Lucky 07 Warriors of Light

Солнце стояло в зените. Всё утро шёл дождь и теперь над землёй томилась лёгкая испарина. По городским трущобам двигались четверо: немолодой, заросший бородою мужчина, облачённый в рясу; человек средних лет в поношенной тюремной телогрейке; оборванный дед в галошах, тянувший за собою тачку, на коей покоился самовар - и не какой-нибудь дровяной или электрический: то был старый прожжёный инвалид, потерявший обе ноги под Херсоном.

- Нужно что-нибудь съесть, - сказал человек в телогрейке.

- Кончай ныть, Максимка, - отрезал дед. - Всей удали у тебя - что за ложкой потеть.

Священник достал из-за плеча плотный куль, развернул и подал Максимке обглоданный и обсмоктанный сухарь:

- Потрапезничаем после дела, Максим. А вы, Святофор Евграфыч, ступайте легче, не уроните Самогона.

Дед поправил ушанку, и это несмотря на то, что морозов этим летом не обещали. Шёл Святофор медленно, однако для своих семидесяти с гаком - уверенно и твёрдо. Не ковылял, не горбился, не кряхтел, и казался на редкость бодрым стариком.

- Грязь прошли, дальше сам, - сказал дед и отдал инвалиду повод.

Самогон расчехлил два алюминиевых кастета с серебряными набойками и устремился вперёд, отталкиваясь кастетами от земли.

- Мы заплутали, опоздали и... и вообще проебались из-за тебя, Моисей, - произнёс самовар Самогон. - Зачем ты послал Иеронима в одиночку? Где его теперь искать? Из-за тебя мы теперь занимаемся чёрт знает чем.

- А не из-за тебя ли? - сощурил веки Святофор. - Взяли обузу, еби его мать, нехай. От одного порченого яблока целый воз загнивает.

Старику поддакнул Максимка, дескать, без чёртова инвалида уже всё провернули бы и сидели в своём В-ске в безопасности. При том, что в большинстве случаев самовар ехал быстрее, чем шли Святофор и Максимка, упрёки эти явно огорчали инвалида.

- Истинно говорю вам, дети мои: Иероним обязательно добудет голову петроида, - заверил Моисей. - И обязательно вернётся к нам. Кто он, по-вашему: самый опытный дед-undead в нашей пастве или бездарный агитатор, вроде Каца?

Максимка нервно передёрнул бровью и кусанул сухарь, а кусанув - принялся сосать.

- Я всё сделал как надо, - среагировал он на укол святого. - Провёл пропагандистскую надстройку и самолично повесил эманатор ему на ухо. Стопудово, не из-за меня этот робот домой пошёл и на кафе забил.

Самогон высекал искры кастетными набойками, проезжая по истресканному горбатому асфальту меж безликих обшмурыганных хрущёвок. Инвалид сплюнул в шиповный куст и удручённо выразил:

 - Боюсь, Иероним отключил свой эманатор не по собственной хотелке. И робот не привёл нас до кафе из-за того же. Кто-то нам помешивает, ей богу.

Компания взошла на пригорок у некошенного пустыря с выгоревшей на солнце травой. Пахло прелой полынью. Моисей не особенно понимал, в каком районе они находятся - в Бобруйске они плутали уже третий день, пытаясь найти некое порно-кафе, и, кажется, основательно сбились с первоначального курса, упустив все дедлайны. Заведение было спрятано от обывательских глаз и, по словам осведомителя, представляло собою вертеп дьявола во плоти, до коего далеко даже такому клубу, как "Сотсирх Сусии", широко известному в узких кругах радикальной общественности.

Действие стартовало беспрепятственно. Третьего дня Моисей сотоварищи успешно внедрили Максимку на завод имени Сендера Шломовича Зильберкнехта бин Елизар 5.000 Ультра в районе Киселевичей, где тот успешно, по его словам, и в пивном угаре сагитировал петроида-курьера на круглосуточное ношение датчика слежения, выдаваемого за религиозный артефакт, дарующий возможность исповедаться пред Господом и т.о. упразднить любой грех. Мероприятие позволило бы проследить маршрут курьера на электронной карте, не привлекая внимания уборотней и других лиц, крышующих бизнес. Целью был перехват у курьера информации и означение координат того самого порно-кафе, где следовало выйти на некоего прозападного агента, взять его в плен и пытать, стараясь выведать всю подноготную проекта "Jazzus Christ is Penetrator".

Однако вскоре что-то не заладилось: получив от руководства информацию для транспортировки, петроид некоторое время шёл произвольным маршрутом, затем без видимых причин устремился в сторону дома, не совершив попутно ни одной передачи данных - устройство слежения определило этот момент без промашки. Тогда к месту жительства курьера отправился igooman Иероним - наиболее опытный воин паствы, обладавший в том числе stealth-навыком. Его задача, на первый взгляд, была проста: декапитация петроида для дальнейшего изъятия информации. К сожалению, следующим утром igooman пропал с радара, словно и не существовал никогда. Статус этот не изменился и спустя треть суток.

- Эк нас засосало, - потеребил ушанку Святофор. - Переплыли море, да в луже потонули. Эдак мы и к выходным не управимся. Язык до Бобруйска доведёт, факт, но в самом Бобруйске язык явно не нужон. Он перестаёт работать, как будто все на долбском начинаю шпарить, - никто не может внятно растолковать, где этот лютый кабак... Слухай, Моисей! Предлагаю собрать всех воинов света, что мы вчера с Самогоном вербовали, и зачистить местный горисполком от уборотней. И РОВД заодно. Серебра у нас довольно. Хватит с нас этого Бобруйска. Сделаем исправно - и домой.

- Благие мысли твои, старик, - ответил Моисей. - Только видит Бог - мы здесь ради куда более великой цели. Западная агентура растлевает наше будущее, покуда мы боремся с опарышами режима. Истинно говорю: следует устранить влияние извне - тогда бороться с опарышами станет проще.

- Я от ваших подвижек невнятных уже не вкуриваю, зачем эта миссия, - заговорил Максимка. - Всё просрано. И вообще. Если я не хочу корячиться на заводе за копейки ради какого-то мнимого общечеловеческого счастья? Если хочу жить как нормальный средний класс, и всё, что для этого нужно - снимать на камеру своё дуплище? Если я хочу на порнуху дрочить - зачем меня ущемлять? Пидарасы ****ые, - злился он с каждым шагом и каждым словом. - Консервативная мразь. Реакционеры ****ские. Вот из-за таких как вы я теперь должен слоняться по уши в говне в этой выгребной яме, в этом ебучем Бобруйске, среди говна и палок, среди тлена и морока, хтони и черни, и ради чего? Ради какой справедливости? Всё, я ухожу. Хватит с меня. Буду на рекламе в трубе зарабатывать, как раньше.

Вечно угрюмый Самогон покачал толстой, как бревно, шеей и расплылся в улыбке, но ненадолго:

- Сломался, сукин сын. Из-за таких как ты рас****яев - я без ног, дед - без внуков, а Моисей - до сих пор в рясе ходит. Остынь, тряпка.

Святофор поддержал инвалида:

- Ты, Максимка, рожей сокол, а умом - тетеря. С оглоблю вырос, а ума на грош не вынес. Наша паства тебя выкормила и шанс дала, когда ты бедствовал. Не волен час - в волка превратишься...

- Перманентное всасывание и никаких перспектив - всё, что мне предложила ваша паства, - стенал Максимка. - Поможешь одному бедняку - вокруг сразу десять собирается, и ты всё глубже, глубже в говне. Шло оно нах. Пойду лучше хер себе отрежу и займусь вебкамом - однозначно лучше вашей церкви.

Повисло хитрое молчание. Несколько кварталов безмолвствовали: Моисей боялся спугнуть неопытного любителя агитации, Святофор и Самогон, напротив, ожидали, когда Максимка наконец отвалится от паствы. Но Максимка отчего-то не торопился исполнить выказанную мысль.

Моисей, шедший впереди всех, остановил приятелей жестом и немедленно затаился в ближайшем кусте акации, что проделали и остальные.

На краю пустыря - за мусорными баками, обнесёнными советским бетонным забором, - некий волосатый хипстер совокуплял совсем ещё молодую рыжеволосую девицу, а рядом суетился светловолосый парниша с проплешиной и в засмоленном костюме из вторсырья.

- Давайте быстрее, - говорил парниша, не то ревнуя, не то пытаясь сэкономить времени. На что хипстер ему и отвечал:

- До вечера не управлюсь, клянусь выстрелом в головизну! Очень сильный кокс попался: ни миллиметру не убавилось!

Кажется, хипстер лукавил. Плешивый это прекрасно понимал, но отчего-то не спешил прекратить мероприятие силой.

- А ты чё психуешь? - продолжал волосатый. - Ты её даже не помнишь.

- Погоди, Петрушка, и твоя очередь наступит, - весело говорила девица, подпиравшая ржавую мусорницу. - Сперва поможем ближнему: с таким стояком по городу лучше не шастать.

- Чего там? - шепнул старик Моисею.

- Бесовское прелюбодеяние! Надо бы этот грех в прах обратить, Христа ради...

- Да плюнь ты на них, - прошептал Максимка, - что у нас, дел других нет?

- Проклятый либерал, - огрызнулся Моисей, глядя на святотатственное зрелище среди натурального сортира. - Всех дел у тебя - в "онлифанс" до фантомной пенсии...

- Иди собак своих поёбывай, - сказал Самогон на ухо Максимке. Зрелище не будоражило инвалида по явным причинам, но сердце рвалось вершить некрушимый порядок. По иным, но так же явным причинам зрелище не будоражило старика, однако Святофор мало что различал в отдалении своим подслеповатым глазом, поэтому всецело полагался на решение Моисея.

Максимка всмотрелся в акт помощи ближнему, пожевал губами и сощурился. В голове пронеслась догадка.

- Погодите, - сказал он. - Я этого куколда знаю... Это ж тот самый робот, которого мы ищем!.. Точно помню - ему эманатор вешал. Только плешь откуда-то взялась...

Моисей не стал размышлять: он взнялся с места, выпростал из-под рясы двустволку и зашагал к мусорницам, читая молебны. Старик хотел было идти следом, но Самогон остановил его за галошу. Максимка пятился.

- ...Помилуй мя... - завершил святой одну из молитв, что привело Трэшера в чувства, отличные от оргазмичных. Петерсон схватился за то место, где у людей устроено сердце. Яна юркнула в бак.

- Истинно говорю вам: не двигайтесь!

Трэшер испытывал суровое дежавю, только усугублялось всё тем, что оружия у него больше не было. Он стоял, приподняв руки на уровень плеч, и по-идиотски улыбался, рассматривая Моисея. Простояв так с четверть секунды, хипарь дерзко прикрикнул:

- Чё, пресладкий, решил жизнь на самом интересном месте оборвать? Отправлялся бы лесом, а то у меня не только IDDQD, но и IDKFA!

- А ты мне и даром не нужен, - сказал Трэшеру Моисей. - Мне нужен петроид. Ты можешь убираться прочь, только прикрой наготу Господа ради, да не совершай подобного впредь и во веки веков, аминь.

Трэшер подумал и ответил:

- Хуле бы и нет.

Как тут же получил из бака оплеуху бесформенной кучей мусора. Трэшер и внимания бы не обратил (невелика беда - оплеуха замест пули), он уже хотел развернуться и уйти в безвестность, только не видел он, что оказался намертво прикован к баку: нимфетка связала из относительно прочных материалов, пущенных в утиль, несколько добротных жгутов, которые вряд ли мог разорвать обычный человек. Трэшер попытался идти - тщетно: жгуты скрестились на его груди, точно парашютные лямки. Попытался ещё - мусорница полнилась почти до краёв. Напряг все мышцы...

Прогремел выстрел. Трэшер повис в объятьях жгутов - на секунду он потерял сознание, решив, что стреляют в него. Напротив, Моисей живо отскочил назад и укатился в неглубокий овражек, песок из коего выбрали для очистки колодца местные крестьяне - всего несколько часов назад. Выстрел прокатился по пустырю, взмыл по хрущобным стенам к небу, отразился от солнца и, возвратившись, рухнул назад - в мусорные баки.

- Это пушка Иеронима! - едва донеслось до Моисея из кустов. - Его пятизарядник!

Действительно, руки Петерсона сжимали рукоять солидного револьвера, покрытого брызгами усохшей крови. Трэшер сравнил железный ствол со своим, но вовремя одумался - его ствол в этом случае был совершенно бесполезен, хотя и превосходил наиболее смелые ожидания среднестатистической женщины.

- Брось мне! - взмолился хипарь, болтавшийся в жгутах отборного мусора. - Я им задам!

Раздался залп из двустволки: под ногами Петерсона взнялось облако пыли. Петроид верил в свои возможности, он помнил, с какой силой ему удавалось метать невесомые лезвия точно в цель, но в этот раз он имел гораздо меньше ста двадцати восьми патронов - всего четыре выстрела, чтобы избегнуть смерти. В такие моменты следовало полагаться на практику единственного ветерана психоделической войны в радиусе нескольких метров - на Трэшера.

Он запустил в хипаря револьвером и скрылся за бетонной изгородью, оставив Трэшера наедине с макушкой Моисея, торчавшей из овражка. Святой перезаряжал ружьё. Трэшер изловчился и поймал магнум телодвижением, превратившимся для него этим утром в натуральный ритуал: засадив член сквозь скобу и напрочь сбив спусковой крючок. Затверделый стояк нивелировал всю боль.

- Хороший, плохой, главное - у кого .500 S&W Magnum! - заорал хипарь, узнав в своих ладонях наиболее крупный калибр в истории пистолетного жанра, и вдарил по курку в прыжке, точно нажравшийся мескалину ковбой. Отдача завалила его вместе с мусорным баком навзничь, жгуты распутались.

Между Петерсоном и Трэшером образовался бетонный забор прямиком из семидесятых - с ромбовидными отверстиями в верхнем пролёте. Из бака вынырнула Яна и ухватила хипаря за ствол:

- Отдай револьвер! - скомандовала она, однако Трэшер сопротивлялся. - Идиот, разве не понятно, что этому церковнику на тебя наплевать? Ему нужен петроид. Значит - ему нужна информация в его мозгах.

- И что? - вопрошал Трэшер, которому сейчас хотелось воспользоваться шансом и шмальнуть в живую плоть из оружия мечты.

- Если информация будет под угрозой - вряд ли кто-нибудь осмелиться стрелять по нам, - сказала девчушка, проявляя недюжинные вычислительные скорости своего микропроцессора.

- Да я его просто жахну, и делу конец, - вылез хипарь из-за бака, но тут же град картечи всыпал по заржавленной рванине мусорницы, и хипарь затаился.

И если бы Трэшер знал, что в кустах прячутся союзники святого, он немедленно решил бы отступать, но он даже подумать не мог о том, что старик Святофор старается зайти с фланга, а самовар Самогон уехал в поисках завербованного намедни контингента в ближайшее подворье.

- Откуда у тебя это чудо? - спросил Трэшер ограду. В отверстии появилось лицо Петерсона:

- Снял с попского тела, когда по коридорам бегали. Жалко, патронов не нашёл про запас. Ты аккуратнее, у тебя всего три шанса из пяти.

В ту же секунду на Трэшера плюхнулся дед Святофор - он появился внезапно, как возникают слова на языке шизоида, как спавнятся пешеходы в третьей GTA, как образуются пенисы в Антонине Шмурдяк. Старик завалил хипаря на лопатки, однако налечь поплотнее помешал хипарский стояк, и Святофор завалился набок, попытавшись зацепиться за револьвер. От внезапности Трэшер сдрейфил: он разрядил барабан мимо, как бы осенив старика крёстным знамением. Старик сказал "спасибо", в следующий миг получил от Яны по голове Петрушкиным вещмешочком и рухнул в груду мусора, вывалившуюся из опрокинутого Трэшером бака. Совсем близко рявкнула двустволка. Петерсон пригнулся.

- Адский ****ец! - всполошенно выругался хипарь, чью мечту втоптали в нечистоты и вязкую грязь. - Теперь точно каюк!

Яна отняла у него магнум и перебросила через ограду:

- Последний шанс, Петрушка... Перехитри этих сволочей...

Из-за ограды Петерсон вышел в самый последний момент: когда Моисей намеревался перевалиться через бак и шандарахнуть из обоих стволов. Петроид держал у виска дуло магнума, и хотя лицо его не выражало никаких эмоций, колени явно подрагивали. Моисей это заметил.

- Опусти пистолет, дитя скорби, - осторожно произнёс он, целясь петроиду в бёдра. - Чело твоё важнее тысячи других, потому как в нём ключ от многих человеческих бед. Не ведаешь всего, да и не уверуешь, пока не узреешь...

- Я - петроид, - сказал петроид, стараясь держать голос ровнее. - У меня не болит и нет никаких этих... рефлексий. То есть, мне плевать на своё будущее. Помру или нет - всё равно. Так что знай, поп, я рассажу себе голову, если вздумаешь стрелять.

Моисей откровенно занервничал, приняв слова Петерсона за чистую монету, и решил сменить тактику, пробуждая в себе мотивы неполживой, истинной веры:

- Я прощаю тебе твой грех, дитя. Иероним и Святофор пали не напрасно, если ты позволишь изъять из себя информацию. Никто больше не тронет твоих приятелей, даю крестную клятву, - святой трижды изобразил распятие и зачитал трёхстрочный молебен. - В челе твоём - шестнадцатеричный код, выводящий из строя петроидов любого образца, и если не боишься смерти - в твоих силах дестабилизировать целую индустрию и уничтожить саму суть кибернетической порнографии! Нравственность детей человеческих в твоих руках!

Видит Бог, Петерсон не услышал в словах Моисея ничего здравого и медленно пятился к хрущобным застройкам позади. За ним направились нимфетка и хипарь; последний вышел из-за баков с поднятыми руками. В правой болтался вещмешочек петроида.

Пятились долго. Солнце клонилось к юго-западу, а задворки хрущёвок всё ещё дышали троице в спину. Моисей нёс что-то про великую справедливость, здоровье наций, обманутую молодость - Петерсон молил только о том, чтобы ближайший двор позади него случился наиболее людным, хотя очередная волна ковида обламывала сии чаянья априори и на корню.

- Истинно! Истинно говорю, остановитесь!

На что троица неизменно отвечала медленными шагами подальше от Моисея. Так бы и ушли вовсе, если бы из-за баков не показалась старческая голова в ушанке - зимняя шапка сослужила Святофору добротным шлемом.

- Да нет у него патронов, Моисей! - прокричал Святофор. - Гаси паскуду!

Святой разрядил оба ствола и, кажется, попал Петерсону в руку, а Яне - в живот. Трэшера пронесло. Петроиды сцепились руками и побежали прочь, позабыв о хипаре; тот в свою очередь бросился вслед, стараясь не отстать. И как бы Трэшер ни стремился угнаться, был он всего лишь человек: спустя несколько минут, когда хрущобные постройки были настигнуты, глаза его видели только неясные силуэты далеко впереди, а голые ноги совсем затекли и отказывались напрягать мышцу. Чуть погодя глаза его видели гораздо больше силуэтов, чем должно в эпоху пандемии. Отовсюду, из всех подворотен к петроидам направлялись некие странные люди, однако разглядеть их сущность хипарь не мог.

Он забежал в первый попавшийся подъезд, с трудом доковылял до пятого этажа, вжался в окно и сосредоточенно погрузился в вещмешочек. Отыскал пачку красного, закурил, затем выудил из вещмешочка советский монокуляр и вцепился в него веком. Приблизил.

В оконных переплётах суровым огнищем отражался закат: солнце садилось стремглав, и тени тополей-исполинов поминутно удлинялись, и были похожи на вытянутые дождевики-сапротрофы, живущие гнилым исподним родной земли. С горизонта близились тучи. Пахло скорой грозой.

Петерсон с ужасом наблюдал, как из подворотен к нему и Яне выходят десятки убогих и больных, босых и нищих, бичей и откровенных бомжей. Что-то недобро-каверзное ощущалось в их поступи, чертилось в их лицах, их оскалах, в их неопрятной бедности. Коренастый мужик без ног, водружённый на битую тачанку, обминул несколько необрезанных белёных тополей, подкатил совсем близко и ткнул в парочку толстым мозолистым пальцем:

- Вот они, отродья. Баба - бесполезна, а вот мудила головою ценен. В окружение, товарищи! Скрутим его жбан заподлицо с плечми!

В рядах бедноты пронеслись мотивы недовольства и беспочвенной злобы; среди нищих обязательно находились те, кто хоть единожды видел Петрушку на экранах или глянце. Оцепенение толпы быстро развеялось вечерней прохладой. Уже спустя минуту одни скандировали лозунги, другие рвали на себе остатки тряпья в бессмысленной ярости, третьи били тощими кулаками в грудь и орали матом. Некто взобрался на тополь и обломал с него дюжую ветвь. Орава начала стягиваться.

Наблюдая за тем, как людская окова сжимается, Петерсон принялся тереть гравировку кольца. Он помнил, что и в прошлый раз никто не явился на помощь, да ведь такая ситуация... Тут любой на его месте растёр бы это кольцо в железную пыль. "Ресурс исчерпан; обратитесь к поставщику", - произнесло кольцо человеческим голосом. "Пидоры", - подумал про себя Петерсон.

Человеческий обруч сомкнулся над головами петроидов. Трэшер наблюдал, как из толпы вылетают куски одежд, затем куски плоти, куски рук и ног, женские бёдра и груди, мужские достоинства, куски кусков и куски подкусковьев. Когда народ немного схлынул, Трэшер видел, как инвалид на тачанке держит в руке голову Петерсона и что-то зычно горлопанит на всё окрестье. Горлопанит жарко, горлопанит страстно, горлопанит долго. Инвалид не жалел времени, как не жалел его и Трэшер, жадно пожиравший происходившее во дворе взглядом, и пачку красного - лёгкими.

Скоро хипарь заметил: старик в ушанке и мужик в фуфайке тащили на плечах святого, еле переставлявшего ноги, в сторону несанкционированного митинга бомжей. Старик нёс подмышкой ружьё и что-то втолковывал Моисею, да так яростно, что слюна посекундно вырывалась из беззубого рта. Моисей что-то прокричал инвалиду сквозь собственное бессилие. Но было поздно.

В подворотне визжали шины. Из-за хрущоб вылетели два бобика и белый бус, перечёркнутый синей полосой: дверцы распахнулись, изрыгнув десяток бойцов в балаклавах и камуфляже. Громкоговоритель произнёс "ни с места!" Послышались щелчки затворов. Кто-то из босых выкрикнул нецензурное: первый выстрел озарил тротуар едкой вспышкой - первый труп с нутряным звуком рухнул на асфальт. Толпа с рёвом бросилась к возмутителям спокойствия, но град очередей частично проредил босяцкий пыл. Тем не менее, скопище особенно прытких бичей скрутили парочку бойцов под исхудалой берёзой и захватили оружие.

"Баклафену бы," - подумал Трэшер и затянулся дымом.

Внезапно берёза пришла в движение: её ветви опустились, выгнулись, встрепенулись, рассеяв в воздухе рой сонных листьев, дотронулись до земли, вскинулись к небу и со всей неуёмной силы начали стебать бичей, отгоняя их от поверженных бойцов системы. Нижняя крючковатая ветвь огрела безвестного бомжа, и тот повалился мёртвый, и косорылые ботинки слетели с его ног.

Следом задвигался обрезанный тополь. Его могучий ствол неведомым образом изогнулся, обретя необычайную эластичность, и что было мощи шандарахнул клочковатой кроной в эпицентр босяцкого столпотворения, раздробив десяток нищих тел в мясокостные мешки. Босяки рванули к секретным норам и щелям, без меры паникуя и ориентируясь в потёмках по редким пятнам света, разбросанным среди панелек. Быстрее всех катил Самогон, потерявший в панике голову Петерсона и бросив членов паствы пропадать, хотя минуту назад призывал толпу на баррикады. Чуть поодаль бежал Святофор, уворачиваясь от хлёстких ударов и проявляя недюжинную молодцеватость в движениях. Позади него стволищи тополей обрабатывали нищету Бобруйска, иссекая асфальт в клочья битума и камня. Слышались выстрелы.

Понемногу все окрестные деревья обрели жизнь. Неухоженная липа примяла троицу бедняков жирной верхушкой, кособокий клён растёр пяток бездомных плотным венцом узловатых кряжистых ветвей - древесные полотна скрипели, работая во весь опор. Вслед за разбегавшимися бичами и бомжами летели пули и гнались камуфлированные бойцы, бобики катились следом, покидая раскуроченный по последнему писку двор, и когда последнее тело убралось за хрущобы, деревья застыли в своих натуральных позах, как ни в чём не бывало, и только листья шуршали на летнем ветру. Наступило спокойствие.

Из-под груды мусора, прямо под окнами Трэшерова схрона, выполз Моисей. Слабо отряхнулся, нащупал подле себя двустволку, присел, соображая о случившемся. Помалу поднялся, ощупал бедро и рёбра, зарядил ружьё, резко повернулся в сторону, направив стволы во тьму, и закряхтел от боли. С бороды его сорвалась крупная бриллиантовая капля.

- Ну, что, папаша, - обратился к нему тёмный силуэт в берете и с автоматом АК-1024 на бугристом плече, - не удалось вам достучаться до кафе. Никому не по силам. А теперь я тебя укушу, и ты приведёшь своих напарников прямиком в мой кабинет. Там и узнаем, где ваша хаза.

Силуэт стоял совсем близко к подъезду - Трэшер слышал всё, что говорил этот неприятный здоровяк.

- Не стоило лезть, - силуэт поднял на вытянутой руке оторванную голову, и голова эта по общим чертам принадлежала Петрухе. - Вы сами себя подставили, даже тот гиноид Петрова раскусила вашу группу, что говорить про нас, отпетых волков. И данные в этой голове останутся при нас. Иди сюда, папаша, подставляй плечо...

Внезапно, голова петроида оторвалась от руки здоровяка и устремилась вверх, левитируя над площадкой из щебня и каменного мусора. Силуэт встрепенулся от неожиданности, задрал в небо АК-1024 и уронил берет, что стало для святого настоящим подарком.

- Да будет проклято имя твоё!

Моисей разрядил в силуэт оба ствола, но за миг до выстрела здоровяк оставил вместо себя собственный контур, растаяв в воздухе за крохи секунды. Следом развеялся и контур. Из-под земли вырвался древесный корень и треснул Моисея в грудь. Моисей выронил двустволку и, перекрестившись, что было сил пополз прочь - вслед за отбывшими приятелями. Несколько раз он оборачивался и проклинал плывшую в воздухе голову, и невдомёк ему было, что Трэшер поддел эту голову на крючок спиннинга, бесцельно пролежавшего в вещмешочке около суток.

Пачка красного опустела. Трэшер втянул голову Петерсона в окно, взял за волосы и спустя минуту выбрался из подъезда. Меж домами дул прохладный ветерок. Хипарь прикидывал, сколько можно выхарить за голову андроида в даркнете и сколько выручить от различных фракций за информацию в кибермозге, но его размышления нарушила музыка: сквозь подворотню невесть куда плёлся полуночный прохожий и слушал в плеере меланхоличные трип-хоп, приправленный клавишными и струнными.

- Как некстати, - сказала с досадой голова. - Тут и без Ямаоки ***во...

- Ты как какая-то ебучая Зулейха, - изумился Трэшер. - Открываешь глаза!..

- Почеши мне хребет, - ответил Петерсон.