Поэт Геннадий Кононов

Странным образом я забыл сюда пометить мое эссе 2005 года о прекрасном Поэте.
Исправляю эту оплошность и в дополнение помещаю письмо Поэта от 1998 года, (не ко мне, мы были не знакомы) которое мне очень дорого своим содержанием.
Письмо впервые опубликовано в псковской Городской Газете № 40(220)30-06.10.2008 г.
(сетевое издание журналиста Алексея Семёнова).
Итак...

Артем Тасалов

"Несколько слов о Геннадии Кононове"

(предварительное знакомство для читателя)

"...и душа моя выпросит неба кусок,
побираясь в развалинах сна".
Геннадий Кононов

На стихах Кононова я впервые споткнулся в альманахе "Скобари" (Псков) за 2003 г.
Открываю его, вспоминаю, вот:

ПРЕДУТРЕННИЙ ТЕКСТ

И похмелье, и смерть, и разрыв, и семья -
всё становится с возрастом легче, друзья.
Ваш покой нерушим: хоть позор, хоть фавор.
- Не пошли бы вы на хрен, - и весь разговор.
Из лекарств остается один алкоголь.
Слева - вовсе не сердце. Фантомная боль...

Здесь же еще:

ЧТО НУЖНО ПОЭТАМ

Желать почти что нечего...
Звезд - на пути беспутном,
немного водки вечером,
немного кофе утром.
Немного неба хмурого
над хмурою рекою,
немного хлеба, курева,
бумаги и покоя,
да смыслов потуманнее,
да пару рифм недружных.
Немного понимания...
Любви - совсем не нужно.

Как бы ничего особенного... Только вот искренность и простота интонации, что ли.
Да еще созвучность моему взгляду на жизнь. Сделал закладку в памяти.
В Альманахе Псковской литературы за 2004 г., где были опубликованы и мои "Русские Элегии", Кононов тоже был, и был опять хорошо. Вот:

ПОДРУЖКА ОСЕНЬ
....
Я сегодня не удел.
Скоро кончилась пирушка,
и лобок мой поседел,
вечно юная подружка.
Я валяю дурака,
я рискую от бессилья.
Станционная тоска,
листопадная Россия...
Я шагаю по дерьму.
Все равно мне и забавно.
В гору легче одному,
а теперь, с горы, - подавно.
И ведет меня стезя
беспристрастно и несложно.
Полюбить ее нельзя,
отвернуться - невозможно...

Опять искренность, простота, созвучность... Подумал, что неплохо бы познакомиться.
Но не ехать же к нему в Пыталово *). Одно название чего стоит. Успеется, подумал, в Пскове еще пересечёмся. На презентациях альманаха он не бывал...
Летом 2004 г. в толчее на псковском рынке я встретил знакомого писателя, который сказал, что Геннадий умер. Не успел я...
А ведь сколько раз могли, казалось бы, встретиться. В одном году поступили в ПГПИ - Псковский пединститут. Он - на филфак, я на естественно-географический. На филфаке бабы одни были. Ребята все у нас. На 2 курса старше учился Женя Шешолин, мы быстро сошлись и по сторонам особо не смотрели: были самодостаточны более чем: он из Латвии, я из Москвы. Геннадий родился в Пыталово. У филфака была своя общага - в сторонке. Вот и не пересеклись... Я тогда часто читал стихи на институтских вечерах, в том числе и свои. Визуально мы не могли не знать друг друга. Но вот...
Потом, через многие годы - в конце и начале века уже - тоже могли пересечься: я работал в Доме Учителя методистом, он преподавал в Пыталовском интернате для глухо-немых детей; я работал в администрации Псковской области и тесно общался с работниками Управления образования, а он работал в Пыталовском районном управлении образования. Но я это узнал уже после, после... В октябре 2004 вышла хорошая статья в Псковской Губернии - интервью с другом Геннадия.
Пожалуй она и подвигла меня на то, чтоб сделать материалы по творчеству Геннадия для сетевых изданий. Тем более, что из Интернета я узнал, что стихи Геннадия вошли в сборник "Приют неизвестных поэтов", который был проанонсирован на книжной полке Сетевой Словесности, где висит и моя книжка "Живая Земля", а в этом же сборнике есть стихи Юрия Рудиса, который входит в редакцию сетевого издания Вечерний Гондольер. Ну а с Вегоном я уже немного знаком. Вегон приютил мою последнюю виртуальную книжку. Вегон же согласился вывесить тексты Кононова, которые я стал собирать. Отсканировал все, что было в 3-х номерах альманаха "Скобарь" и Антологии псковской литературы (Псков, 2001), несколько стихотворений висело в сети. И, наконец, Валентин Курбатов любезно передал мне сборник Издранного в электронном виде (впрочем, достаточно небрежно составленный) и книжку (брошюру по сути) из 45 стихотворений Кононова "Жизнь - за прозренье", которую собрали и выпустили в Пыталово родные и друзья поэта тиражом в 200 экз. уже после смерти Геннадия.
Из книжки я взял предисловие и краткое эссе самого поэта.
Одно фото - цветное на бумаге дал тоже В. Курбатов, второе - чорно-белое я взял из статьи в Псковской Губернии.
В итоге подготовлено 145 стихотворений Г. Кононова, с которыми можно ознакомиться в Библиотеке Вечернего Гондольера.

Все их внимательно прочитав, я могу сказать пока очень кратко, что Геннадий Кононов - подлинный Поэт, достойный благодарного читательского внимания.
Навскидку могу выделить как отличные такие тексты, как "Осень Пигмалиона", "От России в Дали", "Блудный сын", "Темные картинки" и др.
Впрочем, у каждого заинтересованного читателя найдутся свои предпочтения.
Мне его творчество интересно и дорого также и тем, что оно происходило в родном уже для меня контексте мифа-судьбы Псковской Земли на рубеже двух веков, так же, как и творчество моего друга Евгения Шешолина.
Не имея пока возможности вдаваться в анализ творчества Кононова, я отсылаю читателя к текстам статьи С. Сидорова в Псковской Губернии и Валентина Курбатова.

***

П. С.
Все же хочется озвучить самоочевидную мысль.
Судьба и творчество Геннадия Кононова становились и совершались в глубокой провинции. Ещё в конце 70х г. прошлого века мне пришлось в составе "народного театра слова" обойти с концертами несколько районов Псковской области. И зимой, и летом.
Уже тогда это была вымирающая земля. Брошенные деревни, пьющее население, ветхое жилье - уже тогда. Сейчас и представить страшно, как там люди живут. Кое-где теплится жизнь, конечно, где частный бизнес есть, но это - отдельные угли жизни на хладном пепелище псковской земли. Евгений Шешолин выдержал только пару лет учителем в сельских школах, - сбежал в Псков. А Геннадий где родился - там и пригодился... Он остался верен своей малой родине, о которой в его стихах сказано так много горьких слов.
Более того - он работал с больными детьми, и сам был, по сути, инвалидом по диабету.
В стихах его об этом почти не слова. Его горькое слово прорастало на самом дне социальной жизни страны. И горькое это слово было, по сути, молитвой пред Богом за ту землю, тех детей, среди которых он медленно умирал.
Поэтому, я все же приведу здесь одну цитату из Писания, которая вошла мне в голову, когда я соприкоснулся с этой Душой: "Искал Я у них человека, который поставил бы стену и стал бы предо Мною в проломе за сию землю, чтобы Я не погубил ее, но не нашел". (Иезекииль 22:30)
Возможно, это и преувеличение, но скажу - в лице таких людей как Геннадий Кононов Господь находит нужных ему людей...

*

Представляю здесь ещё два стихотворения Кононова:

ОСЕНЬ ПИГМАЛИОНА


1
Круг замкнули года и суда возвратились из странствий,
Поломались игрушки, матронами стали подружки.
В нежилых помещеньях, в холодных осенних пространствах
все вдруг стало работой: стихи, потаскушки, пирушки.
Осень псиною пахнет. Амура поникшие крылья
он ваяет устало, с натурщиком шутит неловко.
Гипс крошится, как время. Прикинувшись мраморной пылью,
пыль с обочины Духа легла на виски и кроссовки.
С каждым годом работать ваятелю проще и проще.
Вдохновенье все реже, и ясность, как облако в луже.
Мгла пульсирует влажно. Пустынны священные рощи.
Только черные птицы в магическом зеркале кружат.
2
Боги ценят усердье. Однажды его озарило.
Гипс и мрамор задвинув, оставив за кадром натуру,
он собрал Галатею, слепил ее тело из мыла,
а одежные вешалки стали скелетом скульптуры.
опушил ей свиною щетиной лобок и ресницы.
Конский хвост - на затылок. Подмышки - на крашеной вате.
Вставил пробки от "Спрайта" в пустые девичьи глазницы
и железное сердце велел подмастерьям сковать ей.
Он подкрасил ей губы, пока подмастерья потели.
И в ушах, и на шее созвездием светятся стразы.
Кубик Рубика скрыт под сферическим лбом Галатеи,
и наброшен ей на плечи плащ из угарного газа.
Прозвучали над Кипром в тот миг олимпийские трубы,
Воплотилась мечта, и свершилось, что может лишь сниться.
В рефлекторной улыбке раздвинулись мертвые губы,
синтетической радостью вспыхнули пробки в глазницах.
3
На краю восприятья мелодия льется устало.
Галатея поет, принимая красивые позы.
Собрались праздным утром друзья и беседуют вяло.
В вазах, еле дыша, коматозные белые розы
обмирают, и мыло душисто скользит под рукою -
втихаря под столом гладит деве колено приятель.
А по выцветшим улицам бродит, исполнен покоя,
сон, приправленный перхотью листьев. Расслабься, ваятель.
Ты, считавший себя полубогом, себе не хозяин.
Олимпийцы горазды играть человеческой страстью.
Почему ты увлекся поп-артом болотных окраин?:
К счастью, морок иллюзий непрочен. Октябрь, ненастье,
Ломит спину... Вослед перелетному длинному клину
поглядишь, да кривою дорожкою, зыбкою , липкой -
свежевымытым взглядом упершись в раскисшую глину, -
входишь в осень.
***

ОТ РОССИИ В ДАЛИ

    Напряженно бесполый и квелый,
ни с женою, ни с Богом не споря,
допиваю декабрь невеселый
от России в Дали, в Сальвадоре.
Снег с лыжнею на склоне таланта
невесомой рукой нарисован,
и елозит смычок музыканта
по струне миокарда басовой.
Все по Чехову, глухо и голо.
Все по - зимнему, голо и глухо.
Но вонзился зигзаг рок-н-ролла
в слякоть мозга сквозь левое ухо.
    Поднялся я, лицо утирая, -
стерся глаз, но сквозь дырку в заборе
ночь узрел я от края до края
от России в Дали, в Сальвадоре.
Ночь по картам оконным гадает,
и, влагалища всей глубиною,
не спеша нас, отчизна съедает
под голодной беспутной луною
Ее лоно - сладчайшая бездна.
В Каталонии скрыться? - пустое...
За израненной дверью подъезда
ждет метель, как такси. Наготове.
Устно ль, письменно ль взвоешь - ни звука.
Есть сигнал, но ответ невозможен.
Моя память течет, словно сука.
Черновик мой почти безнадежен.
    И кивает любимая, вторя
о России в Дали, в Сальвадоре,
и колышется снежное поле
по России в Дали, в Сальвадоре.
Ветер свищет и свищет в миноре
от России в Дали, в Сальвадоре.
Поллитровка допитая, sorri,
Прости.
На пороге небесной отчизны
вмиг развеются все наважденья -
в лучший миг моей заспанной жизни,
за мгновенье до пробужденья.
***

*) Пыталово - (в 1920-45 Абрене) - город (с 1933) в Российской Федерации, Псковская обл., на реке Утроя. Железнодорожный узел. 7,2 тыс. жителей (1993).
***

эссе впервые опубликовано в на сайте Сетевой Словесности 16.11.2005

Далее письмо Геннадия неизвестному мне адресату и несколько его стихотворений, подготовленных псковским поэтом Витой Пшеничной.

Из письма Г. Кононова от 15 февраля 1998 года:
«… Думаю, многие люди старательно искали в мире или за его пределами источник некоего метафизического зла. Не может ведь столетие за столетием беспричинно продолжаться весь этот абсурд насилия и лжи, называемый человеческими отношениями. И я поискал – но не обнаружил ничего вовне, а только внутри себя и других. Я смотрел очень внимательно и видел скверно или очень талантливо скрытые, но всегда присутствующие, агрессивность, жадность и сексуальность, а также случай, сводящий человеческие обстоятельства в драму. За идеологией, верой в Бога, общепринятыми правилами поведения скрывается подлинное человеческое “Я”. И это “Я” часто очень больно, независимо от веры и неверия, морали и аморальности, национальности и образованности. Мы социальны. Каждый создает для себя и других личный благопристойный образ. Мы утверждаем и оберегаем свой образ службою, семьей, друзьями и другими отношениями. Создание имиджа позволяет легче выжить. Но мы так упорствуем в оберегании своих масок, что отказываемся признавать их существование даже перед самими собой. Я же – человек, который смотрит – не могу принимать личины всерьез, и ничего в сугубо социальной жизни не приводит меня в восторг и даже не кажется достойным уважения. Мимо меня проходят жестокие люди с лицами гуманистов, одержимые страхом и сексом проповедники нравственности, и даже бандиты демонстрируют мне принципы чести и достоинства. А тот, кто не насилует окружающих – насилует себя.
Это не обличение: я и сам таков. Я вынужден был признать и рассмотреть в себе те же жадность, безжалостность, надменность, сексуальность… Прошла юность, а вместе с ней ушли идеалы, годные только для критики окружающих (ибо их наличие фактически ничего не меняло в самой душе человека). Ведь конфликт между идеалом и моей подлинной, реальной природой ведет к постоянному ощущению вины и страха. В какой-то момент я ощутил себя живущим исключительно навязанными мне социальными идеями. Еще в начале 90-х годов я готов был убивать и умирать за слова во имя так называемых “убеждений”. То, что я демонстрировал как Геннадия Кононова, никак не являлось мною действительным, все мои действия и слова были двойственны, а жизнь –фальшива. Идеология сделала из меня фикцию, ничто. Культура, искусство, религия в той ситуации не давали равновесия. В реальности я видел ад: приличный, чистенький, цивилизованный и гуманитарный; гадов, копошащихся под поверхностью жизнеутверждающего, морального и позитивного. Все огромное время-пространство было полно учителей, требующих от меня невозможного, ибо стоило только начать следовать какому-либо рецепту, я всегда приходил к своей несостоятельности или греховности, будь то Моральный кодекс строителя коммунизма или Нагорная проповедь.
Животную сущность отрицать невозможно. Малая доля духовного не в состоянии преодолеть значительную и более интенсивную часть инстинктов, страхов, зависимостей. Религиозные люди не в силах разрешить внутренний конфликт. Впрочем, молитва делает верующего более приспособленным, не меняя его природу фактически. И все равно он должен что-то в себе подавлять, не соответствуя своей вере.
Лицемерие и заблуждения спутались и составили какую-то свою, суррогатную истину. И так способны жить все, от папы и патриарха до свидетелей Иеговы, благообразных матерей семейств, а также литераторов, пишущих о своей безмерной любви к Богу и Отечеству. (…)
Долго мне все казалось безысходным, пока не открылись иные пути и другие перспективы. Это долгая и сложная история. Я вынужден был признать себя и мир такими, каковы они есть, целиком. Глупо было бы, считаясь с работой желудка и легких, отрицать или подавлять деятельность гипофиза или половых желез… И, если я пишу о социальной жизни, то не могу тешить себя иллюзиями. Назвать это тиражированием зла? Но тот, кто смотрит, видит прекрасные человеческие поступки и то, что вне этого, одновременно. Я взглянул, как Хома Брут, а потом утерся, закурил и сел работать. (…)
Я не могу ничего оценить объективно. Возможно, окрашиваю мир в тона личной греховности. Говорят, сколько умов, столько миров… Порой, в минуты депрессии, приходит в голову, что по законам природы я должен был умереть в отрочестве и все мое дальнейшее телесное существование искусственно. Дух слишком связан с телом; может, на самом деле я давно мертв и лишь имитирую жизнь и творчество… Субъективно для меня нет ни отрицания, ни зла, ни утверждения, ни добра – все в одном, все взаимосвязано. Порой жизнь моя представляется мне ужасной, а иногда чувствую преимущество смотрящего перед теми, кто отводит глаза. (…) …Не хочется выглядеть человеком, наслаждающимся или загипнотизированным злом – это вовсе не так. Я люблю мир и многое в мире принимаю с благодарностью. Но мир от этого не становится менее драматичен. И я вынужден принять свою судьбу…».

Из неизданного при жизни «Издранного»

Поутру

За шторою рассвет безумно желт.
Похмельные коты вопят на крыше.
От женщины, когда она не лжет,
какую только глупость не услышишь…
Лаская плоть ее распухшим ртом,
я счастлив, что избавился от блажи.
Теперь молчу: ведь сердце знает то,
о чем и Богу на ухо не скажешь.
*

На русских путях

Текст был только один, но менялись названья.
Я любил одну женщину в разных изданьях
и впотьмах золотую искал середину
между хлебом единым и небом единым.
На русских путях неторных
я пробовал все идеи –
без крайностей, ибо не был
ни гением, ни злодеем.
На русских путях к подошвам
налипли дерьмо да глина.
Я только писал, я не был
ни гвельфом, ни гибеллином.
Не для ветреных дев, не для славы и хлеба
я корпел, отвернувшись от низкого неба.
Это был мой единственный способ продлиться,
Это был мой единственный способ молиться
на русских путях.
*

Осенняя память летит за спиной, как у Гоголя, сырая, непрошеная.
Осенняя память, что старым хозяином брошена... – Собака бродячая,
ей не услышать опять голоса, свиста, стариковского кашля порога.
За спиною дорога, и впереди дорога. На ней все шуршат и шуршат,
как мышата, кленовые листья – обрывки июльского дня. О память, ты –
крепость, ты – пыль, темнота, западня, где мыши
кормятся выцветших
истин крошками, и падают в вечность часы, как сухие горошинки.
*

Как бы ни было, а продолжается жизнь.
Мы прощаем, прощаемся, пьем за разлуку,
и нагая селедка на блюде дрожит
в рыжем золоте масла и кружеве лука.
Посошок на дорожку. Глотай и катись.
Все оплачено. Даром ничто не дается...
А сады продолжают осенний стриптиз,
и меж рамами блеклая бабочка бьется.
*


30 сентября поэту Геннадию Кононову исполнилось бы 63 года.

ПС

Честность Геннадия Кононова перед самим собой образцова для осознанного человека.
Царство Небес!


стихотворения ГК ныне доступны в интернете, небольшими тиражами изданы 3 бумажных книги.