Бабочка

Это мое послание ко всем юным натуралистам, любителям попыток увековечить дивную красоту, хвастунишкам, шумно хлопающими своим коллекциями перед новоявленными друзьями ради минутной похвалы и порой даже лицемерного удивления. Простите за нескромности в речи, проявленные к вам, но этой последний крик: я хочу, чтобы меня услышали! Это предостережение, в которое вы вряд ли поверите до тех пор, пока это не коснется вас лично. И не дай бог, если коснется… вам ничего не поможет. Я точно знаю. Поверьте. Ведь я была одной из вас.
У меня было прекрасное детство, любящие родители, добрая бабушка и типичный дедушка, и далекая деревня, где я проводила летние каникулы. Мои сверстники по большей части предпочитали оставаться в городе, я же каждый год ждала конца учебного года, последнего звонка, потому что знала, что на следующий день я уже буду сидеть в машине на пути в деревню, где меня ждут новые приключения, истории и красота.
У меня были друзья: деревенские мальчишки и девчонки. Мы, как и все дети, все лето занимались только тем, что развлекали себя как могли. Воровать яблоки из соседского сада? Да всегда пожалуйста! Разве точно такая же антоновка в собственном саду может быть такой же вкусной как у соседа? Да ни в жизнь! У соседа всегда вкуснее. Не только яблоки, но и все, что росло в его саду. Даже то, чего в своем никогда есть не будешь, у соседа возьмешь.
Во время одной из таких вылазок по очередному чужому участку, я увидела божественно красивую розу с краю в палисаднике. В вечернем сумраке, плавно сменяющимся теплой летней ночью лепестки розы казались мне окрашенными в насыщенный бордовый цвет, словно бутон окунули в резервуар с венозной кровью и тут же окотили азотом, чтобы уникальный цвет сохранился на бархатных лепестках. Бутон, раскрывшийся, но еще не до конца, был больше моего детского кулака, но все же кулака не Дюймовочки. Я не могла не прикоснуться к нему. Пока мои соучастники с наслаждением уничтожали клубнику прямо с грядки, не брезгуя земельными крошками и незаметными тлями, я никак не могла оторваться от розы.
Неизвестно сколько бы еще времени я провела около магического цветка, без устали наглаживая чуть закрученные под себя края лепестков, если бы в один момент из-за дома не раздался устрашающий суровый крик Федора Степановича и последующая угроза начистить наши задницы солью. Мои друзья, едва услышав страшные крики, поспешили ретироваться, задорно, в один прыжок перемахивая через полуразвалившийся забор. Я же очнулась лишь, когда уже в голове услышала россыпь детских голосов, шикающих и отчаянно зовущих меня поскорее убраться с чужого участка. Я помню, как быстро бежала к забору, а позади меня буквально настигали разъяренные крики старика. Я думала, что еще секунда-другая и мне хана: Федор Степанович точно схватит меня за шиворот и оттащит к дедушке и бабушке, и тогда мне несдобровать. Дедушка был воинской закалки и не терпел непослушаний и плохого поведения. Сидеть мне после такой выходки неделю за забором точно. К моему счастью, Федор Степанович был в преклонном возрасте, хоть и живее всех живых, но тучный и крайне неповоротливый. Я успела перепрыгнуть через разваливающийся частокол, именуемый забором.
По приходу домой я не избежала нравоучений и последнего китайского предупреждения потому, что заявилась домой уже после наступления темноты. Бабушку с дедом я встретила на пороге, одетых, готовых идти искать меня. Домой я должна была появиться с первым прикосновением сумерек к земле. Максимум со вторым. Дедушка отчитал меня, погрозил пальцем, окинул очень суровым взглядом и ушел в комнату спать. Мы с бабушкой остались в комнате, которую привычно называли кухней, допивать чай и подъедать конфеты, которыми бабушка угощала меня, пока не видит дед.
Я рассказала бабушке о той розе, что видела в саду у Федора Степановича, но, конечно же, не сказала, где именно видела ее. Хотя было понятно и так, что не в лесу. Рассказала, как мне хотелось забрать цветок с собой и, чтобы он рос у меня дома, а я могла наслаждаться его красотой каждый раз, когда появлялась около него. Бабушка молча слушала, иногда улыбаясь. Единственное, что она сказала, так это не лазить больше по чужим садам. Поймают, узнают, дед уши оторвет. Я пообещала, что больше так не буду. Так все дети обещают, а практически на следующий день творят то же самое. Я не была исключением. Единственное что, я больше не лазила по садам, но в сад Федора Степановича заходила регулярно, чтобы вновь и вновь смотреть на кроваво-бордовую розу.
В один вечер я осознала, что перелезаю через забор Федора Степановича, держа в руках ту самую розу. Перелезаю крайне нелепо, боясь повредить бутон, отчего срываюсь с забора, пребольно падаю на бок, раздираю ногу в кровь ржавыми, точащими из доски гвоздями, но все еще держу розу, не смея сжать прекрасные лепестки, и вообще хоть как-то повредить ее.
Я бежала домой со всех ног и боялась, как никогда раньше. На мою детскую психику свалилось одновременно столько страхов. Во-первых, до самого дома мне казалось, что меня преследует Федор Степанович, заметивший, что из его палисадника исчезла роза. Ее отсутствие сложно было не заметить среди гладиолусов, маков, кучи пионов и других неизвестных мне цветов. Та роза была единственной.
Во-вторых, я была уверена, что он непременно догонит меня и просто убьет за столь кощунственное и вероломное посягательство, да и хищение его имущества.
В-третьих, я боялась, что вот-вот споткнусь, упаду прямо на розу и больше она не будет такой прекрасной. И скорее всего «в-третьих» пугало больше всего. Меня буквально прошибал ледяной пот от одной только мысли, что эта красотка в одну секунду исчезнет с лица земли под весом моего неловкого тела.
К счастью, все обошлось и до дома я благополучно добралась сама и принесла «мою прелесть». За обедом бабушка не сводила глаз с моего восторженного лица, внимательно следя за моими сверкающими глазами. Я быстро хлебала только приготовленные щи, ничуть не морщась от постоянных вливаний в ротовую полость несколько минут назад переставшего кипеть бульона. Рядом лежал бутон розы.
- Где ты взяла ее? – спросила бабушка, поправив очки на носу. Казалось бы, жидкая пища, но умудрилась встать в горле острой костью.
- Нашла на дороге. Там! За переездом! – указала я рукой в сторону первого дома в деревне, стоявшего неподалеку от маленькой, но живенькой речушки, где все машины проезжали в деревню через мель.
Бабушка хмыкнула в ответ и опустила взгляд в свою тарелку, будто поняла, что я вру, знала, что в нашей деревне неоткуда взяться такой розе, знала, что единственный розовый куст был в палисаднике Федора Степановича, но промолчала. Из-за деда, скорее всего. Узнай дедушка, что я бесцеремонно лазила по палисаднику соседа, дед бы точно устроил показательную порку с последующим лишением меня гуляния.
- Завянет скоро, - бабушка откусила кусочек хлеба и вновь посмотрела на меня. 
- Как завянет?! – встрепыхнулась я, выронив ложку в тарелку.
- Как вянет всё, что сорвано.
- Я не хочу!
- Не хочешь, не надо срывать, - бабушка пожала плечами.
Я закусила язык. Я была такой еще глупой и так сильно, магнетически поддалась своем «я хочу», что не смогла сложить элементарные знания ботаники и правило жизни и смерти в одну причинно-следственную связь. Мне так хотелось постоянно смотреть на розу, что я не подумала о том, что, сорвав ее я убила в ней жизнь и скоро, совсем скоро она иссохнет, цвет потеряется, лепестки скукожатся, превратятся в мертвую сухую листву, не имеющую больше ничего общего с красивым. На глаза наворачивались слезы. Я бережно взяла цветок со стола и нежно уложила его в ладонях.
- Знаешь, продолжила бабушка, мечтательно взглянув в окно, - ее можно засушить.
- Засушить? – с недоверием переспросила я, подняв на бабушку уже совсем мокрые от слез глаза.
- Ну да.
- Она и так засохнет, - буркнула я, обиженно отворачиваясь от бабушки.
- Это понятно. Я имею в виду, что можно засушить ее, попытаться сохранить былую красоту.
- Как? – я тут же оживилась.
- Иди возьми в сарае, в сенях книгу, ту самую, большую. Это еще моего отца. Положи бутон в середину книги и закрой. Сверху положи что-нибудь тяжелое, что найдешь в сарае. Книгу мне не попорти. Это память.
Я сделала так, как сказала бабушка, не особо веря в результат. А зря! Спустя какое-то время я открыла книгу: бутон сохранил цвет и запах, немного поменял форму. Стал плоским, но он был все еще красивым и выглядел так, будто живой. Лишь один недостаток, на который можно не обращать внимания – нестандартная форма.
Я была в восторге от того, что увидела, и эта ситуация повлияла на меня совершенно безумным образом. К концу лета бабушкина книга была заполнена всевозможными засушенными цветами и травами. Теперь я могла сохранять их красоту на многие годы, любоваться и вспоминать теплое лето, деревню, воздух, просто глядя на цветы пушистой зимой.
Следующим летом я нашла в пыли проселочной дороги мертвую бабочку. Очень красивую и большую. Она лежала на раскрытой ладони и ее огромные черные крылья с оранжевой окантовкой безжизненно трепетались на легком ветерке. У нас водилось много разных бабочек, но я никогда раньше не видела такой. Она как будто прилетела откуда-то с африканского континента.
Я принесла домой мёртвую бабочку и, не сказав никому ни слова, заботливо уложила насекомое между страницами книги. Закрыла том. Послышался глухой звук, хруст тела под объемом страниц. Потом настала тишина. Я еще некоторое время сидела не двигаясь, практически не дыша, прислушиваясь к окружающей обстановке. Не знаю, зачем я это делала. Я прекрасно знала, что бабушка была в огороде, выпалывала грядки. Я видела ее, когда шла домой с мертвым насекомым в руках. Дед еще с утра ушёл с мужиками в лес за грибами и попить водочки. В доме я была одна. Да и мертвая тишина вокруг подтверждала это. Не знаю, что нашло на меня и заставило оцепенеть. Наверное, этот совершенно неприятный хруст мохнатого брюшка и хитина груди бабочки, зажатой внутри толстой книги.
Именно с этого момента начала свой путь моя страсть к сбору красивых насекомых, цветов, травинок, листков и дальнейшему засушиванию их. В начале я искала мертвых насекомых, но как-то увидела павлиний глаз, медленно раскрывающий крылья, изучающего сердцевину полевой ромашки тонким хоботком, выуживая сладкий нектар. Я смотрела на бабочку и чувствовала, как замирает сердце: сейчас она улетит. Вспорхнёт крыльями и улетит, и больше я не увижу такой красивой. Увижу других, но не такую.
Не понимая и не отдавая себе отчет, я молниеносно накрыла бабочку ладонью-ковшиком и тут же почувствовала, как затрепыхались бархатные крылья, щекоча кожу. Где-то глубоко внутри я слышала тихий голос, который словно зацикленный спрашивал меня: что ты делаешь? Я ничего не отвечала ему. Его это не касается. Голос настойчиво продолжал требовать ответа, а я держала трепещущую бабочку ладонью.
Знаете, о чем я думала на тот момент? О том, чтобы не испортить красоту крыльев, не сбить то потрясающее, удивительное напыление-бархат.  Я не думала о том, что собираюсь лишить жизни живое существо. Не знаю, почему. Может в силу возраста или из-за слабости интеллекта я не считала жизнь насекомого жизнью. Я понимала, что жить и наслаждаться жизнью могут только люди, остальные, те, кто дышит, просто живут. Бесцельно. Бездумно. Инстинктивно. Поэтому им нет никакого дела до их жизни и ее продолжительности. У них нет сознания. Почему-то я считала, что это дает мне право распоряжаться чужой жизнью, решать кому, страшненькому, жить дольше, а кому, красивенькому, погибнуть в толщах бабушкиных книг.
Я убила ту бабочку. Засушила. Убила не только ее. У меня есть коллекция, несколько фотоальбомов, где хранятся все, кого я убила и подвергла своеобразной мумификации. Эти альбомы вокруг меня. Я окружена иссохшими трупами. И я иссыхаю вместе с ними.
Месяц назад со мной начали происходить странные вещи. Лопались вены. Вечером кожа чистая, а утром появлялась очередная гематома. Несколько дней я наблюдала за появляющимися синяками, пытаясь понять причину. Когда я поняла, что на самом деле у меня нет ни одной догадки, а паника и отчаяние бьют в колокола без устали, я отправилась к врачу. Неделю доблестные доктора таскали меня по обследованиям, и собрав анамнез, беспардонно развели руками. У них не было ни диагноза, ни объяснения, ни даже предположения, что могло быть со мной. Я нервничала, ругалась с врачами, говорила, что они безалаберные неучи, что гробят живых людей, палачи. Нутром я понимала, что бедные доктора здесь совершенно ни причем: все мои показатели были в норме. Да и как сказал кардиолог, с такой картой и медицинскими данными мне место среди космонавтов и вообще он уже давно не видел столь здоровых людей и совсем у него дисбаланс: мое тело, покрытое множественными гематомами и мои результаты обследований – это будто другой человек или обследовали не меня.
И никто! Никто! Не мог хотя бы приблизительно сказать, что со мной. Я превратилась в один сплошной синяк и казалось, что у меня перелопались все вены и капилляры. Я заметила, что начала терять мышечную массу. С каждым днем я смотрела в зеркало и не узнавала отражения. У меня впали некогда пухлые щеки, выпятив острые серые скулы, руки и ноги превратились в сухие тростинки. Я едва могла держать стакан с водой, все меньше и меньше наполняя его. При этом я ела. Я хотела есть. Меня мучал страшный голод, но у меня было все меньше и меньше сил доходить до холодильника. Я все чаще ложилась. Писала. Описывала все, что со мной происходит. С работы меня поперли, но пока еще не уволили. Больничный мне не дали: показатели-то в норме, диагноза нет. С чем же давать больничный?
Я плюнула на врачей. У меня не было времени таскаться на бессмысленные обследования, и честно говоря, не было и сил. Я угасала с каждым прожитым днем и решила обратиться за помощью к всевозможным бабкам, гадалкам, экстрасенсам и другим светочам нетрадиционной медицины. А там другой мир – мир шарлатанов и психологов. Отменных психологов, хочу сказать. Я не злилась на них. Ну что ж поделаешь, если имея табличку «психолог» на двери, люди не хотят ни обращаться, ни платить за это. В то время как стоит заявить, что перед тобой экстрасенс, маг в десятом колене, член ведьмовского клуба, имеющий еще кучу волнующих сердце регалий, и готовый решить любую проблему, люди готовы выложить все доступные средства, а недоступные – взять в банке, занять, украсть, да что угодно, лишь бы добыть нужную сумму, лишь бы получить помощь от мага с дипломом печально известного психолога.
Я ничем не отличалась от массы человеческого невежества, пораженного отчаянием и паникой, спустив все свои сбережения, взяв кредит, заложив драгоценности в ломбард. Но лишь одна молодая женщина оказалась действительно наделена каким-то способностями, и единственная кто не просил платы за свою работу в виде квартиры в центре Москвы и припаркованной недалеко машины. Можно сказать, что она была «дешевкой» среди элитных магов и экстрасенсов.
И вот она-то и сказала, что я встретила свою карму. Лицом к лицу, один на один в вакуумной серой, промозглой пустоте. Я не могла понять, о какой карме она говорит. Это вообще фишка всех этих магов: делать первый вброс непонятными словами и предложениями. Они таким образом цепляют человека на очередной крючок, типа смотри на меня, слушай меня, я есть магия, понимай меня. А потом, видя твое недоумевающее и иступленное лицо, закрывают глаза, чуть слышно цокают и опускаются на уровень языка бесхребетных маргиналов. Я все это лично прошла. Собственной шкурой прочувствовала, как холоднеет сердце от их речей, сотканных из множества мрачных слов и дальнейшую необходимость услышать дополнительные объяснения к само собой вытекающему неутешительному смыслу сказанных предложений. Затем следует скоропостижное резюме всего этого красноречия, омрачающее всё: вам хана, вас прокляли, надо еще больше денег на то, чтобы снять то, что на вас накинули…и бла…бла…бла…
Эта женщина рассказала мне про карму, эффект бумеранга, о котором все и так знают и много раз слышали, но почему-то не все испытывали на себе. Женщина не могла точно сказать, что такого я сделала, где так накосячила, что бумеранг сейчас вернулся в мои руки, куда я его закинула до этого. Но она сказала, что моей кармой Вселенная занялась лично, так как жаждет научить меня чувствовать то, что заставляла я чувствовать других. Неоднократно. И не по случайности. За «случайно» кармическая отдача бьет не столь сурово, конечно, отчаянно, но не убивает. Я же шла к смертному одру семимильными шагами, в припрыжку, но только без веселья, без желания. Сиё значит, что мои деяния были целенаправленными, многократными, бессовестными и уж точно они не приносили никому блага и счастья. Я плачу за свои поступки.
Я слушала женщину и не могла понять себя. Всё внутри отрицало эту версию. Ну за какие поступки? Я была очень правильным человеком, я не любила врать, никого не предавала, не изменяла, не убивала и не воровала. Я не делала ничего плохого. Просто жила. Для себя! Но оно и понятно, у меня была только я, был бы еще кто, я бы непременно окружила этого «кого-то» заботой, лаской и любовью. Неужели это все за то, что может кого толкнула в транспорте или на ногу наступила и не извинилась? Может где и нахамила, но не со зла же! Я не злой человек. Больше злостных нарушений со своей стороны я припомнить не могла. Не таких, за что можно было бы отнять у меня здоровье. Честно, я слушала эту молодую ведьму, и мне начинали нравиться версии других псевдо-магов, где всё заканчивалось проклятьями и возможностью снять их за отдельную плату. Эта же ведьма настойчиво заявляла, что карма и ее плоды – это не проклятье, ее нельзя снять, убрать, удалить, ослабить или еще что-то сделать. Карму придется проживать, хочешь ты этого или нет. Наказание, преподнесённое Вселенной, Богом, природой, называйте, как хотите, смысл от этого не поменяется, придется принимать. Этот кто-то не знает пощады, раздавая плоды деяний деятелям.
Я взмолилась, так как не могла дальше слушать ведьму. Это всё бред! Всё, что она говорит – бред! Мы живем в материальном мире, нас отучили верить в нечто сверхъестественное, всевышнее, мы так долго шли к позиции мирового лидерства и вот пришли: человек занимает пьедестал во всех сферах жизни и природы и даже если на самом деле это не так, нас убедили в обратном, мы с молоком матери впитывали свое господство над всем, что имеем. Какая карма? Вселенная?
Ведьма же продолжала утверждать, что существует Высший Разум, который для каждого из нас проявляется и воспринимается по-разному, для кого-то Вселенная, кому-то – Дьявол, кому-то – Бог.  Высший Разум считает людям их карму и возвращает по их долгам. Женщина говорила, что каждый из нас ответит за то, что сделал и получит по заслугам.
«Это всё прекрасно», думала я, но все еще не могла связать происходящее со мной и получаемый кармический долг. Мне нужен был ответ на вопрос: за что? Я не понимала. Я хорошая. Может ли быть такое, что раздатчик кармы ошибся? Перепутал меня с кем-то похожим? Но такого не может быть. В этой сверхсистеме не бывает ошибок. Это идеальный, эталонный разум не сравнимый с человеческим, он просто не способен, да и не умеет ошибаться.
Ведьма говорила свою мрачную проповедь и прожигала меня взглядом, потом внезапно замолчала. Я чувствовала, как ее острый взгляд пронзал насквозь мои глаза, как раздвигает страх и боль, скопившиеся в них, рвется внутрь узреть, найти истину. Затем она замогильным шепотом проговорила, что на мне жизни, отнятые у других. Ну всё! Это уже слишком! Слабая, истощенная, я, держась рукой за край стола, начала подниматься. Этот бред я была не готова слушать. Это перебор даже для меня, находящейся на последней стадии отчаяния, рванувшей искать истину среди мистиков и религиозных вотчин. Я никогда и никого не убивала. Такое обвинение переходит все рамки и границы. Но ведьма, ни грамма не смутившись моей реакцией, крепко или мне уже просто любое прикосновение казалось крепким, схватила меня за запястье и нарочито медленно проговорила: «забравший чужую жизнь, обязательно отдаст свою взамен: свою или ту, что дорога ему как своя». Я покачала головой и задумалась, а может быть эта женщина очередная шарлатанка. Дешёвая шарлатанка! Не обнаглевшая как другие. Пока что!
Женщина же продолжала держать меня за руку, не давая покинуть эту цирковую арену. Она сказала, что я храню эти жизни искусственно. Внутри ничего нет, а оболочка красуется. Пустая. Пустая красота, без жизни для услады глаз. И у меня похолодело внутри и я буквально упала на стул. Красота, без жизни внутри. Усладить взгляд. Неужели она о бабочках? Цветах? Серьезно?!
Я сообщила ей, что коллекционирую бабочек, цветы, листья, все, что красивое и достаточно тонкое, чтобы оказаться между страницами книг и готовое сохранить форму. Ведьма слушала меня и качала головой. Я плачу за свое скромное увлечение жизнью. Жизнь за жизнь. В приступе страха я начал умолять ее помочь, хоть как-то, но та лишь качала головой. Ни одна ведьма и никто другой никогда не сможет противостоять силами природы, Вселенной. Одно дело если бы я была проклята другой ведьмой, в таком случае еще можно что-то сделать, но не в моем. Я играла, лишала жизней, пусть даже насекомых и цветы, я должна заплатить раз ко мне пришли и спрашивают за это. Только мне и держать ответ.
У меня всё упало, руки онемели и буквально на глазах стали еще тоньше, практически лишившись мышечной массы. Шатаясь, я ушла от ведуньи. Настала стадия принятия. Я ничего не смогу сделать, не смогу себе помочь. Никто не сможет.
Спотыкаясь, разрывая дряблую кожу на коленях, я спешила в ближайший парк. Кровь не текла из ран, сочилась лишь плазма. Я чертовски сильно чувствовала каждый ушиб и ранение, любую ссадину и царапинку. Мне никогда прежде не было так больно от малейшего пореза. Сейчас мне казалось, что меня буквально режут раскалёнными ножами, заточенными пару столетий назад. Я тихонько подвывала, хотя хотелось кричать и плакать от боли. Плакать больше не могла. Глаза сухие, в них тонны прокаленного жарким солнцем песка. Песчинки раздираю глазные яблоки, царапают радужку. Скребут веки изнутри. Сквозь песочные подвижные шипы впереди я увидела лужайку в парке. Упала. Лежу. Смотрю в небо. В последний раз. Красивое. Никогда прежде оно не было таким красивым. Над головой виднеются ветви рядом стоящего дерева. Зеленые, в листьях буйствует жизнь, листва чуть шевелится, бесшумно. Не знала, что мне нравится зелёный цвет. Они живые… А у меня нет больше сил писать. Руки сводит, едва хватает мощи держать руку, но уже не хватает вывести букву…
Спустя какое-то время удивленные прохожие, сами гуляющие и выгуливающие собак, заметили иссохшую мумию в колосистой траве, вызвали полицию, разглядывая серую кожу, без единой жилки, обтягивающую скелет, как кости пальцев сжимают тетрадку, истрепанную и изодранную…