Тоськино детство

14 октября 2022 года.                Моей дорогой маме.

Дочку Клавдия родила в 1939 году, Антониной назвала. Модно тогда было это имя. Тоня, Тося, Тоська, пока маленькая.  Первого -   сынка,  почти  в год потеряла, скарлатина, не спасли.  Дочку берегла, ни на шаг не отпускала. Все рядом.
Сама мать не помнила, та умерла, когда ей было три года. Отец воевал ,  с ранением лежал в госпитале. Поехала она за ним, домой забрать . Запрягли верблюдов, тулупы в сани уложили, чтобы не замерз.  Мужа  привезла, только сама тифом заразилась. Слегла быстрехонько и померла.  Остались дочка трех лет ,сын- пяти, старики-родители, да муж-кузнец. С фамилией –Кулаков.
Как началась коллективизация, фамилия злую шутку сыграла.  Из справного дома выселили, скотину забрали, а работу все равно дали. Без кузнеца в деревне никуда.
Отец вскоре женился, мачеху привез  . Дети, пока малы,  были со стариками. Бабушка смирная была , тихая , а дед яростный, глухой. Кричал сильно.  Бабушка напечет кислых блинов стопку , толстых, пышных, он съест  штук пятнадцать  с маслом и сметаной домашней, а потом за бабкой с вожжами бегает, чо пересолила блины.
При мачехе жизнь не сахар, хоть своих детей у нее  не было, но чужие не любы. Быстро в прислуги сбагрила.
В пятнадцать лет Клавдия  пошла на курсы трактористок, через год  замуж вышла.
Отца Тоська никогда и не видела, мать  собрала свои шабалы, да в Краснодар уехала, когда дочери и полгода не было. Клавдия устроилась в столовую летного полка  посудомойкой. Дочка тут же на кухне, под присмотром, сыты, в тепле.
Там же познакомилась с женой летчика Шурой, жили по соседству, та на сносях была перед самой войной.  Немцы  быстро наступали, полк поднялся и улетел, а  Клавдия с Шурой в колхоз перебрались,  когда немцы оккупировали Кубань.  Племенное  стадо  колхоз решил  переправить в тыл, но не успел . Немцы разбомбили   переправу и животных  погнали обратно. Измученных коров  доили прямо на землю, молоко некуда было сдавать и хранить негде. Часть животных раздавали по дворам, остальных по дальним хуторам  развели. Вот на такой ферме они и жили с мамой и старым дедушкой  греком. Он был и сторожем и пастухом, а Клавдия с Шурой успевала кормить и доить коров.

Вскоре пришли немцы, они шарили по всем углам, выгребали припасы, гоготали с нацеленными на них автоматами.

Немцы не раз наведывались с облавой на ферму, угоняли скотину, все, что находили из припасов, выгребали.
Три года в оккупации они  жили почти затворниками, потому как редко ходили в село. Там немцы и расстреливали и вешали, их Бог охранял.


Помнила Тоська  площадь, куда сгоняли народ. Зажав ей рот, матушка прикрыла ее собой и они  долго лежали в каких - то зарослях, и Тоська  слышала только бешеный стук ее сердца. Как та очередь над головой. За укрывательство партизан, каждого десятого из толпы расстреляли в овраге.

 А потом   горело небо , оно освещалось всполохами взрывов,  дрожала земля. Грохот орудийных разрывов был страшен.  Рядом с фермой взорвался снаряд, расщепленная ветка  рикошетом пропоров кожу, вонзилась в живот.
-Тоську убило , - кричала тетя Шура.
Клавдия  выскочила из коровника, дочь лежала на земле вся в крови с белым как мел лицом. Обошлось. Дед сам обрабатывал раны. Вытащил ветку, она прошла по касательной. Зажило.
А  на полях сражений  оставалось много убитых и не захороненных тел.  Собирали их останки и рыли могилы.

Потом освободили Крым. Больше половины населения полуострова была депортирована, расстреляна, угнана в плен. По указу правительства о заселении Крыма были предоставлены льготы и подъемные переселенцам, и   Клавдия с Шурой и детьми. отправились в Крым.
Их поселили в большой дом, на горе татарского села Бьюк Ламбат, это недалеко от  Ялты . Он расположился вдоль дороги, которая разделяла его на приморскую и горную часть.

Их  в соседи взяла тетя Галя, сухая татарка с внуком. Ее сын был Героем Советского Союза, летчиком, потому ее оставили на месте. Обустроились они с ней в соседнем доме на верху поселка.  Дом был   пристроен  к скале, потому как козы, часто  из  ущелья  выходили на их крышу, и щипали ветки шелковицы, которая росла у дома.

Хозяева дома жили богато.  В доме осталась  мебель , красивая   посуда.  Она светилась насквозь, когда ее брали в руки.  Во дворе был небольшой фонтанчик  с бассейном, в котором плавал  маленький крокодильчик.

Людей выселяли навсегда и не разрешали с собой ничего брать. Выселяли семьями в считанные часы, как правило , ночью.  Некоторые из них выбрасывались из грузовиков в ущелья, чтобы не мучиться дальше.

Большой орешник подпирал веранду второго этажа, который прилепился к скале. Тоська залазила на его кряжистые ветви и смотрела  на далекое  море, которое каждый раз играло с солнечным светом, меняя свой цвет, но никогда не было черным, как все  его называли. Гора Аю Даг загораживала бухту от ветра, отчетливо слышался звук тральщика, который ловил сетями мины в море, а потом взрывал их - вдалеке…

Несмотря на все богатство, что им досталось, Клавдия  не смогла там жить.  Начались проблемы с ногами, она проклинала все на свете, пока  добиралась по узкой горной тропинке до дома,  и весной они жили почти у моря. Их переселили в барак  у дороги, где было много людей , детей, раненых солдат. Жизнь кипела. Рядом была пристань. 

 Победа! Ура!!! Плакали, смеялись, кто-то пустился в пляс , кто-то рыдал на чьем-то плече. Тишина покинула эту ночь до самого утра. Жгли факелы,  пели песни, пили вино и не расходились до самого рассвета.


Вскоре после победы , Клавдия  перестала совсем ходить и ее положили в госпиталь.  Тоська осталась беспризорной, целыми днями носилась по  улице, и только на ночь прибегала в барак, где за ней доглядывала тетя Шура. 

Санитарки  в больнице, где лежала мама,   перехватят ее бывало, отмоют ее чумазую физиономию, простирнут одни единственные ее трусишки, да снова оденут,  и к маме , чистую-умытую.  Она   без платья  бегала целыми днями , жара на улице.

  Клавдию ,  как и многих тяжелых больных, санитары выносили в больничный дворик, на солнышко. Свежий воздух был лекарством, которого на всех не хватало.



После  больницы, в которой Клавдию  поставили на ноги, она засобиралась на родину, в Саратовскую область.  Ее единственный брат, дядя Леша   лечился в госпитале в Ялте, совсем рядом, но пока письмо до нее дошло, его отправили в часть и они не встретились .  Душа ее рвалась к родным, которых по сути у было очень мало, но и здесь, в Крыму , она оставаться не хотела.

Все, что они здесь получили, так там и осталось. Сохранились только воспоминания о море, вкусе шелковицы, и радости той ночи, после которой наступил мир.

 От мужа Шура получила долгожданное  письмо и бандероль. Наконец-то нашелся!
-Прости жена, у меня другая . Она спасла меня , выходила после ранения. Сын у нас.-
В бандерольке, что он послал, было несколько шелковых  нарукавников. Разного цвета. Даже платье дочке не сшить. Завыла  она горючими слезами и тоже собралась ехать на родину, в Ростовскую область.
Из Крыма, в 1946 году, Клавдия долго добирались до родины,  в Саратовскую область .
Дорога была длинной и нелегкой. В поезде их ограбили, остановили состав среди степи ,  и банда мародеров быстрехонько  обчистила вагоны. Кто сопротивлялся , перо в бок. И остались они только с тем, что на них  было одето .  Доехали до Ростова, с тетей Шурой ,  в колхоз, где ее брат был председателем ,  остановились у них в доме.   Работы в то время было непочатый край, рук не хватало.    Вечерами ,  бывало  соберутся гуртом на берегу Дона, взрослые и ребятишки всех возрастов,  раков наловят, в котлах варят, сыты! А песни  какие пели! Красивые ,напевные, казацкие!
До лета дожили и дальше, на родину, к брату.
Хорошее  видится на расстоянии.  Семья брата жила скудно, лишним куском не попрекнут, но заметят. И вновь  Клавдия с дочкой  сорвались  в дорогу. Добрались до Отрогова, в колхоз вступили.  Домишко от колхоза им выделили, с сараюшкой.  Козу завели. Обжились немного, Тоська второй раз пошла в  первый класс . 1947 год. Прошлый год проходила полгода в Ростове, а там как Дон разлился, не добраться до школы.
Учительницу звали Анна Евлампиевна, но никто из детей не выговаривал ее отчество правильно, звали просто – Анна Лаптевна.
Петь Тоська еще с войны научилась, слету запоминала песни. На всех школьных праздниках выступала.
На празднование 30 летней годовщины Октября повезла Анна Лаптевна Тоську  в райцентр, выступать на собрании.

- Сталин- наша юность боевая
-Сталин наша юность и полет
-С песнями борясь и побеждая
-Наш народ за Сталиным идет!
-На просторах Родины чудесной
-Закаляясь в битвах и труде
-Мы сложили радостную песню
- О великом друге и вожде!-

Громко и звонко она пела песни, ей аплодировали все взрослые и наградили  за участие «матроской». Очень она ей гордилась.
Жили- тужили, да все таки выдюжили. Время было для всех тяжелое.
На Новый год из сарая достали рыжий  остов елки, без единой иголки, наряжали самодельными бумажными фонариками. Стены  дома промерзали насквозь, с потолка капало, когда топили печь кизяками да  хворостом. Край степной. Дровами не разжиться. Мерзли.
 В самые холода,  козу  Жанку держали в доме,   должна была скоро окотиться.
- Мам, а что делать, когда Жанка начнет котиться, - спросила  Клавдию дочь .
-Ты, дочка, выйди на улицу, да и позови , кто проходить будет,-  и ушла на ферму. Работала она от зари и до зари. Так что Тоська управлялась  в доме сама. Топила печь, ставила тесто и пекла хлеб, а вот как помочь козе еще не знала. Видеть –видела, деревенские дети всему жизнью обучены, но стрАшно!
Жанка заблеяла в ворохе сена, Тоська накинула свой кожушок, да на улицу бежать, помощь искать. Туда - сюда смотрит, ни души, да и  обратно в дом . Коза уже родила козленка, он был в пузыре, Тоська схватила ножницы, проткнула пузырь и начала протирать мокрого козленка соломкой. Насухо, старательно, а Жанка  в это время и вторым окотилась . Облизала, как положено, свое чадо, под себя поджала.
А Тоськиного козленка, никак не принимала ,отталкивала его от себя мордой. Чужой! Из соски  его и выкормили.  Так и назвали их Мальчик и Сынок. Мальчика кормила Тоська из соски, а Сынка кормила Жанка .
Да и спали вместе с ним. Напрыгается он по хате, угомонится, возьмет его Тоська в охапку и под бок. Тепло! Греет!
Так и вырастили , а потом  за налоги сдали. И Сынка и Мальчика.

На ферме,  Клавдии за ударный труд , выписали поросенка. На откорм. Маленький, розовый. Она принесла его в дом, в пятак нацеловывает.
-Мам, а как его звать будем,-спросила Тоська.-
-Да, хоть Борькой назови, главное вырастить!-
-Нет, он такой розовый, круглый, давай назовем его Камушек, - не соглашалась Тоська.
-Какой же он Камушек будет, когда хряк вырастет.  Васькой назови, и ладно-
Ваське тоже хватало любви и ласки. И его бывало,  с собой под бок мать укладывала в кровать, когда холодно было.
С вечера вспыхнут кизяки в печке с  хворостом, немного согреют воздух в хате, а стены в инее стоят. Улягутся на  узкой  кровати вдвоем , спиной к спине , укроются кожушком, а ночью мать будит дочку, чтобы перевернуться, зябко в доме.

Васька рос как собачонка, всюду за Клавдией. Та на ферму, и он за ней. Клавдия сцедит молока , да ему в плошку плеснет, а как кто увидит, кричит: - Ах, ты паршивец, а ну отсюда!-
Тот быстро скумекал, сам на ферму прибегал  , подкормиться.

Денег в колхозе не выдавали, только трудодни. За ударный труд отрезом ситца наградят.  Шьет Клавдия платье, стежок к стежку, как на машине. Крючком  обвяжет, нарядно!.

Бабы надоумили ее подать на алименты, ни копейки отец не платил на дочь . Подала да и забыла. Уехала в райцентр в больницу.

Алименты пришли быстро. Тоське отдали в правлении деньги.
Приезжает Клавдия домой, дом закрыт, дочери нет. В окно глядит. Подоконник застелен красивой клеенкой, на нем  сковорода новая лежит, блестит, хлеб испеченный накрыт полотенцем, над кроватью ковер висит.
Запаниковала, к соседям побежала. – Где дочь?- Кто в доме живет?
- Да вон она в овраге с ребятишками купается-

Тоська с большим сине-красным  мячом играет с ребятами. Ключ от дома на веревке на шее,  болтается.
Летом в одних трусах все бегали, одеть то особо нечего, а она скатилась с горки,  трусы зацепила о ветку , порвала. На сменку других нет.
Наволочку одела, по бокам связала и дальше бегает. Черная, как уголек. Счастливая.
- Мам, а мне алименты выдали, я купила  клеенку, обоев рулон,  ковер вырезала , сковороду купила и себе мяч.-
 Самостоятельная!
В Отрогове, Клавдия совсем заболела. Работа тяжелая, корма на хребте таскали, подцепит полстога сена, и тащит  в коровник. Кормить, чистить, доить и выхаживать  группу коров- прямая обязанность доярки. На ферме  сквозняки , под ногами жижа. Старенький врач, у которого они проходили медкомиссию,  сказал ей по отечески :
-Беги, девка  отсюда, не проживешь тут долго, а тебе еще дочь поднимать.-
- У меня сестра в РостошАх  живет, там совхоз хороший, опытная станция, фермы современные: кормораздача, поилки. За деньги работают. Условия жизни получше.  Все растет, а тут только хлеб, да суслики в степи.
Сусликов было действительно много,  их норы  пацаны отливали водой,  отлавливали. Ели все, мясо бесплатное, зерном откормленное.
Как то мать принесла зажаристую тушку в бумагу завернутую. Тоська учуяла запах, -мам, пахнет  то как вкусно,-
- Ешь, дочка , ешь,-  цыпленком  угостили,-
- Вкусно было?- спросила ее мать, когда она все съела. – Ага,- довольная сказала Тоська.
-Так это ж был суслик, четыре ноги, не поняла что ли?-
- Ну и ладно, - облизывала  она губы,  - вкусно!-
Не думала Клавдия долго, отвезла Ваську на базар.
 За машину заплати, рубщику тоже,  а то, что осталось, в дорогу взяли. Паспортов тогда в колхозе не было, только справка с печатью. Без документов,  сбежали. Главное, что долгов за собой не оставили, налоги заплатили.
Где пешком, где на попутке добрались до Энгельса, товарняком до Ртищева. Народу битком, поездов нет. Пока мать дремала, и  Тоська головой крутила, а как та захрапела, то и  дочь уткнулась ей в плечо, и заснула.
Крутился кто-то рядом, ждал, когда уснут.  Все их пожитки были в деревянном чемодане, да мешке через плечо. Вот ведь рядом клали, возле себя, а проснулись, ничего и никого нет.
Опять остались с тем, что на них было, да с узелком в лифчике , булавкой пристегнутые. А там крохи, от продажи Васьки.
В Росташи добрались к вечеру следующего дня. Сестра доктора, тоже тетя Тося, ждала их, письмо получила от брата, на постой пустила на первое время, даже отдельную комнатку выделила.
Тепло, кровать так и манит с дороги, но  и есть охота. А хозяйка словно в ответ: -Ой, девоньки, кормить то вас особо нечем, картошка вот в печи, да капуста кислая.-
-Боже мой, счастье-то какое, Клавдия едва сдержала стон-. По кислому-соленому она всю жизнь страдала,- хоть уксус пей, как любила. А картошки то они почти с войны не видели. В Крыму  все больше фасоль, В Ростове хлеб, да мамалыга , в Отрогове , хлеб с  галушками из муки, да затируха.  Не голодали, нет. Но картошка там не росла.
Каждый день они ее ели. Хоть с молоком, да хоть с «таком» Наесться не могли и от хозяйки вроде стыдно, но ничего с собой поделать не могли.
В деревне не до выкрутасов. Затопил печь, чугунок с картошкой поставил, похлебку, либо щи – и уже хорошо! Отошел голод совсем, шестой год после войны. Тоське 12 лет. Уже и комнату в общежитии  совхоз выделил. С печкой. С окном на пруд. А там весной гуси-утки гогочут, плавают.
Зажили. Клавдия работать любила.  Как получила зарплату, пришла домой и  залилась слезами . От счастья. 
-Тоська, деньжищи то какие у нас с тобой, заживем теперь!-
 Съездила быстрехонько  за документами. Постыдили конечно, но отдали, не привяжешься, долгов нет, еще и зерно им свое ,на трудодни заработанное все оставила.

Зарплаты хорошие, полторы –две тысячи рублей.  По осени выписывали через совхоз все овощи, что росли на полях : капуста ,картошка, помидоры, огурцы,  арбузы – бери, сколь хошь , на зиму запасай, - все по пять копеек килограмм.  В огородах только мелочь сеяли, лук зеленый, огурцы ранние.  Хлеб  привозят из пекарни, печь не надо.  В рай попали. Живи – радуйся. 1951 год.
 Мать опять уехала  в больницу. Тоська  одна осталась.  Вечером по радиотарелке  продолжение спектакля про молодогвардейцев, улеглась пораньше.  Кровать у печки,  тепло .  Лампочка в комнате сама тухнет в 12 ночи, а загорается утром  в 6. Вставать не надо. Внимательно слушает, смутно, но что –то помнит про войну.  Помнит и автоматные очереди  , и речь фашистскую, а потом гром «Катюш», когда  наши погнали фашистов с Кубани.  Сжалась вся под одеялом от страха, так и уснула.

- Она пела песни со сцены, фашистов отвлекала  своим выступлением, а  в это время молодогвардейцы, подожгли комендатуру. Пожар! Завыли сирены, крики, выстрелы, погоня, стены сотрясаются от топота ног десятков  немцев. Тоська, в роли Любки Шевцовой, бежит, прячется , опять топот ног, стук в окна.  Сердце трепещется, вот-вот выскочит из горла!-

Вспотевшая  от погони во сне, Тоська еще тяжело дышит, начинает приходить в себя  и чувствует, что на нее навалилось что-то тяжелое, ни вздохнуть, ни повернуться.  В окне ни зги, ночь темная, лампочка погасла . Она боится вытащить руки из под одеяла, попытаться сдвинуть с себя  навалившуюся тяжесть. Повернула слегка голову, и ее губы почуяли кудрявые волосы!
От страха, она лежала ни жива , ни мертва. Все тело занемело, дыхание перехватывает, только мысли в голове носятся и жужжат , словно назойливые мухи. – Это фашист мертвый лежит, не дышит.-  От жуткого страха, она провалилась в сон.
Когда  дали свет, Тоська со страхом в прищур открывала глаза. Рыжая кудрявая шевелюра закрывала пол лица. Она прислушивалась  : за стенкой гремят ведрами, петухи перекликаются , решила мгновенно скатиться с кровати и к соседям. Бежать, кричать, звать на помощь!
Мамкин ухажер, Мишка- немой, приходил с вечера. Хлеба принес горячего из пекарни. Свет горит, он стучал, мычал, в окна колотил , в двери дубасил. Никто не открыл. Ушел домой.

На гвозде висел полушубок, от содрогания стен, или от своей тяжести , он упал в аккурат на Тоську. Перепугав ее почти до смерти.
 
Хорошо жить стали. Мать вышла замуж за Мишку-немого, стали строить дом.  Тоська обрела целую семью.  Мишку она за отца,  конечно не считала, он был моложе матери лет на 12, но уважала, заботился он о ней. Дружно жили. Появились у нее наконец-то бабушка и дедушка, которых у нее никогда не было.  Большая семья: с теткой, с племянниками. Новый дом.
 
После семилетки, работала на ферме, а потом , как и  мать, пошла учиться в школу механизаторов. Детство закончилось.

А песни она всю жизнь петь любила.
И если не поет сейчас, то все равно вспоминает. Они, как вехи ее жизни. Она их до сих пор все помнит.




 
От автора:

На фото  моя мама и бабушка Клава. 1951 год.