Трудности перевода

Был погожий денёк августа 1988 года. После грозы жара
отступила. Москва блестела асфальтом проспектов, солнце
светило, но не обжигало открытых лиц и рук прохожих, среди
которых были два добрых приятеля — Кирилл и Иван. Тверской
бульвар шумел зелёными кронами тополей, ясеней и вязов;
деревья разреза́ли солнечный свет листвой и накрывали
пешеходов сетчатой тенью. Приятели следовали к Гоголевскому
бульвару и открывались друг другу в доверительной беседе.
Бог весть о чём они говорили: обо всём! Не виделись много
лет и давно не созванивались, но, встретившись случайно,
условились увидеться вновь. И вот, Кирилл Смыслов и Иван Андреев —
давние друзья и образованные молодые люди — теперь могли
душевно потолковать друг с другом. Они плыли во влажной духоте
города, успев выпить по бутылочке пенного.

Кирилл Смыслов в детстве был зачислен в школу-интернат
с углублённым изучением китайского языка. Там же с ним
учился и его одноклассник — Ваня Андреев. Всё время дети
вместе со сверстниками жили в интернате, узнавали загадоч-
ный восточный язык и то, что бо́льшая часть населения
Китая говорит на мандаринском диалекте пу-тун-хуа, являю-
щимся общепринятым, литературным и официальным языком
Китайской Народной Республики, - что в таинственном языке
меньше гласных и согласных, чем слогов, - что в нём множество
омонимов (слов одинаковых по звучанию, но весьма разнящихся
по значению и написанию), - что каждый слог произносится только
в одном тоне из четырёх существующих... Всех воспитанников
учреждения — мальчиков и девочек — учили писать иероглифы и
правильно их читать, соблюдая тональность.

Процесс преподавания в интернате был передан в руки китайских
учителей, которых было немало. С ними, выпускниками Пекинского
университета, разговаривали только на их языке: школьник не мог
выйти во время урока по нужде, не отпросившись правильно по-
китайски. У некоторых учеников случались неприятности с мокрыми
штанами до самой перемены — и это касалось как Кирилла, так и
Ивана. Администрация образцового учебного заведения хладнокровно
наблюдала за всем происходившим. Рукоприкладство в школе не поощряли,
но оно регулярно случалось. Жаловаться на жестокого учителя нужно
было завучу школы исключительно на китайском языке с хорошим
произношением — без этого никаких мер не принималось.

Несчастных детей забирали домой только на выходные, если говорить
о москвичах. Ребята из отдалённых городов оставались в интернате
месяцами и даже до полугода. Кирилл и Иван — были теми детьми,
которых родители забирали домой только на время летних каникул.
Дружба, начавшаяся в таких непростых условиях, сохранялась
выпускниками долгие годы.

Иван был отчислен после четырёх лет обучения: он так и не приспособился
к казарменным условиям. С четвёртого класса стал страдать лунатизмом
и рукоблудием; аппетит его заметно ухудшился. Вёл себя на уроках
дурашливо. Дважды пытался укусить за икры китаянку-историка, сзади
подкравшись к ней во время урока. Все замечания игнорировал, часто
гримасничал и беспричинно смеялся. Получив пощёчину на перемене из-за
игривой беготни, он плюнул в лицо резкой учительнице, о чём тотчас
узнал директор, сообщивший родителям Ивана об отчислении «трудного»
мальчика. Те забрали ребёнка домой, поместив в привычную среду. В
домашних условиях Иван успокоился и окреп, окончив десятилетнее
образование в обычной школе как хорошист. Его родители говорили соседям:
«Мальчик завершил обучение в нормальной школе, и слава богу! Жили мы
без китайского языка — и проживём!» Поступил Андреев в Московский
автодорожный институт, который успешно окончил. Алкоголем он не
злоупотреблял, обзавёлся семьёй и со временем навсегда перебрался
в Москву, где и работал по специальности; китайский язык он больше
не изучал, сохранив в своей памяти около десятка слов и несколько
коротких фраз.

Кирилл Смыслов, выдержав все испытания интерната, окончил его с золотой
медалью. Поступил вне конкурса на переводческий факультет одного из
языковых университетов и славился отличной успеваемостью. На уроках
забавлялся над преподавателями, дерзко общаясь с ними на китайском
языке, часто используя кантонский диалект, который понимали не все
профессора. Он освоил японский язык и несколько европейских; окончил
учёбу с красным дипломом и поступил в аспирантуру. Получив ещё одно
высшее образование — филолога, много лет проработал в Китае. Вернувшись
в СССР, длительное время был сотрудником Агентства печати «Новости».

Теперь же старые приятели прогуливались вдоль тенистого бульвара.
Неожиданно они разглядели перед собой шумных китайских туристов,
свернувших на бульвар с другой малолюдной улицы. Почти все иностранцы
были увешаны фото и кинокамерами. У впереди идущего узкоглазого человека
на голове была панама, на носу очки, а бескровный его рот был искажён
редкозубым оскалом. В руке у щуплого субъекта был китайский флажок, и азиат
тряс им над своей свалившейся на ухо панамой и указывал отстающим путникам
направление следования. Он возглавлял колонну людей, дисциплинированно
разбившихся на пары. Людскую вереницу замыкал хмурый плюгавый индивид,
что-то надрывно кричавший по-китайски: с помощью рупора (о котором он
иногда забывал) доносил отколовшимся соотечественникам нечто вразумляющее
и поторапливал тех. И отстающие, как послушные овцы, спешно догоняли свою
шумную ватагу.

Кирилл и Иван поравнялись с туристами.

— Заблудились, – сказал Кирилл приятелю. — Потеряли своего экскурсовода
и не знают, куда идти дальше. Не знают, где их автобус, – Кирилл слёту
понял суть разговоров, едва расслышав китайскую речь.

Иван же слышал отрывочные слоги «ня», «хао», «ши», «мяо». И ему вдруг
вспомнились некоторые фразы на китайском языке, и он их тут же выпалил:
— Ни хао! – крикнул Иван путешественникам, замахав им рукой. — Ни хао! –
повторил он и легкомысленно заулыбался.

Первые из увидевших и услышавших его, разомкнули узкие губы. Кто-то
остановился.
— Ни хао! Цюй наэ? – продолжал здороваться Андреев, спросив, куда
держат путь иностранцы. — Ни цюй наэ? – повторил он.

Подтянулся хвост китайского питона. Отставшая группа товарищей из
Поднебесной, приблизившись, обступила старинных друзей. Лица китайцев
были сосредоточенны. Казалось, будто туристы чем-то смущены или удивлены.
Руки экскурсантов вдруг стали метать молнии, и те беззвучно рассекали
тёплый воздух бульвара — так Андрееву виделись фотовспышки. В руках
иностранных зевак зажужжали диковинные крупные букашки — так Иваном
воспринимались видеокамеры, которыми теперь туристы запечатлевали его —
диковинного белого человека с красными глазами. А был он, сутулый
странный русский, возбуждён и восхищён одновременно: сколько лет не
говорил по-китайски, а тут представилась такая возможность!

— Аграрии, рисоводы! Уважа-а-ю! – заверещал Иван, снимающий рукой
со своей груди указательные пальцы гостей столицы. — Ни хао, ёпть! –
он не сердился на иностранцев, обступивших и ощупывавших его. — Даёшь
стране шёлк и фарфор! Ни хао!

Его восторженные возгласы были прерваны плавной и музыкальной речью Кирилла.
Он заговорил с китайцами бегло и, услышав его, быстро изменились выражения
их лиц, а глаза будто вздулись и заблестели. Вскоре так и вовсе, общаясь со
Смысловым, китайцы послушно кивали, улыбались и радостно мяукали. Они
оживились, перестав фотографировать Андреева и вонзать в него свои пальцы,
но чаще что-то вскрикивали на своём кошачьем языке, тогда как Андреев
растерянно крутил головой и ничего не понимал из того, о чём говорили
китайцы и Смыслов. А переводчик широко жестикулировал и объяснял что-то
таинственное узкоглазым человечкам с желтушными лицами.

Чужая речь перестала струиться из громозвучных уст Смыслова. Теперь
все принялись дружно фотографироваться: и китайцы, и Кирилл с Иваном.
Зазвучали пылкие междометия. Люди позировали, менялись местами и
вертелись, дёргались, как флюгеры. Много улыбались. Кто-то из восточных
людей обнимал Смыслова и так фотографировался с ним, забросив руку ему
на шею, с трудом дотягиваясь до его широких плеч. Приподнявшись на носки,
китайские девушки прижимались к русскому великану с одной целью:
запечатлеть себя с ним. А Смыслов, расплывшись в улыбке, крепко прижимал
к себе их точёные, сухие талии.

Вскоре фотосессия завершилась, и толпа вежливых иностранцев отправилась
восвояси, растворившись в перспективе бульвара. Силуэты низкорослых фигур
будто вобрала в себя лиственная сень клёнов и вязов.

— Ты о чём с ними любезничал? – поинтересовался у приятеля Андреев,
глянув уходящим китайцам вслед, сковав рот плаксивой улыбкой.
— Во-первых, я объяснил им, что ты их поприветствовал. Во-вторых,
я разъяснил им, где они находятся и где ближайшая станция метро.
И, в-третьих, куда и как им лучше добраться, чтобы вновь встретиться
со своим экскурсоводом ради воссоединения со всей их тургруппой.
— А без твоих разъяснений они не понимали того, что я здоровался
с ними? – Иван озорно хмыкнул.
— Нет, брат. Все твои выражения они понимали по-своему.
— Да-а, и как же?
— «Страусы! Где свинина?»
— Да ладно! – не поверил Иван.
— Именно так, – улыбнулся драгоман, похлопав приятеля по плечу.