уйдёшь. Там в сундуке я видел какие-то башмаки, – сказал Степаныч, всегда руководствующийся соображениям практической пользы.

Марина нагнулась над сундуком, нашла там какие-то не слишком удобны башмаки и, сев на сундук, стала их застёгивать.
 
– Пойдём скорее! Надо сматываться, пока эти, которые наверху, не хватились, – Степаныч крепко взял Марину за руку и помог подняться с сундука. Он не отпускал девушку от себя, по её яростному взгляду решив, что она собирается вновь пробить по той же цели, но на этот раз ногой, обутой в башмак.

Но тут, совершенно неожиданно для него, Марина бросилась к нему и повисла на его шее.

– Ромочка! Степаныч! Ты же спас меня! Я знала! Я знала, что ты меня обязательно спасёшь! Ты – мой герой! – девушка впилась в губы Степаныча. В обычной жизни это могло бы прозвучать немного театрально, но в тот момент она была совершенно искренна. Она не сказала ни слова о своей любви к нему, но любые слова были бы лишними, потому что о любви говорили её светящиеся глаза и жадные губы.

Это был миг, когда два любящих человека испытывают одно и то же всепоглощающее чувство. В этот миг для них эта комната, этот дом, этот мир, всё вокруг перестало существовать. Были только они и их любовь.

И хотя и дальше оставаться в гардеробной комнате было безрассудно, но они так и стояли в полутёмной комнате, не в силах разорвать объятия.

Конец Главы 8

продолжение http://proza.ru/2022/10/19/684