Трудности перевода

Трудности перевода


Был  погожий  денёк  августа  1988-го  года.  После  грозы  жара  отступила.  Москва  блестела  асфальтом  проспектов.  Солнце  светило,  не  обжигая  открытых  лиц  и  заголённых  рук  прохожих,  среди  которых  были  и  два  добрых  приятеля:  Кирилл  и  Иван.  Тверской  бульвар  шумел  зелёными  кронами  клёнов,  ясеней  и  вязов.  Деревья,  разрезая  листвой  солнечный  свет,  накрывали  пешеходов  сетчатой  тенью.  Приятели  следовали  к  Гоголевскому  бульвару,  открываясь  друг  другу  в  доверительной  беседе.  Бог  весть,  о  чём  они  говорили.  Обо  всём.  Они  не  виделись  много  лет  и  давно  не  созванивались.  Повстречавшись  единожды  и  совершенно  случайно,  условились  увидеться  вновь.  Встретились.  Теперь  Кирилл  Смыслов  и  Иван  Андреев  —  давнишние  товарищи  и  образованные  молодые  люди  —  могли  наговориться  друг  с  другом  всласть.

Кирилл  Смыслов  в  детстве  был  зачислен  в  школу-интернат  с  углублённым  изучением  китайского  языка.  Там  же  с  ним  учился  и  его  одноклассник  —  Ваня  Андреев.  Всё  время  дети,  как  и  многие  их  сверстники,  жили  в  интернате.  Узнавали  загадочный  восточный  язык.  Как  и  то,  что  бо́льшая  часть  населения  Китая  говорит  на  мандаринском  диалекте  —  пу-тун-хуа,  являющимся  общепринятым,  литературным  и  официальным  языком  Китайской  Народной  Республики.  Кирилла  и  Ваню,  как  и  других  воспитанников  интерната,  с  малых  лет  учили  всем  премудростям  письменной  и  устной  речи:  тому,  что  в  пу-тун-хуа  меньше  гласных  и  согласных,  чем  слогов.  Что  в  языке  множество  омонимов  —  слов  одинаковых  по  звучанию,  но  разнящихся  по  значению  и  написанию,  и  каждый  слог  должен  произноситься  в  одном  тоне  из  четырёх  существующих.  Мальчиков  и  девочек  учили  писать  иероглифы  и  правильно  их  читать,  соблюдая  тональность. 

Процесс  преподавания  в  интернате  был  вверен  в  руки  китайских  учителей,  коих  было  в  интернате  немало.  С  ними  —  выпускниками  Пекинского  университета  —  разговор  вёлся  всегда  и  только  на  их  языке.  Например,  школьник  не  выйдет  во  время  урока  по  нужде,  если  не  отпросится  у  педагога  на  китайском  языке  "как  следует".  У  некоторых  учителей  кто-то  из  учеников,  нет-нет  да  и  сиживал  с  мокрыми  штанами  до  самой  перемены.  Это  случалось  и  с  Кириллом.  Бывало  что  и  с  Ваней. 

Администрация  заведения  спокойно  смотрела  на  всё  происходящее.  Рукоприкладство  в  школе  не  поощрялось,  но  оно  случалось.  Жаловаться  завучу  нужно  было  на  "правильном  китайском".  В  противном  случае,  никаких  мер  к  жестокому  учителю  не  принималось.  Несчастных  детей  только  на  выходные  дни  забирали  домой.  Так  происходило  с  москвичами.  Те  же  из  ребят,  —  кто  был  родом  из  удалённых  от  Москвы  городов,  —  находились  в  интернате  длительно.  Иногда  и  до  полугода.  Кирилл  и  Иван  —  были  теми  детьми,  кого  родители  забирали  домой  только  на  летние  каникулы.  Дружба,  начавшаяся  в  таких  непростых  условиях,  сохранялась  выпускниками  интерната  годами. 

Иван  был  отчислен  из  интерната  спустя  четыре  года  обучения.  Не  смог-таки  приспособиться  к  казарменным  условиям  быта.  Ночами  ходил  по  коридорам,  а  к  четвёртому  классу  стал  заниматься  рукоблудием.  Не  славился  хорошим  аппетитом.  Стал  возбудимым  и  начал  покусывать  китаянок  за  икры,  подползая  между  парт  во  время  уроков.  Или  рычал  из-под  парты.  Об  этом  узнал  директор  интерната  и  сообщил  родителям  Ивана  об  отчислении  “странного”  мальчика.  Те  забрали  ребёнка  домой,  поместив  в  привычную  среду.  В  домашних  условиях  Иван  успокоился.  Окреп.  Повзрослев,  в  конце  концов,  хорошистом  завершил  десятилетнее  образование  в  школе.  Как  говорили  его  родители:  «Мальчик  закончил  обучение  в  "нормальной"  общеобразовательной  школе,  слава  богу!»  В  родном  городе  он  и  жил.  Позже  сумел  поступить  и  окончить  Московский  автодорожный  институт.  Алкоголем  не  злоупотреблял.  Обзавёлся  семьёй.  Навсегда  перебрался  в  Москву,  где  и  работал  по  специальности.  Китайский  язык  он  больше  никогда  не  изучал,  сохранив  в  своей  памяти  не  больше  пары  десятков  слов  и  коротких  фраз.

Кирилл  Смыслов,  вытерпев  многое,  окончил-таки  школу-интернат  с  золотой  медалью.  Поступил  вне  конкурса  на  переводческий  факультет  одного  из  языковых  университетов.  На  уроках  мог  потешаться  над  преподавателями.  Профессорам  во  время  лекций  он  дерзил  на  отличном  китайском  языке,  ругаясь  с  лекторами  на  кантонском  диалекте,  которого  те  не  понимали.  Имел  отличную  успеваемость.  Его  не  отчисляли  ещё  и  потому,  что  им  гордились.  Кирилл  освоил  японский  язык  и  ещё  пару  европейских.  Окончил  обучение  с  красным  дипломом  и  поступил  в  аспирантуру.  Позже  получил  второе  высшее  образование,  став  филологом.  Много  лет  работал  в  Китае.  Вернулся  в  СССР,  где  и  обзавёлся  семьёй.  Работал  переводчиком  и  корректором  в  Агентстве  печати  «Новости».

Теперь  старые  приятели  прогуливались  вдоль  тенистого  бульвара.  Навстречу  им  двигалась  шумная  группа  китайских  туристов,  свернувшая  на  бульвар  с  какой-то  улицы.  Почти  все  иностранцы  были  увешаны  фото  и  кинокамерами.  У  впереди  идущего  узкоглазого  человека  в  руке  был  китайский  флажок.  Китаец  тряс  им  над  своей  головой  и  указывал  отстающим  направление  их  пути.  Он  возглавлял  колону  людей,  дисциплинированно  разбившихся  на  пары.  Людскую  вереницу  замыкал  человек,  что-то  кричащий  по-китайски.  С  помощью  рупора  он  доносил  нечто  вразумляющее  отколовшимся  соотечественникам,  подгоняя  тех.  И  отстающие,  как  послушные  овцы,  догоняли  своё  шумное  стадо.

Кирилл  и  Иван  поравнялись  с  туристами. 

— Заблудились, —  с  улыбкой  сказал  Кирилл  приятелю.  — Потеряли  экскурсовода  и  не  знают,  куда  идти  дальше.  Не  знают  где  их  автобус, — Кирилл  слёту  схватывает  суть  разговоров,  слыша  китайскую  речь.

Иван  же  слышит  отрывочные  слоги  «ня», «хао», «ши», «мяо».  И  ему  вспомнились  некоторые  фразы  на  китайском  языке,  он  их  тут  же  и  выпалил:
— Ни  хао! —  крикнул  Иван,  замахав  рукой  китайцам.  — Ни  хао! —  повторил  он,  восторженно  улыбаясь  путешественникам.  Он  здоровался  с  ними.
Первые  из  тех,  кто  его  услышали,  открыли  рты.  Некоторые  остановились.
— Ни  хао!  Ни  цюй  наэ? —  продолжал  здороваться  Андреев,  интересуясь,  куда  держат  путь  иностранцы.   Ни  цюй  наэ? —  повторил  он.

Подоспела  отстающая  группа  товарищей  из  Поднебесной.  Китайцы  столпились  возле  парочки  старинных  друзей,  обступив  тех  со  всех  сторон.  Лица  китайцев  были  сосредоточенными.  Казалось,  будто  их  что-то  смущает.  Или  пугает.  Руки  китайских  приезжих  вдруг  стали  метать  молнии,  и  они  беззвучно  рассекали  тёплый  воздух  бульвара.  Так  Андрееву  виделись  фотовспышки.  В  руках  иностранных  зевак  зажужжали  диковинные  крупные  букашки.  Так  Иваном  воспринимались  видеокамеры,  которыми  теперь  туристы  запечатлевали  его:  странного  круглоглазого  белого  человека.  Иван  был  возбуждён  и  восхищён  одновременно.  Сколько  лет  он  не  говорил  по-китайски!  А  тут  тебе:  «ни  хао»,  да  «ни  цюй  наэ».

Его  восторженные  возгласы  прервала  плавная  и  музыкальная  речь  приятеля.  Тот  заговорил  с  китайцами  бегло.  Слыша  его,  иностранцы  стали  меняться  в  лицах.  Вскоре  так  и  вовсе,  слушая  Смыслова,  послушно  кивали  головами.  Туристы  оживились  и  перестали  фотографировать  Андреева.  Иностранцы  чаще  лепетали  на  своём  мяукающем  языке.  То,  о  чём  они говорили  было  понятным  лишь  им  и  Смыслову.  А  тот,  широко  жестикулируя,  объяснял  что-то  таинственное  жёлтым  человечкам.

Чужая  речь  перестала  струиться  из  уст  Смыслова.  Все  вместе  принялись  фотографироваться:  и  китайцы,  и  Кирилл  с  Иваном.  Теперь  чаще  звучали  междометия.  Люди  позировали  и  менялись  местами.  Много  улыбались.  Кто-то  из  восточных  людей  обнимал  Смыслова  и  так  фотографировался  с  ним,  забрасывая  руку  ему  на  шею,  с  трудом  дотягиваясь  до  его  широких  плеч.  Приподнимаясь  на  носки,  китайские  девушки  прижимались  к  русскому  великану  с  одной  целью:  запечатлеть  себя  с  ним.  А  Смыслов,  улыбаясь,  крепко  их  прижимал  к  себе. 
Вскоре  фотосессия  завершилась,  и  толпа  вежливых  иностранцев  отправилась  восвояси,  растворившись  в  перспективе  бульвара.  Силуэты  низкорослых  фигур  будто  вобрала  в  себя  лиственная  сень  клёнов  и  вязов.   

— Ты  о  чём  с  ними  любезничал?  —  поинтересовался  у  приятеля  Андреев,  глядя  уходящим  китайцам  вслед.
— Во-первых,  я  объяснил  им,  что  ты  их  поприветствовал.  Во-вторых,  я  разъяснил  им,  где  они  находятся  и  где  ближайшая  станция  метро.  И,  в-третьих,  куда  и  как  им  следует  добраться,  чтобы  вновь  встретиться  со  своим  экскурсоводом  и  воссоединиться  со  всей  их  тургруппой. 
— А  без  твоих  разъяснений  они  не  понимали  того,  что  я  здоровался  с  ними? —  озорно  хмыкнул  Иван.
— Нет,  брат.  Слышали  они  совсем  другое  —  в  этом  твоём  «Добрый  день!  Куда  идёте?»
— И  что  же?
— «Страусы!  Где свинина?»
— Правда,  что  ли? 
— Абсолютная! —  подтвердил  искренность  своих  слов  Смыслов.