Лирика дождя

                (Медитативный этюд)

       Самый заурядный дождь. Вовсе не редкость попасть под такой где-то на улице. А когда подумаешь, сколько сейчас пишется о нем досужих стихов в таких же вот одиноких квартирах, – просто выбирай наугад любое какое-нибудь неприметно-затерянное окно в обычном правильном ряду типовых одинаковых окон ближайшей многоэтажной коробки, случайное окно, в чье стекло как раз колотятся монотонные капли и просачивается тускловатый свет из-под густо обложенных сизыми облаками нависших небес, поверх мокрых плоских крыш и мотающих под ветром своими тяжелыми от пропитавшихся водой вершинами деревьев, потемневших почти до черноты, а не просто глухой зелени, – вот как подумаешь, что это чье-то вдохновение, разворачивающееся прямо сейчас, может быть, еще не на одну сотню грядущих лет сохранится, закрепленное на бумажном листке, и продолжит затрагивать многие души и сердца, помогая обостренно чувствовать и явственно представлять себе и этот давным-давно прошедший, самый обыкновенный июльский дождь, какие каждый год повторяются бесконечно, а с ним вместе и весь этот канувший куда-то в забвение-небытие сумбурный и скомканный день, и сидевшего у окна автора, глядевшего на колыхание сплетавшихся дождевых струй, и даже, не исключено, кого-нибудь из нас, пережидавших внезапно зарядивший дождь под навесом случайно подвернувшегося по пути чужого подъезда на той же улице, а заодно уж и не попавших ни под тот дождь, ни в те стихи, да и вообще никогда не интересовавшихся никакой изящной словесностью заурядных обывателей, бесследно и бесполезно исчезнувших со страниц истории вкупе со своим убогим скарбом, – в общем, нас всех вместе со всем, что в нас когда-то было, со всеми чувствами, мыслями, предпочтениями и отвержениями, со всем словами, которые говорились небрежно и вскользь друг другу во время вынужденного пережидания этого нечаянного дождя среди банального, примитивного, рядового, ничем важным не отмеченного дня, – и всё это обречено сгинуть попусту, в никуда!

       А вот чье-то спонтанное вдохновение тогда же, в этот же самый час, творческий импульс какого-то совершенно неизвестного нам человека, бывшего, в сущности, почти что поблизости от нас, всего-то несколькими этажами выше, в подъезде того же самого дома, под козырьком-навесом которого мы, второпях заскочив, лениво пережидали десятиминутный дождь, – вот когда это всё отчетливо себе представишь, то как-то вдруг невольно призадумаешься и, пожалуй, начнешь видеть в столь ничтожном и обыденном погодном явлении что-то такое особенное, что не всем дано понять и что, случившись один какой-то раз, способно все-таки оказаться и долговечнее, и совершеннее всего остального в этом подслеповатом дне, чтобы чудесным образом, благодаря поэтическому искусству, суметь перейти, не уничтожившись временем, в другие, идущие вслед эпохи, стать известным и доступным совсем другим поколениям людей, пока что еще даже не родившимся на свет и, стало быть, не живущим, но зато потом, когда никого из нас сегодняшних уже не будет, унаследовавшим с полным правом неувядаемые плоды навеянного дождем лирического вдохновения. Незримый и незнаемый ими автор меланхолической элегии сможет напрямую передать им вечно живую и никогда не умирающую частичку своего душевного мира, собственного индивидуального существования, сумеет ее уловить, для себя уяснить и субъективно выразить на бумаге или любым иным способом, которым он владеет, и это уже наверняка не пропадет, не исчезнет в бездне минувшего, имеет шансы обрести подлинное умозрительное бессмертие (а другого и не надо!), занять свое неотъемлемое место как бы над потоком времени, над забвением и тленом, отражаясь в эстетическом сознании людей, абсолютно тебе незнакомых и совершенно не знавших тебя, ни при каких обстоятельствах не пересекавшихся с тобой в разрозненных хронологических границах.

       Но ведь никак иначе, не будь этих твоих стихов о дожде, они бы не имели ни единой миллионной доли возможности ментально соприкоснуться с тобой, узнать о тебе, заглянуть во внутреннюю среду твоего духовного существа, так что отныне ты, давно уже к тому моменту физически умерший, будешь для наиболее чутких и восприимчивых из них, тем не менее, все равно что живой, как будто новый знакомый, занимательный собеседник, интересный источник знаний о былых временах и культурных сферах. Да, именно ты, сам о том не догадываясь, открываешь в своих стихах перед ними свою душу, вступаешь с ними в невозможный, немыслимый, небывалый ни при каких других условиях непосредственный разговор мертвого с живыми, через годы и расстояния, поверх действия неумолимых законов земной природы, – вот когда ты по-настоящему глубоко и сосредоточенно задумаешься обо всем этом, когда придут к тебе нежданно и невесть откуда однажды такие мысли в голову, захватят тебя целиком и накрепко утвердятся в твоем сознании, тогда уж ты, наверное, совсем по-другому станешь смотреть вокруг и гораздо зорче присматриваться к простому летнему дождю, видя в нем наглядно выраженный момент возникающей вечности – или, правильнее сказать, времени, перетекающего в вечность, и тогда ты, может быть, по-новому откроешь для себя и собственную жизнь, и природу, и тайны словесного искусства, а самое главное – ту почти не замечаемую прежде повседневность, которая до сих пор без толку ускользала от твоего взгляда.

       Вот тогда действительно появятся реальные шансы на то, чтобы каждый твой жизненный миг творчески преобразился, наполнился энергией создания взамен рутины бытования, устремится на свободный простор будущности их тесных пут навязанных тебе сиюминутных обстоятельств и отношений. Тогда-то, возможно, ты сам начнешь испытывать настоятельную потребность чаще и регулярнее браться за перо, чтобы яснее и ярче выразить это новое для тебя мировоззрение и жизнеощущение, а для зачем и для кого – для себя самого? для неведомых современников? для непредсказуемых поздних потомков? или для этой вот всё наполняющей, хоть и мимолетной перетекающей вечности? – бог весть, не это важно, а просто ты сам не сможешь обходиться и жить без этого вдохновенного труда, без прочувствования и осознания своего уникального присутствия во времени и точного представления о перспективах преодоления тесных границ, отведенных природой человеческому существованию, о выходе за их пределы во имя созидания собственной неповторимой и неподражаемой судьбы, прочно объединяющей в себе настоящее с прошлым и будущем в едином и цельном образе той истинной вечности, которая присуща только подлинному искусству, рождающемуся всякий раз, когда для подспорья ему благодатно приходит вдохновение, в том числе и достигающее высшей полноты своих внутренних сил под внешний мелодичный шелест затихающего дождя.

       5 июля 1992