Зима-не лето

     Навеяно стихами  незабвенной моей подруги,
     рано ушедшей от нас, Ирины Зуенковой.

          Морозом дышала предрассветная тишина. И то: зима – не лето. Укутал всё кругом искристый снег, деревья спят под белым покрывалом. Двор опять занесло, всю ночь злилась вьюга. Запуржило и будку Трезора.  Но внутри неё  тепло и от снежного покрова и от дыхания пса, свернувшегося клубком на подстилке из духмяного сена. Трезор сладко зевнул и решил выглянуть из своего собачьего жилища.  Вьюга унялась, но снег ещё падал, кружась в воздухе лёгкими снежинками. Трезор едва с усилием пролез через толщу снега, почти завалившего вход. Он  вылез из будки, загремев длинной цепью. Потянулся, выставив  подальше передние лапы, встряхнул примявшуюся шерсть  и два раза глухо тявкнул. На всякий случай.

 "Что-то хозяин сегодня долго отлёживается. Ан, нет, вот и  он, проснулся. Сейчас отстегнёт цепь. Впереди свобода!"

На крыльце стоял дед – не дед, но мужчина в годах. Потрепал пса по загривку, поднял его морду и заглянул  в тёмные глаза.

          – Чуешь, Трезорка, суббота нынче. А это что означат? Это означат внуки приедут, сын со снохою!  Мы уж с тобой подсуетимся. Счас дровишек бабке занесём, она стряпню каку-то затеяла. Двор надо от снега расчистить, а то, как же? Машину куда ж ставить?

      Пёс, радостно виляя хвостом, юлил у ног хозяина. Так хотелось ему понять, что говорит дед. Он поднимал голову, останавливаясь на несколько секунд и вглядываясь блестящими карими глазами в лицо хозяина.

"Надеюсь, за работой и разговорами ты не забудешь про меня и вынесешь мне в моей красивой миске  тёплую еду, а я уж живо расправлюсь с ней, пока не замёрзла. Зима – не лето", – тявкнул он в надежде, что хозяин непременно его поймёт.

А дед тем временем занёс в дом охапку сухих берёзовых поленьев и снова вышел во двор чистить снег. Между тем занимался девственный холодный рассвет.  Восток окрасился в цвет малины, сдобренный тонким золотом,  помаленьку бледнел и разливался розовато-сиреневым по белым сугробам.

          – Нам с тобой, Трезорка, дел достанет на утро, – продолжал свой разговор хозяин, – счас снег раскидаем, тогда уж баньку надо будет затопить. Веники берёзовые да еловые с подловки достать. А как же! Уважить надо и сына и внучат. А потом нам бабка по рюмашке нальёт, нашей чистой, как слеза, самогоночки, настоянной на смородине. Эх, Трезор, жаль, что оценить ты её не могёшь. Да постой-ка! Тебя ж ишшо покормить надо!

Дед метнулся в дом.

"Хозяин что-то суетится. Должно быть, гости будут, внучок и внучка, хозяевам радость. А меня-то нюх подводить стал… Чего ж я не почуял? Ещё хотел  именно сегодня выходной себе устроить, не сторожить ни избу, ни хозяина, думал в будке своей весь день проваляться. Да видно не получится выходного, если Ленка с Колькой приезжают. Не отвяжутся теперь: на санках покатай, ледянку на горку принеси. Ещё и с собой посадят, как с горы надумают кататься", – рассуждал пёс, опять забравшись в конуру и положив морду на лапы.

Дед вынес миску с куриной лапшой, исходившую на морозе паром, и косточки курицы. Трезор радостно затанцевал у чашки, гавкнув разок, словно упрекнул деда.

"Вспомнил, наконец, не мог что ль пораньше?"

А дед, закончив сгребать снег, отправился в хлев,  подкинуть сенца любимой кормилице Красотке, почистить у неё.

 "Нельзя дитям без молочка, – рассуждал он,– и яйца у пеструшек собрать надо, вот только мало их сейчас. Зима – не лето. И баньку, баньку пора затопить. Наши, поди, по темну выехали, уж в машине трясутся".

И не заметил дед, как закончилась его работа. Собравши яйца в небольшое лукошко, посмотрел на дорогу, на дымок из трубы бани, который столбом устремлялся в небо.

"Однако холодает, завтра быть морозцу, вьюга-то видать отыграла", –  подумал дед и шагнул на крыльцо дома.

      В доме витал аромат свежей сдобы. На столе стояло блюдо с горой румяных, отливающих глянцевыми боками пирожков. Отдельно в вазочке на ножке лежали ватрушки с творогом. Дед разделся, помыл руки под рукомойником и присел к столу.

          – Не завтракал. Может чаю с пирожком аль с ватрушкой? – спросила жена.

          – Не. Гостей дождуся.

          – А как не приедут? Вьюга поди дорогу замела?

          – Так чо же ты пироги пекла? Щей наварила? Не приедут…,– протянул он, – чай, суббота, у внуков каникулы. Как же не приедут?

У двора громко заскрипел снег, и к калитке подъехала чёрного цвета «Тойота».  Из неё вышли сын со снохой и выбежали внук с внучкой.

          – Трезорка, Трезорка, – кинулись дети к собачьей будке.

      Пёс позволял тормошить себя, обнимать, стараясь лизнуть детей в лицо.  Дед вышел на крыльцо, раскинул руки для объятий. Всей галдящей толпой ввалились в дом, прямо в объятия мамы и бабушки. Разделись гости, прошли к накрытому столу. Пообедали, обсудили дорогу, поговорили про здоровье,  и засобирались в баню.
В первый жар пошли мужчины. Мылись долго и с удовольствием.

          – Поддай, батя, –  просил сын.

И ковш воды из чана, настоянной на душистых травах, летел в печь на раскалённые камни.
Вода пела, обращаясь в плотный горячий пар, поднимающийся под потолок. Веники мелькали над телами, раскрасневшимися и распаренными до одуряющей истомы и расслабляющего блаженства.

          – Теперь, как положено, в снег? – спросил дед у сына, – У нас тута почти неделю вьюга ярилась, так таки сугробы намело, любо-дорого смотреть, – смеялся дед.

          – Да, батя, зима в этом году снежная, едва проехали и то после снегоуборочной, –  ответил сын, распластавшись в снегу, – Колька, не трусь, окунись разочек в снег! Большой уже, как-никак девять лет, – крикнул отец своему сыну.

       Колька выскочил, скрючившись, прыгнул в сугроб и пулей умчался обратно в баню.

          – Герой! –  похвалил его дед.

      Трезор с любопытством наблюдал за голыми мужчинами, склоняя свою морду с белым пятном на носу, то в одну сторону, то в другую. Наконец, сорвался и кинулся к ним, решив принять участие в этой весёлой игре. Он напрыгивал на хозяина и его сына, отбегал от них и снова бросался к ним в сугроб.

          – Ну, перестань, дурашка, – осадил его хозяин, – поморозишь нас.

      После мужчин в баню пошли женщины. Они тоже долго мылись и парились, только не купались в снегу. А Трезор поглядывал на дверь бани и ждал, когда можно будет так же весело поиграть снова. Но так и не дождался.

      После бани все пили чай с выпечкой, мёдом и конфетами, привезёнными  из города. Потом женщины отправились в большую горницу смотреть телевизор. А мужчины остались за столом, беседуя и потягивая хмельное зелье из маленьких рюмочек.

          – Споём что ли? – предложил отец.

          – Споём, батя.  «На  поле танки грохотали, танкисты шли в последний бой,  а молодого командира несли с пробитой головой…» – лилась песня.

Эта песня была проста и понятна, оба служили в танковых войсках, оба с большим почтением относились к герою, солдату, сгоревшему в танке  под Прохоровкой в Великую Отечественную. Для одного из них он был отцом, для другого - дедом.

          – Мам, я на улицу хочу, – запросился Коля.

          – И я, – подхватила Леночка, – вон ребята с санками идут с берега кататься и мы с ними, можно? – заглядывала она в глаза мамы.

          – А вы хорошо обсохли?

          – Да,  хорошо. У меня уже волосы совсем сухие, – дала Лена потрогать маме свою голову.

          – А у меня уже два часа назад высохли, – похвастал Коля.

Мама отпустила детей, строго наказав им, как только намокнут или замёрзнут сразу же бежать домой.
На улице поднялся ветерок и слегка похолодало. Дети резвились на горке в обществе деревенских сверстников и пары собак, игравших с ними, одной из которых был Трезор. Он носился по крутому берегу вверх и вниз с громким лаем от радости и экстрима. Как он любил сейчас своих маленьких хозяев! И готов был сделать для них всё, чего бы они ни пожелали.  Снег перестал падать, и стало значительно холоднее. Дети устали, одежда слегка обледенела, а рукавички встали колом от налипшего на них снега.

          – Пойдём домой, – позвала брата Лена, – стемнеет скоро. От мамы влетит, и я уже есть хочу.

          –  Ну ладно, пошли, согласился Коля, – Трезорку погреть надо. Замёрз, наверное, сказал он, заметив сосульки на шкуре пса.

      В доме вкусно пахло наваристыми щами. Трезор, сглатывая голодную слюну, сходил с ума от этого запаха. Дети с аппетитом уплетали щи, сдобрив их деревенской сметаной.  Налила хозяйка  и Трезору в его миску, разрешив отведать их здесь же, дома.

"Как же предусмотрительно я потёрся о её ноги. О, как вкусен этот суп! Да с мясом и кусочками хлеба! А вот и любимые косточки!– думал Трезор, вылизывая дочиста миску, – До чего ж добры мои хозяева!  Обогрели, накормили вкусненьким. Понимают всё ж, зима, она – не лето".