Великий Мэтью или как я был инкассатором

Из цикла новелл
«ВЕЛИКИЕ И МАЛЫЕ МИРА СЕГО»

Подражание Э.Т.А. Гофману

ПРОШЛО СТО ЛЕТ

Внуки и правнуки распределились у камина. Старшие чинно уселись
на стулья, младшие заняли места в партере - на пуфиках и подушках, одолженных у дивана. Из-за китайской ширмы с золотыми драконами, как древняя галапагосская рептилия, выполз старик в штопаном на локтях засаленном шелковом шлафроке.
Он занял место в центре залы на вольтеровских креслах цвета маренго или, скорее, замученного лабрадорского мула. Огонь в камине был заранее разожжен и скорее злобно, чем весело трещал свои огненные стаккаты, сообщая костям старика недостающий жар и венозный отток.

- Я расскажу вам сегодня, дорогие мои, сказку, как я работал инкассатором в 90-е годы прошлого столетия, - нараспев, как станцы Цзяна, произнёс старик в шлафроке и заснул на этой самой фразе. Собравшиеся отпрыски несколько времени просидели молча. Потом, стараясь не скрипеть половицами паркета, тихо поднялись и скрылись за огромной двустворчатой дверью. Были слышны их приглушенные дверью смехи и топот быстрых молодых ног.

В компании со спящим завис только самый младший, правнук от третьей внучки, которая развелась, снова вышла замуж за англичанина, развелась с англичанином и теперь делила крышу с дедом, мечтая о третьем браке, отдавая предпочтение ухажерам с пробегом и достатком. 

Её размечтательность передалась и её сыночку, который мечтал,
сидя напротив  задремавшего старика. Он мечтал увидеть, как быстро спускающийся на тонюсенькой паутинке с семи метрового потолка паучок-почтовичок вот-вот будет втянут мощными волосатыми ноздрями старика. Или, гадал правнучек, паучок спрыгне вначале на нос, а уже с носа заползёт старику прямо в открытый рот.

Он слышал от своего приятеля, что за жизнь человек нечаянно съедает примерно стакан разных пауков.
Старик спал. И во сне он ясно видел продолжение своего начатого рассказа. Паучок замер напротив переносицы прадеда и не проявлял намерения сдвинуться с мёртвой точки в течение ближайшего часа.

ИЛИ ДВУХ

Малыш соскучился, сполз с подушки, на цыпочках покинул залу.
Паук висел, слегка покачиваясь на своей ниточке, как крошечная марионетка. Может, вырабатывал железами новую секрецию для паутины, может просто подслушивал сон старика и, поддакивал, шевеля мандибулами. Он провисел так ровно столько,
сколько старику снился его собственный рассказ.

СТО ЛЕТ НАЗАД

Старику снился 1993 год. Когда его знакомая отрекомендовала его своему другому знакомому, который только заступил на службу главным режиссером в театр на Невском проспекте. В театр, где артистами служили не люди а, судя по вывеске, небольшие куклы, подвешенные на сапожную нить. Куклы, имеющий итальянские корни: marionetta. Молва приписывает происхождение названия от культа Девы Марии, принятого у итальянцев.

Режиссер был очень модный, очень прогрессивный и, как следствие, не искал в творчестве лёгких путей и простых решений. Это произошло к взаимной выгоде обоих. Старик – а он был тогда совсем не старик а, напротив, совсем молодой - для краткости мы будем звать его … я бы назвал его Жан. Чтобы уж точно никто бы не подумал про меня. Я ведь никакой не Жан, и даже не Иван. А чтобы уж точно никто не указывал пальцем, даже если иной раз и оговорюсь, наречём его Жан-Пьером.

А его патрона, к примеру, Мэтью! Всегда смеялся, когда девочки в своих разлинованных тетрадях-романах называли героя Мэтью, а себя – Кристинами или Джоаннами. Теперь я сам стал такой Кристиной.

Вот однажды Мэтью позвал к себе в кабинет Жан-Пьера и сказал:
- Слушай, Жан Пьер, слушай дорогой, сбегай на Невский, разменяй мне пож, стодолларов в эксченче.

И Жан-Пьера ничуть не удивила эта просьба. Ведь он знал, что на дворе во всю шалит капитализм, дымит и смердит вечно загнивающий капитализм изо всех урн, и если босс желает поменять немного денег на рубли, значит, возможно, он хочет расплатиться с кем-то за мелкие услуги. В том числе и с ним. Стодолларов как можно распределить между всеми членами шайки? Только разменяв их на местную валюту. Тогда ее станет много, примерно полкило, и хватит на всех.

ВЕЛИКИЙ МЭТЬЮ

Жан-Пьер учился кукольным наукам. Есть ещё и такие!
Открою тайну: это наука страсти и нежной и, во многом, магической.
Театр кукол лишь вывеска для узаконенного минкультом оккультизма и вечной попытки сделать из неживого живое. Путей к этому ведёт не так уж много. Но и не один-два. Жан-Пьер учился на художника, отчасти на мастера (оставим букву «м» маленькой).

С бумажного листа, по замыслу творца, должна соскочить фигурина, воплотившись в дереве, проволоке, лоскуте, в пакле и занять подмостки, столкнув них человека-актёра.
Этой науке сложно научиться но, выучившись, ещё сложнее от неё избавиться, как и от судьбы. Впрочем, если на это смотреть с точки зрения профсоюза работников культуры – профессия, как профессия.
Но, порой, трудно представить себе человека, который хотел вначале быть космонавтом, потом лётчиком, потом моряком с ленточками на фуражке, потом художником – гением кисти и мастихина, и в конце концов сделаться постановщиком в театре кукол. И то! Если повезет, если вдруг откроется такая вакансия в Нижнем Тагиле или на самом Вышнем Волочке.

Скажем сразу, Жан-Пьеру повезло. Он прилепился по своей заковыристой специальности прямо через дорогу от гомеопатической аптеки, в театр самых что ни на есть марионеток. К самому Великому Мэтью. Почему великому? - Великому!
А при чём здесь аптека, спросите?
Я отвечу.

ВСЁ ПО-ПОРЯДКУ.

Жан-Пьер учился у самой Мадам и выучился у неё тому, чему, она сама, возможно и не учила: известному шаманизму и неизвестному даосизму.
Дела кукольные – дела не простые, не  шуточные дела, и уже совсем не такие детские, как об этом принято думать в минкульте. Что, мол, куклы, шмуклы – это всё деткам на потеху. Может оно так и есть, если нагнать полон зал слегка попахивающих псинкой (не замечали?) деток и их во всех отношениях родителей то, конечно, потеха будет. Но вот дети ушли. Посмеялись и ушли родители, или родители родителей. Куклы повисли на нитях. Лица у них полные того же энтузиазма, что и в самой драматичной сцене представления. Но они не в состоянии шевельнуть ни ногой, ни рукой, ни деревянным глазом. Потому что они не живые артисты.
Но они и не мертвецы!

ОНИ - МЕЖДУ

В этом то и есть весь кукольный оккультизм.
Ноты, записанные на бумаге – просто значки на нотном стане, где только музыкант знает, за что нужно ущипнуть, куда ударить или на что нажать, чтобы полилась мелодия и завладела нашей душой. А деревянный артист уже похож на человека порой больше, чем сам человек. А если он главный герой, то он ещё и красив, у него всегда блестят глаза, покрытые слоем прозрачного лака для ногтей. У него, не регулярной основе, то самое настроение в лице, какое должно быть в минуту наивысшего припадка артистического вдохновения.

У него, в конце-концов, масса и других достоинств. И нет  главного недостатка: он не ждёт ни от кого получки, он её не пропьет, не заинтересуется другой женщиной, даже если она перед ним раскроет всю себя, просто вывернется наизнанку! Он всегда будет верен своей деревянной Дездемоне, которая досталась ему в супруги 400 лет назад и до сих пор выглядит как третьекурсница, особенно если её раз в сезон подновлять тоненькой кисточкой.

А Великий Мэтью учился на провизора.
Он знал толк во многих веществах и тайнах. И он всегда знал, что будет Великим. Потому что великими не становятся, Великими рождаются.
А провизором великим как можно быть? - Никакой возможности, если ты не сама Екатерина Медичи.
И Мэтью провизор стал Великим Мэтью в Кукольной Вселенной.
Благо. на тот момент она находилась буквально через дорогу от Центральной Гомеопатической Аптеки. Кукольная Вселенная примерно то же, что и гомеопатия.
Исходники те же: вера в чудо.

КУКОЛЬНАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Кукольная Вселенная имеет все те свойства, что и Некукольная Вселенная.
Во-первых, зиждется на переменных,
в зависимости от масштаба, законах.
Во-вторых, неизвестно откуда взялась.
В-третьих, непрерывно расширяется. Это важно!
В-четвертых, неизвестно когда и каким медным тазом накроется!

Вселенная, которую сотворил Великий Мэтью находилась в стадии бурного расширения и, ну есть и те, кто ему помог с этим эпическим расширением.
Жан-Пьер в их числе.
Расширяется Вселенная всегда стремительно и в самых неподходящих для этого условиях. На первый взгляд.

ВЕРНЁМСЯ НА НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ

В то время Невский имел наиболее перспективный вид против других городских видов. Его иногда мыли поливальными машинами, по нему ездил оставшийся от прежней страны транспорт и по нему ходили те, у кого имелись кое-какие данные: походка от бедра и модные одежды, кто смог их себе раздобыть или, на худой конец, сшить. Невский напоминал, в какой-то степени, если не обращать внимание на некоторые детали, заграницу.

ЗАГРАНИЦА

Куда, собственно, и свалил художник того спектакля, которым собрался поразить воображение театральной общественности Великий Мэтью. Несмотря на то, что спектакль приготовлялся для отечественных человечков на сапожных нитках, на сцену только что переименованного театра, его суть была насквозь заграничная. Театр получил новое, длинное название, которое не помещалось ни на фасаде здания театра, ни в трудовые книжки – никуда. И все мы, и старожилые и новообращенные, подвисли на паутине неизвестности. Став никем и работая, стало быть, в никуда.

Слово " С а н к т - П е т е р ж б у р к с к и й ", прикрученное к названию театра, помноженное на количество букв в имени его основателя, должно было эволюционировать на весь, не первой свежести, фасад, потеснив рекламу сансунгов, вывеску левого ресторанчика, прилепившегося бочком к театру, и зимних шин Миши&Лены. И ещё шавермы и интимных товаров для молодожёнов. Что вы говорите! Какая гордость! Слово Ленинград звучало и гордо и сладко, перекатываясь во рту как леденец.

ЭКСЧЕНЧ

Нет такого слова в русском языке.
Но есть иного рода слова в новой русской игре! Слова оккупанты, слова - мародёры. Привыкайте, господа, нанимайте логопеда, господа, мы теперь и сами господа.
Господин с красным носом тыкал кулаком в морду господину в майке, и другой господин из милиции увел обоих господ к вялым господам в обезьянник.
 
И мы привыкали к новым словам. И к новым обстоятельствам. Незаметно (хотя, с другой стороны ох, как заметно, но не сразу!) не пакуя чемодана, мы переселились в другую страну. И в этой внезапной, малознакомой стране нужно было отыскать себе новое место под новым солнцем. Тем более, что место, которое занимал театр всегда было топографическим эпицентром города. Эрмитаж, Медный всадник, Александринский столп - с кукольной колокольни были уже глубоко провинциальны. А центр – вот он. Полюс, магнитные поля - пожалуете-с к нам, еспеда!

И сам Великий Мэтью только что из Цюриха, проездом через Лондон-Берлин-Париж, и он, хитрец, не жил на зарплату. Тем более, что зарплату никто и не платил. Незаметно он приучал и своих приближенных к той мысли, что дело делать надо, если вы господа. И за это дело кое-что может перепасть.  А в числе приближенных был и Жан-Пьер.

Кто, кроме Жан-Пьра станет разбираться в чужом спектакле, где главным действующим лицом была умом необъятная конструкция, отдалённо напоминающая Башню из сна Брейгеля Старшего. Никто.
И Жан-Пьер сидел в кабинете Великого Мытью с широченным окном на Невскую перспективу, и лелеял в душе собственную перспективу, изобретая Кинематическую Башню-Башен для театра, где и нормальной дрели
то не сыщешь. То ли украли, то ли ещё не изобрели.
Я молчу о голографических технологиях XXI века,
заявленных в ремарках к пьесе "Сонная Тетери" **.

А эксченч, слово оккупант, порой имело и позитивную коннотацию.
Но больше таило угрозу развода. Всегда, когда несёшь в обменник стодолларов, испытываешь комплекс бойца, как будто под невидимым прицелом врага ползешь из окопа, чтобы наполнить котелок из реки жизни.

К ПЬЕСЕ

Короче говоря, это была история про заграницу для бедных, плохую заграницу для хороших бедных; это была история про самого доктора Гиперфауста в темных очках и огненной шевелюрой. И написал пьесу «Сонная Тетери»*** сам Великий Мэтью.
Художник спектакля теперь проживал в этой плохой загранице, и прислал нам на откуп гладкие, гадкие клоны со своих эскизов, произведенные на безукоризненно бездушном цветном ксероксе. Такого мерзопакостного качества, что виден был отпечаток пальца художника, который он случайно оставил на краешке листа.
И бездушный аппарат все художественные достоинства перенёс в глянцевую материю ксерокса, которая сказочно переливалась всеми буржуазными цветами и их лицемерными оттенками.
__________________________________________________________
***** разумеется, все имена, названия, пароли и пин-коды выдуманы, все события не имеют к реальности ни малейшего отношения, взяты с потолка, с кондачка,
от паучка. Забыл предупредить. Но вы и сами всё понимаете!

ЭЛЛОИ И МОРЛОКИ *

Эллои обитали на вершине.
Морлоки прятались по пещерам.
Если перейти на сугубо театральный сленг, то элои вдыхали жар озона
от прожекторов под самыми колосниками**, а морлоки полулежали в трюме***  на специальных лежачих креслах-каталках, конструктивно подсмотренных у сиденья мехвода**** танка Т-64.

Социальные лифты для морлоков и элоев не предусмотрены.
По определению элои – это перспективная молодежь,
не подверженная головокружениям от успеха и акрофобии****
и имеющие щуплое сложение тела.
А в морлоки попали заслуженные мастера сцены, корифеи, имеющие
некоторые излишки в области талии.
Суть работы их заключалась в слаженности действий как первых, так и вторых. Так как, помучив одно питерское КБ******, Жан-Пьер пришел к выводу, что Японию нам не догнать по части робототехники. И Великим Мэтью было принято
не популярное в артистической среде решение, привыкших
к персональной славе артистов загнать одних под колосники, а других посадить
в трюме. И таким славным образом добиться впечатления, что существа на сцене абсолютно во всём превзошли возможности человека, ещё миг, и они мерной поступью  отправятся на Невский брать Гостиный, Зимний, Смольный и другие социально значимые объёкты инфраструктуры.

- Элои! - разносился по театру жизнерадостный вопль Великого Мэтью,
- Моролки! Не зевать, морлоки! Опять, элои! Морлоки! Элои!

* Элои и морлоки – персонажи н-ф романа Г.Уэлса «Машина времени», 
существа, произошедшие от человека, но в будущем разделившие сферы обитания.
Элои живут на поверхности. Они невысоки ростом, грациозны, изнеженны, слабы физически.
Моролки – сутулые, с бледной кожей, многими поколениями приспособленные для жизни под землёй.  Морлоки кормят и одевают элоев, и, возможно, они их просто откармливают!   
** колосники – самые верхние конструкции в театре, представляющие собой металлическую обрешетку 
*** трюм – пространство под сценой
**** механик-водитель
***** навязчивый страх высоты
****** конструкторское бюро

Быть морлоком выгоднее.  Морлоки лежали на удобных креслах
в темноте, в театральной пыли. И могли не завидовать элоям, которые хотя и были сверху, но не имели и сотой доли тех преимуществ,
что имели морлоки. Единственно, если что-то падало, то он падало сверху вниз, не наоборот. А в остальном, не было причин завидовать элоям.
Хоть там, наверху, молодежь резвилась, как могла и даже пыталась флиртовать друг с дружкой.

ДЕНЬГИ И СЛУХИ

Людям нужны деньги.
Деньги приносят людям удачу.
Но получить деньги – это сама по себе крупная удача.
Выплата зарплаты в те времена приравнивалась к наследству или к крупному выигрышу в рулетку.
В театре имелась и бухгалтерия. В ней за столами сидели крупные финансовые работники. Они рассчитывали, начисляли, переначисляли, перерасчитывали –трудились в поте лица своего, и ещё они распространяли слухи.
Весь творческий коллектив, от ведущего артиста, до реквизитора и вахтёра жил и питался этими слухами, варил из них суп и делал котлеты. Слухи были разные. Они часто противоречили один другому.

Например, слух, что зарплаты в этом месяце не будет обнулял слух, что зарплата за предыдущий месяц суммируется с позапредыдущем и будет выплачена в полном объёме в текущем году. Под второй слух можно было даже занять у кого-нибудь денег. Этот слух был как вексель.

Из слуха можно было даже извлечь выгоду. Например, выменять на слух хорошую сигарету.

Казалось, что морлоки, лишенные питания, должны постепенно всплывать на поверхность и подниматься к элоям. Однако этого не происходило, потому что человек ко всему привыкает, и вместо того, чтобы худеть от нехватки еды, наоборот, прибавляет в весе.

Старший бухгалтер была старейшим работником театра по финансам. И у нее был девиз: "не дрейфь, прорвёмся!"

ПРОРЫВ В ПЕРЕРЫВ

Народ был занят на репетиции.
Мастера сцены распределились между верхними и нижними этажами декорации и подавали слабые признаки жизни.
Мастера в мастерских с голоду стригли под столами поролон. Их тоже нельзя было трогать.
Монтировщики учили уроки, так как учились в институте и работали за мечту о хлебе.

Один Жан-Пьер болтался по фойе, так как не мог найти себе дела по чину. Его час должен наступить ближе к ночи, когда сцена освободится и начнется репетиция света, тьмы, дыма и иных имеющихся спецэффектов.

Старший бухгалтер высунула лицо в приоткрытую дверь бухгалтерии и увидела меня.
- Беги сюда, - зашептала Старший Бухгалтер, - бери, - сказала Старший бухгалтер, - пойдём, - вполголоса скомандовала Старший бухгалтер, - я одна не донесу. Да и мне нельзя одной.

И мы вышли с Главным бухгалтером на солнечный Невский. По которому шли гости нашего города и некоторое количество местных, похожих на охотниц, красоток.
И мы прошли пешком две остановки до Банка «СОИТИЕ».
В транспорт соваться нам было нельзя из-за особой секретности нашей миссии.
Я нёс объёмистый пустой кожаный баул. Главный бухгалтер прикрывала баул пожилым телом и длинным розовым плащом. Мы шли, прижимаясь к стенам домов. Где было написано, что это наиболее опасная сторона.

- Не надо, чтобы нас видели из окон. На Невском много учреждений.
Они могут догадаться, что мы идем за деньгами и могут нас опередить или убить.
И мы шли так быстро, как только позволяло здоровье Главного бухгалтера.

- Жди! – сказала Главный бухгалтер и оставила меня, как часового, перед дверью в банк «СОИТИЕ». Подумала и быстро сунула мне в руку пистолет.
- Заряжен, - предупредила Главбух, - спрячь.

Через полчаса она, Главный бухгалтер, и Большой Баул уже были в моих руках.
То есть в руках Жан-Пьера.
Едва вытолкав Большой баул из двери банка «Соитие», Главбух схватила милицейский наручник и ловко прихватила наручником кисть моей руки и второй кругляшок замкнула на ручке баула. Вторым наручником она сама приковалась к ручке баула.
- Так надо, - сказала мне Главбух, - мы теперь с тобой инкассаторы.
- Если на нас нападут, мы имеем право стрелять на поражение, - сказала Главбух и забрала у меня пистолет. Она накинула на меня и на баул свой розовый плащ. Как будто я встретил на вокзале свою тёщу из деревни и веду её пешком вместе с поклажей, подгнившими яблоками, банкой деревенской сметаны и вяленым лещем,  через весь город-герой, чтобы под видом экскурсии показать, какой я выносливый и экономный зять.

Так, неспешно беседуя, мы доволокли до театра 16 кг бабла – зарплата коллективу за два месяца, включая больничные и премиальные за 2-й квартал.
- Мы опустошили банк, - выдала финансовую тайну Главбух.
Это был её личный подвиг, её личный вклад в искусство.
То есть, все учреждения района были обесточены ещё на месяц, и это при идеальном раскладе.
- Мы самое маленькое учреждение района. Остальное - общепиты и управления. Общепит и так в прибыли, а управленцы взятками наберут. А мне пошли навстречу. Моя старая подруга работает в банке, она позвонила перед обедом и говорит: беги, мол, хватай денежную массу, пусть, артисты поедят, детей накормят.
А то ведь ты им с этим вашим Мэтью такую адскую жизнь устроили! Совсем артиста не жалеете! Хотя, что я говорю, каждый сам себе судьбу выбирает. Пришли!
И она сняла с меня наручник.

В награду мне разрешили распустить сплетню, что сегодня всем дадут зарплату.
И я воспользовался своим правом инкассатора постановщика и шепнул курящим у ведра с песком элоям и морлокам, свою военную тайну.
Этим Жан-Пьер приобрел авторитет в коллективе, но сорвал репетицию.
За то мы раньше начали световую. Правда, всё равно выползли из дыма на Невский только к рассвету. Над павильоном Росси вставал новый розовый день.

ПРОШЛО СТО ЛЕТ

Старик проснулся и открыл глаза. Напротив всё ещё покачивался на ниточке паучок-почтовичок. Они посмотрели друг на друга. Паучок шевелил мандибулами, будто что-то говоиил на своем, пауковом. Наверное, рассказывал свой сон старику. Пауки наверняка видят и слышат сны, раз имеют талант делать такую тонкую и прочную нить неизвестно из чего.

- Тебе письмо! - кричал младший правнук и он ворвался в комнату. И он вручил прадеду открытое письмо, на котором было написано:
"Привет, Жан-Пьер! Как жизнь? Как здоровье?"
И подпись: "Великий Мэтью"

===================================================
P S

Теперь уже письмо не придёт.
Нет Великого Мэтью.
Есть белое перистое облако в силуэте ветхозаветного Ангела, что летит слева от моей машины над шоссе E-95 к сторону юга с той же скоростью что и машина, но на другой высоте - на той высоте, где человекам дышать невозможно, но только ангелам можно, ангелам площадью с большой город, если учесть высоту полёта и угол зрения. Город, где Великого Мэтью знали, любили, им восхищались, у него учились, ему завидовали, считали другом, просто знакомым, и просто знакомым.
Несколько минут и перистое распалось на перья в бирюзе.