Подранок

     «Атас! Менты!» – голос стоявшего на стрёме сдул суетившихся в полувагоне на землю. Под блёклым абажуром света одинокого фонаря промелькнуло несколько теней через рельсы в ближайшие кусты.
     – Чё   там,   Лёха?   –  донёсся   из   темноты   запыхавшийся,   с  лёгкой   хрипотцой возмужания мальчишеский голос.
     – Менты из сторожки в нашу сторону канали – подражая блатным, «по-фене» отчеканил тот.
     – Ну и чё?
     – Ага, чё, прошлый раз ты тоже сказал, что лажа всё, а зад до сих пор болит. Вон как напинали...
     Заливистый милицейский свисток прервал их.
     –Эй, шакалята, не дай бог, попадётесь в руки. Лапы воровские обломаем. Больше разговора не будет.
Один за другим рядом с пацанами бухнули два булыжника. Смачно матюкнувшись, тени двух форменных фуражек поплыли вдоль состава.
     – Кажись, пронесло.
     – Меня тоже.
     – Что тебя тоже?
     – Да каменюка мимо пролетела.
     – Ага. Значит так, – продолжил голос с хрипотцой, – на сегодня амба, да и в поезде этом ничего интересного нет, а вот завтра, на сортировке в отстойнике будут вагоны с электроникой.
     – Откуда знаешь? Начальник станции тебе факсой передал?
     –Начальник  или  нет –  не твоего ума дело, – поставил  любопытного  на место вожачёк. Есть знающие люди... Всё! Покедова.
     Дойдя до околицы посёлка, все разбрелись по своим домам.
Лёшка Шмаков жил на отшибе в покосившемся деревянном домишке вдвоём с бабушкой, Анастасией Гавриловной. Отца своего с рождения не знал, а мать органы забрали, когда он только в первый класс пошёл. С тех пор больше её не видел. Бабушка сказывала, что посадили её... только не говорила за что. Мытарились с бабушкой вдвоём. Перебивались с ней на скромные пенсионные. А когда и те стали выдавать через раз, то пришлось бабуле махнуть на свои старческие болячки и идти на станцию наниматься уборщицей. Как-никак, а всё куском хлеба на столе прибавка. По старой памяти её, как бывшую ударницу-путейщицу, взяли, но с условием: чтобы никаких затяжных болезней.
     Внук без должного присмотра был предоставлен самому себе. В школе, при нынешнем подходе к обучению, дела у него не ладились. А вот на улице с ребятами было интересней. Там и пропадал целыми днями со сверстниками.
     Кое-как закончил четыре класса. На пятый уже силы воли не хватило. Связался с подростками постарше себя, которые шерстили вагоны проходящих по Сибирской магистрали поездов. От своих набегов они имели кое-какие деньги, сбывая ворованное. Научили его пить, курить, втянули в своё дело. Несколько раз попадался в руки милиции, но что с сопляка возьмёшь? Отпускали под честное слово и обещание больше не ходить на железнодорожный промысел. Но честь честью, а жизнь диктовала своё. К тому времени у них в доме других источников на житьё не было. Бабушка часто хворала и её уволили. Половина пенсии уходила на лекарство. Как-то само собой получилось, что внук стал в семье кормильцем. Какая уж там учёба?
     Не единожды задумывалась над судьбой внука Анастасия Гавриловна. Смышлёный мальчонка рос, любознательный, на чужую беду отзывчивый, да вот только жизнь не по его вине сызмальства не заладилась. Наперекосяк пошла. Что делать? Кто нынче о старом и малом позаботится, если у них вместо гроша в кармане сидит вошь на аркане? После очередной смены государственной власти, золотые клопы присосались к богатствам земли русской. Простой народ при них будто бы третьим лишним оказался, особенно старики и дети, которые не помогали им мешки деньгами набивать. По человечески, вроде как с малыми и убогими делиться шальными барышами надо бы. А если не хочется? Вот то-то и оно...
Из опыта прожитых лет, понимала старая Анастасия, какое будущее ожидает внучка при таком раскладе. Когда-нибудь петля затянется. А что делать? Как выжить при нынешней власти? Уверенность в завтрашнем дне пропала вместе с государством рабочих и крестьян, а сейчас, говорят, буржуйское на ноги ставим, где холуй на барина должен работать. А если силёнок уже нет? Тогда как? Вот и думай, в какую петлю внуку голову сунуть. Или воровать буржуйское, да пожить ещё малость, а потом уже в тюрьму, или от голода сразу сдохнуть.
     В свои 12 лет Лёшка не задумывался над этим ребусом жизни. С ватагой, как и сам, обездоленных сорвиголов, продолжал щипать транзитные грузы.
Но лафа не бесконечна. Железнодорожная охрана уже основательно их обложила. В одну из очередных вылазок группа попала в засаду. Накрыли всех, но Лёшке повезло. Как отставшему от группы, ему удалось уйти от облавы на проходящем товарняке.

     Всё лето он дальше и дальше катил на запад. Домой возвращаться боялся. В конце концов закатился в Москву.
Столица ошеломила Лёшку своей громадой, величием и красотой зданий с зеркальными окнами, разнообразием рекламы и шикарных авто, разодетой и сытой публикой, множеством разных магазинов и изобилием в них дорогущих заморских товаров. От одного вида аппетитной еды, под ложечкой начинало посасывать и кружилась от голода голова. Москва была совершенно не похожа на их райцентр с железнодорожной станцией некогда знаменитого Транссиба.
     Беспризорник-провинциал далеко от железки не уходил. Прибился к стайке такой же, как и сам дикой придорожной поросли. Они знали, что дорога им кормилица, с голоду пропасть не даст. Чем-то люди добрые делились, а что-то и сами плохо лежащее прибирали к рукам. Ночевали на вокзалах, когда милиция не гоняла. А если их шугали, то на чердаках, в подвалах или где придётся.
     Осенью, по решению столичных властей, стали вылавливать бездомных детей. Решили таким образом избавить Москву от заполонивших её беспризорников, а заодно и сократить детскую преступность. Пойманных размещали в приютах. Тех, у кого находились родители – возвращали домой, а сирот определяли в детские дома.
В одном из таких приютов оказался и Лёха. Хоть и не курорт и сквозь зарешеченные окна не видно было голубого моря, но по сравнению с вокзальной жизнью – на дом отдыха тянул. И отмыли его там, и кормили регулярно. В своих странствиях от белых простыней уже было отвык, а тут как буржуй на них валялся. Даже телевизор цветной был, по которому показывали фильмы о сказочной жизни, будто на другой планете. Лёшка пол России   по железной дороге проехал, но такой не встречал, разве что в Москве немного похожа. Была там и скромная библиотека с книгами разными, которых он в таком количестве отродясь не видел.
     От нечего делать или от природного любопытства, стал листать книги. Особенно ему нравились те, в которых было много картинок. В одной из них его внимание привлёк рассказ А. П. Чехова «Ванька». Что явилось причиной, толи простое мальчишеское имя в заглавии, толи коротенький по объёму рассказ – неизвестно, только решил он его прочитать. Сопел и вникал в написанное долго и основательно. Прочитав, отложил поначалу в сторону, но как бы, подталкиваемый какой-то необъяснимой силой, снова взял книгу и ещё раз перечитал рассказ. На этот раз книгу от себя не отодвинул, а продолжал крепко держать. Герой рассказа, Ванька Жуков, уже спал и в счастливом сне и видел на печи своего дедушку, Константина Макарыча, а Лёшка всё ещё сидел и сидел уставившись в последнюю строку, впитывая своей доброй душой такую близкую для него, по сути, судьбу Ваньки Жукова. И так ему стало жалко себя, сиротинушку; бесследно пропавшую маму; свою старенькую и болящую бабушку, что осталась одна одинёшенька. Вспомнилась ночная облава, что разъединила его с последней на этом свете родственной душой; его нищенское скитание и все унижения; сытые и розовощёкие ровесники с телерекламы и не только; праздношатающиеся по Москве самодовольные дяденьки и тётеньки, брезгливо отворачивающиеся от просящих на кусок хлеба малолеток. И подумалось ему, что никому-то он, оказывается, не нужен на этом свете, и, наверно, никогда уже не прижмёт его голову к своей тёплой груди ласковая мамина рука.
     И так ему стало больно и обидно за себя, что не выдержала юная душа. Предательски запершило в горле. Щипучая волна, прокатившись по носу, ударила по глазам и выбитые ею две жгучие слезинки скатились прямо на прочитанный рассказ. Не по годам закалённый испытаниями, Лёшка сидел не шелохнувшись и крепился как мог, уставясь в раскрытую книгу большими карими глазами. А слёзы беззвучно капали, капали и капали, расплываясь кругами по книжному листу...