Летим со мною, птенец человеческий

                ЛЕТИМ СО МНОЮ, ПТЕНЕЦ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

                (из цикла "С-к")


Копья солнца отражались на поверхности доски для нард и ранили зрение. Словно вычищенная солью и натертая воском, пылала доска, отражая свет солнца.

Рашид, прищурившись, расправил широкую смуглую ладонь и бросил кости.
Выпала пара. По одному муравьиному глазу на кость.

Сколько бы раз не бросал кости Рашид, в этот день выпадало ему только это число.
Закусив губу, он лениво переставил фишки.

Кубик банджа таял под языком.

После полудня, когда жара становилась нестерпимой, а городские камни накалялись так, что в сравнении с ними банные глыбы показались бы спасительным льдом, Рашид прятал во рту сапфирный комок, наполненный пряной горечью и запахом новорожденной травы. Разум его не мутился, но тело становилось равнодушным к ожогам солнца.

Пока другие покрывались пылью в домах, оберегая своих дочерей,  он играл сам с собою в нарды, порой до того увлекаясь игрой, что забывал свое имя и имя земли, что поила его молоком мужества.

Пока другие увязали в липкой сдобе тесных рынков, он стоял на вершине и узкими глазами въедался в жаркую рыжую пустошь. Он наблюдал за серыми блоками дальних селений, за белыми фигурами бедуинов, срезавших верблюжьи горбы, и, пьянея от вольности взора, часто ощущал, как по влажной спине ползет греховная, но ласкающая прохлада гордыни.

Пока другие проедали себя в обильных пирах лживого братства, Рашид внимательно следил за током песка в сосуде часов, чтобы вовремя успеть перевернуть их емкость.

Рашид был Наблюдающим города.

Сегодня был тот самый день, но Рашид проделал все свои будничные дела, никак не нарушив их порядка. Взошел на башню, совершил намаз, разговелся жирной лепешкой. Ничто в его действиях не отличало этот день от других, лишь внутри росло тревожное нетерпение.

Рашид ждал.

Каждый год в один и тот же день приходили они, нарушая черту горизонта, пересекая пустыню, преодолевая серые блоки селений, - казалось, что они плывут, лишь слегка касаясь стопами песка, - шестеро безбородых мужчин в пресвитерских черных плащах с заостренными капюшонами, похожие на неприкаянные тени, отвергнутые и раем и адом, ищущие берег успокоения.  Так приходили они и часами стояли у ворот города, подняв безбородые лица, лишенные возраста, молча глядя на Рашида. А затем, так же в молчании, уходили вспять, за линию горизонта.

Сегодня был тот самый день.

Вот, наконец, появились они и устремились к городу. Издали казалось, что это воронье отродье, обнажив смоль крыльев, несется над песчаною медью. Беспощадное солнце не замедляло их путь, огненный ветер не препятствовал им, стрелы бедуинов не могли остановить их. Приблизившись к воротам города, они остановились и подняли головы.

В этот раз они стояли дольше обычного, но, как и прежде, не проронили ни слова. Запрокинув головы, они смотрели вверх на Рашида, а Рашид, опустив голову, смотрел вниз – на них. Но песок в сосуде снова осыпался, истекло неведомое Рашиду время, и он оторвался от созерцания. В то же время странники повернули обратно.

Перевернув  емкость с песком, Рашид вернулся и увидел, как они удаляются, растворяясь в грядущем закате, словно крупицы пепла в пиале с кровью. И тогда вдруг Рашид с непонятной ему самому горечью впервые за все годы окликнул их:

- Эй!

Странники остановились. Медленно обернулись к Рашиду, словно живые мельничные колеса.

- Почему каждый год вы приходите, но не входите в город? – Закричал Рашид, отравляясь безумием собственного крика. – Если вы правоверные, отчего вы брезгуете нашей мечетью?

Мужчины молчали.

- Может, вы – назаряне? – Кричал Рашид. – Тогда чего вы боитесь? В наших домах вам не причинят зла.

Мужчины молчали.

- Может быть, вы – иудеи? – Всё надрывнее кричал Рашид, стараясь перекричать ветер и расстояние. – Если так, то здесь есть и ваши братья.

Мужчины молчали.

- Будь вы даже магами, вас бы никто не тронул, будь у вас в руках зерна мира!

Мужчины молчали.

- Или же вы враги? Враги? Но если так – объявляйте войну, спешите к нам с оголенными клинками, а не с заколоченными ртами и безумными взорами! Воины не крадутся подобно ворам!

Мужчины молчали.

- Кто вы? – Крик Рашида повис над пустыней. – Зачем каждый год вы приближаетесь к черте, но остаетесь за нею?

Когда иссяк крик Рашида, словно монарший гнев, сметающий прах предков, раздался дикий разъяренный смех странников. Все шестеро повалились на песок и зашлись грохочущим хохотом, ударяя друг друга по животам и спинам.

Бесконечные потоки речных вод стекались в то время к морям, сплетали с ними свои жилы, меняли цвет, становились солью.

Странники сотрясались в смехе.

На недоступной высоте в это время сражались стаи, сшибались грудями, вонзали друг в друга клювы, ломали в ударах крылья, отвоевывая свой кусок неба.

Странники сотрясались в смехе.

В это же время одичавший человек, перекинув через плечи коромысло, где Восток с одного края и Запад – с другого попеременно перевешивали друг друга, встал в центре земли и завыл. И от его воя горы изошли кровью.

Странники сотрясались в смехе.

И лишь когда они смирили буйное веселье и отряхнули свои плащи, один из них, улыбаясь, крикнул Рашиду:

- Рашид! Эй, Рашид! Знаешь, зачем мы приходили сюда все эти годы? Мы приходили лишь затем, чтобы услышать твой голос, но ты был так молчалив, Рашид, словно воск застыл внутри твоего горла. Но ныне утолена наша жажда, Рашид, и мы покидаем тебя, преисполненные радостью!

Раздался звенящий призыв муэдзина. Но Рашид не внимал звукам. Он лишь наблюдал, как странники уходят всё дальше, превращаясь в черные точки, сливаясь с наступающей ночью.

С тех пор у ворот города их больше никто не видел.