Не земная поэзия Ксении Некрасовой

Портрет Ксении Некрасовой работы Роберта Фалька
(Реакция Ксени: "Нарисовал меня как деревенскую бабу! Я же изысканная!")


«Я ПОЛОСКАЛА НЕБО В РЕЧКЕ…»
НЕ ЗЕМНАЯ ПОЭЗИЯ КСЕНИИ НЕКРАСОВОЙ


     Поэт Ксения Некрасова.

     Ещё Анна Ахматова, с которой эвакуация и упрямая воля свели в Доме творчества в Дурмене (близ Ташкента), говорила: «За всю жизнь я встречала только двух женщин-поэтов – Марину Цветаеву и Ксению Некрасову». А ведь Некрасову, босиком покорившую азиатскую чиллю (40-дневный зной), тогда и за ограду пускать не хотели…

     Поэт Ксения Некрасова. Биографию собирают по крупицам. Она и сама как будто её не помнит. Или лукавит.

     Но мы о другом. О стихах. О стихах, в которых детская непосредственность и приметливость не расходились с мудростью злых жизненных лет. Жизнь – злая, стихи – добрые. А рифма? Она не нужна. Не припомню её у Некрасовой (разве что: «Жаловалась Анна : / – А я встала рано / и в окно увидела цветы…»). Вижу полёт, парящий полёт над весями и городами, над праздностью и над трудами. Душа не на месте – она парит в красоте. Птица поэзии Ксении Александровны Некрасовой, Ксюши, Ксени долетела и до нас:

Из детства

Я полоскала небо в речке
и на новой лыковой верёвке
развесила небо сушиться.
А потом мы овечьи шубы
с отцовской спины надели
и сели
             в телегу.
и с плугом
поехали в поле сеять.
Один ноги свесил с телеги
и взбалтывал воздух, как сливки,
а глаза другого глазели
в тележьи щели.
А колёса на оси,
как петушьи очи, вертелись.
Ну, а я посреди телеги,
как в деревянной сказке, сидела.

     «Юродивая от поэзии», «Золушка русской поэзии», «блаженная», «больная стихами», «живущая в сказке» – так о Ксении Некрасовой говорили и писали. А ещё «незаконная дочь Гуро и Хлебникова» – слово Надежды Мандельштам. «Идиотка» – «меч и слёзы» Маргариты Алигер. «Невзрачная, нелепая, необразованная, неумеющая, но умная и почти что мудрая» – цитата Михаила Пришвина. «Невеста человечества» – фильм о Ксении Некрасовой, снятый тюменским телевидением.

     Она спала в ванной, спала под роялем. Как-то, когда-то, у кого-то проспала восемнадцать часов. Страдала рассеянностью и забывчивостью. Писала детским почерком, с ошибками. Носила бусы из фасоли. Выдумывала своё аристократическое происхождение и родство с Распутиным. Приставала по ночам к поэту Баукову с ватными куколками. Делила полконфеты с поэтом Глазковым. Всегда ждала, когда накормят и дадут денег. Писала Сталину и Поскрёбышеву. Могла и умела быть бесцеремонной. Изумляла: “А вы знаете, на Северном вокзале очень хорошая дамская комната”, “Меня никто не провожает, так я сама хожу провожать!”, или более частое: “Я сегодня буду у вас ночевать”. Была откровенной, прямой: “А ты что в президиуме сидишь? Стихи-то у тебя плохие!”.

     Не святая, конечно. Больше язычница. Не святая, но и не простая. В её глазах – «бесовско-ангельский свет» (поэтесса И. Лиснянская). «Неэтикетное поведение» – так, по-доброму, по-землячески определил некрасовскую манеру общения, хотя и не будучи знаком лично, профессор филологии УФУ (Уральский Федеральный Университет), всегда улыбчивый Леонид Петрович Быков, и добавил: «Да, с ней было непросто».

     Ксеня Некрасова… Ей помогали Асеев, Щипачёв, Слуцкий (и многие, многие другие…). Михаил Светлов искренне рекомендовал её кандидатуру в Союз писателей. Не приняли. Вот одна из (всего скорее столичных) рецензий на Ксенин сборник, приведённая уже упомянутым Л.П. Быковом без указания авторства: “Это декадентское ломание, манерная детскость для умиляющихся маститых дядь из узкого литературного кружка. Никакой творческой дисциплины, раздробленные кусочки таланта не собрались в поэтическое явление, факт поэзии”.

     Противовес шадринских рудознатцев Сергея Борисовича Борисова и Алексея Михайловича Бритвина: «В 1950-е годы именно её стихи возродили традицию (прерванную на тридцать лет), русского свободного стиха. Это был поэт-виртуоз, смелый экспериментатор, прекрасно владевший техникой самых разнообразных стихотворных форм».

     Что же, оценим форму, оценим содержание. Непредвзято:

Весна

Босоногая роща
всплеснула руками
и разогнала грачей из гнёзд.
И природа,
по последнему слову техники,
тонколиственные приборы
расставила у берёз.
А прохожий сказал о них,
низко склоняясь:
«Тише, пожалуйста, –
это подснежники...»

     Тише, пожалуйста, – это Некрасова. Аккуратно, бережно, осмотрительно. А то ведь она и постоять за себя может: “Когда у тебя не было новой шляпы, ты, мой друг, выглядел гораздо красивее!”

     Борис Слуцкий, Ярослав Смеляков, Евгений Евтушенко, Инна Лиснянская писали о ней стихи. Роберт Фальк, Илья Глазунов, Василий Миняев, Ирина Власова писали её портреты.

     Прозаик Дмитрий Шеваров осторожно сравнил Некрасову с улиткой или черепахой, которые носят на себе свой дом. А дом Некрасовой – это её стихи. «С домом на плечах» – так буквально переводится персидский идиоматический фразеологизм, значением своим подразумевающий скитальцев, бродяг.

     Ксения. Странница, пилигримка. А покрывалом ей было небо… “Я не знала ещё, что это небо. Огромный воздух, наполненный синевой, был без единого звука. Голубое пространство, тёплое и мягкое, прикоснулось ко мне своей поверхностью, и от этого прикосновения мне было очень хорошо и радостно. Так я впервые познакомилась с первым предметом на земле – небом…” (из воспоминаний К. Некрасовой). Так сложилось, что зрение сердечное развилось у Ксюши скорее.

Сгущались сумерки в садах,
и небо
синее, как папиросная бумага,
натянутое на обруч горизонта,
на яблоневый снежный цвет,
бросало тень…

     Много у Некрасовой о небе. Хотя что есть «много» в сравнении с тем, что есть «небо»? Птица Ксении Некрасовой – именно Там. Она крылата не только сама по себе, она же и дарит, она же и вдохновляет: 

Ксения Петрова

В небе

Можно, я пройдусь по небу?
Я хочу пройтись по небу.
Непременно босиком.

Непременно я желаю
Мять уютные бока
Беззаботным облакам.

Облака так близко к Солнцу!
Но совсем не загорели...
Облака так близко к Солнцу!
А совсем не пропеклись...

Что-то в Небе больно тихо.
На земле-то больно. Громко.
На земле, как на земле.

Я дождусь, пожалуй, ночи,
Ноги свесив так небрежно.
Поздороваюсь с Луной.

Если б знали вы, как вкусен
Ночью лунный лимонад!

Напоследок осторожно
Отщипну кусочек Неба,
И в ответ услышу: «Ой!»

А кому сейчас легко?..

     Изображений поэта Некрасовой осталось немало. Не премину сказать: Роберт Фальк писал Ксеню на протяжении десяти лет!

     Любым портретом марширует лицо. Ксюшино лицо запоминается. Не вполне небесное оно, но и не здешнее, не земное. «Непоэтическое», «несоветское», а ещё «детское какое-то». Одно из «жгучих воспоминаний» Маргариты Алигер: “И всё её лицо, вылепленное без особого тщания, было словно озарено интересом ко всему сущему, интересом трепетным и добрым, искренним, неподдельным и бесконечно доверчивым. Она словно видела окружающий мир только лучезарным и прекрасным и не ждала от него никакого подвоха, никакого предательства, только радость и доброту”. А Ксюша хитрая: будучи бесспорно наивной, в наивности упрекает нас:

Вы скворцов
Доверчивей все, люди! –
Думаете, это листья?
Просто яблони
и просто груши?

     Её стихи считали именно наивным искусством (если вообще считали), но она неумолимо упрекала: “Взрослые только притворяются взрослыми. Думаете, украшения ёлочные они для ребят покупают? Сами себя, не хуже младенцев, забавляют, а внешне посмотришь – очки, шляпа, портфель в руках”.

     Ксеня не притворялась… Снова слышим голос мудрого ребёнка:

А я недавно молоко пила –
козье –
под сочно-рыжей липой
в осенний полдень.
Огромный синий воздух
гудел под ударами солнца,
а под ногами шуршала трава,
а между землёю
и небом – я
и кружка моя молока,
да ещё берёзовый стол –
стоит для моих стихов.

     Так она, очевидно, и жила – «между землёю и небом».

За картошкой к бабушке
ходили мы.
Вышли, а на улице теплынь...
День, роняя лист осенний,
обнажая линии растений,
чистый и высокий,
встал перед людьми.

     День – «встал», «высокий». У Ксени всё живое: «лобастая обветренная голова солнца»; солнечные лучи, которые «начинаются с солнца / и на лугах оканчиваются травой», а «счастливейшие из лучей, / коснувшись озёр, / принимают образ болотных лягушек»; «оленьими рогами / растут заснеженные тополя»; «горностаевый вечер – / он накинул на синие плечи / снежную шкуру / с хвостами снежинок»; русская печка – «медведица с ярко-красной душой».

     Стихам Ксении Некрасовой свойственна совершенно особая образность. Не та поверхностная, витиеватая, которая и вставляется-то для красного словца. Некрасовские образы глубоки, как деревенские колодцы. Образность иных зачастую черпается из лужевинок.

     Пристально запечатлены человеческие портреты. Мужской: «сам блондин, / лицо с капканьими зубами, / а вместо глаз – хорьки сидят». Женский: «Ещё вон женщина прошла, / шелками стянута она, / как гусеница майского жука, / и серьги с красными камнями / висят, как люстры, под ушами, / и от безделья кисти рук / черты разумные теряют». Старческий: «руки, как бурые корни женьшеня» (пожилая метельщица); «даже старуха (…) тянется ковшиком рук». А вот и детский: «широколунные киргизята».

     Целый ряд стихов посвящён эвакуированной Ксенией Некрасовой нашей второй, военной матери – Средней Азии. «Да присохнет язык к гортани / у отрицающих восточное гостеприимство!» И ведь сама Некрасова родилась на стыке Европы и Азии – в посёлке Алтынай Свердловской области (бывшие Ирбитские Вершины). «Колебля хвойными крылами, / лежал Урал на лапах золотых». Но позвольте Ксене «наиграть» ещё кое-что из «Азиатских скрипок»:

На синем, синем краю –
гарбузовым цветком земли
раскрываются солнца лучи,
как оранжевый шар,
как тычина в лучах,
в жёлтых, тыквенных лепестках.

и

Из-за горообразного ящера
высунулся клык луны,
жёлтый от миллионолетий,
и от горизонта до горизонта
заструилась палевая занавесь пыли,
под ногами хрустнули
тысячелетние раковины.
Азиатская ночь
забренчала серебряниками цикад.

     «Серебряники цикад», «цветочный паломник – косматый шмель», «крестики сорочьих лап, / как вышивки девичьи на холстах», «день у меня / как петушиные одежды». Картина Велико-лепного мироздания, лежащая на Ладонях у Творца.

     А какая пронзительная лирика в строках: «Вы прячете доброе сердце / в застёгнутый наглухо / чёрный пиджак...», «Было скрипачу семнадцать вёсен...».
Зачастую стихи – не стихи – сказки: «Вот на нашем белом свете / жил-был Вечер с бородою, / в вязаном жилете...»; «И жил на свете дымный кот…» («Сказка о коте и еже»). Есть и «Сказка о воде»:

О! Этот странный источник
между двух гор
               с бараньими лбами!..
Под нависшими камнями колодца
сидят жёлтые тюльпаны
и косятся на меня
чёрными, колючими зрачками,
высматривая мои следы.

     Не стеснялась Ксения Александровна Некрасова (которая, возможно, вовсе и не Ксения, и не Александровна, и не Некрасова) делиться с нами своим «Разговором со столом» («Мой стол, / мой нежный, / деревянный друг…») и тем, что «раньше два только платья было у меня: / льняного полотна и шерстяное». Знаем мы, правда, и ещё одно – красное, бумазейное, специальное сшитое для Ксени. Именно его видим на главном Ксенином портрете Роберта Фалька. На этом же портрете – бусы из фасоли, те самые…

Мне подарили
бархатное платье.
Я тут же
и примерила его,
и в зеркало увидела себя…
…Такой казалась я себе
нарядной!
И с этим чувством
шла я по Москве.

     Положим, подарили. Положим, женственность, жеманность. Но разве испытывала Ксюша неистребимую необходимость в изысканном гардеробе? Николай Рубцов как-то признался жене своего брата Альберта: “У тебя столько подушек! [по одной подушке на человека – прим. автора] Вот если бы у меня эти подушки были, они б меня засосали, я б тогда стихи-то писать бы не мог!”. Известно также, что и шкафа Рубцов не имел... Воистину, не в бархатных платьях, хранимых трёхстворчатыми дубовыми шифоньерами с резьбой, родятся такие строки:

Слепой

По тротуару идёт слепой,
а кругом – деревья в цвету.
Рукой ощущает он
форму резных ветвей.
Вот акации мелкий лист,
у каштана литая зыбь.
И цветы, как иголки звёзд,
касаются рук его.
Тише, строчки мои,
не шумите в стихах:
человек постигает лицо вещей.
Если очи взяла война –
ладони гладят его,
десять зрачков на пальцах его,
и огромный мир впереди.

     И лишь слепой поймёт слепого… Вновь мы наблюдаем зрение иного, не земного порядка.

Рисунок

Лежали пашни под снегами...
Казалось, детская рука
нарисовала избы углем
на гребне белого холма,
полоску узкую зари
от клюквы соком провела,
снега мерцаньем оживила
и тени синькой положила.

     Зимой прозрение приходит… И небо ярче яркого, и снег белее белого.

Стояла белая зима,
дыханием снегов
весну напоминая.
Игольчатый снежок
роняли облака.
И белые поляны разделяя,
река, как нефть,
                не замерзая,
текла в пологих берегах.

     Берега жизни – правый, более высокий и крутой, и левый, более пологий, всегда подстерегают: то обвал, то затоп. А посерёдке – русло, течение в котором то неспешное, то бурливое. Русло судьбы поэта, более с коленами, чем с излучинами, проходит весьма короткий путь от истока до устья. А воды судьбы впадают в иной мир, в иную стихию…

Как мне писать мои стихи?
Бумаги лист так мал.
А судьбы разрослись
в надширие небес.
Как уместить на четвертушке небо?

     И целого неба ей было мало... Земная жизнь поэта Ксении Некрасовой прервалась в 46 лет. Однако она предрекала иное:

Я долго жить должна –
Я часть Руси.

     Предрекала, и, волей либо неволей, оказалась права. Всё-таки знают. Всё-таки помнят. Всё-таки любят. Можно не понимать Ксюшу Некрасову, но не любить её нельзя.

Храните Родину мою!
Её берёз не забывайте,
её снегов не покидайте.

     Этот некрасовский завет храним. В славном городе Шадринске Курганской области, в культурной столице Зауралья, стараниями прекрасного человека – Любови Владимировны Дюндик горит и греет огонёк библиотеки имени Ксении Александровны Некрасовой. В октябре 2021 года библиотека отметила свой 60-летний юбилей. И ещё один юбилей: 20 лет назад именно имя Ксении Некрасовой, уроженки Пермской губернии, было выбрано Любовью Владимировной своей «аптеке для души».

     В некрасовской «Балладе о прекрасном» есть такая сточка: «За твои хорошие слова...». Нет в поэзии Ксении Некрасовой нехороших, недобрых слов. Часто звучит в них собственно слово «добро» с однокоренными производными: добрый, добрей, доброта. "Мои стихи... Они добры..." Добрыми словами и решил закончить автор:

Гроздья небесного винограда

Появились звёзды.
Что, уже пора?
Звёзды – виноградные гроздья.
Виноградные гроздья
винограда небесного,
да от скуки полезного.

Мне б голову выше задрать –
гроздышки все посчитать.
Одна упадёт непременно
в земную скверну.

Пора!
Пора собирать звёзды,
пора проращивать лозы.
Доброй рукой,
доброй мыслью,
добрым словом.

Смотрите, как лоза моя красива!
В добром слове – сила!


P.S.

Слыхали про Ксеню Некрасову? А она про вас знает. И любит притом. Всех любит. Земля, наверное, для того и круглая, чтобы её можно было обнять. Ксеня её обнимает. Руки-то крепкие, добрые, шершавые немного. В руках пёрышко, птичье пёрышко. Не-е-т, стих напишет карандашом, а на пёрышко подует, поулыбается.
Всегда такая. Большая, а лицом будто в песочницу глядится. Строит там для людей домики, с занавесками, самоварами и пушистыми котами. Всем добра желает.

«Я полоскала небо в речке…». Стоит отпечатать стихи Ксении Некрасовой на голубой бумаге…


Я ПОЛОСКАЛА НЕБО В РЕЧКЕ

Ксения Петрова,
Поэту Ксении Некрасовой

Я полоскала небо в речке,
Плела венок из старых снов.
Гадала на огарке свечки,
Лечила крылья мотыльков.

Босыми пятками колола
Жнивьё по скошенным полям.
По лоскуту я от подола
Дарила стройным тополям.

Кукушке песнью колыбельной
Я отпускала тяжкий грех.
Ломоть бросали мне отдельный
За мой убогий, кроткий смех.

Я из тумана пряжу пряла,
Пила цветочный лимонад.
И спелым яблоком упала
В чужой неплодоносный сад...

Я удивлялась и молилась
На Божьи чудеса вокруг.
В миру я не снискала милость,
Как сотни сотен Божьих слуг.



"Меч и слёзы" Маргариты Алигер:
по аналогии с названием известного художественного фильма «Слёзы и меч» («Таджикфильм»), экранизации знаменитого романа Сотима Улуг-Зода «Восе» (о долготерпении и народном восстании против деспотии одной из правивших династий Бухарского эмирата). Дело в том, что однажды произнеся «с размаху то самое слово», Маргарита Алигер, заметив Ксению, а также впоследствии глубоко сокрушалась о непоправимом.