ДИП. Пушкин. Язычник и христианин

Умирающему Пушкину царь прислал записку, на которой якобы было  указано умереть христианином: исповедаться, причаститься святых тайн и собороваться… Исполнение указа  было условием того, что обещанный «золотой парашют» фаворитки царя найдет роскошные плечики еще молодой (НН было всего 25 лет!) вдовы. Царедворец Жуковский мгновенно добыл согласие  умирающего, находившегося в цугцванге,  на культовую процедуру  и помчался искать священника, который бы согласился проигнорировать запрет митрополита СПб общаться с уголовником. Конечно, мы понимаем, такой клирик был заранее подготовлен и отобран = им был назначен отец Песоцкий из служебной церкви Главных императорских конюшен, который до того отпевал царских коней ретивых …

Отчего вокруг этой культовой процедуры, которая после смерти еще и завершалась актом напутствия, был такой ажиотаж?

В этом вопросе кроется принципиальное  отличие христианина, уходящего Туда с напутствием,  от язычника.

Для примера, обратимся к словам св. ап. Павла (ур. правоверного иудея Савла):

„не хочу оставить васъ, братія, въ нев;д;ніи объ умершихъ, дабы вы не скорб;ли. какъ прочіе, не им;ющіе надежды" (1 ;есс. 4, 13)

Прот. Тимофей Буткевич комментирует сие: «Подъ прочими, скорбящими объ умершихъ, трепещущими смерти, по пеим;нію надежды,— христіанскіе экзегеты обыкновенно разум;ютъ язычниковъ, которые, конечно, не могли им;ть христианской надежды на в;чную блаженную жизнь въ царств; небесномъ.»

//см. Буткевич Тимофей. Зло, его сущность и происхождение – 1897//

Итак, исповедавшись в грехах земных, поэт-человек царедворец А.С. Пушкин получал надежду на «в;чную блаженную жизнь въ царств; небесномъ»; его женка и скорая вдова  (к удовольствию царя) получала золотой парашют (мы уже писали, что казне Империи он обошелся не менее, чем в 750 тысяч ассигнационных рублей!), а царь и его главный жандарм Бенкендорф получали тайну исповеди = сведения о неблагонадежности друзей и близких смертника.

Пушкин исполнил указанный ритуал совершенно равнодушно = его заботило лишь будущее детей, которых он оставлял с его астрономическими долгами в 150 тысяч рублей  (45 из них позорных = карточных), что соответствовало 100 годовым окладам имперского губернатора…   

Равнодушие Пушкина определялось не его принципиальной заклятой греховностью и тем, что его ум искал божества, но сердце не нашло и благодать Его прошла мимо, а тем, что он был антиком = его кумирами были древние философы. Обыкновенный страх пред смертью древне-греческие философы считали простым суеверием, глупостью, неразумным проявлением мелочного самолюбия, следствием умственного невежества,—почему многие из них (Платон, Цицерон, Сенека и др.) самую задачу философии и её значение полагали именно в том, что она должна научить нас не жить, а умирать.
 //см. Буткевич Тимофей. Зло, его сущность и происхождение – 1897//

Большинство  философствующих мыслителей приходит к тому заключению, что бояться смерти нет никакого разумного основания, потому что она есть скорее добро, чем зло.

Несколько высказываний древних греков и римлян :

Демокрит называл „неразумными тех, которые, боясь смерти, желают быть старыми". „Неразумны, по его изречению, и те, которые, делая вид, что ненавидят жизнь, хотят жить из боязни попасть в преисподнюю".

Сократ  также находил совершенно непонятным тот ужас, который люди испытывают пред смертью. Смерть мужественную, подобную собственной, он даже называл „победою духа над телом".
Обыкновенную же смерть он считал явлением естественньм, даже необходимым, к которому, по меньшей мере, следует относиться равнодушно. 
„Смерть въ моихъ глазахъ, — поучалъ Сократъ — не есть зло, а бол;е всего дорожу я т;мъ, чтобы не сд;лать чего-либо несправедливаго и такого, что нротивъ моей сов;сти... Никто не знаетъ, что такое смерть, и, можетъ быть, она—величайшее благо для челов;ка; а между т;мъ вс; страшатся ее такъ, какъ будто каждый изъ насъ Еав;рное знаетъ, что съ нею сопряжено величайшее зло... Мы находимся въ заблужденіи, считая смерть зломъ. Смерть необходимо представляетъ одно изъ двухъ: или она есть совершенное прекращеніе всякаго бытія и чувства, иди, каііъ н;которые утверждаютъ, она предполагаетъ только видоизм;неніе бытія и переходъ души изъ одной среды въ другую. Если смерть есть совершенное прекращеніе чувства, и если она ноходитъ на гдубокій сонъ челов;ка безъ всякихъ вид;ній, то въ такомъ случа; она есть благод;тельное явлепіе. Возьмите одну такую ночь, проведенную безь вид;ній, и поставьте въ сравненіе съ этою столь покойною ночью вс; другія ночи и дни вашей аіизни, и скажите откровенно, много ли во всей вашей жизни провели вы дней и ночей покойн;е и пріятн;е? И это справедливо не только въ отношеніи къ частному челов;ку, но и самъ великій царь (персидскій) можетъ насчитать немного такихъ покойныхъ ночей, проведенныхъ имъ, сравнительно съ другими ночами и днями его жизни. Будь и таково свойство смерти, то я смотрю на нее какъ н благод;яніе: вся в;чность въ такомъ случа; для насъ есть одна покойная безконечная ночь. Но если смерть заключаетъ въ себ; только переы;ну бытія, и если справедливо общепринятое мн;ніе, что Бс; души собираются въ одно м;сто, то какое выше счастіе можетъ быть для души?.. Чего не далъ бы каждый изъ васъ, чтобы побес;довать съ Орфеемъ, Музеемъ, Гезіодомъ, Гомеромъ? Что касается, по крайней м;р;, до меня, то, будь я уб;жденъ (!), что по смерти буду пользоваться обшествомъ этихъ великихъ людей, я готовъ былъ бы, если то нужно, умереть н;сколько разъ"

//см. Филоссмскія бес;ды Платона. Пер. А. Клеванова. М. 1861//

Платон в своих диалогах высказывает взгляд на смерть такой же, как и Сократ. Вообще же, по свидетельству Диогена Лаэрция, он „учил не бояться смерти, и полагал высшею мудростью размышление о смерти"

//см. Diogenis Laertii de vitis, dogmatibiis et apophthegmatibus clarorum philosophonim.—Amstelaedami. 1692//

Основатель цинической школы Антисфен еще до рожд. И,Х, совершенно не понимал того страха, который люди испытывают пред смертью. По его учению, смерть не только не есть зло, а даже есть как-бы некоторая награда людям, успокоение после их трудовой и исполненной горечью жизни. „Что такое смерть?" спрашивает он.  И отвечает: „очевидно,—не зло, ибо зло — то, что дурно; но ведь мы и не ощущаем ея как зло, потому что мы вообще ничего более не будем ощущать, когда умрем. Все эти вещи суть пустое воображение и суетность,— и ничего более; мудрость же состоит только в том, чтобы держать свободным от этого свой ум".  Важно, однако , чтобы он был и был активирован…

// см. eller, Die Philosophie der Griechen. Tli. II. Abth. I, 1874//

Софист Продик  злом признавал жизнь, а смерть прославлял как освободительницу от этого зла; страх смерти он думал устранить замечанием, заимствованным у Сократа, что смерть не имеет никакого отношения ни к живым, ни к умершим, — к живым —потому, что они еще живут, к мертвым—потому, что они не существуют, а следовательно, ни от кого ничего не испытывают!

Особенным равнодушием к смерти старались относиться по преимуществу стоики. Смерть они ставили даже выше жизни, потому что на жизнь они смотрели как на тяжелое поприще труда, борьбы и скорбей, а на смерть — как на отдохновение, как на спасительное средство для избавления от скорбей. Вследствие этого некоторые из них прославляли даже самоубийство, как мужество духа, как в некотором смысле даже добродетель.

Сенека  сам причислявший себя постоянно к стоикам, особенно часто любил останавливаться в своих рассуждениях на мысли о необходимости равнодушия к смерти. „Если есть препятствие к тому, чтобы хорошо жить,— писал он — то нет препятствий к тому, чтобы хорошо умереть". А хорошо умереть = это умереть непобежденным и стоя…

//см. Луций Анней Сенека «О кратковременности жизни» (De Brevitate Vitae)//

Божественное Откровение ясно учит, что телесная смерть есть зло, порожденное грехом, как наказание за восстание против Бога, дарующего всем жизнь, и дыхание и все
(Быт. 2, 17; Іак. 1, 15; Рим. 5, 12—21; 6, 23 и др.

Но это лишь пужалка, стращалка и злопыхалка: Бог был щедр и мудр = именно Он, согрешив с запретом адамитам  отведать Добро и Зло, милостиво  даровал  Смерть им и всем их потомкам до Конца Времен