Рассвет

       Еще рано. Свет потихоньку проникает через пришторенное с вечера окно – сзади, над головой, мягко и нерешительно, словно робко пробуя пространство, и постепенно заполняет комнату, но не успевает пока вытеснить до конца из пустых углов и грузного подножья шкафа бледные остатки съежившихся ночных теней. Глаза, натренированные ежедневным пробуждением в широком утреннем диапазоне, безошибочно определяют время: спозаранку – нет и семи.

       Поднимаешься с кровати, упираясь локтем в пружинящую упругость матраса. Оборачиваешься: через широкий просвет между шторами, вяло колыхаемый случайными струйками ветерка, просачивающегося в открытую форточку, видна свежая глубокая голубизна летнего неба. Повсюду белые, с виду рыхлые, а на самом деле плотно налитые, затвердевшие, выпуклые массы чистейших белых облаков с едва намеченными плавными полудугами по границам отдельных выпуклых клубов воздушного пара, поджатых или, вернее, сплюснутых снизу, точно распластавшихся на огромном прозрачном стекле, покрывающем сверху кудлатую зелень земли. Их много, неподвижных, величавых, торжественно бесстрастных, загромоздивших почти весь небосвод, а тотчас под ними, по контуру еще нерезкого, затененного горизонта, проступая теплыми пятнами из общего слитного слоя пока не освещенной, темной, сплошной неразличимо-неподвижной листвы, – радостные розовые островки, вытянутые в длину, узкие, ровные, параллельные нижнему плоскому краю облаков. Это светлые, местами сероватые, а по больше части белесоватые многоэтажные прямоугольники жилых домов, отразившие своими стенами с крошечными чернеющими рядами точечек многооконий первые скользящие по ним огненно-красные лучи восходящего солнца. Оно пока что теснится где-то там, на другой стороне квартиры, в противоположном направлении от моего окна, но я вижу и чувствую этот равномерный, полный, крепкий небесный диск, как он быстро поднимается вверх над крышами и неуклонно движется в высоту расступающегося вокруг него всё такого же спокойного, прозрачно-голубого, чистого и безмятежного неба с окрыленной облачной армадой, абсолютно невозмутимой и равнодушной ко всему низменному и приземленному. Да, все эти облака на просторе точно такие же, как их часть, видимая в моем окне, – пышно выпуклые сверху и сильно приплюснутые снизу незаметной, но явственно ощутимой гранью воздушных слоев над разнежившейся землей.

       Как хорош ранний час своим совершенным покоем и полным отсутствием привычного дневного шума! Везде господствует ничем ненарушимая тишина; медленно тянутся ее последние таинственные минуты перед близящимся началом неизбежного пробуждения города, его оглушенности транспортным гулом, строительным грохотом и крикливой людской суетой, лихорадочным движением толпы, массовой нервной спешкой, а куда и зачем? Никто над этим не задумывается, действуя с автоматической напористостью и внешней устремленностью. Всё это так скоро наступит, но ты успел еще застать почти ускользнувшие, завершающиеся мгновения самого раннего и самого лучшего этапа начинающегося утра – зыбкий рубеж его торопливого перехода в яркое, светлое, бодрое и легкое, залитое только-только разгорающимися и еще не свысока падающими лучами, всем шершавым фронтом вбираемыми наждаком асфальта, –  преддверие дня. Ты уловил последний прощальный аккорд одинокого рассвета, целиком растворяющегося в солнечной ауре летней световой мощи, ты стал благодарным и восхищенным свидетелем его всегда нового и неизменно свежего поэтического преображения, удивительного появления из ночного небытия зримых примет многогранного городского пейзажа – уже не затерянного бесследно где-то во мраке, еще не заурядного и примелькавшегося в дневном пыльном мареве и, конечно, пребывающего пока в счастливом и благодатном далеке от страдальчески пронзительных, смятенных и острых бликов вечернего заката.

       Да, рассвет – поистине неповторимый и неуловимый короткий момент подвижности и текучести, возрождения и осуществления; это заветный миг творческой полноты интуитивных сил, дающих свободное и уверенное обещание реальной исполнимости жизненных планов, чудесного воплощения литературных замыслов, щедрого обретения подлинной гармоничности бытия, и надо лишь успеть запечатлеть это первыми попавшимися, сбивчивыми и неточными словами – пусть даже так! – зато отныне и навсегда, искренне и достоверно, непреложно и незабываемо.

       5 августа 1992