Добрый Филя

Свет пребудет! Довольно глумленья
Над простым естеством бытия!
(Игорь Гуревич)
Я прокручивал ленту новостей и вдруг мелькнуло знакомое лицо. Круглое добродушное лицо среди молодых мужиков перед посадкой в автобус на войну. Никак Серёга Филатов! Внук соседки по моей подмосковной даче. Увалень-молчун, лет за тридцать, с прозвищем Филя. И мне всегда при встрече с ним, конечно же, тоже приходил на ум рубцовский «добрый Филя». Кругом совпадало.
Я раз за разом просматривал видео. Серёга стоял, переминаясь с ноги на ногу, подстывший какой-то, подмороженный. В камуфляже, но не военторговском, а охотничье-рыболовном. Пёстрые штаны, куртка - излюбленная одежда деревенских мужиков, отличительный знак принадлежности к армии новых времён, как когда-то выцветшая гимнастёрка или фуражка с надломленным козырьком. Будто бы аксессуары немедленной боевой готовности. Ну, вот и пригодились.
Само олицетворение тоски представлял этот мой Серёга у автобуса.
Голова как-то виновато клонилась к плечу, никла, ибо женские слёзы кругом, одна баба где-то вдалеке даже и в голос выла. Отец обнимал Серёгу, жамкал, пытался вселить бодрость. Но не очень-то получалось у отца.
А с другой стороны от Серёги неколебимо и твёрдо стояла его бабушка!
Вот уж кто был преисполнен боевого духа и всяческого мщения! Баба Катя - сумасшедшая коммунистка, несгибаемая партийка, пребывающая в вечных хлопотах вокруг обелиска в нашей деревне с полуторастами фамилиями воинов-мертвецов той далёкой войны, когда-то казавшейся последней. Могильный холм был её храмом. Война – религией. Она сама оградку чинила, скребла и выкашивала, каждый год со своей пенсии краску покупала и подновляла бетонную стелу. Даже дочери её никак не могли остановить. «Мама, да когда же ты успокоишься! Ведь столько времени уже прошло». А она только ещё решительнее прищуривалась и снова за дело вечной памяти, за камлание – с лопатой в руках, с дернинами на тачке, (в последние годы ещё и с фотографиями дорогих мертвецов на палках во время хода бессмертного полка по пустынной, безлюдной деревне). И вот эта-то бабушка Серёги на видео как раз вполне возмещала и уныние бойца, и нейтрализовала слёзы баб. Огнём священной ненависти ко всяческим «америкам» горели глаза бабушки на проводах внука.
И такая печаль на меня нахлынула! И без того здесь, в деревне нашей дачной, здоровых мужиков и трёх не наберётся. Да и деревня-то осталась тут одна-единственная из тридцати деревень бывших ещё в 60-х годах. Пустыня кругом. Повторяю, сто пятьдесят человек таких же молодых мужиков как Серёга, на обелиске пофамильно отмечены навеки ушедшими отсюда в 1941 году в порыве защиты Родины и построения коммунизма на всей земле. И хотя куст деревень этих от фронта находился за сотни вёрст, но словно попал под ковровое бомбометание, даже и пепелища теперь перепаханы.
И этот, Серёга, значит – последний из...
Нынче летом я видел его на берегу реки за шашлыками с друзьями, бывшими одноклассниками - отпускниками. Они над ним посмеивались как над неудачником, не сумевшим вырваться на городскую волю. Да, поди ж, и сами теперь где-то под ружьём, шутники. Ну, они хотя бы бойкие были, боевитые в сравнении с увальнем Серёгой, как-нибудь вывернутся на войне. А он...
Ему и дела не было до какой-то там очередной империи и до насаждения русского духа по всему миру. Он и бабушке-то слова поперёк не смел сказать. (Хотя службу в стройбате в своё время отломал, и на полученные там деньги купил мотоцикл). Миновали его и кличи идеологов нынешней войны про «выдавливание из себя по капле всего европейского», ибо в Серёге из европейского разве что был старенький, хилый ноут-бук, подаренный ему широким жестом бывшего одноклассника, - единственная отдушина для души.
Непьющий, покладистый, с пособием по безработице, Серёга тихо-мирно жил, из всяческого живодёрства позволяя себе только рыбалку на поплавок, а из развлечений, насмотревшись блогов о мотопутешествиях по миру, - кроссы на своём стареньком «Восходе» по дорогам и гатям трёх прилегающих областей.
На проходе по деревне я часто видел Серёгу в окошке его холостяцкого мезонина, он улыбался и махал мне. Всегда согласный помочь: крышу починить, сарай дровяной построить.
Неспешный, вдумчивый, из него слова лишнего не вытянешь.
«И вот теперь, значит, пойдёт он с оружием наперевес, стрелять будет в кого-то, и в него тоже, - думал я, всматриваясь в кадры проводов Серёги на видео. - И если вернётся живым, то ведь уже совсем другим. Прежнего Серёгу во всей красе его «простого естества бытия» мне, скорее всего, уже никогда не суждено будет увидеть. Кроме как на этом видео с его проводов.
Я кликнул по мышке «сохранить». И словно бы по этому же клику за окном баба Катя показалась. Шагала по сумеречной улице, и опять же с лопатой на плече.
Я открыл форточку.
-Здравствуйте, Катерина Васильевна! Ну, как там Сергей? Есть весточка?
Я лицемерил, заранее зная о давнишней неприязни ко мне деревенской активистки и был готов к «холодному отношению».
Она только лопату с плеча на плечо переложила, как бы прикрывшись от меня лезвием, и прибавила ходу.