Вторая семья

Семья Гейне была из старых, потомственных интеллигентов. В ней вереницей шли профессора всех калибров, музыканты и композиторы, актеры и хирурги.

Хозяйка дома и мать моей подруги звалась Валентина Леонидовна. Пианистка редкого дара и блестящий педагог, она в личной жизни была глубоко несчастным человеком. Ее богатая артистическая натура блекла и терялась дома, где в соседней с ней комнате, в своем кабинете, жил отдельной от нее жизнью ее муж, Геннадий Львович Гейне. Он уже несколько лет как пил, но делал это украдкой, не выходя из своего уютного, обставленного книгами кабинета. Он и спал там под пледом на кушетке, ставшей ему незаменимой подругой. Геннадий Львович был потомственным хирургом, умелым и дерзким в свои молодые годы. Его мать слыла известным в медицинских кругах врачом, гордостью медицинского инстута республики, мудрым и требовательным профессором, воспитавшим не одно поколение хороших врачей. Когда она умерла, гроб стоял в актовом зале института, и я ходила с подругой посмотреть на ее бабушку, т.к. живую я ее никогда не встречала.

Валентина Леонидовна надежды на восстановление нормальной семьи не теряла, вела долгие вечерние беседы с мужем. Он безвольно поддакивал и ждал, когда жена уйдет, чтобы докончить начатую еще утром бутылку. Прожив в этой семье без малого два года, я не помню, чтобы видела Геннадия Львовича в других комнатах дома. Со мной он вежливо здоровался, но мне всегда казалось, что он принимал меня за одну из учениц его жены, которые приходили домой репетировать. Поскольку мы никогда ни о чем с ним не говорили, то я так , вероятно, и осталась в этом его ученическом списке.

В тот первый год моей жизни в новом городе  мне было отказано в институтском общежитии, и моя подруга попросила свою мать, зная ее добрый характер, взять меня к ним пожить. Мне поставили раскладушку в одной с подругой комнате, и мы счастливо прожили два замечательных  студенческих года среди репродукций Ренуара и тетрадок с домашними заданиями.

В семье кроме моей подруги Наташи была еще одна, младшая, дочь Верочка,  почему-то считавшаяся слабой.  Ее учили музыке, и в комнате у нее стояло фортепьяно. Играть она не любила, сердилась на мать и так и не вынесла из детства в свою взрослую жизнь привязанность к музыке.

Главным человеком в семье была Лидия Матвеевна, или просто Лида, как звали ее девочки. Она жила у них с девичества, приехав из какой-то далекой деревни. Сначала просто помогала по дому молодой Валентине Леонидовне, потом нянчила старшую Наташу, за ней родилась Верочка, нужно было и ее поднять на ноги. Валентина Леонидовна музицировала, давала концерты, вела светскую жизнь, и воспитание девочек не всегда укладывалось в ее сложный профессиональный график. К Лидии Матвеевне она относилась бережно, звала ее по имени и отчеству и никогда не позволяла не только повышенного голоса, но даже легких упреков.

Квартира семьи Гейне была по тем временам огромной. В ней было три полных комнаты, большой зал, где жил концертный рояль, еще маленькая кладовая, устроенная под комнату для Лиды, и просторная кухня с отдельным пределом для  круглого стола, где под абажуром собиралась вся женская половина семьи.

Лида была хорошей поварихой, уютной и вкусной. На вопрос о том, что она сегодня варит на обед, она обычно отвечала, что это будет суп из трех круп, где крупинка за крупинкой бегает с дубинкой. Были у нее и свои рецепты. Самым изысканным и до сих пор любимым мною блюдом уже на моей кухне  была маринованная селедочка. Секрет не разглашался, но именитые гости не упускали случая спросить рецептик, а вдруг дадут.  Лидия Матвеевна за столом с гостями не сидела, все кружилась из гостиной в кухню, маленькая, проворная и улыбчивая. Я не помню случая, чтобы она сердилась, обижалась или жаловалась на что-либо.

С тех лет переняла я у нее привычку спать накоротке после обеда.  Уйдет, бывало, в свою темную комнатку, свернется калачиком на постели и сразу крепко заснет. Но через минут 15 вскочит и побежит по делам дальше, как будто успела набраться сил за такое короткое время. К моему приезду в их семью ей уже было под 60, но она казалась еще сильной и здоровой, несмотря на свою худобу и маленький рост.

Для Верочки раз в неделю привозили из деревни творог, сметану, молоко и телячью печенку. Последнюю Лида резала большим кухонным ножом на сочащиеся кровью куски и быстро жарила, чтобы свежими накормить прозрачную Верочку. Девочка печенку не переносила, мучилась, но, будучи послушным ребенком, съедала положенную порцию и возвращалась на неделю за общий домашний стол.

Валентина  Леонидовна была в те годы еще молодой и красивой женщиной, несмотря на тяжелую по причине полноты походку. У нее были чувственные губы и выразительные глаза трагической актрисы. Они теряли трагизм только когда она смеялась, ее лицо тогда становилось по-девичьи озорным. Валентина Леонидовна была  одаренной рассказчицей. Она  рассказывала один и тот же анекдот о выпадении волос из песца, но каждый раз смеялась так заразительно, что невозможно было удержаться от накатывающего на тебя приступа смеха.

Случилось так, что я стала у нее доверительным лицом в рассказах о ее супружеской жизни. Зайдя к ней в гостиную, где она спала, пожелать доброй ночи, я задерживалась допоздна, присев на краешек тахты у изголовья. Мне было жаль ее, но в свои 20 лет не было у меня еще ни житейской мудрости, ни собственного семейного опыта. Позднее я поняла, что ей и не нужен был советчик, она искала слушателя, а выплеснув свое горе, засыпала до утра, чтобы на другой день продолжить свою сложную  жизнь.

Самыми счастливыми ее часами были встречи дома со студентами. Она подолгу занималась с ними, играла для них, рассказывала, чем живет каждая нота и как надо играть, отдаваясь музыке. Мне особенно нравились в ее исполнении этюды Шопена. Может быть потому, что в них была грусть, перекликающаюся с ее собственной. В эти минуты лицо ее становилось таким выразительным, как будто никто это музыку до нее не написал, а вот только сейчас она рождалась под ее чуткими, трепетными пальцами. Удивительным и странным было для меня то, что она никогда не могла заниматься уроками музыки с Верочкой, а позже со своими внучками. Как будто не могла их пустить в тот мир, где жили ее консерваторские ученики. Ее жизнь, такая яркая, но  с надрывом и личной трагедией, как будто состояла из кусков, собираемых ею в беспорядке и наспех.

Геннадий Львович тем временем спивался, бросил оперировать и наконец подал на развод. Он вскоре женился, устроился на работу в поликлинику в одном из новых микрорайнов, и я думала, что, может, его жизнь исправит свою кривизну.  На похороны сгоревшего от пьянки отца ездила одна Наташа.

Моими самыми любимыми людьми в этой семье были родители Валентины Леонидовны. Они играли в Национальном  драматическом театре на языке республики, в которой жили. Бабушка, Лидия Ивановна, была обворажительна даже в свои преклонные годы. По натуре это была сильная, волевая женщина, по слухам,  купеческих корней и с цыганской бесинкой. У нее были пронзительные черные глаза и всегда ярко накрашенные губы. Мне запомнились вечера на их актерской даче, где я делила с ней большую спальню. Она читала мне вслух допоздна, но не просто читала, а проигрывала написанное. Иногда всхлипывала, иногда заходилась в хохоте или свирепом гневе, а то вдруг замолкала, готовясь к новому переходу эмоций.

У бабушки была дочь от первого брака, спесивая и взбалмошная Татьяна. Маленькая ростом и кругленькая, она тем не менее никак не могла сложить себе цены, явно занижаемой окружающими. Замужем она была за композитором по фамилии Вагнер. Этот самый Вагнер, которого девочки звали просто дядя Генрих, был породистым высоким мужчиной с роскошной шевелюрой. Говорил он громко, весело, любил острый анекдотец, хорошее заливное и выдержанный коньяк. У них была единственная дочь Галя, копия мамы в девичестве. Галя рано вышла замуж за молодого долговязого архитектора с неопрятной стрижкой, который вскоре легко въехал на связях в должность главного городского зодчего. Дети их, отучившись в Сорбонне, теперь живут в Париже.

Дедушка моей подруги звался Леонид Максимович. Он был очень смешливый. Помню, как за дачными обедами все смеялись его шуткам в перерыве между подачей блюд Лидией Матвеевной. Однажды мы ели пельмени. Он попросил сидящую напротив него Наташу подать ему укэсэуэс. Оказалсоь, что это уксус. Леонид Максимович часто читал на радио классиков. Уже когда его не было, приезжая в деревню к моим родителям, я слушала по местному приемнику его мягкий, почти бархатный голос и видела его прищуренные лукавые глаза, летящую походку и выразительные жесты. Когда не стало Лидии Ивановны, то уже состарившаяся Лидия Матвеевна переехала к нему, ухаживала за ним до последнего вздоха и, выполнив свой долг, тихо ушла из жизни. Они лежат все рядом, сравнявшиеся в смерти три таких разных человека.

На выходе из медицинского института, оконченного с золотой медалью, моя подруга вышла замуж за молодого, целеустремленного и уже с хорошей библиотекой выпускника университета. Вышла без большой любви, поскольку была однолюбом, но предмет ее сильных чувств выбрал генеральскую дочку.

Наташа  с Гришей въехали в дедушкину квартиру напротив театра и разместили богатую библиотеку в бывшей гостиной, где собирался народ после театральных премьер. Наташа оказалась спорой хозяйкой, чистоплотной и трудолюбивой. Она пекла пироги, жарила на десерт  сырники, подавая их  с киселем, и создавала неповторимый уют в знакомой ей с детства квартире. Ее младшенькая Оля была вылитая Верочка, а старшая Юля удалась в Гришу.

Гриша встретил расцвет капитализма с готовыми идеями, оступался, предавал, был арестован, откупился и сумел увезти семью под Вашингтон через пришедшийся кстати 5 пункт. Девочки пошли учиться в колледжи, Наташа поменяла кандидата медицинских наук на программиста, а Гриша продолжал делать бизнес с опостылевшей ему Родиной.

За взрослые годы я редко виделась с подругой, но встречи всегда затягивали меня в воронку любви к этой мягкой, красивой и умной женщине, так и не нашедшей своего единственного. Она смирилась с новой работой, посадила вдоль дорожек нового богатого дома цветы, повесила в холле любимую репродукцию Ренуара, запекала на ужин мясо под майонезом, чистила фамильное серебро и жила жизнью своих девочек. Старшая пошла по финансовой части и после окончания учебы в Швейцарии была принята на работу в престижный банк.  Привезенная из старой дедушкиной квартиры Гришина библиотека, гордость отличника студенческих стройотрядов, который год ждет своей участи  в подвале американского дома.

Наташина сестра Верочка тоже закончила медицинский, работала по специальности, неудачно вышла замуж, родила дочку и быстро развелась, чтобы соединиться новым браком, счастливо продолжающимся до сих пор. Появились дополнительные дети, семья продолжает дружно и весело жить, ездить в деревенский дом  на тихом озере, топить баньку, ходить по грибы и возвращаться в город к выходу новых театральных премьер.

Валентина Леонидовна живет одна, уже совсем старая и больная. Она не выходит из дому и держится за счет приходящей помощницы. Ее изредка навещают преданные ученики, да иногда консерватория по старой памяти пошлет к ней молодую студентку, чтобы блистательная некогда пианистка с потухшими глазами поставила ей руки.

Эта сложная семья дала мне в те годы больше, чем кров. Закрытый для меня, деревенской девочки, мир классической музыки, театра, высокого искусства и взрослых отношений вдруг распахнулся со всеми своими красками, аккордами и театральными монологами. Затянувшийся на два года "бал" вернул меня в мою родную семью другим человеком и в сочетании с той бесконечной любовью и заботой, которой всегда окружали меня мои собственные родители, отправил меня в захватывающее плавание под названием " жизнь" .