Летний день из серии Ницца

Утро началось с  амбиций: сесть на главный и единственный городской трамвай, доехать до остановки номер 7, что сразу после вокзала,  и подняться пешком по склону до музея Марка Шагала.

На  остановке сидела сумасшедшая, ела булку с подтаявшими в ней шоколадными зернами и в промежутках между жевками затягивалась сигаретой, успевая оповестить окружающих о своем взгляде на мир.

Трамвай  уже с утра оказался полным. Напротив меня стоял старик с землистым лицом язвенника и коротким ежиком седых волос. Ёжик целенаправленно бежал по голове к конечному пункту на острой макушке. Желтые глаза старого курильщика привычно перебирали людей, как мусульманин теребит старые знакомые четки.

Немолодая полная арабка поправила на голове кружевной платок и опустила глаза. Лицо ее как будто было затянуто в серую пленку, местами она рвалась, обнажая участки уже дряблеющей кожи.

Женщина с подагрическими руками читала фармацевтический справочник, как будто сверяясь по нему  с бегущими за окном остановками. Неровно положенная  помада рисовала губы с чужой географией.

Перед мной вдруг образовалась большая открытая  спина с головой блондинки. Спина, захватив голову, вышла на следующей остановке, уступив место пожилому месье с лицом Ренуара на склоне лет   в светлом льняном костюме и мятой шляпе.

Трамвай остановился, из него посыпались на площадь приехавшие по своим делам жители солнечной Ривьеры.

Проживший несколько лет в Ницце Шагал так и не смог покинутъ своего родного белорусского города. Он продолжал лететь с возлюбленной в подвенечном платье по голубому небу Витебска над покосившимися заборами, спокойными осликами, маковками церквей, шумными деревенскими свадьбами, незатейливыми представлениями шапито, избами с веселыми скрипачами на крышах  и тощими коровами.

Рядом с Шагалом на склоне в Ницце жил старик Матисс, рисовавший лазурь mare nostrum (нашего моря), залив Ангелов с разноцветными пляжными зонтиками, шапки гортензий в палисадниках вилл, передавая истому любимой Ривьеры с ее сочными,  неувядающими красками.

Музей оказался закрыт. Рядом со мной у кованых ворот стоял интеллигентного вида мужчина в очках. Он оказался чехом. Чех читал расписание работы музея, одновременно откусывая от хрустящего французского багета. Он благодарно взял предложенные мной два спелых абрикоса, купленные по случаю на рынке по дороге к Шагалу, и мы разошлись в разные стороны.

Из наплывшей летней тучи упал редкий дождик. С музейных клумб  слетал запах разогретой солнцем лаванды. Где- то стригли траву, жужжал шмель над разноцветьем музейного сада.

По склону спускались к дороге темно -зеленые магнолии с плоскими блюдцами восковых цветов.

Просторная и элегантная улица Симье называлась бульваром, она скатывалась  со склона и  заканчивалась в старой Ницце, где через два часа ждал меня к обеду муж.

В маленькой душистой булочной на деревянном щербатом прилавке лежали, склонив румяные шапочки, золотистые бриоши. Я взяла это вкусное чудо и заняла место в ближайшем уличном кафе. Прямо на тротуаре стояли 5 столиков, откуда -то из глубины стены выносился кофе и сэндвичи. К моему бриошу вскоре присоединилось лате маккиято (пушистое горячее молоко с добавлением горячего кофе).

В мастерской напротив изготовляли медали и трофейные кубки, а сразу за ней давали напрокат мопеды. По другую сторону  мастерской людей светили рентгеном. Просвеченные, люди выходили из двери  с большими плоскими конвертами и спешили доставить их к источнику хороших новостей.

Поблекшие от солнца дома распахнули голубые веки ставен и безучастно смотрели вниз на привычное уличное действо. На вязи балконов выступала ржа.  В одном из окон висело непростиранное постельное бельё.  Мокрая веревка провисала под тяжестью унылых сырых простыней.

На середине улицы устроился небольшой парк. Под густыми каштанами на земле сидели дети и ели песок.  Одна из нянек сходила в кафе и принесла на подносе три чашечки эспрессо. Кто-то из детей испугался жука, и вся компания дружно заплакала.

Маршрут автобуса номер 15 шел до старого монастыря. У окна сидела прямая  божья дочь с серыми, ушедшими в себя глазами.

Мимо парка прошел мужчина с усталой собакой. Шерсть висела на ней, как спадающая с плеч поношенная шаль. В коляске проехали близнецы, спавшие предобеденным сном.

К парку примыкал невыразительный низкий дом с надписью "Студия танцев". На двери  было написано, что если вашей страстью стали танцы, то вам сюда.

На нижнем этаже многоквартирного дома в стиле ар–деко принимали врачи всех возможных профилей – от психиатра до ортофониста. Последним назывался специалист, способный вернутъ вам утраченный дар речи и письма. Массивные деревянные двери золотились начищенной бронзой тяжелой ручки.

Город заливала сонная  послеобеденная лень.  Сиеста, как желанная женщина, звала в прохладу летних садов, на тенистые террасы ухоженных вилл, в тишину просторных дворцов.
Созданная для неги Ривьера отдавалась ей с легким изяществом.