Полет грешника

Перед чистым Листом.

Я долго не мог понять, по какой причине люди начинают вести дневники. Не знаю я это и сейчас. Я не могу с точностью ответить по чему я решил придать бумаге свои мысли, свои переживания, свои ощущения от происходящего со мной.
Наверное, мне захотелось высказаться, но так, чтобы это никто не услышал, во всяком случае пока не наступит время.
Может по тому, что не хочу пропустить того момента, когда моя жизнь сделает счастливый разворот… или наоборот повернет в беспросветный тупик. Этот момент невозможно распознать, или рассмотреть в ту секунду, когда он произошел. Он не заметен, точно, как и не отвратим. Не заметен, из-за своей малозначительности он кажется пустяшным, по сравнению с происходящим вокруг тебя громоздкими и глобальными событиями касающихся всех живущих на планете людей, стран, континентов… Момент, который я не хочу упустить из виду, будет касаться лишь меня одного во всей вселенной. Он даст толчок для всех последующих событий, каковы они по своей сути не были, к каким бы последствиям они меня будут вести. Я его пропущу, оставлю без внимания, но благодаря моим записям…, которые я так пафосно начинаю с настоящего дня записывать, я его отыщу. Отыщу, когда прейдёт для этого время. Вряд ли, я смогу, тогда, что-то изменить, или повлиять… Я буду знать, когда было положено начало, моему взлету, или падению. В любом случае это будет полет.

До этого момента.

Город Франкфурт на Майне внес меня в список своих жителей меня, 26 апреля 1896 года по праву рождения.  Меня, Эрнста а, сына владельца небольшой фабрики по производству сантехнического оборудования.
Наверное, я, как и все дети родившиеся до моего появления, вместе со мной, и которым суждено прейти в этот мир после меня, мало отличаются до определенного с выше времени, друг от друга. Они просто живут, живут и растут, набирая силы перед предстоящими событиями в грядущем. При этом не сильно задумываются… они просто счастливы.
Я был такой же, как и все дети… Ну может больше непоседлив, чуть более озорной, но совершенно не злым. Мои шалости не выходили за грани недозволенного и более, чем родительского нагоняя не заслуживали.
Первый момент в моей судьбе произошел в семь лет.
 Я пошел в школу. Мне было там скучно, даже нудно, меня угнетало пребывание на уроках. Школьная доска, мел, указка в руках учителя и прочие атрибуты школьного быта воспринимало мое сознание как инструменты изысканных пыток по отношению к такому замечательному мальчишке, коим я себя считал. Окончательно меня ввергало в уныние, что школа — это неизбежность, от которой возможности избавится не существует.
Я обречен пройти и испить горести пребывания в школе до самого дна, до последней капли.
Единственное, что скрашивало мое пребывания в этом заведении это уроки рисования. Там я мог показать себя с лучшей стороны и на этих уроках меня хвалили и даже ставили в пример. На других уроках последние страницы моих тетрадей по всем предметам были изрисованы всевозможными сюжетами. Техника исполнения совершенствовалась с каждым классом.
Когда мне было тринадцать, в моем городе проходила Международная авиационная выставка.
Отец привел меня на нее взяв с меня обещания, что я с большим усердием буду относится к учебе в школе, хотя бы неделю.
Аэропланы, вспышки фотографов, суета механиков возле чудесных крылатых машин сложных конструкций, толпа зрителей с неподдельным интересом наблюдавших за происходящем на поле с которого доносился треск двигателей… Все это сливалось с летом, стрекотанием кузнечиков, безоблачной бирюзой неба, такого высокого, но уже доступного. Для того, чтобы протянуть руку и коснутся его.
Треск звука приближался, нарастал, я не мог разглядеть за спинами стоящих впереди зрителей, мог только слышать таинство звука, который доносился сверху. И вот я увидел, как аэроплан пролетел надо мной, высоко в небе, над стоящими в низу смертными и грешными.
Я мог рассмотреть пилота в шлеме, очках, в перчатках, одетого в кожаную куртку темно-коричневого цвета. Он был не досягаем, равный Богу пролетающего над сотворенным миром и с неба смотрел на нас всех. Именно так я воспринял в тот день впервые увиденный мною полет.
В внутри меня начались необратимые перемены, что-то с родни химии, мое существо поменялось в одночасье. Я твердо уверовал, что летать это необходимая составляющего моего бытия в этом мире. Я буду пилотом, который управляет крылатой машиной и летит над землей оставив на ней все невзгоды, которые не настигнут уже никогда.
Осенью, того же 1909 года во Франкфурте на Майне была открыта фабрика по производству аэропланов.
Все свое свободное время, а когда время было не свободным, я его старался делать свободным, посвящено наблюдению за испытательными полетами на летном поле принадлежавшему фабрике.
Заверяя своего отца в том, что, если он разрешит мне посещать планерный клуб, который был открыт при этой фабрике, я возьмусь самым серьезным образом за учебу и мои успехи по освоению школьной программы превзойдут его самые смелые ожидания… Разрешение было мной получено.
Я предъявил справку от отца разрешающую посещать занятия планеристов и был зачислен. Радость моя была безгранична. Я буду летать, я сделал свой первый шаг к мечте стать тем, кем я задумал быть.
В мае следующего года я получил лицензию Императорского общества планеристов Германии на самостоятельные полеты.

Правда немного мою радость смутило то обстоятельство, что по итогу обучения в школе я остался на второй год.
С горем пополам я в следующем году переполз в последующий класс. Летом во время каникул я записался на курсы пилотов.
Через два месяца теоретических занятий я поднялся на аэроплане управляемым инструктором в качестве обучаемого.
Небо стало ближе еще на пол шага.
Я коснулся рукой недосягаемого с земли неба, бездны, высоко коснулся белого облака. Я это сделал.

Самостоятельный полет я совершил в октябре пролетев над осенью, над красками которыми она украсила, не такую уж и грешную землю. Холодный встречный ветер обжигал мне лицо, но на мой восторг это ни как, не повлияло.
В мае я получил лицензию на право управлять аэропланом без ограничений… и опять остался на второй год в школе.
Был очень серьезный разговор с отцом, при котором он не скрывал своего раздражения.
- Эрнст! Если я скажу, что ты непроходимый тупица, это не будет соответствовать истине. Ты далеко не глуп. Ты мой друг, паталогический бездельник и к тому же редкий прохвост.
Скажи, мой мальчик, кем ты будешь в этой жизни, когда станешь еще более взрослым?
- Я буду пилотом.
- Но, ты им не сможешь стать, не окончив школу.
С обреченными нотами в голосе произнес отец.
- Я уже им стал.
- Благодаря заплаченными мною двум тысячам марок и новой ванны которая установлена в доме директора этой фабрики твоих дурацких аэропланов.
Я не нашел, что ответить.
- Черт с тобой, мой мальчик. Я человек дела и хочу с тобой заключить договор. Он состоит в следующем: Я Адольф Баумер обязуюсь в том, что по первому же предъявлению аттестата о окончании общеобразовательной школы моим сыном Эрнстом Баумер, передаю в его владение мотоцикл, модель которого будет указана предъявителем аттестата. Выше указанный договор не имеет ограничения по времени.
После он встал и вышел из комнаты, а я не знал радоваться мне или …
В 1911 году я стал владельцем мотоцикла «Rudge Multi», впервые проехав мимо школы, с которой я позавчера распрощался на век.

Проходящие мимо.

Чуть больше недели после окончания школы я был занят не черта не деланьем. Ну, кроме того, что я целыми днями гонял на мотоцикле наслаждаясь скоростью и ветром в лицо.
 Моя голова была совершенно свободной от ненужных мыслей, вообще от всяких мыслей, только мотоцикл, дорога и ветер в лицо.
Это все кончилось вечером, когда я вернулся домой, оставив за собой полторы сотни километров.
- Мой мальчик!
Обратился ко мне отец после того как я вышел из ванной комнаты.
- Завтра ты выходишь на работу. Это не подлежит обсуждению. Ты будешь работать учеником слесаря в механических мастерских, на моей фабрике. Ужинай и ложись спать, завтра вставать предстоит рано.
У меня не было выбора, да и воспринял я слова отца, как вполне естественно и правильно.
Мое новое положение давало преимущество.
Прежде всего я получил возможность распоряжаться по своему усмотрению заработанными деньгами. Нет, конечно половину я одтавала в бюджет семи. Я счел это  совершенно справедливим.
Та сумма денег которая оставалась в моем распоряжении вполне меня устраивала, она казалась для меня неимоверно большой.
Работать мне понравилась, изучение слесарного дела вызывала у меня неподдельный интерес.
Меня закрепили за пожилым мастером Йозефом Возинским, он был поляком. Его предки с незапамятных времен проживали в Германии, но несмотря на это он говорил с некоторым акцентом.
Нет, ничего такого … меня просто это забавляло, не более того.
Тут же должен признать, что слесарем он был высшего разряда и я понял это с первых минут нашего знакомства.
К нему я обращался ни как по-другому как мастер Йозеф. Я подчеркивал мое уважение перед его возрастом, опытом и умением.
Ему, наверное, это льстило, ведь он знал, что я сын владельца фабрики.
Недостатком я считал, что у меня стало гораздо меньше времени для посещения аэроклуба. Зато я уже самостоятельно перечислял взносы за право состоять в нем.
По выходным дням я подымался в небо на аэроплане прикатив на летное поле на своем собственном мотоцикле. Это были замечательные дни моей совершенно беззаботной юности.
Если бы не одно «НО».
Я его даже не сразу заметил, не замечал его, это «НО». Стоило мне на секунду остановится в бурном движении моей юности, как это «НО» тут же настигло меня и в одночасье заполнило все вытисняя все то, что я так ценил до этой секундной остановки.
Это «НО» звали, Элеонора Цанк. Она жила, через квартал от моего дома. Отец ее был главным инженером на крупном заводе, и снимал целый этаж с прислугой. По утрам, когда я не спешил в школу, я смотрел как в приехавший за инженером Цанк авто, она садится и ее увозят. Наверняка то же в школу, но другую, необыкновенную, которая отличается от той куда хожу я, там, в той школе, в которую ее увозит автомобиль, все совершенно по- другому. Там все волшебно. Ведь такую девочку как она не могут отправить не в волшебную школу.
Вот бы мне с ней познакомится, и поговорить, просто рассказать о аэроплане, о полете на планере. Она сразу бы заинтересовалась, и я тогда ей пообещал, что, когда она вырастит, я обязательно возьму ее с собой в полет.
Но ее всегда увозил автомобиль, я мечтательно смотрел ему вслед… и забывал все, что я себе на придумывал за то время, когда я за ней наблюдал. Потом мысли о ней улетучивались, оставалось только теплота внутри меня на уровне груди, но и она теплота пропадала, и я занимался своими, более важными делами. Например, прогуляв уроки совершить полет на планере.
 Я ее увидел, опять недавно. Опять ее увозил авто, а я смотрел ему вслед.
Она подросла и стала весьма очень… и стала красивой, стройной девушкой. И при этом такой не приступной для меня. Я не находил ни повода, ни храбрости приблизится к ней, это просто было невозможно в моем положении.
Мой мотоцикл ломался, на против ее дома, я его чинил, (Умнее я ничего не смог придумать), пока ее в очередной раз увозил в волшебную даль по улице автомобиль.
Проводив ее взглядом, я отчетливо понимал, что она всегда будет проходить мимо меня даже не скользнув в мою сторону взглядом своих голубых глаз из-под, как крылья у бабочки, ресниц.
Чувство теплоты, которое раньше беспокоило меня, но при этом быстро уходило, оставив меня в покое до следующего раза, уже уходило медленно и вместе с теплотой в душе в равной, а то и в большей доле, обидным чувством неразделенности. Пока я с этим справлялся, но с каждым разом это было делать все труднее и труднее.
В средине лета наступившего года, наши взгляды встретились на очень короткое, но тем имение удивительное, важное по своему значению время.
Это произошло совершенно неподготовленно, и абсолютно неожиданно, застав меня совершенно врасплох.
Я остановил свой мотоцикл в том же самом месте где он всегда «ломался», не преследуя никакой потаенной цели. Было воскресенье, а по воскресеньям в это время за фамилией инженера Цанк не приезжало авто.
Я поставил свой мотоцикл на подножку и пошел в лавку купить папирос, которые кончились еще вчера вечером.
А вот когда я, сделав необходимую покупку и вышел на улицу. Я увидел, что Элеонора стоит на противоположной стороне улицы, впрочем, там, где и всегда, когда за ними заезжает автомобиль и увозит ее от меня в сказочную неизвестность которая для меня недосягаема.
Как я уже сообщил наши взгляды встретились, это продолжалось буквально несколько мгновений, и она улыбнулась мне.
А я продолжал завороженно смотреть на нее боясь дышать, чтобы не вспугнуть этот замечательный миг.
Идиллию нарушило появление фрау Цанг. Она заметила, кому посвящена улыбка и кого удостаивает своим взглядом Элеонора. Она негромко почти шёпотом сделала ей замечание и великолепный миг улетучился.
Конечно, я не мог слышать, что именно говорила фрау Цанг, но смысл был ясен. Наверняка было произнесено, что Элеонора не может смотреть в сторону такого субъекта как я, и уже совершенно недопустимо улыбаться ему. Для нее это недопустимо и не соответствует дозволенному в рамках приличия.
Я был просто убежден, что такое или подобное такому было произнесено фрау Цанг.
Подъехал автомобиль, они сели в него и в очередной раз Элеонору умчал в сказочную страну, куда вход для меня был запрещен.
Я же, включив скорость мчал в аэроклуб, где, оставив все свои невзгоды на земле, воспарю над всем этим управляя аэропланом.
Я тогда не знал, да и не мог знать, что, не смотря на некоторые неудачи, это прекрасное время, изменится, и уйдет навсегда. Изменит все вокруг, поменяет порядок вещей, которые казалось, ни что не в состоянии поколебать. И многие события пройдут мимо меня, предлагая вместо этого, совершенное другое развитие ситуации.

Смирно! Кругом! Шагом марш!!!

Война вошла в мою жизнь совершенно неожиданно, как гром с ясного неба.
Просто всех оповестили, что теперь идет война.
Я не задумывался о причинах начала войны, я твердо знал только одно, теперь каждый немец должен быть в армии.
Мне надо торопится, так как в разговорах, что я слышал буквально везде, что это война очень быстро закончится нашей победой буквально к рождеству. Солдаты вернутся домой, и мы все заживем обычной жизнью, или даже лучше, чем мы жили прежде.
Вечером я объявил отцу и матери о том, что завтра с самого утра я иду на призывной пункт. Все доводы матери про, то, чтобы я этого не делал, а подождал, когда меня вызовут, были мною отвергнуты.
Наступившим утром я уже стоял в длинной очереди желающих пополнить собой армейский строй.
Очередь продвигалась довольно быстро. Унтер-офицер записывал фамилию и вручал бланк для прохождения медицинского осмотра.
Медицинский осмотр проходил уже не так быстро. От врача к врачу, … все это можно было назвать одним словом столпотворение, именно так мне тогда показалось.  Подошла моя очередь для осмотра хирургом. Я понял, это по табличке на его столе.
Он говорил, чтобы я согнулся, выпрямился, прошел в противоположный угол комнаты, вернулся. Я выполнил все его просьбы, и…
- Баумер, вы не подлежите призыву на военную службу! Вы не годитесь в строевую часть.
- Почему же, господин доктор?!
Совершенно не ожидающий такого поворота, спросил я.
-У вас полая ступня. Вы не можете долго ходить, и не способны без болезненных последствий переносить нагрузки на ноги. Вы не годитесь для отправки в маршевые полки. Вы будете подлежать призыву только в случае острой нужды и то только в тыловые подразделения. Германская Империя одержит победу над ее врагами и без вашего участия в боевых действиях.
- У меня разве плоскостопие?
-Нет. Наоборот. Свод ступни, превышает норму. В этом состоит ваша проблема.
Это ошарашило меня, так как об этой проблеме я узнал только, что. Чтобы это мне приносило хлопоты, болевые ощущения… этого никогда не было.
Я, когда пришел в себя, попытался доказывать, что это неправильно и не справедливо, но долго меня не были настроены слушать.
- Смирно!
Услышал команду в свой адрес.
- Кругом! Шагом марш! Домой. Если вы понадобитесь империи, вас вызовут. Домой! Все!
Я возвращался домой, испытывая в душе, даже не горесть поражения, а крах. Все, к чему я был внутренне готов, все перспективы стать, ну если не героем, хотя бы участником, который принадлежал к свершениям грандиозного события для страны, стали недоступны для меня.
Мне это было нужно для самой простой и в тоже время очень важной для меня причине. Элеонора. Я признаю, мне безумно она нравилась. Я влюбился в нее, без всяких оговорок. Мне хотелось быть рядом с ней всю свою жизнь. Но не став частью, чего-то грандиозного по общепринятому пониманию, этому быть не суждено. Рядом с ней мог быть только общепризнанный герой, личность признанная всеми.
В данный момент путь восхождения на вершину был недоступен.
Я не мог исправить ситуации, в которую я попал. Но отказаться от своих планов я так же был не в силах.
Я вернулся домой где отец и мать дожидались меня и по их виду сильно переживали за мою судьбу. Услышав, сквозь мои всхлипы, о том, что меня не призывают на войну по состоянию здоровья. Мама произнесла: «Благодарю тебя пресвятая дева Мария, ты услышала мои молитвы…». Отец сказал:
- Ни чего страшного, не стоит расстраиваться. Кому-то необходимо ковать победу здесь, в тылу. Моя фирма получила заказ на производство армейского инвентаря...
Я, не выдержав потрясения, и переживаний разрыдался и убежав в свою комнату, накрыл голову подушкой и продолжал рыдать.

Тщетные старания

Про то, что империя вступила в войну не говорило ровным счетом ни чего. На улице не было ни каких изменений. Так же ходили люди, работали магазины и лавки. В ресторациях было полно посетителей, а в парке по выходным играл как обычно муниципальный оркестр. Изменились только заголовки в газетах, и на улице стало чуть больше людей в военной форме.
И вот еще, что. Стало больше развиваться имперских флагов. Их устанавливали везде где это было уместно, и где это было неуместно, то же устанавливали черно-бело-красные полотнища с тевтонским крестом в центре.
Все говорили о скорой победе.
В те дни мне было скверно, так скверно на душе, что преодолеть это чувство стоило мне больших усилий.
Аэроклуб был закрыт, так как аэропланы были призваны военным ведомством для нужд армии.
Я работал, на отцовской фабрике без всякого энтузиазма, всегда прибывая в дурном настроении. Выполнял порученную работу, скорее от безысходности, чем со старанием. И всегда прибывал не в настроении.
Когда, я не мог себя пересилить, я в очередной раз шел на призывной пункт, и каждый раз этот мой порыв заканчивался командой по отношению ко мне: «Кругом! Домой, шагом марш!»
Я уже не решался радовать себя тем, что мог себе позволить хотя бы ненадолго, но увидеть Элеонору, как тогда встретится с ней взглядом… Я запретил себе это.
Я ее все же встретил, совершенно случайно, не планируя этого. Это случилось в декабре ближе к рождеству. Война к тому времени и не думала заканчиваться, вросши в окопы война стала по характеру затяжной.  Позиционной, как писали газеты.
Я увидел, как Элеонора и фрау Цанг, трогательно прощались с инженером Цанг.
Он был одет в военную форму, в руках его был чемодан, рядом фыркало авто.
Когда прощание закончилось он сел в автомобиль, который тут же увез теперь ни в какую-то сказочную даль, а на войну.
Элеонора и фрау Цанг махали ему в след платочками, а я, спрятавшись за тумбой объявлений и молил о том, чтобы они меня не заметили.
Когда они скрылись за дверями своего подъезда, я поплелся, именно поплелся от этого места.
Теперь окончательно мне стало ясно, что ни при каких условиях мы не сможем быть вместе.
Ее отец, которого она любит, на фронте, а я для нее тот, кто уклонился и не попал туда. Ни одно мое объяснение, что это произошло не по моей вине, не будет иметь у нее успеха.
Да и сама возможность того, что это объяснение состоится было невозможным.
Наступил 1915 год, который я встретил в полном унынии, хотя и по традиции я загадал для себя одно единственное желания, не веря в то, что оно сбудется.
Дело случая.

Я всегда поражался, естественно, когда стал замечать, что судьба отдельно взятого человека состоит из разного рода мелких, пустяшных, на первый взгляд, событий, которых увязать между собой по логике и в голову не приходит. На столько эти события не связываются в единое.
Но это только на первый взгляд, а потом, проходит время и эти мелкие события невероятным образом увязываются, переплетаются между собой. Становятся звеньями необходимые для условий, и они перерастают во, что-то глобальное меняющие все в твоей судьбе, и то, что еще казалось невозможно становится на столько реальным. …Мотоцикл, Элеонора, война, мои неправильные ноги, злой полковник…
Я думаю мои рассуждения требуют более подробного объяснения.
В начале марта, я в очередной раз решил появится на призывном пункте и уже в который раз потребовать, чтобы меня призвали на военную службу в обход требования медицинского заключения.
Я был уверен, что моя настойчивость возьмёт верх над непреклонностью.
После окончания работы в мастерских, вернее сказать, я пораньше шел с работы, договорившись с мастером Йозефом. Он отпустил меня, ведь я все же был сыном владельца этой фабрики.
Я, чтобы сократить время поехал на мотоцикле.
С грохотом подкатив к ограде призывного пункта я заглушил двигатель и вошел через калитку. Где стал невольным свидетелем следующей сцены.
Полковник с усами как у прусского гренадера «распекал» офицеров призывного пункта. Делал он это не повышая тона, а совершенно наоборот, он говорил тихо и от этого тем, кого он «распекал» было еще страшнее.
Я, понял ситуацию, которую я видел, именно так.
Не захотев попадать под «горячую руку», я развернулся и имея в планах удалится подошел к мотоциклу, завел мотор, заполнив пространство вокруг себя трещащим грохотом.
Боковым зрением я увидел, что полковник прервал свою воспитательную речь, и вместе с попавшими под его воспитание офицерами призывного пункта, смотрят в мою сторону.
Единственное, что я мог сделать, так это, как можно быстрее покинуть это место и желательно, чтобы о моем появлении стерлись и воспоминания. Причем тоже как можно быстрее.
Всю дорогу я ругал себя, что я выбрал очень не подходящий момент, что все так не хорошо получилось.
Пришел я домой в расстроенных чувствах. Даже в тот вечер я подумал, может и вправду отказаться от планов стать героем на войне, забыть Элеонору найдя девушку по проще, всю жизнь посветить работе на отцовской фабрике, стать мастером…
В дверь позвонили, и мама пошла открывать.  Понимая, что звонок в двери никак не коснется меня, я направился к себе в комнату.
- О мой Бог!
Донеслось от входной двери.
Поняв, что случилось важное, и судя по продолжающимся причитаниям, не совсем приятное событие.
- Адольф! Адольф!
Звала отца мама.
- Что случилось?!
Поинтересовался спускающийся из своего домашнего кабинета отец.
- Адольф, нашего Эрнста забирают на военную службу.  Почтальон принес повестку с призывного участка.
Я не поверил в услышанное и взяв в руки повестку несколько раз перечитал ее.
Меня призывали на военную службу вместе с моим мотоциклом.
На следующий день мне предписывалось прибыть к восьми ноль, ноль на призывной участок вместе с ним.
Начало службы.

Вот я и стал солдатом. Солдатом мотоциклетного подразделения, созданного при комендатуре.  И именно я стал причиной создания.
Как потом выяснилось, дело было в следующем. Полковник с гренадерскими усами- начальник гарнизона, направил какое-то указание, которое, толи не дошло вовремя, толи вообще затерялись в суматохе, не столь важно, важно, что оно не было выполнено.
Полковник прибыл на призывной пункт и устроил всем разнос, которому я стал невольным свидетелем.
Треск с грохотом, когда я завел свой мотоцикл, заставил обратить на себя внимание.  Полковнику пришла идея привлечь владельцев мотоциклов в качестве посыльных, которые на своем мототранспорте будут доставлять депеши.
Меня призвали в армию вместе с принадлежащей мне техникой, и не только меня. Ну, а офицеров, которые не получили, или не выполнили команду, отправили на фронт. На их место назначили новых.
Вот так и сбылось мое желание, загаданное на Новый год.
Меня одели в солдатскую форму, я в свою очередь присягнул на верность Кайзеру и Германской империи в относительно торжественной обстановке и начал служить в мотоподразделении.
Своего командира лейтенанта … не помню его фамилии, я видел за всю службу один раз. Это был полный молодой человек, совершенно неуклюжий во всем, с тихим стесняющимся голосом и манерой говорить. Ходили слухи, что он родственник какого-то влиятельного начальника из Генерального штаба и попросту его тут поставили, чтобы он не попал на фронт. Я не могу с уверенностью сказать, что так именно и было… а если честно, то мне на это наплевать.
В подразделении я оказался самым молодым, все остальные были заметно старше меня, и даже те, кто был значительно старше меня.
Ко мне обращались, не иначе, как «Мальчишка». Я на это не обижался, тем более, что я таковым и был.
Целыми днями я возился со своим мотоциклом, а вечером если я не был на дежурстве, отправлялся спать домой.
Когда же я был на дежурстве, я бесцельно шатался по дворику комендатуры, когда же меня это утомляло, я отправлялся спать в комнату, где стояла кровать. Как правило я спал всю ночь на дежурстве, а утром после смены отправлялся домой отдыхать после службы.  Мое место на кровати занимал другой солдат мотоподразделения.
Так служба и шла. За все это время, я раза три, ну может от силы четыре возил какие-то пакеты из комендатуры куда-то там.
Элеоноре я так и не показывался на глаза по той причине, что времени у меня стало гораздо меньше, да и особо мое положение не изменилось. Хоть на мне уже была одета военная форма, но для нее я по-прежнему был тот, кто отлынивает от участия в войне на полях сражений. А ведь ее отец там, а вот я тут. Ну и я прослыл бы лжецом, сказав, что я не делал попыток, но они не имели успеха, я караулил ее возле ее дома, но туда уже не приезжало авто и она соответственно не выходила к нему.
В марте 1916 года мотоциклетное подразделение было расформировано из-за ненадобности. Про дальнейшие места службы солдатам будет сообщено дополнительно. Мотоциклы вернут после окончания войны, и они вовремя ведения военных действий будут находится на складе комендатуры.
- Рядовой Баумер. Вас вызывает к себе начальник призывного пункта. Остальные! Разойдись!
Сказал офицер, который объявил о роспуске подразделения.
В кабинете сидел майор, который занимался своими делами и мельком взглянув на меня, продолжая изучать бумаги, лежащие перед ним на столе, проговорил, так, между прочим.
- Баумер, у вас в деле есть лицензия, дающая вам право управлять аэропланом. Это, что шутка?
- Ни как нет, гер майор! Осмелюсь доложить, я посещал занятия в аэроклубе, и до начала войны я был участником этого клуба. Также, гер майор, я имею лицензию на управление планером…
- Баумер, достаточно первой вашей лицензии. Планер и воздушные шары меня не интересуют. У меня есть приказ на подбор кандидатов для учебной эскадрильи. Я принял решение направить вас. Один черт ваш самокатный взвод расформировали. Может там вы найдете себе применение. На сборы вам я отвожу сорок восемь часов. Документы можете получить в канцелярии.
- Так точно гер майор!
С восторгом произнес я.
- Я вас больше не задерживаю, рядовой Баумер.

Дорога в учебную эскадрилью.

Меня провожали родители, как и все родители провожают своих сыновей на войну. В начале это было мне приятно, но уже через пятнадцать минут меня уже это стало раздражать.
Когда это стало абсолютно невозможно терпеть я придумал важное дело, и одев шинель вышел. Ну как я сообщил, за папиросами.
Я в общем-то за ними и пошел в ту самую лавку, что возле, да, да, да. Возле того самого дома.
Я в тайне надеялся, что произойдет та самая встреча. Все будет так, именно так, как я себе это все представляю у себя в голове.
Она выйдет. Она подойдет. Заговорит со мной и тогда я скажу ей, что только она…, что только ей, ну, что только для нее… Ну я даже не знаю, хотя…
Мысли путались, заплетались одна за другую, и перед глазами возникала какая-то по своей сути очень милая картинка, которая в свою очередь складывалась для меня очень приемлемо.
Я в своих мыслях стал совершенно сентиментальный. Говорил, говорил, как мне казалось… Я признавался, ей воображаемой, как будто бы она стоит передо мной, я клялся ей в том, что ни что не в состоянии забрать ее у меня.
Она не вышла, случайной встречи не произошло, ни чего я ей не сказал. Замерз и пошел домой.
Дома мне совершенно не сиделось. Так как документы у меня уже были на руках, я сообщил родителям, что я ходил в комендатуру и получил от начальника команду, убыть в учебную эскадрилью прямо сегодня.
До сих пор не могу дать отчет, почему я так поступил.
Через полтора часа я был на вокзале.
- Посадочных мест нет, в этом направлении. Посадку я могу вам предоставить завтра, и то, только в 13.40. Будет идти эшелон и тогда я выдам вам посадочный талон. Времени для точного прибытия в вашу часть, у тебя солдат, предостаточно.
Ответил мне помощник военного коменданта вокзала.
Я вышел на пирон вокзала, возвращаться обратно домой совершенно не входило в мои планы.
Что бы лишний раз не попадаться на глаза патрулям, которых на вокзале и рядом с ним было с излишком, как на мой взгляд, я удалился с пирона.
Я забрел в то место где стояли эшелоны, их было не так уж много. Эшелоны проходили не останавливались.
Там на путях стоял санитарный поезд.
Возле которого суетились несколько фигур в форме, санитары и медицинские сестры.
Я подошел и обратился к пожилому вице-фельдфебелю медицинской службы.
- Покажи свои документы солдат.
Прежде, чем ответить на мой вопрос к нему отреагировал вице- фельдфебель.
- Так, значит пилот, следуешь в учебную эскадрилью… Так, …
Вернув документы, и посмотрев на меня уже не так сурово, произнес:
- Да, мы следуем через нужную тебе станцию, там будем стоять десять минут. Отправление, через сорок две минуты.
Добавил он, взглянув на циферблат часов. 
- Подвезем тебя юноша, раз ты пилот. Я посажу тебя в четвертый вагон, там найдется для тебя место. Но до своей станции ты не выходишь и по другим вагонам ты не шатаешься.
-Так, точно, гер вице-фельдфебель.
Отрапортовал я в ответ.
Он проводил меня в четвертый вагон и после этого отправился по своим делам.
Внутри вагона было чисто и пусто. Это был самый обыкновенный плацкартный вагон, разве, что с более скромным интерьером, в котором преобладающим цветом был светлый беж. 
Я промерз и то обстоятельство, что в вагон был протоплен вызвало во мне чувство сонливости.
Я и не собирался бороться с этим и задремал.
…………………………………………………………………………..
Проснулся, когда поезд уже проезжал мимо полей, каких-то многочисленных деревьев.
Тело немного затекло, и я решил пройтись по вагону. Я был уверен, что нахожусь один.
Проходя мимо купе для проводника, я даже дернулся от неожиданности.
Двери были открыты и там сидела женщина в одежде медицинской сестры с накинутым на плечи каракулевым полушубке.
Подол у нее был высоковато приподнят, нога закинута была на ногу, и она курила сигарету в длинном мундштуке.
Медленно не торопливо выпускала дым в верх.
Я уставился на ее сапожок из коричневой кожи, затянутое шнуровкой голенище обтягивало женскую икру.
Я был заворожён зрелищем и не в силах оторвать взгляд, проговорил:
- Фроляйн, я тут с разрешение мне позволил гер вице-фельдфебель, разрешил до станции…
- Я знаю.
Совершенно безразлично ответила она, очередной раз выпустив сизый дым.
Она посмотрела на меня оценивающим взглядом. Поняв куда я уставился незаметно усмехнулась.
- Тебя как зовут, юноша?
Опять же с безразличием, как бы подчеркивая, что ей это знать интересно по стольку, по сколько.
- Эрнст.
Запнувшись ответил я. Я еле преодолел комок в горле, не отрывая взгляда от ее сапожка.
- А меня Марта.
Я наконец поднял глаза.
- Очень приятно познакомится фроляйн Марта.
- К чертям фроляйн, называй меня просто Марта.
Сделав небольшую затяжку, облокотившись локотком на столик откинув кисть руки ладонью в верх зажав между двух пальцев мундштук с дымящейся сигаретой.
Я, не зная почему, это было выше моей воли, опять опустил свой взгляд на зашнурованное голенище ее сапожка.
Наверное, чтобы подразнить меня она пошевелила своей ступней и начала медленно покачивать ножкой.
- Садись рядом Эрнст, еще тебе долго ехать. Мы прибудем на твою станцию к четырем утра.
Она сказала и похлопала ладонью рядом с собой.
Я сел с Мартой. Близко, я так близко не разу не сидел с женщиной.
- У меня есть шнапс. Эрнст, надеюсь ты не откажешься составить мне компанию. Пить одной мне не хочется, да и это просто не прилично пить женщине в присутствии мужчины.
- Я не пил спиртного фроля…эээ, Марта. 
Она опять, бесшумно усмехнулась.
- У меня не так уж много шнапса, я его приберегла именно для такого случая, как сейчас.
Я не знал, что ответить и промолчал.
Я впервые выпил, горькие и жгучие ощущения прошли и стало приятно. Внутреннее напряжение потихоньку улетучивалось и наступало раскрепощенье.
- Эрнст, у меня к тебе не скромный вопрос, если ты позволишь?
- Да Марта спрашивайте.
- Эрнст ты не сносен, мы же перешли с тобой на «ты». Или, нет?
- Да, перешли.
Продолжая еще немного смущаться ответил я.
- У тебя есть невеста?
- Есть.
- А как ее зовут?
- Ее зовут, Элеонора.
- Она проводила тебя?
- Нет. Она меня не провожала.
- Как же так?
С неподдельным удивлением задала вопрос Марта.
- Дело в том, что она еще пока не знает, что она моя невеста. Я понимаю, что это звучит нелепо, но тем не менее, я так решил, что она будет моей …
-Значит у вас ничего не было.
Перебила она меня.
- А у тебя с женщиной это вообще было?
Я начал думать, какой из двух вариантов в этой ситуации будет являться более правильным ответом.
Но додумать мне Марта не дала возможности.
- Можешь не отвечать, ты девственник.
Я честно говоря растерялся, мне стало стыдно, даже не могу сказать по чему мне стало стыдно, но стало. И я даже покраснел, во всяком случае щеки у меня горели после умозаключения Марты.
- Не надо мой мальчик этого стеснятся, это вполне нормально для твоего возраста.
- Я… я не, ...и вовсе не стесняюсь.
Пролепетал я в ответ.
- Идет война, и неизвестно, чем это для всех нас кончится.
Будет обидно, если ты не узнаешь, как это быть с женщиной.
Эрнст, ты умеешь целоваться?
Не дав мне опомнится, она продолжила:
- Давай я тебя поцелую.
Она нежно взяла меня ладонью за мой стриженый затылок и прикоснулась губами к моим губам.
Сердце у меня выскочило из груди и билось где-то –там, я не знаю где.
Я попробовал в ответ шевелить губами, но Марта отпустив меня прошептала томно:
- Нет, не так я тебя сейчас научу.
У меня было такое впечатление, что душа моя плавно, мягко и приятно перетекает в Марту под воздействием ее неземных движений губами.
Когда мы прервались, я жадным глотком вдохнул воздух.
- Тебе понравилось?
- Да, это было неимоверно. Я никогда, я, … у меня…я первый раз, вот.
- А у тебя Эрнст талант целоваться. Мне тоже очень понравилось, честно. Ты очень милый мальчик.
После она откинулась на подушку, которая была в углу ее спальной полки, и закинула свои зашнурованные сапожки мне на колени.
- Эрнст, расшнуруй мне сапоги пожалуйста. Совершенно нет никакого желания нагибаться, в твоем присутствии. Тем более мне показалось, что ты об этом мечтаешь с самого начала. А мечтам суждено сбываться.
Все последующее произошло само по себе, как это бывает у всех в подобной ситуации. Это произошло теперь и у меня. У меня с Мартой, для которой я был случайным попутчиком, а она для меня так и останется моей первой в жизни женщиной.
………………………………………………………………………………….
Я еще долго смотрел на красный огонек уходящего в темноту санитарного поезда, приводя в порядок свои мысли и когда их привел поклялся сам себе, что про это великолепное происшествие в санитарном вагоне Элеонора ни узнает никогда и ни при каких обстоятельствах.
Учебная эскадрилья.

Я еще долго бы смотрел в след последнего вагона санитарного поезда, если бы меня не окликнул начальник патруля.
После того как проверкой документов я совершенно отвлекся от своих воспоминаний и душевных переживаний о дороге, я спросил, как добраться до моего конечного места назначения.
Учебная эскадрилья находилась на самой окраине города, найти ее не составило особого труда.
Это были старые казармы, настолько старые, что без всякого сомнения плац помнил величественную поступь Короля- солдата, Великого Фридриха и эхо строевого шага его гренадер еще блуждало отголоском от старых стен.
На скорую руку было оборудовано все для подготовки будущих пилотов.
Нехитрые тренажеры больше походили на аттракционы с ярмарки, чем на серьезные приспособления. Смысл некоторых мне был вообще не ясен.
Под деревянным навесом стоял полуразобранный аэроплан «Голубь» очень хорошо знакомый по аэроклубу. Я учился и первый раз поднялся в воздух именно на нем.
Меня занесли во все полагающиеся реестры в канцелярии эскадрильи, поставили на довольствие.
Вызванный дежурный отвел меня в расположение моего учебного звена и указал на свободную койку.
Если честно, то мне все нравилось, я испытывал прямо какую-то эйфорию от всего, что меня окружало, от моего положения, от того, что меня ожидает в дальнейшем.
В дальнейшем меня ожидало знакомство с командиром учебной эскадрильи по прозвищу «Железный Зеп».
«Железный Зеп»

Первое построение перед началом занятий.
«Железный Зеп», это, он. Даже не знаю, как описать. «Железный Зеп» воплощал в себе воплощение хрестоматийного вида Прусского офицера доведшего армейскую выучку и идею до полного кретинизма. Подтянутого, форма сидела на нем идеально, казалось, что у него нет кожи, а его нутро обтягивали китель, галифе и начищенные до безумия сапоги.
Громогласно неслась над плацом вся та белиберда, которую он нес с самозабвением.
- Мне поручено сделать из вас пилотов! И каждый из присутствующих тут кадет должен быть уверен, что моими стараниями я сделаю из него пилота.
От вас требуется прежде всего дисциплина, и я добьюсь от вас ее. Пусть у вас на этот счет не возникает не единого сомнения!
Занятиями по строевой подготовке я вас обеспечу. Именно строевая подготовка отличает солдата от штатского слизняка. Это первый шаг на пути Германского солдата.
У вас недолжно быть не довольства. Вы будете обеспечены всем необходимым.
Физическими нагрузками я вас обеспечу в полной мере. Контролем я вас также обеспечу в полной мере.
На территории учебной эскадрильи действуют все требованья и правила уставов армии Германской Империи.
Вы будете отдавать честь каждому столбу, начиная с меня.
По строю скользнул еле уловимы смешок, после этой фразы.
- Я не давал разрешения смеяться!!! Смирно!!!!
Проорал «Железный Зеп».
Еще минут сорок, а то и целый час он нес про дисциплину, суровость наказание и неотвратимость его в случаи нарушения устава.
После того как словарный запас его иссяк, он представил инструкторов и преподавателей учебной эскадрильи.
Честно говоря, я никого не запомнил. Да и смысла не было запоминать, если обращаться мне предстояло только по званию.

Учеба.

В школе было курсантов сорок, я имею ввиду тех, как и я с погонами рядовых. Мы были разбиты на два звена по двадцать человек.
Было еще и отдельное звено где было восемь унтер-офицеров.
И отдельно проходить программу полагалось трем лейтенантам.
Они стояли отдельно.
В учебном классе я сидел за одной партой, которая находилась в среднем ряду, третьей от начала или от конца, кадетом по фамилии Лившиц, а звали его Михаэль.
Это был первый человек, с которым я заговорил на человеческом, а не на уставном языке.
Мы познакомились на первом перерыве между занятиями.
Единственное, о чем он попросил, чтобы я называл его Моней.
Он объяснил, что именно так его называют дома и друзья. А так как я теперь тоже его друг он не видит смысла менять эту традицию.
 
Он говорил, что дома все очень были обеспокоены и всячески отговаривали его поступать в учебную эскадрилью, а он в свою очередь мечтал быть военным пилотом. Он так же по секрету рассказал, что если бы не война, то ни кем другим, как лавочником ему не было шанса стать. Его семья торгует тканями, пуговицами, и прочим что нужно для пошива одежды. Его семья довольно состоятельна, но при этом экономна в расходах на свои желания. А он не такой и благодарит Бога, что он дал ему шанс уйти от неминуемого грядущего которое было чуждо его естеству.
Моня выражался как-то по-особому. Говорил не торопясь проглатывая некоторые буквы, а те, которые не успевал проглатывать произносил через нос. Он был обезоруживающе забавный малый, и честно говоря я испытывал к нему симпатию.
Прошел примерно месяц теоретических занятий вперемешку с предполетной подготовкой на «ярморочных каруселях» (Я так называл приспособления, которые должны имитировать трудности в полете) строевой подготовкой и нудными нравоучениями, исходившими от «Железного Зепа» которые в конце, всегда переходили на истерический крик и обещаниями отправить нарушителя в «…штрафную роту в самое пекло…».
Мне если говорить правду стало нудно на занятиях. Ни чего нового я не узнал.
И вот однажды…
Мне было как всегда скучно на занятии по устройству аэроплана,
Инструктор, гауптман Енке, что-то рассказывал про систему управления, а я смотрел в окно где на ветке сидела какая-то птичка, непонятной окраски.
Я размышлял над тем, что она прилетела из соседней рощи и не может найти дорогу домой. Наверное, после этого ей нужно будет менять образ жизни на городской или на военный, так как возле пищеблока, даже в самые трудные времена она найдет, чем поживится.
-Кадет! Встать!
Прокричал внезапно подошедший гауптман Енке.
- Представьтесь кадет! Прошипел он.
-Кадет Баумер, гер гауптман.
- Вам не интересно, что я докладываю?
С издевательской ноткой произнёс Енке.
- Ни как нет. Я это все знаю.
От моего наглого, по своей сути, ответа Енке растерянно не знал, что говорить дальше.
Но вот он пришел в себя:
- В таком случае, кадет Баумер, ведите занятие вместо меня. Прошу на мое место.
Тут я немного замешкался, чувствуя неудобность ситуации, в которой я оказался.
-Это приказ кадет Баумер!
Я вышел и продолжил объяснять тему занятий, указывая на всякого рода мелочи, и к чему они могут привести если не уделять им должного внимания.
- Прекрасно кадет Баумер. От куда у вас столь глубокие познания в авиационной технике? Признаюсь, это для меня неожиданно.
- Я до начала войны посещал аэроклуб во Франкфурте на Майне. Я там проживал.
- И, что даже поднимались в воздух?
С интересом спросил Енке.
- Так точно гер гауптман.
- С инструктором?
- Ни как нет гер гауптман. Самостоятельно. Мой налет на «Taube» пятьдесят два часа. Мне выдана лицензия на управление планера, и так же аэроплана.
-  И где же ваши документы кадет?
- Я их сдал в канцелярию по прибытию в учебную эскадрилью.
- Я разберусь.
Произнес Енке по которому нельзя было понять доволен он или наоборот расстроен сложившимися обстоятельствам.

Мой взлет.


Я, признаюсь, что рассчитывал на ряд завидных для остальных кадетов послаблений по учебе. Или даже моего досрочного выпуска из учебной эскадрильи с присвоением звания унтер-офицера.
Но ничего не изменилось, разве, что на меня не обращали внимания, когда я рассматривал в окне какую ни будь ерунду. Но и это меня перестало в скором времени устраивать. Я начал рисовать шаржи на преподавателей, кадетов, инструкторов. Забавные происшествия, которые происходили в процессе жизни нашего звена в учебные эскадрильи. Они были по-своему содержанию едкие и иногда откровенно похабные. Однажды я показал свои творения своему дружку Лившицу, который с интересом рассматривал мои творения и откровенно смеялся, вспоминая происшедшее в реале.
- Эрнст сохрани эту тетрадь обязательно. Когда не будь она принесет тебе славу и деньги. Это будет свидетельством, которое никто не будет отражать в официальных исторических документах. А сейчас спрячь подальше и никому не показывай. Кадеты могут просто тебя побить, там много обидного, да и инструкторам это тоже не понравится, и они найдут методы тебе отомстить.
- Хорошо Моня, я сохраню эту тетрадку в тайне. После войны мы встретимся и у нас будет, что вспомнить, за кружкой доброго Баварского пива.
Кадет Лившиц был родом из Дортмунда.
 По окончанию теоретических занятий, упражнений по предполетной подготовки, сдачи зачетов на всякие виды допусков, начались учебно-тренировочные полеты.
 - Ну, кадет Баумер, покажите, чему вас научили в аэроклубе.
Обратился ко мне инструктор Енке, который был руководителем полётов в нашем звене.
- Слушаюсь гер гауптман.
В мое распоряжение был предоставлен двухместный «Taube».
Я сел в переднюю кабину, сзади меня во второй разместился инструктор Енке.
- Прошу вас кадет.
Похлопал меня он по плечу кожаной полётной куртки которую выдали каждому кадету перед началом обучения полетам.
Когда мой окрик «От винта!» утонул в грохоте заведенного двигателя на меня непонятно от куда напала нерешительность, страх того, что я сделаю что-то не так и буду выглядеть хвастливым лгуном.
Понадобилось усилие с моей стороны, чтобы преодолеть ненужное чувство.
Я опять почувствовал касания моего плеча инструктором.
Руками я показал жест, означающий необходимость убрать колодки от шасси удерживающие на месте аэроплан.
Началось движение, скорость нарастала и …
Я всегда любил этот момент.
Момент, когда тебе еще не понятно, что твой аппарат еще бежит по земле или уже оторвавшись от нее набирает высоту проложив начало полета.
Он быстро заканчивается этот момент, и ты понимаешь, что впереди высота, скорость, небо.
Сделав четыре круга над аэродромом закладывая плавные виражи и после команды Енке, я зашел на посадку.
- Неплохо, как для кадета. Как для военного авиатора вам еще нужно набрать навыков. По вам будут вести прицельный огонь с земли пытаясь во, чтобы то не стало повредить ваш аэроплан и принудить к посадке, а то и просто убить вас в небе.
Если хотите стать высококлассным пилотом, нужно маневрировать, не дав противнику точно прицелится. А так, неплохо.
Через неделю мне была вменена обязанность дополнительно заниматься с отстающими кадетами.
За это я получил возможность к самостоятельным полетам.

Падение.

И…. в меня вселились демоны. Демонов звали Всезнайство, Хвастовство, Безответственность.
В начале я попробовал «Горку». Набрав скорость, круто заложив набор высоты и резко направил аэроплан в пике.
Тогда нас пересадили с «Taube» на DFW.
Настоящий аэроплан для войны.
Меня пожурил инструктор, но при этом сказал, что выполнил я горку довольно уверено. При повторном выполненном крутом вираже на глазах у всех, кто был на аэродроме.
Мне вообще ничего не сказали.
До выпуска из учебной эскадрильи оставалось ровно три недели.
Я выполнил очередной хулиганский проступок в небе и собирался зайти на посадку… Мне. Что-то показалось, или померещилось, ну… я до сих пор не могу этого объяснить. Моя рука сжимавшая рукоять рычага управления инстинктивно дернулась.
Дальше все было смутно, обрывочная память в вперемешку с неприятно, страшным треском. Тишина и темнота.
Я открыл глаза, я попробовал шевельнутся, но я был зажат обломками, дышать я мог, но было это делать тяжело. Я про себя сразу отметил, что у меня ничего не болит.
Над собой я услышал, «Разбирайте быстрее, он должен быть тут! Быстрее, возможно он еще жив!».
Когда меня вытащили, я обернулся на руины, которые остались от аэроплана. Я разбил его в дребезги и кроме как топить им печь в холода он больше ни на, что сгодится не мог.
- Где больно!
Орал мне над ухом Енке.
- Ни где, гер гауптман.
Почему-то совершенно спокойно ответил я.
-О, черт! И правда говорят, что дуракам везет.
Проговорил Енке рассматривая меня.
- На этом кретине ни одной царапины, даже синяка, он не умудрился получить.
- Гер Гауптман там машина начальника школы!
Донеслось от кадета, который указывал в сторону дороги к учебному аэродрому.
Это «Железный Зеп» понял я, у меня внутри головы мелькнула молния и тут же раздался раскат грома.
Я даже начал про себя шептать молитву, которую я не знал, так как плохо учился в школе.
«Железный Зеп» долго орал на инструктора Енке, но делал он это в далеко от кадетов и то, что он ему высказывал не было слышно, хотя смысл высказуемого можно было без труда угадать по жестикуляции Зепа и застывшего в позе вытянутой струны Енке.
Я же продолжал молится. Когда слов в молитве переставало хватать, я оглядывался на обломки за моей спиной и тут же словарный запас наполнялся.
Молитва моя была в вперемешку с такими выражениями, что мне перед собой становилось неудобно, но остановить себя я не мог.
«Железный Зеп» приблизился ко мне. Молитва стихла, и я приготовился.
- Кадет Баумер, вы уничтожили дорогостоящее оружие, которым нас обеспечил Кайзер. Вы это сделали, пренебрегая инструкциями, по своей природе халатной в изначалье вашего появления на свет. Вы нарушили требования дисциплины и от этого совершили проступок. Раз проступок совершен по вашей вине вы понесете неотвратимое наказание.
Я вас, кадет Баумер, обеспечу. Справедливость будет соблюдена по отношению к такому разгильдяю как вы. Этим я так же вас обеспечу. Вы предстанете перед военным судом, и сгинете в штрафной роте. Вы найдете свою кончину в грязных окопах на трудном участке фронта. Без славно, в попытке загладить свою вину перед Германией и нашим Кайзером. Этим вас обеспечат наши враги, Французы или Британцы. А возможно и Русские. Врагами мы обеспечены предостаточно.
Арестовать! 
Ночь перед «казнью».

Как только за мной закрылись тяжелые двери камеры гауптвахты. Я сел на табурет, стоявший в центре предоставленного для меня бытового пространства.
В голове проскочила фраза: «местом для сидения меня так же обеспечили». Я даже невольно улыбнулся.
Потом я долго ходил из угла в угол. Когда ноги уставали я на несколько секунд присаживался на табурет, вскакивал и опять от угла до угла.
Мне принесли ужин, но есть мне совершенно не хотелось. Я к нему не притронулся.
Спать мне тоже не хотелось, и койка которой меня так же «обеспечил» «Железный Зеп» согласно требованиям уставов Германской армии, мне не понадобилась.
Наступило утро. За завтраком, который мне принесли, я сделал несколько глотков эрзац кофе, и пару раз откусил хлеба. Организм отказывался принимать пищу.
Я перестал метаться по камере и даже уснул, присев на табурет. Или мне показалось, что я уснул.
Мне показалось, что в камеру вошла Элеонора. Она укоризненно посмотрела на меня, безнадежно махнула рукой в мою сторону и растворилась в воздухе. Потом появилась из неоткуда Марта, та, что из санитарного поезда.
Она сделала затяжку сигаретой, вставленной в длинный мундштук, и произнесла: «Эрнст, ты симпатичный малый.  Все обойдется, в этот раз, я все устрою. Не переживай.» Подошла к железной двери камеры приподняла подол и постучала по ней своим элегантным сапожком.
Сразу же снаружи зазвенели ключи и клацнул замок. Я проснулся.
Приговор.


- На выход.
Прозвучала команда, кто ее произнес я не видел. В полу мрачную камеру ворвался луч света и ослепил меня.
Безукоризненный в строевом отношении и умении носить униформу «Железный Зеп» Стоял на плацу. Плац был пуст.
Солдат конвоирующий меня подвел меня к нему.
Зеп жестом показал ему, что бы он оставил нас одних.
- Кадет Баумер. Я не знаю кто у вас покровитель на небесах, но знаю, что он у вас есть. И это всесильный покровитель. Вас, кадет Баумер обеспечили неимоверным везением.  Первый раз, когда вы выжили и не стали калекой разбив казенный аэроплан. Второй раз, когда с раннего утра я получил указание из штаба срочно направить на фронт подготовленных в вверенной мне учебной эскадрилье пилотов. Мне было указано число пилотов. И я освободил вас не потому, что мне стало вас жалко, а по тому, что я обеспечиваю точное выполнение приказа.
Я не присвоил своим приказом, и мне дано на это право, вам звание унтер-офицера армии Германской империи. Вы отправляетесь на фронт рядовым.
Я не желаю вам удачи, так как вы разгильдяй от природы, нарушитель дисциплины, и вы найдете свое наказание. Услышав о свершившейся справедливости, я буду рад вашей бесславной гибели.
Сейчас, рядовой Баумер, отправляйтесь в канцелярию. Там вас обеспечат проездными документами и предписанием. Вас через тридцать минут не должно быть на территории Учебной эскадрильи.
А теперь пошел вон! Рядовой Баумер.

На фронте.


Дорога на фронт была не такая романтичная как в учебную эскадрилью. Прокуренный вагон, неприятный запах, духота.
Добравшись до нужной станции, я не без труда нашел попутную машину. Разместился без особых удобств в кузове грузовика я смотрел на серпантинную линию грузовой дороги, по которой я удалялся от спокойной тыловой обстановки.
На дороге не было длинных колон маршевых батальонов, по ним конные упряжки не волокли зачехленные орудия. Дорога была пустынной. Правда иногда унылую своим постоянством картинку менял санитарный автомобиль с большими красными крестами сверху и по бокам тента. Встречались и санитарные фургоны на конной тяге.
Через полтора часа тряски и глотания пыли я добрался до штаба.
Приведя свою униформу в относительный порядок, пошел за назначением.
Я заметил, что снующие по штабным коридорам офицеры не так уже щегольски выглядят по сравнению с теми, которых я видел в комендатуре и в учебной эскадрилье. Те, что тут были хоть и опрятны, но какие-то «потертые».
…………………………………………………………………………………………………
Получил я направление в звено, прикрепленное к артиллерийскому дивизиону. Документы оформили одним росчерком пера и сверху ляпнули печать. Вот и все бюрократические ритуалы.
Добрался в расположения звена, когда уже стемнело. Я очень долго не мог найти попутного транспорта. Зато мне все равно повезло. Прибыла телега за продуктами прямо из места расположения, того, что мне было нужно.
Особо меня солдат, который правил телегой не расспрашивал ни о чем, а я к тому времени так утомлен был дорогой, что и мне спрашивать ничего не хотелось.
Я бы с большим удовольствием заснул, но ни телега, ни дорога не давали такой возможности.
……………………………………………………………………………………………………
- Значит пилотом в мое звено?
Не отрывая глаз от документов, задал мне вопрос обер-лейтенант.
-Так точно гер обер-лейтенант.
Отчеканил, на сколько у меня это получилось, прибывая в предпоследний степени усталости.
- После учебной эскадрильи?
- Так точно.
Произнес я уже с гораздо меньшим энтузиазмом.
- Почему в таком случае вы в звании рядового?
- Дело в том, гер обер-лейтенант, что я совершил проступок и подвержен был наказанию властью начальника эскадрильи.
- Ну, и что вы там учудили?
Без особого интереса офицер посмотрел на меня.
- Я разбил аэроплан при посадке.
- И это все? Или еще, что-то?
- Так точно, все.
Офицер устало вздохнул.
- Хорошо рядовой Баумер, тут будет возможность заработать вам и унтер-офицерские отличия, и железные кресты, и если не повезет, то и березовый крест.
Дальше он сказал кого мне надо найти, чтобы меня накормили, разместили, помыли, и все такое прочее. Завтра со мной будет решено все остальное.
Еле волоча ноги, я доплелся до той палатки, где выделили мне койку, кое-как разделся и провалился в сон.
Экипаж.

Утро было пасмурное, и еще мне было не по себе. Не по себе мне было… Вот когда я оставался на второй год и приходил в так сказать новый класс с началом учебного года.  Сейчас это чувство было гораздо сильнее. Я не знал куда идти, всем кто были вокруг, им было не до меня.
Аэродром, где базировалось звено представляло собой место, которое слегка только напоминало аэродромное хозяйство. Не так как в аэроклубе или в учебной части.
Командиром звена был тот обер-лейтенант, по фамилии Краузе.
Внешне казалось, что этого человека невозможно ничем удивить. Он прибывал в ровном настроении, казалось, что он постоянно думает о своем, очень отвлеченным от того места, где мы находимся и только в крайнем случае он появляется в нашем пространстве.
При построении, он представил меня и определил мне машину, на которой мне предстоит воевать.
Из трех стоявших аэропланов, мой был в самом… даже не знаю, …неукомплектованном состоянии. Возле него неторопливо, в грязном, промасленном комбинезоне, с погасшей папиросой, гаечным ключом крутил какой-то агрегат от двигателя, механик. Какой именно я рассмотреть не мог, так как он замотал его тряпкой, чтобы тот не выскальзывал из рук.
- Тебе чего солдат?
Спросил механик продолжая возится с агрегатом.
- Я пилот. Назначен на этот аэроплан.
-А, черт!
Механик вскрикнул, швырнул в сторону и далеко замотанную составную часть двигателя. Аккуратно положил гаечный ключ на рабочий столик, и уж после этого схватился за большой палец, который прищемил.
- Пилооот.
Протянул он, держась за палец. Когда боль, как я понял унялась, он продолжил.
- Я механик, вот этого вот дерьма.
Он кивнул на стоявший за его спиной DFW.
- Так, как он выглядит сейчас, это то, что мне удалось собрать, после того состояния, когда он вернулся из крайнего полета.
Он тогда мало чем напоминал, то, что может летать.
Бедняга Пауль Шнайдер, это пилот, что был до тебя, посадил этот набор реек и перкали. Он скончался в тот же вечер.
Механик замолчал, я тоже счел нужным выдержать паузу.
- Меня можешь называть дядюшкой Дитрихом. Меня все тут так называют, по тому, что у меня золотые руки и я разбираюсь в том, что я делаю. Понятно?
- Понятно.
Дядюшка Дитрих был примерно на лет шесть, семь, старше меня.
- Ко мне можешь обращаться, старик Эрнст. Меня так называют, за то, что я управляю аэропланом вторым после него.
И я указал пальцем вверх на небо.
- Да?
- Да.
Как можно увереннее ответил я.
- А еще я не плохо кручу гайки в моторе. Могу показать. Найдется во, что переодеться?
Дядюшка Дитрих показал пальцем на то место где валялся еще один комбинезон.
Пока я переодевался, Дитрих принес ту железяку, которую выкинул перед началом нашего разговора.
Мы уже около часа возились возле аэроплана понимая друг друга без слов.
- Слушай Дитрих, дядюшка Дитрих. А кто у нас пилот наблюдатель?
- Лейтенант Айсен. Лейтенант Вендель Айсен. Неплохой парень, как по мне. Работал в земельном отделе, кажется, в Дрездене. До глубины души штатский человек. Но, толковый специалист. Я имею ввиду, что читает топографические карты, как Папа Римский молитвы.
А вот кстати и он.
Дитрих кивнул в сторону.
Я посмотрел в направлении его кивка и увидел приближающегося офицера. Нескладного, какого-то растерянного, и не совсем…, впрочем, это не мое дело.
Я соскочил с подставки, на которой я возился с двигателем, и изображая строевой шаг направился к нему на встречу.
-Гер Лейтенант! Рядовой Баумер, назначен пилотом к вам в экипаж.
- Вольно. Мне сказали про вас рядовой Баумер в штабе.
Если вас это не затруднит, можно, когда никто не видит, обращаться ко мне не так официально. Я себя неловко чувствую. Я совершенно не военный человек, и меня все это тяготит.
Он это сказал тихо, чтобы его слышал только я.
- Слушаюсь гер Лейтенант.
Как можно тише ответил я.
- И, если можно, не щелкайте каблуками. Пожалуйста.
- Есть не щелкать каблуками.
При этом я щёлкнул, не специально, а скорее инстинктивно.
- Ладно. Скажите, Баумер, когда можно будет полететь на аэроплане, мне нужно доложить директору, то есть, начальнику. Я имел ввиду командиру звена.
-Я думаю, что вдвоем дело пойдет быстрее. К вечеру я думаю, что… Будем стараться гер лейтенант.
-Хорошо я доложу, именно так. Да, меня зовут Вендель.
- Меня зовут Эрнст.
Первый боевой вылет.

Аэроплан был готов к полету через двое суток. Время ушло в пустую из-за трудности с доставкой необходимой запчасти.
Но, за это время я успел «притереться» среди моих новых сослуживцев. Даже появились первые ростки дружеских отношений.
После того как было доложено о готовности, Вендель в свою очередь отправился докладывать командиру нашего звена.
Он удалился, а я и дядюшка Дитрих сели на скамейку, сбитую наспех из досок и каждый из нас молча начал доставать из карманов курево.
Я достал папиросы и начал хлопать себя по карманам в поиске спичек.
Дитрих поднес зажигалку и большим пальцем прокрутив колесико извлек из нее огонь.
-Благодарю дядюшка.
- Моя разработка. Эффектно, экономно, работает на том же топливе, что аэроплан.
- Дай посмотреть.
Я попытался с подхалимничать, проявив якобы заинтересованность в его агрегате для извлечения огня.
- Не дам. Это секретное изделие.
С деловым видом сообщил Дитрих.
- Ну и ладно.
Потеряв к зажигалке интерес, я, прекратив делать вид, что меня заинтересовала его безделушка.
Дитрих тем временем набил трубку, раскурил ее неторопливо, сделал первую глубокую затяжку и на его лице появилась гримаса блаженства.
Именно в этот момент к нам подошел лейтенант Вендель Айсен.
- И что тебе сказали?
Спросил Дитрих.
- Что там могут сказать? Завтра летим на корректировку стрельбы.
С какой-то грустной миной на лице ответил он.
Не понимаю зачем, но я вскочил со своего места.
Дитрих перевесил и упал вместе со скамейкой.
- Тише, не будь идиотом.
Сделал он мне замечания сидя на земле и шаря во круг себя руками в поисках выпавшей во время падения трубки.
- Эрнст, сейчас будем изучать местность по карте. Я понимаю. Что ты должен по инструкции сделать несколько ознакомительных полетов, но на это нет времени, да и лишнего горючего тоже нет.
По этой причине мне сказали, чтобы вместе со мной изучить маршрут по карте.
Приводи себя в порядок и пошли займемся этим делом.
……………………………………………………………………………………………
Пол ночи я не мог заснуть, моя фантазия рисовала перед глазами разные картинки, иногда они заканчивались трагедией и мне становилось не по себе. Но в большинстве случаев итог был более чем приемлемый.
Я уснул, нет, просто незаметно для самого себя погрузился в сон.
Проснулся я тоже сам. Посмотрев на часы, я понял, что спал всего полтора часа. Я вышел на улицу из палатки как можно тише, чтобы не разбудить остальных спавших в ней.
Меня окружал безветренно тихий розовый рассвет середины лета. Уже щебетали птицы, которых я не видел. Было трогательно и торжественно.
Этим утром состоится мой первый боевой вылет, волнительно и тревожно на душе. Я весь какой-то легкий, как будто душа покинула мое бренное тело и наблюдает за всем происходящим со стороны.
Еще немного я по прибывал в лирическом состоянии и пошел одеваться в полетное облачение.
…………………………………………………………………………………………………
Мой DFW в камуфляже лозунг (разноцветные шестигранники неправильной формы, нанесенные в определенном порядке на ткань) уже выкатили на место старта.
Возле него стоял лейтенант и крутился дядюшка Дитрих.
- На, взбодрись эрзац кофе.
Протянул мне металлическую кружку лейтенант Айсен.
-Заставляешь себя ждать.
Добавил он, пока я делал несколько жадных глотков уже остывшего ячменного кофе.
- Гер лейтенант, аэроплан к полету готов.
Отрапортовал подошедший к нам Дитрих.
- Я протянул ему кружку в надежде, что он примет ее у меня.
Но он язвительно протянул:
- Я свой уже выпил, а после тебя не хочу. Может ты болеешь.
-На держи!
Сунул ему злосчастную кружку с недопитым кофе. Но ее все же взял.
- Гер лейтенант! Пилот к полету готов.
Отдав честь доложил я.
Вендель вздохнул и обреченно прошептал:
- Тогда полетели. Уже пора.
И уже гораздо тверже:
- Экипажу, по кабинам.
- Контакт!
Услышал я Дитриха. Сорвавшимся голосом я ответил:
- Есть контакт.
- От винта!
Прокричал я, не слыша своих собственных слов, вращая рукоять магнето.
Пропеллер начал делать первые прерывистые обороты, потом взревел двигатель, выплюнув из выхлопной трубы искру вместе с черным облаком газов, где-то там впереди захлопали клапана на цилиндрах.
Еще можно было уловить вращение винта глазом, но вот обороты нарастали и теперь зрение перестало улавливать это, и винт превратился в прозрачный поток воздуха.
Аэроплан качнуло, и он неуверенно тронулся со своего места слегка подпрыгивая на неровностях.
Скорость возрастает с каждой секундой, я немного наклоняю рукоятку управления от себя. Я же делал это столько раз, от чего я сейчас испытываю волнение?
DFW поднял хвост и фюзеляж уже бежит параллельно земле.
Плавно беру ручку на себя… Вот он мой любимый момент… когда еще не ясно мы еще на земле или в воздухе, доля секунды и наступает ясность, оторвавшись от земли аэроплан начинает набор высоты.
…………………………………………………………………………………………..
Пройдя первую контрольную точку, я взял курс на следующий ориентир.
Я почувствовал хлопки по плечу и обернулся. Вендель показывал большой палец в верх.
Без тебя знаю, пробормотал я про себя, хотя если бы я сказал это в слух за грохотом работающего двигателя он все равно меня бы не расслышал.
Мы приближались к линии фронта. Уже появилась дымка, от гари, которая подымалась с земли от разрывов, и того, чего там горело.
Вендель опять хлопал меня по плечу и показывал жестом, что нам надо подняться выше.
Я начал набирать высоту над вереницей наших, немецких окопов.
Я посмотрел за борт кабины вниз. Так все забавно и совсем не страшно, вспышка, такая маленькая как будто кто-то чиркнул спичкой, вокруг ее небольшой дымок, песчинки разлетаются в стороны будто бы капля дождя упала в пыль.
Так кажется, я взглянул на высотометр, стрелка которого дергалась на цифре 1800.
В низу уже окопы противника, а мне хоть бы…
Радом раздался оглушительный хлопок и расцвел зловещий красно-желтый яркий цветок и тут же завял, и исчез, сильно откинув аэроплан в сторону от себя. Я еле удержал управление.
И опять, и опять вокруг меня стали, грохоча расцветать эти опасные цветы. Скоро пространство вокруг моей машины стало напоминать палисадник.
Опомнившись, потянул ручку на себя. Стрелка дрожала уже на отметке 2300.
Я вспомнил как в учебной эскадрилье мне говорил инструктор Енке, «не летай по прямой, маневрируй, чтобы с земли в тебя было труднее попасть».
Этим я и занялся.
Примерно с пол часа мы кружили над нужным нам квадратом, и все это время я уклонялся от взрывов, которые были то ближе то совсем рядом. Я даже немного увлекся этой игрой, но сознание вернуло меня к осторожности.
После одного разрыва в обшивки правого нижнего крыла появились несколько дырок сквозь которую я отчетливо видел нервюру.
Черт, так могут и сбить.
Хлопок по плечу. Я обернулся и Вендель показал жестом, что мы выполнили свое задание и нам пора домой.
Увернувшись от разрывов, я взял курс к своим окопам, со снижением для набора скорости.
………………………………………………………………………………………………….
Убрав газ я, планируя зашел на посадку, касание, машину тряхнуло, она подскочила, опять касание, скорость падает. Костыль уже оставлял небольшую бороздку на земле аэродрома, все медленнее и медленнее и вот аэроплан застыл после небольшого разворота.
Я поднял на лоб очки, и расстегнув снял шлем, ветер обдувал вспотевшее лицо, которое я вытер белым шёлковым шарфом.
- Вылезь из кабины. Или так и будешь сидеть до конца войны?
Недовольно вещал стоявший рядом с аэропланом Дядюшка Дитрих.
- Пошел к черту. Вылезу, дай прийти в себя.
Лейтенант уже покинул кабину и пошел на доклад к командиру.
Я спрыгнул на землю и поплелся к ближайшему дереву. Ноги были ватные и плохо меня слушались. Добравшись, я лег, опершись головой на ствол и закрыл глаза.
- Я так и знал, опять чинить за вами. Всю ткань на правом нижнем порвали.
- Дай закурить.
Не открывая глаза обратился я Дитриху.
- Не дам. У меня трубка, которую курю только я.  И у тебя есть свои папиросы.
- Их далеко доставать, они под комбинезоном.
- Вот- снимешь и тогда покуришь.
- Жадина.
- Да.
Ответил Дитрих. После я лежал, молча, под деревом, в его тени.

Железный крест.

Прошло немногим меньше чем два месяца, как я находился непосредственно на фронте. Были дни, когда мне приходилось делать три вылета в день, было, что и один, и два. Но также были и такие, что я бесцельно слонялся по аэродрому. Этому были две причины. Либо плохая погода, либо отсутствие команды от начальства артдивизиона, к которому было приписано авиа звено. Но это было редкостью, два или три раза.
В основном, вместе с лейтенантом Айсеном летал на корректировку артиллерийского огня и реже на разведку прифронтовой линии противника.
В свободное от предполетной подготовки и полетов время, я пишу письма домой, в которых, если говорить честно, привираю и хвастаю. Иногда под настроение рисую карикатуры на сослуживцев. Но чаще всего я вспоминаю об Элеоноре, в своих фантазиях и вымышленных ситуациях все хорошо и непременно она отвечает мне взаимностью. Хотя я понимаю, что в реальной жизни, все совсем будет обстоять по-другому. Но. Как же сладко и приятно выдавать желаемое за действительное, хотя бы просто об этом помечтать.
………………………………………………………………………………………………………
Вендель похлопал по плечу и показал рукой, давая понять, что нам пора возвращаться домой.
Уклоняясь от разрывов в воздухе, я начал делать разворот, практически я уже повернул аэроплан в сторону немецких траншей…Аэроплан кинуло от разрыва, который… вот совсем рядом с аэропланом. Двигатель на мгновение заглох, но кашлянув вновь заработал, потом опять чихнул и стал работать с перебоями. Обороты падали, машина задрожала и стала терять высоту. Из двигателя тонкой струйкой потянулся серовато белесый дымок.
Еще один разрыв и стойка возле кабины треснула, угрожая разрушить геометрию коробки крыльев. Это может повлечь за собой только одно неуправляемое падение на землю с такой высоты и смерть. На что-то другое нет шансов.
- Черт!!! Нас подбили!!! Падаем!!!!
 Прокричал я Венделю, хотя он меня не слышал, мой голос тонул в грохоте действия вокруг нас.
Да он и без меня все понимал.
- Держи стойку!!! Если она …!!!
Я показал рукой, на лопнувшую стойку, которая дрожала и на крыло, которое потеряв подпор выглядело крайне ненадежно.
Слава Богу, он все сообразил быстро. Вылез из кабины и одной нагой встав на нижнее крыло, двумя руками соединил и удерживал поврежденную деталь.
Аэроплан заметно повело в сторону, но мне удавалось удерживать его, прилагая неимоверные усилия.
Пролетев над линией наших окопов мне удавалось удерживать подбитую машину на высоте двести тридцать метров, хотя это цифра колебалась.
- Дотянем!!!
Проорал я, не слыша сам себя за чиханьями двигателя и свиста ветра.
Я уже вижу аэродромное поле, подо мной мелькают кроны деревьев. Лейтенант держит изо всех сил руками поврежденную стойку крыла, которая все сильнее и сильнее вибрирует, пытаясь выскочить из его ладоней. На нее возрастают нагрузки, и она трещит, и мне даже кажется, что я слышу этот треск.
Вендель зубами закусил воротник комбинезона и закрыл глаза, я это вижу сквозь его очки.
- Еще немного, совсем!!! Терпи, сейчас станет легче!!!!
Я убираю газ, двигатель стал чихать громче и заткнулся. Теперь только свист ветра.
Я выравниваю машину, которая все больше становится не послушной.
Касание, больше схожее на удар, но стойки шасси его выдерживает. Нас несет над землей, опять удар, но уже гораздо мягче. Шасси уже шуршит по земле, скорость падает, падает.
Все. Сели. Еще аэроплан катится, но уже нестрашно медленно. Наконец он замер.
Я опустил голову на приборную доску и закрыв глаза слушал как во мне всем, в каждой клетке моего организма колотится громкими, заглушающими ударами сердце.
Выдохнув, я поднял голову и посмотрел на Венделя. Он продолжал зажимать зубами воротник своего комбинезона и держал стойку.
- Все, гер лейтенант, можно отпускать. Мы сели, гер лейтенант.
Мой голос дрожал, и я с трудом произнес слова.
Он не сразу ответил. Через силу отпустив прокусанную насквозь суровую ткань комбинезона, и дрожащим голосом выдавил.
- Я не могу разжать руки. Я не в силах пошевелится.
К нам уже подбежали все, кто был в это время на аэродроме.
Вот и наш медик, и санитары с ним.
Разжали ладони Айсена и помогают ему ковылять к носилкам.
Я делаю попытку покинуть кабину, но тело не слушается. Мне помогают, я делаю первый шаг. В ногах ощущение, что они превратились в пружины, которые действуют в разные стороны и от этого идет дрожь по всему телу.
И вот все проходит, и я становлюсь прежним.
Сзади раздается треск и хлопок.
Обернувшись на звук, я вижу, как верхнее крыло, из-за лопнувшей стойки, которая уже не могла удерживать всю конструкцию провалилось.
Аэроплан напоминал «сидящего на попе грустного зайца с обвисшими ушами».
Я умею рисовать, поэтому я могу допустить, что аэроплан может напоминать «грустного зайца с обвисшими ушами».
-Ну вот, это уже второй.
Пробубнил я себе под нос.
- Что второй?
Переспросил меня стоявший за моей спиной дядюшка Дитрих.
- Ничего. Дай лучше закурить.
- Не дам. У тебя свои есть.
- Они под комбинезоном. Я не дотянусь.
- Вот снимешь и покуришь.
- Жадина.
- Да.
Я снял с головы шлем и глубоко вздохнул воздух.
- Согласен, ты теперь заслуживаешь того, чтобы я обращался к тебе «Старина Эрнст». Ты смог долететь и даже посадить, то дерьмо, что осталось от моего аэроплана. Так вот, я его чинить больше не буду. Там просто не осталось, что чинить. Вот тебе, что не дай ты все поломаешь.
- Это не я его поломал, это французы его …
Ответил я, чувствуя нарастающую усталость, и опять обратился к Дитриху.
- Дай закурить!
- У тебя свои.
- Они под комбинезоном!
- Сними его и тогда достанешь.
- Жадина!
- Да.
…………………………………………………………………………………………………………
Прошло три дня, Вендель вышел из лазарета и ходит с перевязанными бинтом ладонями. Ему накладывают какую-то там, лечебную мазь.
Сегодня нам перед строем звена обер лейтенант Краузе, зачитал приказ.
Теперь у меня на кителе выше знака пилота приколот «Железный крест» второго класса.
Ну, и у моего лейтенанта, тоже.
Краузе подвел к нам какого-то гражданского с фотографической камерой.
-Про ваш полет хотят написать в газете.
 Он это так нам пояснил. И нас с Венделем сфотографировали. Единственное, о чем я попросил, чтобы мне прислали две фотографии.
Мне пообещали.
Было бы не плохо если бы одна из фотографий попала бы, совершенно случайно, к Элеоноре. Это было бы, по моему мнению, совсем кстати.
…………………………………………………………………………………………….

Хочу быть охотником.

Нашего лейтенанта прикомандировали к штабу артдивизиона, Дитрих рядом с тентом ангара ковырялся возле находящегося в нем верстака. Началось время бездействия. Дядюшка Дитрих, не торопясь снимал с того, что осталось от нашего аэроплана запчасти и тащил в ангар, когда ему это надоедало, он возился с очередным своим «изобретением». Когда я интересовался, что в этот раз он задумал сделать, он первый раз пропускал мой вопрос.
Я повторял свой вопрос и тогда он произносил фразу и интонацией отгоняющего назойливую муху:
- Это секретно.
Он занимался дальнейшим изготовлением своего изобретения, потом, видимо у него не получалось, со злостью кидал далеко от рабочего места в траву.
Когда он успокаивался, делая вид, что ничего не произошло, шел искать, что он выкинул.
- Дитрих. У тебя есть иголка с ниткой?
- Есть.
- Дай, пришью…
- Не дам. У тебя свои есть.
- Они в палатке. Далеко за ними идти.
- Ни чего страшного, прогулки полезны для здоровья.
- Жадина.
- Да.
У Дитриха опять, что-то там наклеилось и чертыхаясь он выкинул то, что он делал далеко.
Он достал трубку и набивал ее табаком. Подкурив от зажигалки собственной конструкции. Сделав глубокую затяжку. Выпустил облако сизого дыма, после чего подобрел.
- Старина Эрнст. А за чем тебе иголка с нитками?
После сказанного он опять сделал затяжку.
- Я хочу пришить унтер офицерские отличия. Дай иголку и нитку!
- В железной коробочке на верстаке.
- Спасибо.
Я поплелся в пустующий без аэроплана ангар.
На верстаке рядом с железной коробочкой я нашел газету. Дитрих их хранил, не для того, чтобы читать, а использовал их…
В общем он нашел им другое применение. Я минут двадцать был занят шитьем. После того как закончил пришивать галуны, я от нечего делать, решил почитать выпуск «Aftenposten».
Я увидел статью о Осфальде Бельке и о его боевом товарище Максе Иммельмане.
В газетной статье было написано, что именно эти два пилота являются прародителями истребительной авиации. На аэроплане выпускаемые фирмой «Фоккер» был установлен пулемет и синхронизатор, благодаря которому было возможно вести пулеметный огонь сквозь вращающийся винт. У наших врагов тоже было аналогичное изобретение. Появился новый класс аэроплана- истребитель.
В газете было сказано, что на счету у одного было двенадцать побед, а у другого семь.
А я за все это проведенное время в небе, не встретил аэроплана противника. 
Поднявшись на ноги, я одел свой китель и направился в сторону
Штаба.
…………………………………………………………………………………………………..
Адъютант звена, лейтенант Курт Шнитке, пробежав глазами прочитав не вслух мною написанный рапорт.
Посмотрел на меня. Без единой эмоции проронил:
- Ну если надоело жить, то я не стану тебя отговаривать. Я зарегистрирую твой рапорт, а командир примет по нему решение. У тебя все?
-Так, точно.
Тогда иди, я сообщу о результате.
………………………………………………………………………………………………
Как это не было удивительно для меня, но меня через пять дней перевели в эскадрилью под номером пятнадцать.
- На, возьми.
Перед тем как сесть в грузовик, который меня повезет к новому месту службы, Дитрих протянул мне сделанную им зажигалку.
- Ты куришь, тебе она пригодится. Ну и меня будешь вспоминать ни как жадину.
- Спасибо Дитрих. Ты нормальный парень и конечно же я буду помнить про тебя.
-Ну все, удачи тебе старина Эрнст.
Я запрыгнул в кузов грузовика, который фыркнул и покатил по ухабистой дороге.

Теперь я истребитель.

Ко мне на новом месте отнеслись с определенным, ну если не уважением, то уже точно с вниманием к моей персоне. Унтер-офицерские нашивки и железный крест заставляли относится ко мне не как к новичку.
Обстановка 15 эскадрилья резко отличалась от жизни артиллерийского звена.
Суета на аэродроме, возня возле аэропланов. Мое прибытие совпало с получением новой техники. Это были новые аэропланы Альбатрос второй модели.
«Фоккеры» уже морально устарели к этому моменту. Война требовала мощности, скорости и сильного вооружения.
Пройдя все бюрократические формальности, разместившись, одним словом, устроившись я отправился к закрепленным за мной новенькому «Альбатросу».
Время как будто ускорило свой бег. Все происходило быстро.
Одни взлетали, другие заходили на посадку. Круговерть событий, кто-то не вернулся на свой аэродром и навсегда остался в небе, другой которому повезло больше докладывал о одержанной только, что победе, или просто вылез из кабины и был рад тому, что просто остался жив после этого вылета.
Мне дали полетное задание и ведущего, с которым я должен был вылететь в ознакомительный полет для ориентирования на местности.
Пошло все не так с самого начала. Набрав скорость, машина перестала слушаться управления и, я влетел в тентовый ангар обломав крылья.
Когда я выбрался из разбитого аэроплана, увязшего в изрубленном брезенте, я в сердцах, произнес:
- Третий.
- Что третий?
- Это я про себя гер обер лейтенант.
Командир эскадрильи смотрел на меня с не скрываемым раздражением и прикладывал много усилий к тому, чтобы не сорваться.
- Я назначу комиссию, которая определит причину аварии. Пока я вас унтер-офицер отстраняю от полетов.
Я был злой на себя, это даже трудно описать. Почему у меня все начинается с каких-то дурацких приключений, совершенно лишних, и никому не нужных.
Время в пятнадцатой летело быстро.
Комиссия определила заводской брак в очередном мною разбитом аэроплане.
Пока не поступит новый меня перевели на старенький, но проверенном в боях моноплан «Фоккер».
Ну хотя бы так, все равно это лучше, чем все неудачи повесили на меня.

Мой первый бой.

Однажды утром тревога звучит очень рано. Это необычно. Наблюдатели на переднем крае докладывают, что только что над их головами пролетел "Кодрон" и направляется в нашу сторону. Я залезаю в свой аппарат и взлетаю. Облака висят низко, на высоте всего каких - то 400 метров. Я устремляюсь в серую дымку и карабкаюсь всё выше и выше. На высоте 2000 метров надо мной дугой изгибается голубое небо, с которого светит странно - бледное Октябрьское солнце. Я оглядываюсь вокруг. Далеко на западе, над облачным покрывалом, я вижу маленькую точку, похожую на парусное судно, курсирующее на самом горизонте, - это француз,"Кодрон". Я направляюсь прямо к нему, а он продолжает лететь мне навстречу. Мы быстро сближаемся. Я уже могу различить широкий размах крыльев, два мотора, гондолу между крыльями, узкую как туловище хищной птицы.
Мы летим на одной высоте, продолжая сближаться. Это против всех правил, потому что "Кодрон" это самолёт - разведчик, а я - на истребителе. Одним нажатием на кнопку, расположенную на ручке управления, я извергну из моего пулемёта поток пуль, достаточный, чтобы разнести противника на куски прямо в воздухе. Он должен это знать так же хорошо, как и я. Но всё равно он продолжает лететь мне навстречу. Сейчас он так близок, что я как будто могу дотронуться до головы наблюдателя. В своих квадратных очках он похож на гигантское злое насекомое, которое подбирается ко мне, чтобы отнять жизнь. Наступает момент, когда я должен стрелять. Но я не могу. Как будто ужас леденит кровь в моих венах, парализует руки, мохнатой лапой выметает все мысли из головы. Я остаюсь сидеть на своём месте, лечу дальше, и продолжаю смотреть, как будто заколдованный на "Кодрон", который теперь слева от меня. Затем я слышу лай нацеленного на меня пулемёта...

Удары пуль в мой "Фоккер" звучат как металлические щелчки. Машина дрожит, сильный удар по щеке, мои очки разбиты. Я инстинктивно касаюсь рукой лица, нащупываю на лице осколки. Моя рука мокрая от крови. Я ныряю в облака. Я как будто парализован. Как это случилось, как такое возможно?  "Ты просто робок, ты трус", - молотом грохочет мотор. И затем только одна мысль: "Слава Богу, никто этого не видел!"
Подо мной несётся зелёная трава, верхушки сосен, аэродром. Я приземляюсь. Ко мне подбегают механики. Я не жду их. Я вылезаю из кабины и направляюсь в штаб. Медик удаляет стеклянные осколки с помощью пинцета. Они впились в плоть вокруг моих глаз. Это должно быть больно, но я ничего не чувствую. Затем я поднимаюсь в свою комнату и бросаюсь на кровать. Я хочу спать, но мои мысли снова и снова возвращаются, не давая расслабиться. Можно ли назвать трусостью, когда у кого - сдают нервы в первый момент боя?   Я хочу успокоить сам себя и говорю: "Нервы - это может со всяким случиться. В следующий раз ты сделаешь всё как надо!"   Но мое сознание отказывается удовлетвориться этим простым заявлением. Оно ставит меня лицом к лицу с неопровержимым фактом: "Ты проиграл, потому что в момент боя ты думал о себе. Ты боялся за свою жизнь". И в этот момент я понимаю, что такое на самом деле быть солдатом.

 Первая победа.

Я до сих пор не могу понять мне это кажется или время действительно ускорило свой темп. Дни мелькают, я не замечаю, как проходят часы, минуты потеряли смысл и счет, секунд нет.
Только полет, аэроплан с установленным на нем пулеметом заполняют собой все мое пространство.
Тревога! Красная ракета взлетела озарив небо, я бегу к своему «Фоккеру»…
Мы над Дарнбахом, совсем близко от Мюльхаузена. Внизу люди, цветные пятнышки в коричнево - зелёном ландшафте. Они бегают взад и вперёд, жестикулируют и указывают вверх. Затем я преодолеваю барьер. С этого мгновения я вижу только одно: этот большой "Фарман" в центре строя. Я опускаю нос вниз, набираю скорость и пикирую на полный газ. Вражеский самолёт вырастает в размерах. Наблюдатель встаёт. Я вижу его круглый кожаный шлем. Он хватается за пулемёт и направляет его на меня. Когда до противника остается 80 метров я хочу открыть огонь, но я должен быть абсолютно уверен. Ближе, ближе, 40 метров, 30, огонь!   Вот он закачался из стороны в сторону. Голубое пламя вырывается из выхлопной трубы, он кренится, пошёл белый дым, попадание в топливный бак!   Клак... клак... клак... - с металлическим звуком пули ударяются в мою машину как раз перед кабиной. Я оборачиваюсь и смотрю назад. Два других "Кодрона" поливают меня пулемётными очередями. Я остаюсь спокойным. Всё должно быть сделано так, как будто это тренировка на аэродроме. Ручка вперёд, и я пикирую. В 300 метрах ниже сбитого мной аппарата я выравниваю машину. Фюзеляж "Фармана" проносится мимо меня как гигантский факел, волоча за собой тёмное облако, из него бьют яркие языки пламени. Вниз падает наблюдатель, его руки и ноги растопырены, как у лягушки. В этот момент я не думаю о нём, как о человеке. Я чувствую только одно - победа, победа, победа !
Железные тиски в моей груди лопнули и кровь течёт в моём теле мощным, свободным потоком. Воздух надо мной наполнен сейчас оглушающим оргАном моторов. Время от времени слышится торопливый лай пулемётов. Все машины поднялись в воздух с аэродрома и бросились на врага. Не выдержав этого напора, французская эскадрилья распадается на части и начинаются индивидуальные схватки. Куда ни посмотри, машины кружатся в воздушном бою. Одиночный "Кодрон" поспешно пытается скрыться на запад. Никто его не преследует. Я иду за ним, дав полный газ. Опьянение от первого боя уже прошло. Уничтожение врага стало тактической проблемой и ничем больше. Я открываю огонь с расстояния 150 метров и вновь останавливаюсь. Слишком далеко, ещё слишком далеко. С расстояния 80 метров я выпускаю ещё одну очередь.
На этот раз я ясно вижу результат. "Кодрон" дрожит, правый двигатель выпускает маленькое облако дыма, пропеллер замедляет свой ход и останавливается. Пилот оборачивается и смотрит на меня. Через секунду самолёт входит в крутое пикирование. Я следую за ним. Он летит только на одном моторе, никак не может оторваться от меня. Я сейчас так близко к нему, что ощущаю поток воздуха от его пропеллера. Новая очередь - пилот пригибается к штурвалу. Затем заедает пулемёт: вовремя почти отвесного пикирования перекосило патроны в пулемётной ленте. Я бью по пулемёту обоими руками. Никакого толка, пулемёт молчит. Я не могу стрелять, у меня нет другого выбора кроме как оставить в покое своего оппонента и вернуться домой. В 5:25 я приземляюсь на аэродроме в Хабсхайме. Я взлетел в 4:16. Всё заняло у меня чуть больше часа. В середине поля стоит капитан Макентхун, командир базы. Он стоит, расставив ноги, и наблюдает за боем в бинокль. Я подхожу к нему:
- Унтер-офицер Баумер вернулся с боевого задания. Сбит двухместный "Фарман".
Он опускает бинокль и смотрит на меня, его лицо не отражает никаких эмоций, как будто заморожено.
- Только что разбился наш большой самолёт, - говорит он.
Я знаю, что пилотом на нем был лейтенант Курт, близкий друг Макентхуна. Я отдаю честь и иду к ангарам. Только вечером мы смогли разобраться в том, что произошло. Французская атака, первая крупномасштабная воздушная атака на Германию, отбита. При этом, 5 вражеских машин сбито на нашей стороне фронта. Из 9 офицеров французского подразделения, взлетевшего в полдень, вернулось только 3. Из наших лётчиков не вернулось на базу 3 человека: Курт, Хопфгартен, и Валлат, экипаж AEG из 48-й эскадрильи. Они атаковали "Фарман", были протаранены во время боя другим самолётом, обломки упали на землю. В нашей вилле окна были освещены всю ночь. Сегодня погибли наши, но и мы не просто так покатались по воздуху. Пфальцер, Вайнгартен, Глинкерман и я, каждый из нас сбил по самолёту. Мы молоды, и мы празднуем победу.
Плохие-Хорошие дела.

Осень уже подошла к концу, остается всего нечего до начала зимы. После затяжных холодных дождей аэродромное поле превратилось в болото грязной жижи. Это и вызвало передышку в круговерти насыщенной жизни пилотов.
Я занялся тем, что писал письмо родителям, хвастая своими победами. Хвастал я, не стесняясь, у меня пятнадцать подтвержденных побед и «Железный крест» первого класса. Писал им про то, что скоро, наверное, еще до рождества война закончится и я вернусь домой. Ну может в самом крайнем случае через недели две после Нового года.
После того как письмо было написано, я стал пришивать вице фельдфебельские знаки различия на свой китель. Звание было присвоено две недели назад, а руки все не доходили.
Я вышел на улицу из заброшенного поместья, где было оборудовано общежитие пилотов нашей эскадрильи. Поместьем оно было давно, теперь мы заняли уцелевшие помещения в том, что когда-то могло называться словом поместье.
Закурил. На меня вдруг напало лирическое настроение. Перед глазами появилась Элеонора, которая как всегда, говорила мне то, что я хотел от нее услышать. Наверно она повзрослела за это время, изменилась в лучшую сторону, стала еще красивее.
Опять начал накрапывать дождь, я поежился в своей кожаной полетной куртке, и выкинув окурок пошел в свою комнату.
Сняв сапоги, я лег на койку и залез под одеяло чтобы согреться. Опять перед глазами выйдя из полумрака появилась Элеонора, которую в своих мечтах стал называть Ло. Мне кажется это уменьшение звучит ласково и не так официально. С этим я и засыпаю.
…………………………………………………………………………………………………..
Мы идем 1200 метров над землей в сторону фронта. На несколько секунд я отвлекаюсь на прыгающие клапана цилиндров двигателя моего «Альбатроса». Мы еще над нашей территорией, и я могу позволить себе отвлечься на мгновение.
Вот уже пелена дыма, скоро линия фронта.
Задание простое, патруль. Нас шестеро под командой лейтенанта Курта Мозеля. На его аэроплане закреплен командирский вымпел цветов имперского флага.
Сделав поворот, идем параллельно нашей линии окопов.
Все спокойно, даже зенитки французов не стреляют по нам. Прогулка.
С лева доносится короткая пулеметная очередь, Франц, который идет слева предупреждает, что…
О черт! Со стороны Солнца на нас заходят шесть, восемь, двенадцать…
С земли воздушный бой выглядит примерно, как потревоженные мухи крутятся возле кучи навоза. Из кабины это выглядит совершенно по-другому.
Все пытаются зайти в хвост аэроплана противника и сбить его пулеметной очередью. Все просто, только это сложно сделать. Напряжение в мышцах, трудно дышать от потока воздуха на виражах, сердце колотится, в висках сдавливает. Прицелится трудно из-за вибрации работающего на предельных оборотах двигателя.
Расстояние между мною и «Нюпором -17» француза метров сорок. Мой «Альбатрос» более мощный и я быстро сокращаю между нами, дистанцию.
Француз заметил меня и пытается уйти, соскочить с линии огня.
Нет, «лягушатник», у тебя это не выйдет со мной.
Между нами, уже метров двадцать, он в прицеле. Короткая очередь. В самый последний момент он увернулся и ныряет в низ набирая скорость. Я ныряю за ним. Опять очередь. Из «Нюпора» вылетают клоки пробитой перкали. Его даже немного развернуло, но он быстро выравнивает свою машину. Теперь ему не уйти. Он снова у меня в прицеле!
Пули снесли ему голову, там, где была голова был мгновенный кровавый всплеск, обезглавленное тело раскинуло в сторону руки и застыло осев в кабине. Аэроплан француза еще несколько мгновений держал траекторию, но завалившись на левое крыло стал падать на землю. Я проводил его взглядом до момента, когда он превратился в бесформенную кучу обломков, которая застыла после удара. Шестнадцатый.
Боковым зрением я замечаю, что на лейтенанта Мозеля заходят сразу двое «Нюпоров». Командир их не видит, и ничего не предпринимает. Черт! Я не успеваю!
Он все же их заметил, но слишком поздно. Мозель пытается уйти, но… Я вижу на фюзеляжах у «Нюпоров» эмблемы 124-ой эскадрильи. Это «Аисты». Эти умеют и летать, и сбивать. «Альбатрос» Мозеля раскидал в стороны крылья, кувыркнулся и камнем падает на землю.
Я не догнал их, они ушли. Из нас шестерых вернулись на аэродром только трое.
Странно, но я не испытал боль утраты, в моем сознании это все так и оставалось игрой. Игрой, в которой проигрыш смерть. Это, по необъяснимой для меня самого, причине совершенно не пугало. Это делало игру интереснее.
Меня назначили после гибели Курта Мозеля командиром звена.

Лейтенант.

В тот день у меня было одно только желание, доплестись до своей койки, снять обувь, если хватит на это силы, и уснуть.
В этот день у меня было пять вылетов, за которые я довел свой боевой счет до семнадцати личных побед. Последние две мне дались с большим трудом.
Я уже почти добрался к входным дверям и предвкушал то наслаждение, когда залезу под одеяло и медленно начну согреваться и незаметно проваливаться в сон как за своей спиной я услышал:
- Гер вице-фельдфебель! Гер вице-фельдфебель! Вас срочно вызывает командир эскадрильи!
Это был голос посыльного из штаба ефрейтора Болена.
Остановившись я сделал глубокий вначале вдох, ну а после глубокий выдох.
- Ульрих! Какого черта?! Я же просил не обращаться ко мне по званию, когда никого нет рядом. Я терпеть не могу этот официоз.
- Так точно! Гер вице-фельдфебель!
Вытянувшись в струнку по стойке смирно, отрапортовал Ульрих.
- Ты специально это делаешь?! Какого черта от меня еще хотят.
- Не могу знать! Гер вице-фельдфебель!
Я кинул в него своим кожаным шлемом, который был у меня в руке.
- Эрнст, давай быстрее к командиру. Это важно, но сказать я тебе повод не могу. Да меня потом Макентхун со света сживет. Могу сказать, что новость хорошая.
- Ладно, сейчас умоюсь и приду. Раз хорошая, то это не так срочно.
………………………………………………………………………………………………………….
В штабе, адъютант эскадрильи сказал, что Макентхун ждет в столовой, которая по совместительству была местом всякого рода собраний по разным поводам.
На мой вопрос, «что случилось?» ответ я получил более чем уклончивый.
Как только я открыл входную дверь в столовую раздалась команда:
- Господа! Смирно!
Команду подал майор Макентхун.
Странно, но команду выполнили все присутствующие.
- Господа, когда этот мальчишка появился у нас, я сразу сказал себе, что на одного разгильдяя и прохвоста в эскадрилье стало больше. Но! Я также сказал себе, что возможно это будет будущий ас. И я оказался прав господа. Как в первом, так и во втором своем умозаключении.
У нашего Эрнста, не много, не мало на счету семнадцать сбитых «лягушатников». С наблюдательного поста подтвердили сегодняшних сбитых им французов.
Ладно господа, не буду вас томить.  У нас сегодня маленький праздник и памятный день для Эрнста.
Отныне в нашей эскадрильи стало на одного офицера больше!
Приказом, вице-фельдфебелю Баумеру, присвоено первое, и далеко не последнее, офицерское звание лейтенант. Поздравим его с этим господа!
Мне вручили погоны, потом жали руки и говорили приятные речи, потом был в честь этого моего повышения было застолье, которое переросло в пьянку, пьянка переросла в попойку, попойка в черти чего.
До этого я никогда не употреблял столько алкоголя.
………………………………………………………………………………………………..
Когда я открыл глаза, я был сильно удивлен тем фактом, что я был в собственной постели, раздет до нижнего белья, выспавшийся и голова не болела.
Я попытался привстать на локтях, это не получилось, и после этой попытки в голове помутилось от нестерпимой боли. Казалось, что внутри меня отсутствовал организм. От меня осталась только оболочка тела, пустая оболочка.
Форма была разбросана по всей комнате. Брюки висели на остатках люстры.
Двери в комнату открылись и зашел обер-лейтенант Юрген фон Гатерберг. Он достал из-за спины руку в которой держал бутылку коньяка и два бокала.
- Малыш, я старый вояка и знаю, что поставит тебя на ноги.
Он открыл коньяк и стал разливать по бокалам.
- Оооооо, нет, я видеть не могу это пойло.
Пролепетал я, поняв, что он попытается в меня влить принесенный коньяк.
- Отставить! Я старше по званию и могу… Я знаю, что… А, ты … Пей Малыш, это поставит тебя на ноги. Тем более полетов сегодня не будет, во всяком случае до полудня. Там за окном идет дождь со снегом. И на наше счастье ветер. Нет. Полетов не будет.
Пей, черт бы тебя побрал!
Я выпил и стало действительно легче. Органы снова вернулись на место и стали функционировать.
- Все Малыш, ты воскрес. И теперь есть возможность продолжить наш, то есть твой праздник.
Черт, где твои погоны, надо прикрепить их твоему кителю. Где твой китель?
- Не знаю, посмотри на полу.
Ответил я, сидя на койке.

Так все глупо вышло.

Пилот на фронте в среднем проживает жизнь, если все относительно хорошо с удачей, от нескольких дней до трех с половиной недель. Не редко все заканчивается в первом боевом вылете.
Я уже перебрал время я уже семь месяцев на фронте.
Март семнадцатого, снова раскисшее поле аэродрома, вынужденное безделье, с той разницей, что это меня уже радует, а не раздражает, как в самом начале.
Но вот с сегодняшнего дня наступило похолодание, грунт замерз и можно стало взлетать.
Ранним утром мое звено послано чтобы уничтожить вражеский аэростат. Задача не сложная, достаточно одной очереди и аэростат превращается в гигантский факел, даже можно не тратить боекомплект, а обойтись ракетницей.
Хотя, можно и нарваться и тогда завязывается «Собачья схватка», закрутится смертельная карусель.
Вышло так и сегодня. При подлете нас атаковало двенадцать СПАДов. На базу нас возвращалось двое. Мы, как говорится, еле унесли ноги.
Правда в свое оправдание я могу сказать, что «лягушатникам» тоже от нас досталось. Я увеличил свой счет до двадцати пяти сбитых. А тем троим, … их счет застыл на вечно.
Мой «Альбатрос» был изрешечен, пробитый бак оставлял белый шлейф в небе, а то что, у меня не было одного шасси, …
О этом я уже узнал в госпитале. При посадке меня занесло на достаточно приличной скорости.
Перелом берцовой кости, три поломанных ребра, ушибы, гематомы.
- Ваше основное лекарство — это покой, недвижимость. Кости у вас. Лейтенант, молодые, все срастется.
Сообщил при осмотре доктор.
Госпиталь был прифронтовой, изысков не было, но за то он был переполнен, мест катастрофически не хватало. Стоны. Крики доносились из каждого угла, если не с каждой койки.
Не было разделения на офицеров, унтеров, солдат. Вот уж где было равенство, все были пациенты.
Мой сосед, я не мог рассмотреть его, лицо которого было забинтовано, громко стонал, неразборчиво бормотал, и опять издавал стон. Это было невыносимо и из-за него казалось, что мне тоже больно. Еще сильнее больно, чем это есть на самом деле.
Пожилая медицинская сестра сделала укол, и я спустя небольшого отрезка времени провалился в сон.
Когда я проснулся, мой сосед не стонал. К его койке подошли два санитара с лицами, которые выражали полную апатию ко всему на свете. Они переложили соседа на носилки и унесли. Пожилая медицинская сестра, которая мне вчера делала укол, заменила на койке простынь и наволочку на подушке и тут же принесли нового раненого, который стонал еще громче чем тот который был до него.
…………………………………………………………………………………………..
Через два месяца меня выписали из госпиталя. Я уже мог ходить с палочкой и выглядел по-пижонски.
На врачебной комиссии мне сообщили хорошую новость, что мне положен отпуск под наблюдением врача. Для этого у меня есть три недели, и я могу поехать домой и там буду посещать лечебное заведение, направление мне выпишут вместе с отпускным бланком.
Я завтра еду домой!!!
……………………………………………………………………………………….

Путь домой.

 Большую половину дороги я провел молча и совершенно ни о чем не размышляя ни про себя, ни бубня себе под нос. В госпитале у меня появилась эта дурацкая привычка тихо бурчать. Попутчиками моими по купе оказалось почтенное семейство пожилого бюргера с его женой и как после выяснилось племянницей, юной дамой которая только и ждала момента, чтобы прямо сейчас попробовать на вкус прелестей взрослой жизни, при чем начать пробовать с самого вульгарного ее блюда. Все у нее говорило про это. Но обстоятельства, которые были в данную минуту ей не позволяли приступить к осуществлению желаний.
Нет, ни коем образом я не осуждаю ее. Сам такой, грешен, вынужден признать.
Жена бюргера обыкновенная немецкая женщина, которая полностью поглощена четырьмя основами ее бытия, Кайзером, кухней, церковью и детьми.  К последнему в данный момент относилась ее племянница.
Сам же бюргер пытался завести беседу, прерываясь время от времени от газеты Rigasche Rundschau о реальном положении дел на фронте.
Я же всякий раз отвечал ему уклончиво-неопределенно. Его естественно мои ответы не устраивали и всякий раз он приговаривал:
- О, я понимаю вас господин лейтенант, вам нельзя… военная тайна. Но вы мне можете доверять. Я патриот нашей Империи и Кайзера.
Вот как вы считаете, наступление на Париж состоится в ближайшее время? Вы полностью можете мне доверится. Мне просто будет достаточно вашего мнения по этому вопросу.
Я, улыбнувшись его племяннице с изнывающим взглядом перевожу взгляд на него.
- Мне трудно об этом судить, я почти три месяца был на излечении в госпитале. Боюсь, что рассуждать о положении дел на фронте у меня нет возможности. Об этом лучше вести беседу с чинами повыше чем у меня. Скажем с полковником.
- Гер лейтенант, а вот этот знак, на вашем мундире… Что это за награда?
Не унимался бюргер.
- Это знак военного пилота.
Мой ответ его удивил, на столько, что он даже выдержал, как для его любопытства к военным вопросам, долгую паузу. Секунд пять.
- Вы пилот?
Я в знак согласия кивнул.
- Что же вы раньше не сказали?!
Даже с каким-то возмущением произнес бюргер.
Племянница бюргера послала в мой адрес очередной томный взгляд. Более томный, чем все предыдущие. Военные пилоты воспринимались с родни полубогов. Это правда.
- Наши германские аэропланы превосходят по своим параметрам технику противника?
Сразу же задал очередной вопрос бюргер.
- Да, и во много крат.
Ответил я.
Он остался доволен, и продолжил череду вопросов, на которые я продолжал уклончиво давать ответы, уже не по тому, что я не хотел говорить, это для меня стало забавной игрой. Игрой под названием «Увильни от вопроса».
Через некоторое время мне это надоело, и я, извинившись, что прерываю беседу отправился в вагон-ресторан.
Там я пробыл довольно долго, разговорившись за бутылочкой сносного коньяка с пехотным обер лейтенантом, так же, как и я ехавшим на побывку.
В свой вагон я вернулся поздно, положил на спальное место фуражку и вышел курить в коридор.
Мне показалось, что в ночное время колеса поезда стучат громче, чем днем. Потом я подумал, что утром уже буду дома, что увижу родителей, и очень возможно, что встречу Ло, то есть Элеонору и все произойдет в точности как в моих мечтах и обязательно…
Двери в купе позади меня старательно тихо открылись, но не настолько тихо, что бы я не обернулся.
На против меня стояла племянница бюргера и указательным пальцем прижимала губы, давая мне понять, чтобы я соблюдал тишину.
- Меня зовут Урсула. А тебя?
Прошептала она.
-Эрнст.
Также ответил я шепотом.
- Мои дядя и тетя, уснули. Они очень крепко спят, тем более, что были трудности с приобретением билетов, и они сильно вымотались. Так, что их сон будет крепкий.
Пояснила она, не двусмысленно улыбаясь и слегка прищуривая глаза.
- Да и я устала, но не от дороги, а от их опеки. Эрнст, я не против отдохнуть от моих родственников. Составишь мне компанию?
Колеса поезда, как мне показалось, стали стучать еще громче.
- Подожди меня тут Урсула. Я буквально на секунду отлучусь, чтобы все устроить.
Урсула отпустила опять томный взгляд и промурлыкала звук «Мнугу»
Проводник вагона за двадцать марок, не смог отказать в помощи герою отмеченного «Железными крестами» который едет в отпуск с фронта, и дал клочь от забронированного купе военным ведомством, со словами «Как же я завидую вашей молодости гер лейтенант».
………………………………………………………………………………………………….
- Вы едете во Франкфурт, в гости или…?
Спросил я после всего.
-Во Франкфурте мы делаем пересадку.
- Пора возвращаться.
Урсула опять издала мурлыкающе «Мнугу».
И все повторилось. К слову, Урсула давно вступила во взрослую жизнь, и не со мной.
………………………………………………………………………………………………
Она вернулась в купе, а я еще долго курил в коридоре вагона.
Поезд подъезжал к Франкфурту на Майне. За окнами мелькали знакомые пейзажи.
Распрощавшись с семейством патриотичного бюргера на пироне вокзала и получив на прощание томный взгляд от Урсулы, я направился к вокзальным дверям ведущих меня в отпуск.

Дома.


Встреча в родительском доме слилась в какую-то неимоверно радостную какофонию звуков, обнимания, рукопожатий. Это состояние обезоруживало, и я себя чувствовал маленьким мальчиком, у которого день рождения.
Мама обняла меня и не размыкала руки боясь отпустить меня. Отец, к моему удивлению не стеснялся навернувшихся у него на глазах слез и сжимал до боли мою руку.
- Эрнст, мальчик мой я горжусь тобой! Про тебя пишут газеты! Мой сын офицер! Эрнст! …
У отца опять на глазах проступили слезы, и он платком стал протирать очки и одновременно утирать проступившую влажность.
- Эрнст, мой дорогой Эрнст, ты поддевай теплые вещи, чтобы не заболеть и кушай все, что тебе дают. Ты такой худой… Простуда — это опасная болезнь, особенно для мужчин в твоем возрасте. Осложнения, которые за собой влечет простуда…
Перехватила инициативу мама.
И опять я погрузился в какофонию произносимого и переживаний.
Я не заметил момента кода появились соседи, опять рукопожатия, сплошной гул разговоров, фраз, вопросов не требующих ответов, которые я произносил не впопад. Застолье, которое затянулось.
Я нашел повод что бы избавиться от этого ощущения непричастного повода. Хотя с моей стороны это было, пожалуй, жестоко по отношению к собравшимся.
- Мне необходимо отметится в комендатуре, иначе у меня будут неприятности.
Сославшись на это, я покинул праздник организованный в честь меня.
Глоток свежего воздуха окончательно вырвал меня из радостных объятий и родительской опеки.
Ноги сами понесли меня к дому где мой мотоцикл всегда ломался, и к месту от куда в волшебную страну увозило авто Элеонору Цанг.
Не буду скрывать, что мое воображение разыгралось по мере приближения к этому месту. Опять случайная встреча, она подойдет ко мне, первая заговорит со мной, в общем все сделает сама, а я только не буду этому мешать. Это мои фантазии, а значит я имею полное право так себе все представлять.
Купив в лавке папиросы, я курил возле пошарпанной тумбы для объявлений, наблюдая за парадного знакомого мне дома. Все это время в парадную никто не вошел и не кто не вышел.
Выкурив в подряд две папиросы, я отправился в комендатуру.
……………………………………………………………………………………………………..

- Гер лейтенант. У вас предписание проходить дальнейшее лечение в гарнизонном госпитале. По окончанию вы должны предъявить карточку о полном прохождении процедур предписанные вашим врачом.  Надеюсь вам не нужно рассказывать, что вам будет в случае уклонения от лечения? Как именно будет это расценено.
Все это мне монотонным голосом высказывал дежурный помощник коменданта в звании майора.
- Мне все предельно ясно гер майор.
Ответил я равнодушно.
- Прекрасно. У меня к вам личная просьба. Можно ваш автограф лейтенант Баумер.
Он достал газету со статьёй про меня с фотографией на которой я был запечатлён возле своего аэроплана.
Я поставил свою подпись и дату.
- Хранит вас Господь. Лейтенант Эрнст Баумер.
А вот этого я даже не мог себе представить!

Не став затягивать, тем более, что домой возвращаться и становится опять центром внимания я не особо торопился, я решил отправится в госпиталь и получить сегодняшнюю порцию таблеток и уколов.
Без труда найдя его я окунулся в атмосферу военных действий из которых меня на время вырвали обстоятельства.
Машины на тентах у которых были нанесены в белых кругах красные кресты, носилки окровавленные бинты, костыли, страдающие гримасы раненых. Встречные лица озабоченно торопящихся санитаров вернули меня в прозу реальности.
Не без труда узнав в каком кабинете меня уколют и накормят таблетками, я отправился на его пояски. Неразбериха царящие в госпитали затруднили мои поиск, но я преодолел препятствия и желание плюнуть и прейти сюда завтра.
Дождавшись своей очереди я вошел. Как мне показалась яркую от света манипуляционную.
Я отказался верить своим глазам.  Я окаменел и стоял в ярком освещении открыв рот не успев произнести про то, что меня направили сюда для получения, прохождения, лечения, вращения, течения…
Несвязное сознание гнало бессмысленный поток фраз.
- Ну, что же вы, гер лейтенант застыли, у меня много раненых ожидают своей очереди.
Произнесла Элеонора улыбаясь.
… влечения, мучения… продолжал нестись у меня в голове поток сознания.
- Я, дело в том, что меня тут направили, и я пришел… Вы меня узнаете?
Вдруг неожиданно для себя самого задал я вопрос Элеоноре.
- Конечно узнала. Лейтенант Баумер. О вас пишут в газетах. Вы один из лучших ассов Германии и меня предупредили, что вы будете проходить амбулаторное лечение в нашем госпитале во время своего отпуска после ранения.
Не убирая с губ улыбку проговорила она.
- Значит не узнали.
Расстроенно проговорил я.
- Вы хотите сказать, что я не узнала мальчика, у которого всегда ломался мотоцикл возле моей парадной? Который провожал взглядом меня в школу? Ну конечно же я узнала тебя Эрнст.
По своим собственным ощущениям я стал светится ярче чем лампы в манипуляционной.
И тут. Неожиданно для самого себя, я выложил все, что за это время было в моем воображении, что я берег именно для этого момента.
Я, наверное, никогда не смогу повторить те замечательные слова, фразы, которые я говорил Элеоноре, а она слега застеснявшись слушала мое лирическое повествование о том, что я чувствую к ней, как я ее люблю, и еще, и еще, и еще…
Когда же я иссяк и замолчал, ожидая ее ответа приготовившись услышать ее окончательный вердикт моим чувствам.
Я услышал:
- Эрнст, снимай штаны.
- Прямо сейчас, здесь?
В недоумении переспросил я.
- Да, сейчас и здесь. Мне нужно сделать тебе укол.
- А, ну да. Сейчас.
Вернувшись к реалиям опомнился я.
- Ай!
- Не ври, я не больно колю. Держи вату рукой.
- Когда ты заканчиваешь дежурство?
- Через два часа.
- Я буду тебя ждать у ворот, мне еще столько, надо сказать.
……………………………………………………………………………………………….
Я опять, давно не делал записей у себя в дневнике, честно, мне было не до того. Я захлебывался счастьем. Мой отпуск домой по болезни без всяких преувеличений оказался океаном счастья, в котором я тонул. Но я и к своему удивлению не смог подобрать нужные строчки, чтобы выразить полноту тех ощущений, которые овладели мной. Это оказалось совершенно невозможно описать, придать бумажному листу скрипя пером. Вот боль, горе переживания, смятения выплескиваются на чистый лист и передаются читающему их, а вот с со счастьем это невозможно.
У меня не хватает словарного запаса языка Гетте, Шиллера, чтобы оставить хотя бы четверть того, что овладело мной.
Как я могу полностью выразить что я добился расположения девушки, в которую я был тайно влюблен всецело и получил от нее взаимное чувство, как?  Как можно передать течение бурлящий крови по жилам, как передать сердцебиение, сладостную истому внутри себя. Описать то, что я могу дышать только когда она рядом, и когда ее нет не хватает воздуха в легких и я живу надеждой мига, когда она вновь окажется рядом. Ее взгляд, когда она смотрит, нет не сами глаза, а передать незримую энергию, исходящую из-под ее ресниц. А потом соединить это все в одно целое. Это невозможно, и я не берусь за это.
Я с ней иду по улице и мы держимся за руки. Я не замечаю остальных идущих, Ло стала моим миром, моей вселенной. Я больше не мальчишка с выпрашующим взглядом, наблюдающим за ее парадным из-за тумбы с объявлениями. Теперь я пилот, офицер, истребитель, ас про которого пишут во всех газетах. Ло гордится мной, а я ее люблю и растворяюсь в ней. Даже война откатилась и оставила нас в покое и грохочет где-то там, очень далеко и еле слышно хотя не зримо напоминает о себе.
Ло, стала моей невестой, а я убыл на фронт. Отпуск закончился прощанием на пироне вокзала прощальными взмахами руки Ло в след набирающего скорость вагона. Потом она растаяла в дымке, исчез вокзал. Наступило время притаившейся до этого времени войны.
Опять в небе стрекотали пулеметы, трещали неимоверными нотами двигатели, и падали, объятые пламенем аэропланы оставляя на короткую память о себе дымный след на голубой глади бездонного неба.
На борту моего «Альбатроса» позади кабины появились выведенные белой краской буквы - LO, а на счету моих побед тридцать две сбитых вражеских машины.

«Голубой Макс»

Перед стоящими в один ряд аэропланов выстроилась вся эскадрилья.
Осеннее солнце на прощание перед наступлением холодов скупо грело находящихся в строю.
Из далека донесся урчащий звук авто.
- Господа! Смирно! Для приветствия, равнение на ле-во!
Скомандовал с прусской лихостью майор Макентхун, приложив руку к козырьку фуражки направился рапортовать выходившему из услужливо открытой адъютантом дверцы авто грузному генералу с седыми бакенбардами.
Выслушав рапорт командира эскадрильи, он неторопливо вставил монокль и оглядел застывшего- вытянувшийся строй.
- Вольно господа.
Лениво протянул через нижнюю губу генерал.
Суетящийся адъютант стараясь не уронить держал папку и коробочку из синего бархата.
- Господа! Командование и я лично прибыл в ваше подразделение чтобы отметить, ваш неоценимый вклад в дело победы Германской Империи, к которой нас ведет наш Кайзер, разя наших врагов! Он вложил в ваши руки оружие которым вы владеете над полем боя в этой войне! У наших врагов нет того, что есть у нас! И это утверждает непреклонность нашей победы!
Это дух Тевтонского рыцарства, наши предки через века пронесли его и передали его нам бесценным наследством.
Я признаюсь, что после этих слов я испытывал гордость. Но, впрочем, продолжил слушать генеральскую речь, заранее, зная к чему он ведет и про себя торопил этот момент.
Генерал с седыми бакенбардами продолжал в том же духе еще минут пятнадцать. А моя гордость медленно улетучивалась, и пустота заполнялась мыслями про Ло. Потом мысли про Ло полностью выдавили гордость и даже назойливо стучали в моей голове. Вот если бы, Ло была тут, ли скажем незримая для остальных наблюдала, или вот скажем… какая белиберда у меня в голове.
-… Лейтенант Баумер!
С некоторым запозданием я вышел из строя и, на сколько это возможно, чеканя шаг по жухлой траве аэродрома, подошел к генералу.
- Награждаетесь за доблесть на поле войны крестом «За заслуги»
Я наклонил голову и мою шею обняла орденская лента «Голубого Макса», так называли этот орден между собой, неофициально. Это была одна из высших наград империи.
Хлопок вспышки фотографа и магическое движение его руки возле объектива.
- Гер Генерал, прошу разрешения обратится!
Неожиданно для самого себя из меня вылетело это обращение.
- Да лейтенант я слушаю.
С умилением отца к сыну который принес из школы отличную отметку проронил генерал.
- Гер генерал, а вы могли бы выдать мне еще один точно такой же орден?
Генеральский монокль выскочил со своего места и повис на золотой цепочке.
- Зачем? Произнес он растеряно.
- Этот я бы носил, а тот второй отправил бы в подарок своей невесте.
Седые бакенбарды стали еще выразительнее на раскрасневшемся от возмущения лице генерала.
- Да вы с ума…
Но взяв себя в руки:
- Нет, второго такого ордена для вашей невесты у меня с собой нет. У вас лейтенант, очень надеюсь, все?
- Так точно гер генерал.
- Займите место в строю.
……………………………………………………………………………………………………
Да, целый вечер при праздновании врученных наград было, о чем поговорить. Я был мишенью для насмешек еще дня три, а потом все забылось.
…………………………………………………………………………………………………..

Рыцари в небе

17 октября. Через три месяца наступит 1918 год. Я утомился от войны. Навязчивая мысль «Скорей бы все это закончилось» все чаще и чаще гостит в мозге.
Я взлетаю рано утром, так, чтобы солнце светило мне в спину когда я буду заходить в атаку на воздушный шар. Я лечу выше, чем обычно. Альтиметр показывает 5000 метров. Воздух прозрачный и холодный. Мир подо мной кажется гигантским аквариумом. Над Лиервалем, где погиб Рейнольд, летает вражеский самолёт с винтом сзади. Он прокладывает себе путь в воздухе как маленькая водомерка. С запада быстро приближается маленькая точка. Крошечная и чёрная поначалу, она быстро растёт по мере того, как приближается ко мне. Это "СПАД", вражеский истребитель. Одиночка, такой же, как и я, высматривающий добычу.
     Я усаживаюсь в пилотском кресле поудобнее. Будет бой. Мы стремимся навстречу друг другу, находясь на одной и той же высоте, и расходимся, едва не задевая друг друга. Его машина отсвечивает на солнце коричневым. Мы делаем левый поворот и начинаем кружиться. Снизу, наверное, кажется, что две большие хищные птицы ухаживают друг за другом.
  Но это смертельная игра. Тот, кому противник зайдёт в хвост, проиграет, потому что одноместный истребитель с неподвижно закреплённым пулемётом может стрелять только прямо вперёд. Его хвост беззащитен. Иногда мы проходим мимо друг друга так близко, что я могу ясно видеть узкое, бледное лицо под кожаным шлемом. На фюзеляже между крыльями чёрными буквами написано какое - то слово. Когда он проходит мимо меня в 5-й раз, так близко, что струя от винта мотает меня взад и вперёд, я могу разобрать: "Vieux Charles"-"Старина Шарль". Это- Гийнемер !
Да, только он один летает так на всем нашем фронте. Гийнемер, который сбил уже 30 немецких самолётов. Гийнемер, который всегда охотится один, как все опасные хищники, внезапно нападает от солнца, в секунды сбивает своего оппонента и исчезает. Так он сбил Пуца. Я знаю, это будет поединок, где у жизни и смерти одна цена. Я делаю полу петлю, чтобы зайти на него сверху. Он тут же понимает это, и сам начинает петлю. Я пытаюсь поворачивать, но Гийнемер следует за мной. Выйдя из поворота, он сможет мгновенно поймать меня в прицел.
  Металлический град с грохотом сыпется на моё правое крыло, и звенит, ударяя в стойку. Я пробую всё, что могу, самые крутые виражи и почти отвесные скольжения, но он молниеносно предугадывает все мои движения и немедленно реагирует. Его самолёт лучше. Он может делать больше, чем я, но я продолжаю бой. Я нажимаю кнопку на ручке... пулемёт молчит... заклинило !   Левой рукой я держу ручку, правой пытаюсь загнать патрон в патронник. Ничего не получается - патронник никак не очистить. На мгновение я думаю о том, чтобы спикировать и выйти из боя. Но с таким противником это бесполезно. Он тут же окажется у меня на хвосте и прикончит. Мы продолжаем виражи. Отличный пилотаж. Если бы ставки не были столь высоки. У меня ещё никогда не было такого проворного оппонента.

  На время я забываю, что передо мной Гийнемер, мой враг. Мне кажется, это я с моим товарищем участвую в спарринге над нашим аэродромом. Но иллюзия длится всего лишь секунды. Уже 8 минут мы кружим друг за другом. Самые длинные 8 минут в моей жизни. Вот сейчас, повернувшись на спину, он проходит надо мной. На секунду я бросаю штурвал и колочу по коробке патронника обеими руками. Примитивный приём, но иногда он помогает. Гийнемар видит всё это сверху, он должен это видеть, и сейчас он знает, что со мной случилось. Он знает, что я беззащитен... И затем случилось то, что случилось: он медленно машет мне рукой, и исчезает на западе, летя по направлению к своим траншеям. Я иду домой. Я ошеломлён.
Выкатываюсь из кабины и сажусь на уже промерзающую землю возле фюзеляжа своего «Альбатроса». Надомной буквы LO, подняв голову я смотрю на них.
- В этот раз мне просто повезло.
Вкруг меня уже собралась толпа. Я рассказал о встречи со «Стариной Шарлем».
Некоторые полагают, что пулемёт Гийнемера тоже был неисправен. Другие считают, что я должен был протаранить его в отчаянии. Но я никому из них не верю. Я считаю, что рыцарские традиции прошлого не погибли.
…………………………………………………………………………………………………
(Запись, сделанная гораздо позже): Поэтому я кладу запоздалый венок на его безымянную могилу
……………………………………………………………………………………………….
 Ноябрь. Я зашёл на них со стороны солнца и атаковал последнего слева, сбив его короткой очередью из 5-ти выстрелов. Затем - следующего, и последним - их ведущего. Двое остальных были столь поражены, что не сделали ни одного выстрела в ответ. Вся схватка продолжалась не более 20 секунд, как это было тогда, во время атаки Гийнемера. На войне нужно учить ремесло пилота - истребителя или погибать. Третьего выхода нет. Когда я приземлился, майор Макентхун уже знал об этом.

- Когда меня переведут отсюда, когда – ни будь, ты унаследуешь эскадрилью, - сказал он.
Декабрь. Мы базируемся в Виндгене, маленьком городке в центре фландрских низменностей. Местность сложная, пересечена насыпями и каналами с водой. Здесь при любой вынужденной посадке можно разбиться вдребезги. Когда поднимаешься достаточно высоко, можно увидеть Остенде и море. Серо - зелёное, бесконечное, оно простирается за горизонт. Многие были удивлены решением майора Макентхуна поставить меня командиром, когда его самого перевели в Македонию. Здесь есть лётчики постарше меня и с более высоким рангом. Но осенью, когда я сбил 3 английских самолёта над Ленсом, он пообещал эту должность мне... Так я стал командиром Jasta 15.

1918 год

Перед нами стоят англичане. Молодые, бойкие ребята, они не медлят, открывая огонь, и не перестают стрелять, пока не добиваются своего. Но мы дерёмся с ними на равных. Исчезло погружающее в депрессию чувство неполноценности, которое приводило нас в уныние. У эскадрильи длинная вереница побед и у меня самого 43 подтверждённых. Зима вступает в свои права и воздушные бои затихают. Часто идёт снег и дождь. Даже когда сухо, тяжёлые облака дрейфуют так низко, что приходится отменять все полёты. Мы сидим в наших комнатах. Иногда, когда я стою у окна, то вижу ремесленников - кустарей, несущих свои товары. Сгорбленные, одетые в лохмотья, они протаптывают себе путь по снегу. Сын хозяина вступил в Бельгийский королевский военно- воздушный корпус, воюющий против нас. Но эти люди не пытаются меня смутить. "Он выполняет свой долг, а я - свой", - вот их точка зрения, резонная и ясная.

«Красный барон»
 

Середина января восемнадцатого года. Мы не летаем уже вторую неделю, от того праздники затянулись. На должности командира мне скучно, она меня тяготит, приходится решать вопросы, в которых я слабо разбираюсь, но ведь без их решений нельзя обойтись. Я переваливаю вопросы списания, поставок и прочей суеты на адъютанта он морщится и про себя ругает меня последними словами, но терпеливо выполняет. Сейчас полетов нет, и я прозябаю над столом с ворохом бумаг на которых ставлю резолюции.
Утомившись я выхожу на улицу, погода мерзкая пронзающий ветер, снег осколками режет щеки. Мерзко, мерзко и холодно.
- Гер обер лейтенант! Сочно в штаб вызывает полковник Шварцберг.
- Чего? Я не расслышал из-за этого проклятого ветра.
Отвечаю я.
Адъютант повторно делает доклад о полученной им телефонограмме.
- Прямо сейчас?
Вновь переспрашиваю я.
- Да он сказал, что срочно.
…………………………………………………………………………………………………….
А остановил свой «Штевер» забрызганный грязью от колес до тента, вылез из него и раздраженно хлопнул дверцей направился в помещение штаба. Вызов полковника мне не сулил ни чего хорошего.
- Гер полковник вас ожидает.
Никак не отреагировав, постучав в двери и не дождавшись ответа захожу.
- Гер полковник, обер лейт…
Я, смолкнув так как он махнул рукой давая понять, что сейчас это лишнее и на уставные мудрости нет времени.
В кабинете он не один, а еще находится ротмистр, который мне показался знакомым, хотя я вижу его впервые.
Полковник отвлек меня, обратившись к этому офицеру.
- Господин ротмистр, позвольте вам представить, обер лейтенанта
Эрнста Баумера. На его счету, сорок пять подтвержденных побед в воздухе.
Гость полковника посмотрел на меня, улыбнулся и произнес.
- Ротмистр Рихтгофен.
Немного помолчав добавил.
- Манфред Альбрехт фон Рихтован.
Конечно это был он, легендарный «Красный барон» шестьдесят три победы.
Мы пожали друг-другу руки.
- Эрнст Баумер, просто Эрнст Баумер. Без приставки фон.
Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой, которой он истребил во мне желание заносится, и я оставил свои колкости.
- Вы, наверное, слышали, о том, что сформирована эскадрилья из лучших пилотов Германии…
- «Летающий циркус Рихтгофен» конечно слышал.
- Прекрасно. Я приглашаю вас пополнить ее ряды. Надеюсь на то, что вы согласитесь? Как, а?
- Он согласился.
Произнес полковник после этой фразы обратился уже ко мне.
- Эрнст (Он впервые назвал меня по имени), это не обсуждается, это приказ.
Я промолчал.
- Меня только интересует кому ты передашь командование и дела. Это ты должен будешь сделать к вечеру. Рано утром ты направляешься в расположение Jasta 11.
- Гауптман Гоппе, Вензель Гоппе. Он будет теперь командовать.
…………………………………………………………………………………………………..
Я прибываю в расположение группы Рихтгофена в 10 часов и уже в 12 я вылетаю на свою первую вылазку с эскадрильей № 11. Кроме неё, в группе эскадрильи 4, 6 и 10. Рихтгофен сам ведёт в бой № 11. Он лично испытывает каждого нового человека. Нас 5 пилотов, ротмистр во главе. За ним Юст и Гуссман. Шольц и я замыкаем. Я в первый раз лечу на "Фоккере - триплане". Мы скользим над рябым ландшафтом на высоте 500 метров. Над развалинами Альбера, прямо под облаками висит RE.8, британский корректировщик артогня...

Мы идём немного ниже, но он по всей очевидности нас не замечает, продолжая описывать круги. Я переглядываюсь с Шольцем. Он кивает. Я отделяюсь от эскадрильи и лечу к "Томми", захожу на него спереди снизу и стреляю с короткой дистанции. Его двигатель изрешечён пулями... Он тут же кренится и рассыпается на куски. Горящие обломки падают совсем недалеко от Альбера. Через минуту я возвращаюсь в строй и продолжаю полёт в сторону вражеских позиций. Шольц снова кивает мне, коротко и счастливо. Но ротмистр уже заметил моё отсутствие. Кажется, что он видит всё. Он оборачивается и машет мне. Ниже справа идёт древняя римская дорога. Деревья всё ещё голые и сквозь ветки мы видим колонны на марше. Они идут на запад. Англичане отступают под нашими ударами. Прямо над верхушками деревьев скользит группа "Сопвич Кемел". Возможно, они прикрывают эту старинную римскую дорогу, одну из главных артерий британского отступления. Я с трудом успеваю всё это рассмотреть, когда красный "Фоккер" Рихтгофена ныряет вниз и мы следуем за ним. "Сопвичи" разлетаются в разные стороны как цыплята, завидевшие ястреба. Только одному не уйти, тому самому, который попал в прицел ротмистра. Всё это происходит так быстро, что никто потом не может точно вспомнить. Все думают на секунду, что ротмистр собрался его протаранить, он так близко, я думаю, не дальше 10 метров. Затем "Сопвич" вздрагивает от удара. Его нос опускается вниз, за ним тянется белый бензиновый хвост, и он падает в поле рядом с дорогой, окутанный дымом и пламенем.
Рихтгофен, стальной центр нашего клиновидного строя, продолжает пологое снижение к римской дороге. На высоте 10 метров он несётся над землей, стреляет из обоих пулемётов по марширующим колоннам. Мы держимся следом за ним и добавляем ещё больше огня. Кажется, что войска охватил парализующий ужас. Только немногие укрываются в канавах. Большинство падает там, где шли или стояли. В конце дороги Капитан закладывает правый вираж и заходит ещё раз, оставаясь на одной высоте с верхушками деревьев. Сейчас мы можем ясно видеть результат нашей штурмовки: бьющиеся лошадиные упряжки, брошенные пушки, которые как волноломы раскалывают несущийся через них человеческий поток. На этот раз по нам стреляют с земли. Вот стоит пехота, приклады прижаты к щеке, из канавы лает пулемёт. Но ротмистр не поднимается ни на метр, хотя в его крыльях появляются пулевые отверстия. Мы летим следом за ним и стреляем. Вся эскадрилья подчинена его воле. Так и должно быть. Он оставляет дорогу и начинает подниматься вверх. Мы идём за ним. На высоте 500 метров мы направляемся домой и приземляемся в 13:00. Это 3-й вылет Рихтгофена в это утро. Когда моя машина касается земли, он уж стоит на лётном поле. Он идёт ко мне, и улыбка играет на его губах.
- Ты что, всегда их сбиваешь атакой спереди? - спрашивает он. Но в его тоне слышится одобрение.
- Я так уже нескольких сбил, - говорю я с самым небрежным видом, который только могу на себя напустить.
Он ухмыляется и поворачивается, чтобы идти.
- Между прочим, с завтрашнего дня можешь вступать в командование эскадрильей № 11, - говорит он через плечо".
……………………………………………………………………………………………………….
Наступила весенняя оттепель. Развезло, кругом вязкая грязь. Поле аэродрома представляет собой сплошную лужу с островами из этой самой грязи.
Я изнываю в офицерском собрании эскадрильи. Тоска.
- Эрнст, я смотрю ты совсем раскис от уныния.
Обратился ко мне со спины Рихтгофен.
- Нет полетов. Нельзя сказать, что я прямо сильно об этом жалею. Но тем неимение.
- Я понимаю. Авиация спасла меня от весьма неудобного положения.
В конце фразы он перешел на шепот.
- В каком смысле Манфред?
Это было его требование обращаться к нему по имени. Он был сторонник панибратства среди пилотов.
- Я с детства был записан в драгунский полк, а я до ужаса боюсь лошадей. Мало ли, что взбредет в голову животному весом в пол тонны на котором ты несешься верхом. Я за нее не поручусь.
Он сделал признание еле слышным. После чего рассмеялся почти по-детски.
- Это чистая правда.
Перейдя на обычный тон завершил он свое признание.
- Не знаю, я за всю свою жизнь ни то, что не сидел на лошади, я даже к ней не приближался.
В свою очередь признался я.
- Шампанского?
- Не откажусь.
Заделав по глотку, он продолжил.
- Все время забываю у тебя спросить, что означает LO на твоем «Фоккере»?
- Я так любя называю свою невесту. Манфред у тебя есть сигареты, а то у меня кончились.
- Да, конечно.
И Манфред полез в карман.
- Только я курю французике.
Он достал портсигар.
- Не патриотично.
Сказал я, беря сигарету.
- Скажи, за что мы воюем, на твой взгляд?
- Мы отвоевываем наши ценности. Наши убеждения.
- Чушь. Нет ни каких ценностей. Это все миф, который нам навязали. У французов отличные сигареты, только лишь поэтому я их курю. А немецкие мне не нравятся, только и всего. Причем тут патриотизм.
- Я над этим не задумывался. Тогда для чего?
Озадачено спросил я барона.
- Я, … увеличиваю личный счет своих побед. А ты?
- Я признаюсь, что болен тщеславием и хочу обогнать тебя.
Он засмеялся.
-Кстати, та встреча в небе со «Стариной Шарлем» … кат ты считаешь, у него заклинил пулемет или…?
- Генемер рыцарь неба, я уверен, что он отпустил меня понимая, что я безоружен. Он это понял по тому, что я его не сбил… Да он прекрасно видел, что у меня заклинил пулемет. Я так отчаянно лупил по ниму.
- Я тоже придерживаюсь этого мнения. Мы последние рыцари эпохи. Не думаю, что после нас нравы останутся такими.
- Манфред, мне нужно с тобой поговорить с глазу на глаз.
Я обернулся и увидел подошедшего к нам Лотара, младший брат Манфреда. Он был явно чем-то взволнован.
- Да, конечно. Извини Эрнст, продолжим разговор после.
Они удалились, а я отметил про себя, что барон играет в туже игру, в которой проигрыш – смерть. Страшная игра, но без нее я уже не смогу жить.
Да, пожалуй, Рихтгофен, это тот человек, который может оказать влияние на мою дальнейшую жизнь. Он обращает мое внимание на те вещи на которые я бы без него не задумался.
(Запись сделана гораздо позже На мою жизнь повлиял совершенно другой пилот. Из-за него все…)
21 апреля Манфред Альбрехт фрайхерр фон Рихтгофен был смертельно ранен в бою над холмами Морланкур, в районе реки Соммы. Его «Фоккер» не был повреждён при посадке. Рихтгофен умер через несколько секунд после того, как к нему подбежали австралийские солдаты и что перед смертью он успел сказать несколько слов, из которых разобрали только «конец».
 
Герман Геринг.

После смерти «Красного барона» место командира унаследовал гауптман Герман Геринг.  Хладнокровный, властолюбивый, тип увлеченный карьерным ростом, готовый ради этого идти по головам живых и трупам.
Нельзя сказать, что он мне был не знаком. Я знал, как его зовут, что он не трусливый пилот, ну и не более.  Общаться мне с ним не довелось. Вернее, я избегал с ним общения. Он мне был не приятен. Нет, дело не в его внешности, внешне он был подтянутый стройный. Таких я видел в синематографе на экране в ролях героев любовников. Он вне всякого сомнения имел бы успех на этом поприще.
Я не могу объяснить, что именно меня отталкивало, скорее всего антипатия. Другого объяснения я не находил.
Но если раньше я мог позволить просто не замечать его и избегать его общества, теперь этой возможности у меня не было и бес, который дремал внутри меня был разбужен.
 
 Я не мог себя сдержать при малейшей возможности, чтобы не отпустить колкость по отношению к Герингу. Он сдерживался, но я чувствовал, что он бесится. Меня же еще больше раззадоривала эта ситуация и теперь я не мог сдержать себя, чтобы не продолжить ехидничать в его сторону.
Потом Геринг перестал себя сдерживать и стал отвечать на мои остроты своими в мой адрес.
Все относительно было в границах относительной нормы, но это состояние было шатким и постоянно раскачиваемым. Это может черти чем закончится.
………………………………………………………………………………………………………
Наш полк перевооружили. «Фоккеры- трипланы» были сняты, а вместо них в небо поднялись «Фоккеры семерки».
Свой «Фоккер» я выкрасил в красный цвет. На фюзеляже неизменно появились буквы LO. На хвостовом оперенье я написал готическим шрифтом для враждебного пилота Du dach nicht! (Не ты!)
Мое отношение к Герингу изменилось. Оно стало еще хуже, мы перестали сдерживаться. Начиналось все с пустяка, пропустить такую возможность не мог, ни я, ни он. Потом шли завуалированные упреки с примесью наглых улыбок, улыбки сходили и начинались прямые упреки, повышения голоса и самая обыкновенная брань. Сделать мы друг другу в конечном итоге ничего не могли. Он был мой командир, но ведь я был первый ас Германской империи, живой ас Германской империи. С этим обстоятельством он был вынужден считаться.
Но вот однажды, должен признать, я перегнул, как говорится, палку. Возможно я был не прав. Я, правда в личном разговоре с глазу на глаз усомнился в достоверности его побед в воздухе.
- …Кто это подтвердит?! Я лично сомневаюсь, что подбитые тобой враги догорают за линией фронта.
- За это может проучится…
Я перебиваю его, не дав ему договорить:
- Пресвятая Дева Мария. Другой поруки у тебя нет!
Он развернулся и ушел с места нашего очередного словесного столкновения.
………………………………………………………………………………………………….

Начало октября восемнадцатого года.
...Я взлетаю с моим звеном. Разрывы на горизонте, маленькие чёрные облачка немецких зениток показывают, что артиллеристы заметили вражеский самолёт. Они подходят ближе, 7 самолётов, двухместные, типа DH.9. Мы - вшестером. Но это американцы, новички на фронте, в то время как самый молодой из нас имеет минимум 2 года фронтового опыта. Мы встречаемся неподалеку от лётного поля. Вся битва длится не больше 5 минут. Глючевски сбивает одного, Краут - другого. Мой падает, объятый пламенем, недалеко от Монтенингена. Другие разворачиваются и летят домой. Один проносится прямо надо мной. Я захожу на своём "Фоккере" ему в хвост и открываю огонь. Он не может ускользнуть от меня. Он сам влетает в очередь и взрывается в 50 метрах надо мной, так что мне приходится резко пикировать и отворачивать в сторону, чтобы избежать столкновения с горящими обломками.
Третий проходит мимо меня, направляясь на запад. На его хвосте - полоски командира. Я иду за ним. Когда он замечает, что его преследуют, поворачивается и смотрит на меня. Откуда - то сбоку раздаются звуки стрельбы. Я чувствую сверлящую боль в левом бедре, горючее хлещет из пробитого бака, поливая меня как из душа. Я выключаю зажигание и сажусь. Мои товарищи собираются вокруг. Они могли наблюдать весь ход боя прямо с лётного поля. Они говорят взволнованно: - Ну, Баумер, парень, тебе повезло... Я вылезаю из самолёта и смотрю на рану. Пуля прошла через бедро. Рана всё ещё кровоточит. Все расступаются в стороны и ко мне подходит Геринг. Я докладываю:
- 61-й и 62-й сбиты. Я легко ранен. Прострелена левая щека, лицо не повреждено.
Геринг смеётся и трясёт мне руку.
- Здорово, когда сидишь здесь и оставляешь друзьям все победы, - он говорит, как будто бы является моим хорошим боевым товарищем.

Я закрыл свой счет

Меня отправили в тыловой госпиталь. Рана была не такой уж серьезной, но Герин настоял, чтобы засунуть меня куда подальше от него.
Отношение ко мне было более, чем привилегированное. Отдельная, палата обставленная необходимой, довольно комфортной мебелью, приличное питание. Без особой скромности я этим пользовался, особо не смущаясь моральными аспектами.
Ночные посиделки после отбоя, сон до обеденного времени прочно укрепились в моем расписании. Я пользовался своей славой и популярностью.
Одиннадцатого ноября я был разбужен криками, которые доносились с госпитального коридора.
- Проклятые евреи!!! Все из-за этих ублюдков!!! Во всем виновны эти полулюди!!! Пока в окопах меня травили газом эти еврейские твари продали все и предали нажив на жизнях моих боевых товарищей целые состояния!!! Жалкие еврейские твари!!! Я вам это припомню!!! Я отомщу вам мерзкие проходимцы!!! Ааааа, не смейте ко мне прикасаться!!! Пустите меня!!! Вы такие же предатели, как и они!!!
Послышался шум возни, потом все стихло.
В мою палату вошла медицинская сестра.
- Что за критин там орет в такую рань?
Спросил я у нее.
- Гер обер лейтенант, время уже половина первого. Это кричал ефрейтор ….ммм Гитлер, кажется его фамилия. Он с нижнего этажа. Наверно новость на него так повлияла, что он не смог сдержать свои эмоции… Ему санитары сделали укол успокоительного…
- Плевать на этого ефрейтора Глитмера или как его в черта. Мне все равно… а какая новость? Я наверно, что-то пропустил?
Задал вопрос я.
- Как?! Вы разве не слышали?! В одиннадцать было сообщение.
- Откровенно говоря, нет.
- Война закончилась. Было объявлено перемирие. Мы проиграли.
…………………………………………………………………………………………………….

Так наступил мир.

Я трясся в тесном плацкарте, прокуренном, дурно пахнущем, забитый до отказа солдатами, которые возвращались с фронта домой.
Одни прибывали в самом дурном настроении, другие осознав, что самое страшное для них уже позади, и это кровавое месиво, холод, грязь и сырость уже в прошлом.
Но все в этом вагоне, который несся сквозь ночь были счастливчиками, которые вырвались из ада и у них появился шанс утроить свою жизнь счастливо.
Я сидел возле окна мимо которого проносилась темнота. Я закутался в шинель, на моем мундире не было наград и знаков различия, на фуражке которую я натянул на глаза отсутствовали кокарды. Все мои вещи вместились в саквояж.
Я ехал с войны и думал о том, что я буду делать дальше. Ни чего придумать я не смог и переключил свои мысли на размышления о Ло. Это было гораздо приятнее, чем осознавать то, что кроме тог как сбивать вражеские аэропланы я ничего не умею, а это умение никому больше не нужно.
Я возвращался с войны в Мюнхен. Ло унаследовала там пятикомнатную квартиру и относительно приличное состояние от своей тетушки. Об этом она мне писала, когда я был на излечении в госпитале.
Я дал ей телеграмму, что возвращаюсь и стал предвкушать в мыслях нашу встречу.
……………………………………………………………………………………………………
Шел холодный дождь. Вокзальный шум, свистки, суматоха вокруг и везде. Я остановился среди потока солдатских шинелей, растерянно поняв, что я не знаю куда идти дальше. Надо было найти адрес, который я положил в какой-то из карманов.
Я стоял и озирался вокруг затерявшись среди людского потока.
Поток стал заметнее реже, и вот, я на перроне остался стаять один.
Там в другом конце я заметил силуэт женской фигурки. Она чернела на фоне белого пара который исходил от паровоза, полумрак, слепящие желтые фонари не давали мне как следует разглядеть ее, но я чувствовал, точнее сказать я был уверен, что это никто иная как…
- Ло.
Я медленно направился к ней на встречу, фигурка, так же заметив мой силуэт пошла в мою сторону.
Я прибавил шаг понимая, что я не ошибся, и она так же пошла быстрее. Я побежал, и она также побежала.
Мы обнялись. Я прижимал Ло к своей груди, и мы молча стояли не в состоянии пошевелится.
Я не могу объяснить, толи от радости встречи, толи от тоски или горечи переживаемого поражения у меня из глаз покатились слезы и стесняясь этого я старался остановить их, но чем больше я старался, тем сильнее они катились. Мне не хватало воздуха, и я стал заметно слышно хватать его из ночного неба.
- Не надо Эрнст, все самое плохое уже позади, все прошло. Это счастье, ты вернулся. Теперь у нас все будет только хорошо, ведь чашу всего плохого мы испили до последней капли.
Всхлипывая твердила Элеонора.
Я не мог ей ответить, сил у меня хватало только удержатся от того, чтобы не разрыдаться в полный голос.
Но их не хватило, и я разревелся никого не стесняясь.
Не помню сколько времени прошло до момента, что, обнявшись мы неспешна покинули здание вокзала.
Так наступил мир.
…………………………………………………………………………………………………
То в чем я не участвовал, но …

Пока я был в госпитале, как потом оказалось, произошло следующие события, которые повлекли за собой те перемены, которые я и представить себе не мог.
На сколько я смог понять, случилось следующее. Генералы Гинденбург и Людендорф заключили перемирие, то самое которое так возмутило отравленного газом ефрейтора в госпитале.
Флот не подчинился. Адмиралы хотели заставить матросов умереть в бою, а вот матросы не сильно были в восторге от того, что хотели адмиралы. Восстание моряков вспыхнуло в Киле, но обошлось без жертв и ни одна капля крови не была пролита.
Но это дало толчок и беспорядки начались вначале в Мюнхене, а потом докатились до Берлина. Улицы заполнились вооруженными рабочими и солдатами, которые прикололи к своему обмундированию красные банты.
Когда я с Ло добирался с вокзала, нас раз пять или шесть останавливали вооруженные люди и проверяли у нас документы. Особо пристальное внимания уделяя мне, как бывшему офицеру.
Но так как на мне не было знаков различия и наград, я не вызывал у них раздражение и нас отпускали.
Стана погрузилась в лихорадочный хаос. Утверждены были революционные суды, а вышедшие на улицу люди требовали отставки кайзера.
Везде были вывешены красные флаги.
Так же некоторые шепотом говорили о том, что скоро кайзер войдет с преданными ему войсками и наведет порядок.
Но правительство объявило об отставки кайзера, даже не известив его самого об этом. Этого как после выяснилось было вполне достаточно.
Началось формирование революционного правительства. Само собой, на демократической платформе.
«Да здравствует Германская республика!»
Потом началось, революция, хлынувшая на улицы. Лозунг тех дней был «Туши свет, доставай ножи и за дело». В первую очередь речь шла об офицерах и тех, кто поддерживал кайзера.
Ло меня не выпускала из дома в те дни.
А кайзеру было на все глубоко плевать. Он бежал в Голландию.
Я лично расценил, это как мерзкое предательство тех, кто надеялся и верил в него. А он оказался жидким дерьмом.
Я разочаровался, но не более того. По большому счету мне тоже было глубоко плевать.
Коммунисты хотели одного, там еще кто-то хотел другого, начались вооруженные столкновения в Берлине. Даже была провозглашена Баварская Советская социалистическая республика. Мюнхен стал ее столицей. В мае девятнадцатого шли бои на улицах Берлина. Потом вошли войска… . Началась «Охота на крыс» и полились реки крови по мостовым, особо не углубляясь кто там прав, а кто не прав. Все успокоилось в конечном итоге. Жертвы конечно были, но после бойни, которая длилась до того они никого особо не впечатлили.
Кончилось все тем, что я стал жить Веймарской республике.
Слава Богу, что все это закончилось и можно хотя бы без особой боязни выходить на улицу, но желательно до наступления темноты.

В пьяном угаре и пелене хмельной.

Очень и очень долго затянулся перерыв между последней записью и сегодня. Я долго не мог найти эту тетрадь. Она отыскалась совершенно случайно.
Причиной стало …
Пожалуй, я опишу все по порядку. Тогда будет какая-то ясность.
Наступило время, когда на улицах стало спокойно. Революционная лихорадка сошла на нет и все осознании ужас положения. Неимоверная инфляция, сумма на которую можно было приобрести более-менее стоящую вещь с утра, в обед уже была недостаточной, к вечеру не стоила уже ни чего.
Наследство, которое досталось Ло от ее тетушки, проделывало те же метаморфозы.
Мне нужно было искать работу.
Две недели, изо дня в день я оббивал пороги всех контор, предприятий, но все было бесполезно. Работы просто не было. Все мои бывшие заслуги, популярность, все это ничего не стоило, никому это не было нужно. Я не находил средств для существования и это давило меня морально, да и, пожалуй, физически. Я был унижен и призирал сам себя.
Но самое, что я не мог переносить… Я не мог смотреть в глаза Ло, я избегал ее взгляда.
В тот день, я шарил по Мюнхену в поисках работы, к обеденному времени я, обойдя штук десять фирм ни нашел ни чего. Вообще ни чего!
- Гер обер лейтенант! Гер обер лейтенант!
Услышал я за спиной. Я обернулся.
Того, кто меня окликнул я не узнавал. Нет, я не знал этого человека.
- Рядовой, Клаус Нуксе. Я был механиком в Jasta 11. Вы меня не узнаете?
- Признаться, нет.
- Я это понимаю. Кем были вы и я, механик рядовой. Мне все равно очень приятно встретить вас. Сослуживца. Я горжусь, что мне выпало служить с вами.
- Мне тоже очень приятно.
Отвечаю я.
- Разрешите вас угостить пивом. Отметить такую встречу.
- Спасибо. Но сейчас, у меня, как бы это сказать, денег под расчёт.
Попытался вежливо отказать.
- Ооооо! Это совершенный пустяк. Мне сегодня повезло. Я заработал несколько монет. На грандиозную пирушку конечно не хватит, но на пиво с поджаренными сосисками вполне будет достаточно.
Пойдемте, гер обер лейтенант. Я угощаю!
Честно говоря, я испытывал чувство голода и упоминание про сосиски (они отчетливо возникли у меня перед глазами) согласился.
Мы вспоминали службу, войну, как теряли товарищей и конечно же победы. Потом забавные случаи… Второй бокал уже почни опустел.
К нам подсел, тоже мне незнакомый парень, который как после выяснилось служил в пехоте и узнав кто я такой, долго жал мою руку. Потом говорил в мой адрес лесные, но приятные фразы.
Еще бокал, потом еще кто-то подошел, на столе появился шнапс…
Я не помню, как попал домой.
……………………………………………………………………………………………….
Утром, когда я проснулся, на вопрос Ло: «…Что был вчера за праздник?», я рассказал о встречи с сослуживцем.
Ло понимающе, не стала развивать ситуацию.
Я продолжал поиск работы и средств к выживанию. Иногда я перебивался случайными заработками. Но это было не часто.
За то посещение пивных стало становилось ежедневным.
Ло хоть и высказывала свое недовольство, но проявляла ко мне снисходительность понимая и оправдывала меня сама перед собой.
Наверное, нет, точно, я злоупотреблял ее терпением.
……………………………………………………………………………………………………..
Я продолжал уходить от реальности топя свою душу в алкоголе. Состояние становилось с родни ощущения полета и мои заслуги, все еще жившие во мне, возвращались и приобретали реальность. Я спасался пьянством.
- Да здравствует ВТОРОЙ АС Германии!
Кричал кто-то невидимый, я не различал его лица, я видел только его руку с рюмкой.
- Я НЕ ВТОРОЙ! Барона нет! Он погиб! Я же живой! Я тут! Значит я ПЕРВЫЙ!
- За первого АССА Германии! За Эрнста Баумера!
Перед глазами все пошло кругом, сливаясь во что-то единообразное мелькающее, между ярким светом и кромешной тьмой.
Я проваливаюсь и лечу в бездну. Останавливает мое падение удар. Я на полу. Меня поднимают и все происходит заново.
…………………………………………………………………………………………………..
- Эрнст за тебя!!!
Я уже с трудом реагирую на окружающее меня.
На душе легко, я с ново обманул себя. Мне хорошо, тут у меня нет проблем, я не знаю забот. Заботы наступят завтра, а сейчас я убежал в свой пускай вымышленный мир, в котором я спасаюсь от реальности.
Передо мной пара женских, соблазнительных и сильно возбуждающих меня ножек.
Меня что-то отвлекает от подробного их рассмотрения, и от связанных с этим зрелищем.
Потом …не помню, что потом?
Аааа, потом я пью, кажется коньяк, из туфельки, а ступня женской ножки покоится у меня на плече.
Я снова проваливаюсь в бездну.
……………………………………………………………………………………………….
Холодно. Я просыпаюсь по тому, что мне холодно.
Где я? Я не понимаю где я. Место не знакомое мне, неизвестная мне комната, обстановка… рядом спит пьяная неизвестная мне женщина, полностью голая. Я не могу вспомнить, было у меня, что с ней или не было. Я тоже без какой-либо одежды.
Я осматриваюсь, за окном вот-вот начнется рассвет. Найдя свою одежду, я тихо покидаю это жилище так и не вспомнив как я в него попал.
……………………………………………………………………………………………………
-  Эрнст, ты где был трое суток?
Тихо, без грозящих скандалом нот в голосе спрашивает меня Ло.
- Я, я искал, я искал работу. Ло не сердись, мне плохо. Мне плохо и обидно.
- А где твое пальто?
- Не знаю, я хочу спать. Я не помню где оно. Как трое суток?!
- Потому, что прошло трое суток как ты ушел искать работу.
- Разве сегодня не вторник?
- Четверг. Ложись спать Эрнст.
…………………………………………………………………………………………………
Однажды я проснулся, опять не помня, как попал домой.
За окном светило яркое по осенним меркам солнце и в комнате было очень ярко. Посмотрев на часы, я понял, что сейчас утро.
Как же сильно болит голова.
Что-то не то, мне чего-то не хватает, но я не соображу, чего именно.
Я продолжаю лежать, набираясь сил встать.
Это состояние затягивается, но я все же встаю.
Мое внимание привлекает лист бумаги, лежащий на столе, на видном месте.
Эрнст! Я больше так не могу, это выше моих сил.  Устала то твоих пьянок и постоянных твоих измен, которым я уже потеряла счет. Я больше не выдерживаю шёпота у себя за спиной.
Я честно любила тебя до безумия, мне казалось, что это чувство поможет мне и ты увидишь, заметишь и прекратишь, сделаешь выбор. Станешь прежнем Эрнстом и вернешься ко мне.
Что-то поломалось у меня в душе. Я этого уже не жду. Мне больше это не нужно.
Прощай Эрнст. Ты мне больше не нужен, да и я тебе больше не нужна.
                Элеонора Цанг.
P. S.
Как хорошо, что мы не заключили брак.
Я несколько раз перечитал оставленное для меня послание.
Я держал лист в руках и до меня медленно доходил смысл написанного. Когда я полностью осознал, что произошло я приготовился к тому, что сейчас случится, очень ужасное и…
Но ни чего ужасного не произошло. Наоборот, мне стало легче. Наступило облегчение.
- А может я ее никогда не любил?
Это я произнес в слух.
Голова перестала болеть, и даже появились силы.
Я присел на стул, перечитал записку еще раз и положил на место.
Так я сидел много времени, и это обстоятельство меня не смущало.
         
Я схватился за соломинку. (Мне опять повезло)

Жить стало невозможно. Денег практически, да, что там, их не было фактически. Мне приходилось частенько ходить на голодный желудок, но с пьянством я твердо решил покончить.
Моей заветной мечтой было сменить место жительства. Медленная пытка, я так и только так расценивал Мюнхенскую квартиру, в которой от меня ушла Элеонора.
Она не требовала, чтобы я оттуда съехал. Вообще никакого общения не было. И это меня больше всего и выматывало, мне не было покоя, я чувствовал себя должником. Я медленно ел сам себя.
Целый день ушел на поиски работы. Везде отказ, везде не нуждались в рабочей силе.
Совершенно не веря в успех, а скорее для очистки совести я подошёл к воротам, над которыми была вывеска «Гаражное хозяйство попутных перевозок Мюллера».
Возле проходной стоял пожилой мужчина, полноватый и одетый по моде довоенного времени. Он был немного грузноват и с видом старого работника, знавшего себе цену рассудительно, курил трубку, выпуская дым носом.
- Ты к кому?
Спросил он меня выпустив из носа сизый дым.
- Работу ищу.
Ответил я пессимистично.
- Что можешь делать?
- Водить машину, ремонтировать машину. Я не плохо разбираюсь в двигателях.
Он оценивающее смотрел на меня, как будто он принимал решение.
Пауза затянулась, и я готов был развернутся и идти прочь, но в этот момент прозвучало.
- Я эти вопросы не решаю, тебе стоит спросить у шефа.
- А где его найти?
- В конторе.
Сделав затяжку и снова выпустил дым носом проворчал старик.
Я кивнул головой в сторону двухэтажного здания.
Он утвердительно покачал головой.
…………………………………………………………………………………………………
На втором этаже, на стекле дверей было написано «Господин Мюллер».
Я постучал и как бывало всегда зашел, не дожидаясь разрешения вошел в кабинет гера Мюллера.
За столом сидел неопределенного возраста, мужчина который котел походить на буржуа, но ему до этого статуса еще нужно было добирать.
Он не посмотрел на меня и был занят дымящей сигарой, скуренной до половины и вращением ручки арифмометра.
Получив результат, он начал рыться в лежащих на столе бумагах, найдя нужную остался доволен искомым результатом.
Вот только после этого он довольно вынул остаток сигары изо рта и улыбнувшись выпустил дым в потолок.
Улыбка исчезла, и он обратил свой взор на меня.
- Вы ко мне?
И не дождавшись ответа, начал просматривать бумаги.
- Да гер Мюллер.
- По какому вопросу?
С сигарой во рту увлекаясь поиском новой бумаги незаинтересованно произнес, совершенно не жаждя вообще что-то услышать на свой вопрос. Гораздо лучше было бы, по его мнению, чтобы я растворился в воздухе. Но так как он причислял себя к буржуа все же решил снизойти и услышать, от меня не интересующую его фразу.
- Мне нужна работа.
- Ну и …?
- Могу водить авто, розбираюсь в двигателях.
- И что? У меня нет работы. Все места заняты.
Я собрался уже покинуть кабинет как…
- Вас зовут Эрнст Баумер?
Услышал я вопрос в спину произнесенный детским голосом.
Обернувшись я увидел до сих пор незамеченного, сидевшего все это время за столом в углу кабинета мальчика лет семи, может восьми. Сын гера Мюллера, как я правильно догадался.
- Вас зовут Эрнст Баумер?
Повторил он свой вопрос, хлопая детскими ресницами.
- Да. Я Эрнст Баумер.
- Вот, здорово!
Неподдельно по-детски обрадованно захлопал он в ладошки.
- Я, вот тут у меня альбом! Я собираю… Мне папа покупает … а я наклеиваю … там такие специально… у меня все ваши самолеты есть.
Он протянул мне свой альбом.
Это был выпускаемый альбом «Воздушные Ассы Великой войны».
Смысл его был в том, чтобы наклеить купленные в киосках рисунки самолетов на страницы ассов. Там были все и наши и англичане, и французы. Даже были американцы.
- Вот.
Протянул мне альбом с открытой моей страницей.
Я улыбнулся и обернувшись в сторону гер Мюллера спросил у него:
- Я воспользуюсь вашем пером?
Гер Мюллер стоял застывшим с дымящимся окурком сигары во рту и ворохом бумаг в руках.
- Да, конечно.
Обмокнув перо в чернило я занес его над своим фото в альбоме.
- Как зовут тебя малыш?
- Пауль.
Паулю, с добрыми пожеланиями. Малыш постарайся прожить свою жизнь без войны.
                Обер лейтенант Эрнст Баумер.
        62 победы в небе Великой войны.
Улыбнувшись малышу Паулю улыбкой обреченного, я собрался уходить.
- Подождите.
Гер Мюллер наконец то затушил в пепельнице все, что осталось от сигары в его рту отложил в сторону бумаги. Устало присел на стул.
- Вы воевали?
- Да.
Он кивнул. Поднялся со стула и одел пиджак, висевший до того на вешалке.
- Пойдемте со мной.
Произнес гер Мюллер.
………………………………………………………………………………………………..
- Вот.
Он указал на полуразобранный «ФИАТ»- 15 фургон, которого уже стал покрывать коричневатый налет потрепанности.
- За три недели приведешь в толк. Запчасти кое, какие достану. Ну, и ты тоже, постарайся, что там к нему нужно. Поспрашивай.
- Я понял.
Кивнул я, головой выражая согласие.
- У меня контракт наклевывается с почтовой конторой. Будешь возить почту. Другой работы у меня нет. За плату не беспокойся, я не стану наживаться на бывшем боевом пилоте.

Мне надоело. Я уезжаю.

Мне надоело. Я уезжаю.
Вот уже полгода я работаю на господина Мюллера. За три недели я, конечно, авто не отремонтировал. Были трудности с запасными частями. Но за месяц с небольшим я привел «Фиат» в полный порядок.
«Залатав свои дыры» в делах и подкопив немного денег. Я съехал с квартиры Элеоноры. Давно хотел это сделать.
Странно, она казалось мне всем, «центром вселенной», а теперь я хочу избавится от этих воспоминаний, даже ясно понимая, что ни чего плохого она мне не сделала.
Я просто не семейный человек, скорее всего дело только в этом. Я не могу вместится, вписаться в рамки общего понимания, быть таким как все.
Ло я виноват перед тобой, мне искренне жаль, что все так вышло, но по-другому я не смогу, по-другому у меня не получится и меня просто не станет. Прости, прости меня, я безмерно виновен перед тобой. На этом все.
……………………………………………………………………………………………………….
- Гер Штольберг. Я прошу вас, передайте ключи хозяйке этой квартиры. Все долги я закрыл по оплате. А я покидаю вас.
- Как жаль, как мне жаль, что все у вас так получилось.
Ответил мне представитель домовладельца, по совместительству работающий дворником, пожилой, добродушный баварец с фамилией Штольберг.
- А виновато время. Ох уж время выпало нам. Никто не думал, что мы все окажемся в таком скверном положении.
Я в знак согласия качал головой пока гер Штольберг шаркая ногами, клал мой ключ в металлическую шкатулку.
- Так получилось.
Уклончиво продолжил я диалог.
- Что же вы будете делать дальше Господин Баумер?
Поправляя очки с каким-то укором, как мне показалось, спросил меня старик.
- Буду продолжать жить. Может… Надеюсь на лучшее.
-  Эх, молодой человек. Одной надежды мало. Надо создавать это лучшее. Вот на пример, в третьем подъезде, там живет художник. Ну, он конечно неизвестный художник. Он воевал, он награжден железным крестом… Да, он пехотный ефрейтор.
Его зовут Адольф.
Так вот, … я с ним беседовал… Так вот, он не надеется на случайность, везение, проведение… Он, настроен действовать.
Он увлечен политической борьбой. Он решительно настроен, со временем, конечно, прейти к власти в Германии и сделать нашу жизнь счастливой. Обеспечить немцев работой. А со временем Германию, сделать центром принятия решений для всей планеты, для всего мира.
И не надо улыбаться, молодой человек. Когда я его слушаю, как он это объясняет, то… Я верю в него. Он создал свою партию и неуклонно следует намеченной цели.
- В общем, еще один спаситель нации. Который обещает всех немцев сделать счастливыми и радостными. А кто не будет счастливый и радостный, того он сотрет в порошок.
- Оооо, зря вы так господин Баумер. У него светлая голова, у него сердце обливается кровью, когда он смотрит на наше несчастное отечество. Я ему, лично, верю.
- При случае, я его тоже послушаю, но боюсь, что к тому времени он разбогатеет, прихватив партийную кассу, и все его речи о благоденствии нации в целом затихнут.
А сейчас мне пора на работу.
В заключении беседы сказал я.
- Нет, он не из таких. У него очень уверенный и целеустремленный взгляд, и он очень скромен в быту. Я был у него в квартире.
- Может я и ошибаюсь. Уж очень я часто в последнее время слышу кликуш, обещающих спасти нашу несчастную Родину.
-Его зовут Адольф Гитлер. Если … то обязательно послушайте то, что он говорит.
Крикнул мне в спину старик Штольберг.
- Обязательно.
И уже себе под нос, пробубнил:
- Кажется, я что-то уже про него когда-то слышал. Или я перепутал…
………………………………………………………………………………………………………
В начале осени 1921 года я получил письмо из Франкфурта, от матери.
Фирма которой владел отец окончательно разорилась. Отец сильно переживал, пытался наладить дела. Соответственно залез в долги, но так и не смог остаться на плаву.
Он умер от сердечного приступа подымаясь по лестнице в подъезде нашего дома, не дойдя до квартиры всего пять ступенек.
Мама осталась одна и сдает оставшиеся две комнаты жильцам.
Остальное забрал банк в погашении долга.
А я даже не смогу поехать на похороны.
Они уже прошли, письмо пришло с опозданием.
Даже если бы пришло вовремя, меня бы никто не отпустил. Просто бы уволили, а на мое место взяли бы другого.
Я долго сидел в своей маленькой комнатке, которую я снимал не далеко от гаража господина Мюллера не включая свет и обвинял сам себя во всех грехах и несправедливом отношении к отцу. Мне было стыдно.
Я написал ответ на письмо, нелепое, довольно глупое.
Эх, плюнуть бы на все и уехать куда-то очень далеко. Самое подходящее место это «На край земли».
Но денег у меня на это нет.
………………………………………………………………………………………………..
Вот уже полтора года мои дни похожи один на другой. Звонит будильник, я, чертыхаясь и браня все на свете встаю с постели, не успеваю завтракать, бегу в гараж, получаю путевку, заправляю машину, маршрут развозки по почтовым отделениям общей длинной сто пятьдесят километров, возвращаюсь в гараж, мою машину, душевая, по пути домой покупаю, что-то на ужин, после поедания которого я сваливаюсь в сон, в котором мне не снятся сны.
И так по замкнутому кругу.
Выходной в четверг, который я провожу в постели, пытаясь отоспаться, ведь завтра мне опять на работу.
Но не все так уж плохо. У меня есть мечта, ради которой я живу, которая меня вдохновляет все эти полтора года.
Я хочу уехать из Германии.
Да, я хочу уехать в Америку и начать все с чистого листа. Начать все заново.
Мне все надоело, я сделаю все, чтобы уехать от сюда.
Говорят, что Соединённые Штаты — это особенная страна и если все будет удачно, если мне повезет, то любой там, может стать богатым, а значит ни в чем не нуждаться. Сегодня ты там нищий, а завтра ты принц. Если конечно ты счастливчик.
Я пережил самую кровавую бойню за всю историю человечества, значит, у меня есть шанс в этих самых Соединённых Штатах.
…………………………………………………………………………………………………….
Летом двадцать третьего года, я взошёл на палубу парохода, который из Гамбурга должен был пересечь Атлантику и доставить меня в мою мечту.
Перед этим я повидался с мамой, которая не стала меня отговаривать. Мы долго говорили, говорили обо всем, ведь мы так давно не разговаривали обо всем. До этого мне было всегда некогда.
На прощание она пожелала только одного, «Здоровья». По ее словам, все остальное у меня есть.
Поздний темный вечер, из-за того, что небо заволокли тучи и идет мелкий противный дождь.
Каюта третьего класса, в которой я совершу свое открытие Нового света.
………………………………………………………………………………………………………

Разговор на палубе, пересекая океан.

Пересечь океан не заняло столько времени как у Колумба, да и условия у меня были гораздо комфортнее, чем у него. Правда, переживания, по-моему, были у нас примерно одинаковые.
Вовремя плаванья произошло случайное знакомство. Моим случайным товарищем стал человек по имени Мустафа. Мустафа его звали по тому, что он был турок по национальности.
Он плохо, даже очень плохо говорил по-немецки. Он говорил, рассказывал, смысл его рассказа не уловил, но я делал старательно вид, что его слушаю. По-моему, это и было ему нужно.
Иногда человеку просто надо выговорится, ведь не просто так он взял и поехал, оставив нажитое место в Америку. Хотя вот я это сделал и у меня для этого нашлись веские причины.
А он все продолжал свой рассказ при каждой нашей встречи на палубе, а я продолжал его слушать. Вернее, делать вид, что я его слушаю.
Мне было так тяжело на душе. Как будто мне внутрь налили чугун.
И когда Мустафа замолчал и стал смотреть в даль, я начал рассказывать ему про себя.
Я рассказал ему как я оставался в школе на второй год, как я подглядывал за парадной где жила Элеонора, как увозил ее от меня авто в сказочную школу.
Рассказал ему как тяжело на войне и как много хороших людей не стало из-за этой проклятой войны.
Как тяжело пережив самое страшное, что может произойти, выжить во время мировой бойни остаться живым жить в мирное время.
Что стоит заставить себя жить за ново.
Мустафа слушал и слушал, не понимая большую половину сказанного мною, слушал меня и понимающе качал головой. Возможно, он не понимал моих слов, но он чувствовал, про, что я ему изливал душу.
Перед самым прибытием Мустафа рассказал, что у него есть хороший друг, в Америке который обязательно мне поможет, если я передам от него записку. Он очень хороший человек, его зовут Владимир, и он давно живет в Америке. 
Он протянул мне записку. Я не стал отказываться и положил записку Мустафы в портмоне.
В ночной синеве мимо меня медленно, подняв в руке факел, проплывала зеленоватая статуя Свободы, выхваченная из ночного мрака прожекторами.
И опять моросил мелкий противный дождь.
Таким я запомнил свое открытие Америки.

Welcome to USA.

- Welcome to USA.
Перед тем как услышать эту фразу из уст чиновника паспортного контроля на таможенной мне пришлось выстоять длинную очередь, в которой я потерял счет времени.
Остановившись и отдышавшись на суетившейся по утреннему оживленной улице, не сразу, но ко мне в голову пришел упрямый вопрос, требующий немедленного ответа: «Куда теперь?».
Другой ответ кроме как воспользоваться запиской Мустафы в голову не приходил.
На сколько я разобрался пересечение океана это было всего лишь первая половина пути, причем не самая сложная.
Вторая половина была куда более насыщенная препятствиями.
Путь мой лежал то, что тут называют «Сердце Америки». Штат Айова. Когда то, причем очень давно, это была колонией Франции, но Американцы дали денег и приобрели этот штат в центре так называемого «Кукурузного пояса».
Это все мои знания про штат Айова. Мне про них на палубе парохода в общих чертах пояснил Мустафа.
Конечным пунктом моего странствия оказался город под названием Ка;унсил-Блафс.
Совершенно не говоря по английский и также, не понимая ни одного слова мне предстояло пересечь пол их них Соединённых Штатов.
Покупка билетов в кассе вокзала оказалось пустяшным делом по сравнению с уточнениями «где стоит поезд?» и «точно ли это тот поезд?».
Вагон мерно раскачивает, меня толи из-за усталости, толи непредсказуемости моего будущего, толи из-за терзаний под общим названием «На кой черт мне все это было надо?» мне совершенно не хотелось спать.
Вечер за окном несущего меня в неизвестность вагона экспресса, перешел плавно в сумерки, сумерки также незаметно перешли в ночь, которая изредка была разбавлена мелькающими там, в темноте яркими огнями.
Я все же уснул, не заметив, как это я так…

Князь Владимир.

Невероятное количество препятствий было позади прежде чем я стал, подымятся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж самого заурядного, с точки зрения архитектуры, дома.
Мое незнание языка это была колоссальная проблема, и я все время ломал голову как ее решить, как можно быстрее.
Нажав кнопку электрического звонка дважды, я молился про себя, чтобы тот, к кому я приехал, был дома.
На мое счастье за дверью послышалось шарканье и дверной замок заклацал.
Человек на лет десять старше меня, по-домашнему неопрятен, мне показалось, что я его разбудил.
- Добрый день. Мне порекомендовал обратится к вам Мустафа.
Произнес я, протягивая владельцу квартиры записку.
- Меня зовут Эрнст, Эрнст Баумер. Я совершенно не говорю по английский, и русского я тоже не знаю.
Продолжил я.
- Ничего страшного, я говорю на немецком без всяких проблем. Проходите, чего же стоять в дверях.
………………………………………………………………………………………………………
Комната была маленькая, заметно маленькая, темная из-за задернутых штор, и порядок давно в ней не наводился. Те вещи, которыми не пользовались, они припали пылью, вещи, которыми пользовались были разбросаны, постель не застелена.
-Где вы познакомились с Мустафой?
Задал мне вопрос собеседник.
- Вместе плыли на корабле в Америку.
- Я забыл представится вам. Извините. Радищев Владимир Павлович.
Положив записку на стол Владимир Павлович.
- В бывшем князь, Радищев.
После тяжелого вздоха добавил он.
- Просто Эрнст. Без всяких титулов.
- И какими судьбами в эти Палестины вас занесло?
- Нуууу,… вот….
Неопределенно промямлил я.
- Как там в Германии?
- Хаос. Бедность. Безнадежность.
Тихо ответил я.
- Понимаю, все это я в свое время испытал лично. Мне в свое время, Мустафа сильно помог. Я тогда прибыл в Константинополь. В конце двадцатого. 
Вы наверняка хотите есть?  С дроги устали наверняка.
- Да, честно говоря.
- Располагайтесь. Чего же мы стоим? Я сейчас что-то приготовлю, хотя запасы мои весьма скромны.
- У меня есть немного денег.
Предложил я.
- Они вам еще пригодятся.
Возразил он, шаркая, направляясь в совершенно маленькую кухоньку.
……………………………………………………………………………………………..
- Как у нас говорят, «Отведайте, чем бог послал».
После он перевел значение окончания фразы.
На столе стояла на подставке еще шипевшая яичница в сковороде, нарезанный хлеб, разрезанные вдоль свежие огурцы, еще что-то.
Владимир достал из шкафчика серванта, две рюмки и начатую бутылку виски.
- Ну, что? С приездом.
Присев за стол сказал он.
- О нет! Я не пью!
Категорично стал возражать я, когда Владимир стал разливать содержимое бутылки по рюмкам.
- А что так?
Поинтересовался он, не прекращая разлив.
- Болеете?
Закручивая пробку посмотрел на меня князь.
- Перестарался в свое время с этим. Из-за этого было много не приятностей.
- Понимаю. Что русскому хорошо, то немцу смерть.
Он улыбнулся.
- Ну, не настолько. Пожалуй, я бы мог это выражение опровергнуть.
- Тогда с приездом.
Мы выпили.
Завязался разговор, в общем-то, не о чем. Потом мы выпили по второй, потом по третьей.
…………………………………………………………………………………………………….
- Да, что не говорите, но теперь человечество придёт к самоуничтожению. Все возможные условия для этого имеют место быть в наличие.
Заключил мой собеседник.
- Вы, считаете, что на столько все плохо? Не слишком ли пессимистические выводы.
Сделал я попытку возразить.
- А вот увидите, мой друг. В святом писании сказано, что предтечей этому будет появление лжепророков. А их развелось по всему миру…. Всяк мнит себя спасителем положения и заботится о несчастном народе. Им, и только им известен правильный путь к всеобщему благу и миру.
 Так, что добром это не кончится. Будет еще одна война, которая опять сотрет с карты многие страны.
- Опять война? Нет, это не повторится после такой бойни, столько погибших, столько покалеченных людских судеб.
Я, кажется даже протрезвел.
- Вы воевали?
В упор посмотрел на меня князь.
- Да.
Помедлив немного ответил я.
- В каком звании?
- Обер лейтенант.
- Я капитаном. Майор, по-вашему.
После этого разговор перестал вязаться, и мы легли спать.
Теперь я Американец.

Князь Владимир, приютил меня на первое время и даже помог найти работу, которая давала мне средства на жизнь. Вернее сказать, удовлетворить мои запросы по минимуму. Давала возможность существовать.
За первые полгода, я вошел в эмигрантскую среду русского общества.  Это были белоэмигранты, тот, кто уехал сразу после революции, и просто искатели приключений.
За это время я уже стал понимать, в общих чертах, что мне говорят.  И кстати уже мог ответить «да» или «нет».
Когда я прожил год, я уже мог говорить несложными фразами с ужасающим акцентом.
Поменял работу став автомехаником в ремонтной фирме.
Через полтора года моего пребывания я уже совсем не плохо разговаривал на английском и уже мало чем отличался от остальных эмигрантов.
…………………………………………………………………………………………………..
Я в Америке уже два с половиной года. Меня уже нельзя отличить от стопроцентного Американца.  Я свободно говорю на английском.
Судьба меня познакомила с одним преуспевающим фермером Ником Мак Гваэром.
Я работаю в его хозяйстве шофером. Хозяйство большое и довольно преуспевающее.
Платит хорошо, нет действительно я не плохо у него зарабатываю, правда я и работаю, не вылезаю из кабины. Особенно когда наступает время сбора урожая. Отдых зимой.
На следующий сезон Босс, я так обращаюсь к Нику, обещал сделать меня начальником гаража, он намерен приобрести еще два грузовика и фургон.
Ну, что же, я не против.
Мой взлет.

Я остановил грузовичок «Форд» подняв кучу пыли в залитом солнцем дворе.
Жара невозможная, нагревшийся мотор усиливает температуру в кабине. Хлопнув дверцей, пошел в офис пнув по пути колесо грузовика.
Зайдя в контору, я с порога хотел сообщить, что я все завез, как он сказал.
Босс говорил по телефону, вернее не говорил, а орал в трубку, не выпуская изо рта сигару.
- …. А мне плевать, что он сломал, ногу или руку. Как по мне так хоть свернул себе шею. Я заключил с тобой контракт. Я выполнил все твои условия. Оплатил! И мне плевать… 
А мне все равно плевать. Хоть сам садись в свое чертовое летающее дерьмо и сам опыляй мои поля.
Бил, послушай меня! Я затаскаю тебя по судам, и ты знаешь, что я тебя пущу с голой задницей по всему миру.
Мне нужно, чтобы именно сегодня плантации были обработаны химикатами. Они ждать не будут. Представь, какую сумму ты мне заплатишь за погибший урожай плюс к этой сумме неустойку.
….. А мне плевать!
Он кинул трубку.
- Эрни! Тебе какого черта тут надо?
- Босс я все сделал.
Он поднял на меня глаза и выдохнув окутал все вокруг сигарным дымом.
- Плевать.
Сказал он тихо.
- Урожай превратится в кучу дерьма если…
- Босс нужен пилот?
- Да, черт бы его побрал. А этот критин вчера сломал ногу.
Устало отмахнулся он от меня.
- Я могу.
- Ай, что ты там… Эрни, ты хочешь сказать, что ты можешь управлять этим летающим дерьмом, при этом не сломать себе шею?
- Да Босс.
Ник взялся за телефон.
- Билли, у меня кажется, для нас есть хорошая новость…
……………………………………………………………………………………………………
- Как говоришь тебя зовут?
Недоверчиво разглядывая меня проронил через губу Бил владелец сельскохозяйственной авиакомпании.
- Его зовут Эрни! Билли, какого черта он еще не в твоем летающем дерьме?!
Перебил мой босс.
- Ты его лицензию пилота видел?!
Не унимался Бил.
- Да!!! Но она на немецком.
-Хорошо, что не на китайском.
Я не встревал в эту перепалку. В конце концов, это не мое дело.
- Эрни, эта штука стоит…
- Эта штука стоит меньше, чем сколько тебя обяжет выплачивать суд за мой погибший урожай.
Опять перебил Била мой босс.
………………………………………………………………………………………………………..
Я задыхаюсь от ветра, рука надежно держит штурвал, шум двигателя ласкает мой слух.
У меня на глазах слезы, как же долго я не испытывал то, что у меня сейчас в душе. Я опять лечу, я опять могу дотронутся до той синевы, которая меня манила всю мою жизнь, оттуда, с земли.
…………………………………………………………………………………………………………
Теперь я работаю на Билла Дисонта. Я пилот. Уж не знаю, как они между собой договорились, но договорились.
На прощание мистер Мак  Гваэр сказал так:
- Шофера я найду, но ведь Эрни ты не можешь без неба. Там от тебя больше толка будет чем на земле. Держись парень.
После рукопожатия он сел в свой авто.
 Больше мы с ним не встречались Запись сделана позже.

Неожиданное воскрешение

Я смотрел как техники заправляют мой самолет горючим и химикатами.
- Эрни, какого черта ты молчал?
Я обернулся и увидел своего нового босса Била.
- Я не совсем понимаю?
- Какого дьявола ты не сказал, что… Я подал твои документы, чтобы ты сдавал тест на получение лицензии. Чтобы не платить штрафы инспекторам.
Мне только, что звонили и сказали, что ты второй ас Германии и какого черта мне от них надо имея такого пилота.
- Как говорят русские в таких случаях «Слово серебро, а молчание золото». Я не знал, как ты к этому отнесёшься.
Наши страны воевали, мало чего может взбрести в голову.
А потом, я не второй ас Германии, а первый. Красного барона нет. Он погиб. Я живой. Так, что я первый ас Германской Империи обер лейтенант Эрнст Баумер.
- Да, я про это теперь тоже знаю. Не знаю, это хорошая новость или нет, но тобой заинтересовались парни из фирмы «Кертис». Мне сказали, что у них есть предложение, от которого ни ты, ни я не сможем отказаться. Завтра они будут здесь.
Что скажешь Эрни?

Дуэль на спор.

Моя жизнь заметно изменилась в лучшую сторону. Я перебрался во Флориду.
В самом начале мне была предложена должность пилота-испытателя, но…
Кто-то из руководства компании решил, что больше от меня толка будет в рекламной сфере.
Ас Великой войны сотрудничает с фирмой «Curtiss».
При этом уклончиво и преднамеренно замалчивалось чей я ас.
Я понимаю, что это правильно.
После того как я обжился и приоделся, в один прекрасный день, меня пригласили в офис где я встретился с очень привлекательной, нет, скорее с яркой дамой. На таких как она мужчины сворачивают шею провожая ее взглядом.
- Меня зовут Дора, я отвечаю за рекламу в нашей фирме.
- Эрнст Баумер. Можно Эрни. Я не против.
- Окей. Руководство мне поручило организовать с вами Эрни крупную рекламную компанию. Я хочу обсудить с вами перспективы нашего сотрудничества.
- Я к вашим услугам мэм.
- Просто Дора, без всяких мэм. Оставим официоз. В данном случаи мы партнёры.
Я хочу обсудить идеи, которые я продумала перед встречей с вами.
Прежде всего, это должно быть шоу, с которым мы будем устраивать в каждом штате.
- Отличная идея, мне нравится.
Согласился я с Дорой.
- Окей. Теперь обсудим детали нашего шоу.
Как вам такая постановка? Имитация воздушного боя. Самолеты с американскими знаками против вас, сложные трюки в воздухе и в конечном итоге вы пускаете дым и садитесь. Как вам?
- Дора, сколько вам платят за вашу работу?
- Достаточно хорошо.
- Вам явно переплачивают.
Дора поджала губы изобразив раздражение на лице.
- Значит нет. Я правильно поняла? Что вас смутило?
- Меня не сбили в течении всей войны ни разу. Я же одержал победу шестьдесят два раза. А тут меня сбивают? Нет я не согласен.
Это раз.
Второе. Я не позволю, чтобы самолет с крестом на крыльях горящий спускался с неба. Пускай даже в игрушечном бою.
Ответил я стараясь сдерживать раздражение.
- Окей. Вы меня убедили.
Тогда, реальный случай из вашей биографии.
Отработанной улыбкой сообщила мне Дора.
- Интересно какой?
- Ваша встреча с этим, …. Французом. Никто никого не сбил, и вы показываете высший класс пилотажа. Это будет интересно.
- Не получится.
Покачал я головой.
- Сейчас в чем причина?
С неподдельным удивлением произнесла Дора.
- Вы не найдете пилота такого высочайшего класса каким был Жорж Гийнемер. Он предугадывал каждый мой маневр, и я бы от него не ушел, если бы не его глубокая порядочность и рыцарский характер. Он бы меня сбил.
- Хмммм. А у меня вопрос к вам Эрни. А не много ли вы на себя берете? Может вы преувеличиваете свою непобедимость. А?
Немного подумав, я это сделал наиграно.
- Нет, совершенно нет.
Ответил я с нагловатой улыбкой.
- Окей. Предлагаю побиться об заклад. Готовы к такому повороту?
- Интересно.
- Тогда так. Дуэль. Я против вас выставляю нашего пилота. Если завтра он вас сбивает в бою, вы соглашаетесь на все мои условия, что касаются сценария шоу.
- А если побеждаю я?
- Тогда я соглашаюсь на ваши. Только сразу хочу сказать, что наш парень далеко не новичок. Он испытатель со стажем и вытворяет в воздухе невероятные вещи. Он тоже задействован в нашем проекте.
- Отлично. Только у меня есть вопрос. Как будет засчитываться победа? Надеюсь, мы обойдемся без пулеметов.
- Оооо. С этим все просто. Сейчас в армии США для обучения пилотов воздушному бою используют фото пулеметы.
- Я про такое не слышал.
- Кстати, разработка нашей фирмы. Нажимаете на гашетку вместо пуль, фото. Это и считается победой, фотография противника. Все остаются в живых.
- Я согласен.
- Тогда до завтра. Встречаемся в десять на аэродроме.
……………………………………………………………………………………………………
- Пойдемте к седьмому ангару. У меня для вас есть сюрприз.
После того как мы поздоровались, наигранно, улыбаясь сообщила Дора.
Когда мы вошли в ангар я сразу увидел свой самолет, возле которого суетились механики. Невдалеке от него стоял аэроплан, раскрашенный ка «Старина Шарль».
- Ну как вам?
Комок в горле не дал мне ответить. Это было трогательно, отрицать это я не смел.
- А вы сентиментальный, Эрни.
С чувством одержанной победы заметила Дора.
- Есть небольшая неточность и есть большая неточность.
После того как я вернулся в привычное состояние отреагировал я.
- Окей. Я вся во внимании.
- Раскрашен мой аппарат в общем-то, правильно. Не хватает только надписи на хвостовом оперенье готическим шрифтом: «Du dach nicht!».
- И, что это означает?
- Не ты.
Ехидно улыбнувшись, ответил я.
- Окей. А большая неточность?
Задала вопрос Дора.
- У меня тогда был «Альбатрос –V» а тут «Фоккер-7». Да, и у Гийнемера был «СПАД- 7», а тут «СПАД- 13».
- Ну извините… То, что есть в наличии.
Раздраженно отреагировала Дора.
- Я подойду к самолету?
- А вы все же не лишены сентиментальности. Если честно, я удивлена. Конечно, он для вас специально приобретен.
………………………………………………………………………………………………..
- Ну, здравствуй старина. Уже и не думал, что встретимся. Как ты без меня? Я, если честно, очень плохо. Столько всего было, сразу не расскажешь. Но, я кажется, выкрутился.
Я разговаривал с «Фоккером», нежно гладя его рукой по металлу капота двигателя.
- Ну, что старина, покажем этим зазнавшимся Янки, где их место. Надерем задницу, этим ковбоям. Не подведи меня. Нам еще раз предстоит отстоять честь нашей Родины. Надо постараться старина.
………………………………………………………………………………………………..
Моего противника звали Гари Кентонс.
Обговорив детали нашей дуэли, мы встречаемся над полем с юга от аэродрома, высота шестьсот, сильно не увлекаться, знать меру.
- Тогда по машинам, удачи.
Пожелал я, ему пожав руку.
- Окей парень. Посмотрим, кто из нас останется в седле.
……………………………………………………………………………………………………
Вот он, заходит на меня с «Горки» со стороны солнца, иду на сближение. Вот сейчас, я делаю вираж в право, не большой, и вновь выхожу на линию огня. Фото на память, и ухожу под него.
Он прошел и делает длинный вираж чтобы зайти ко мне в хвост.
Поиграем? Поиграем. Даже не думай, это не ты. Погоняйся за моим хвостом.
В тот самый момент кода он выходит, чтобы запечатлеть на пленке мой зад, я ухожу на подъем и ухожу от прицела.
Погонявшись за мной и удовлетворив мое самолюбие, я делаю петлю и оказываюсь у него в хвосте. Фото и ухожу в лево.
За двадцать пять минут нашей воздушной «дуэли» я запечатлел его одиннадцать раз при помощи фотопулемета. Все бы можно было сделать раньше, но я получал удовольствие изматывая своего противника, предоставляя ему ложные возможности «сбить» меня.
В небо взмыла белая ракета, сигнал об окончании «воздушного боя». Я опять выиграл.
…………………………………………………………………………………………………….
Мой «Фоккер» застыл на аэродромном поле. В висках стучало, сердце выскакивало из груди, я наслаждался чувством блаженства.
- Сэр! У вас все в порядке?
Вывел меня из этого состояния оклик механика.
- О да. Невероятное ощущение.
Спрыгнув на землю, я осмотрелся, и картинка, которую я видел меня устраивала и продолжала меня радовать.
Ко мне направлялся торопливым шагом мой «противник» в игрушечном бою.
- Мое почтение мастер! Теперь я к тебе буду обращаться только как «Мастер». С меня выпивка.
Приблизившись ко мне торопливо высказывался Гари Кентонс.
- Слушай, я тебе настолько благодарен за доставленное мне удовольствие, так, что выпивка за мой счет. Ты не представляешь, какие положительные эмоции я получил.
- С меня виски «Белая лошадь».
Перебил меня Гари.
- Я …она мне не очень. Мне нравится русская водка «Смирноф».
Намекнул не прозрачно я.
-Сколько ты говоришь у тебя побед?
- Шестьдесят две.
- Теперь шестьдесят три.
Признал Гари.
- Как для Американца ты плохо считаешь. Семьдесят три, по моим подсчётам.
Поправил его я, не без издевки.
В этот самый момент подошла к нам Дора, держа в руках еще мокрые фотографии.
- Я только, что из фотолаборатории. Я вынуждена признать, что ты Эрни, выиграл наш спор. Твои условия?
- Воздушная акробатика. Самолет естественно «Кертис». Скучно не будет, это я обещаю. Буду выпендриваться, на сколько хватит у меня дури.
- Окей. Начнем с завтрашнего дня.
…………………………………………………………………………………………………….

Шоу продолжается.

Вот уже четыре года я вожу по всем Штатам авиашоу имени меня.
То время, когда еле ели сводил концы с концами стерлось в моей памяти. Сейчас я могу смело себя причислить к категории состоятельных людей.
Мои трюки никто не в состоянии повторить. Чего стоит только мёртвая петля. Не просто мертвая петля, а с выключенным двигателем.
 
После нее пролет боком на малых оборотах, и гвоздь программы… Я крылом, на котором закреплен специальный крюк, поднимаю с земли женский платок и торжественно проношу его вдоль трибун.
Зрители в восторге, овации, вспышки фотоаппаратов… Я купаюсь в море популярности.
……………………………………………………………………………………………………
Десять минут назад я получит из Франкфурта телеграмму.
Умерла моя мама.
Наверно я плохой сын, я считал, что посылка каждый месяц денег вполне достаточно.
Я не смог быть на похоронах отца, не был присутствующим на похоронах матери.
Я никудышный… 
Я сидел внутри своего вагончика и курил.
В вагончике появилась Дора. Я не заметил, как она вошла, поэтому появилась.
- Эрни в чем дело?!
Я молча показал телеграмму.
-Я не понимаю немецкий.
Пробежав глазами по тексту телеграммы ответила она.
- Умерла моя мама.
Тихо объяснил я.
- И, что?
- Дора, избавь меня сейчас от идиотских вопросов. Я очень прошу.
- Я соболезную тебе. Но. Мы начинаем через полчаса.
Твердым голосом проговорила Дора.
- Отмени. Мне не до того.
- Я понимаю Эрни твое состояние, но у тебя подписан контракт! Ты сейчас предлагаешь, отменить все, вернуть деньги за билеты, выплатить неустойку… Ты это предлагаешь? Чем ты сейчас можешь ей помочь? Объясни мне Эрни, что ты можешь изменить, отменив выступление?
 Я молчал совершенно, не ломая голову над тем, что я могу ей возразить.
- Эрни! Я с тобой разговариваю!
Недожавшись моего ответа, она вышла громко, хлопнув за собой дверями.
……………………………………………………………………………………………………….
Зрителей действительно было много на трибунах.
Над трибунами из громкоговорителей раздалось:
- Леди и джентльмены! Мы рады вас видеть на нашем шоу! Сегодня у нас есть печальная новость. Но жизнь, есть жизнь. В ней есть ни только светлые дни, но и бывают мрачные моменты.
Сегодня наш пилот, исполнитель опасных, но при этом виртуозных трюков получил печальное известие. На его родине умерла его мать.
Я прошу, тут и сейчас почтить память этой женщины, которая подарила миру такого выдающегося пилота, Эрни Баумера!
Прошу почтить ее память вставанием.
Трибуны встали и замерли в тишине.
- Прошу сесть. А мы начинаем наше шоу.
Я сидел в кабине самолета.
- Сэр?
Окликнул меня механик.
Я тяжело вздохнул, закрыл глаза, открыл их.
- Контакт!
Крикнул я.
- Есть контакт сэр!
- От винта!

Карлсон, который живет на крыше.

Прошел еще один год.
Шоу закончилось. Автографы, фото на память, и все прочие мероприятия популярности.
Я делаю вид, что утомился, но это не так, мне нравится моя популярность, я ей наслаждаюсь своим положением.
Вот все подходит к концу. Толпа заметно редеет вокруг меня.
- Браво. Я видел, как ты летаешь. Признайся, кто тебя научил так пилотировать, Бог или дьявол. Кто твой учитель?
Услышал я за спиной очень знакомый голос.
Я обернулся и увидел его. Герман Геринг. Он стоял, а на расстоянии, были видны его телохранители, они выделялись своими атлетическими данными и взглядом в даль без всяких эмоций.
- Я вижу Эрнст, ты не сильно рад меня видеть?
- Ну, что ты, тебе показалось.
Мы обменялись рукопожатием.
В этот момент подошла Дора.
- Эрни ты мне нужен… а это кто?
- Я скоро освобожусь. Позволь тебе представить моего давнего знакомого Германа Геринга. Редкостное дерьмо, так, что отойди если не хочешь, чтобы от тебя потом дурно пахло. Это не сразу выветривается.
Окончание я прошептал ей на ухо.
- Это Дора.
- Это твоя подружка? Хороша. А ты прилично болтаешь на английском. Что ты ей про меня сказал?
С деланой улыбкой проговорил Геринг.
- Да это моя подружка, мы иногда спим вместе. А сказал ей, что ты мой старый приятель, тоже пилот, как и я.
- Аааа. Ну как ты тут. Еще не надоело веселить ковбоев на ярмарках?
- Нет. Они не плохо платят за это.
Ответил с такой же деланной улыбкой я Герингу.
- А ты растолстел, старина Герман, наверно в кабину уже не помещаешься.
Съязвил я.
- Прекрати. У меня нарушен обмен веществ из-за ранения.
- Какого еще ранения Герман? Мне то не ври.
- В ноябре двадцать третьего была сильная потасовка. Ты разве не слышал? Его еще прозвали «Пивным путчем».
- Нет. В ноябре двадцать третьего я вкалывал не разгибаясь. Чтобы не лечь спать голодным.
- Не заводись Эрнст. Ты бы был бы не ты, если бы пропустил возможность не уколоть меня шпилькой, так, что ты не изменился. И это хорошо. Узнаю старину Эрнста Баумера.
- Ладно, не обижайся. Ты тут по делам?
- Нет, мой визит не носит официального характера. Я тут даже под другим именем.
- Понятно. Как жил после войны?
Спросил его я, прилагая усилия, чтобы не отпустить очередную колкость в адрес Геринга.
- Я ушел в политику. Я примкнул к партии Немецких Национал-Социалистов. Я вижу те перспективы, которые помогут поднять с колен Германию, вновь делая ее великой страной.
Потом события в Мюнхене, я тебе про них уже говорил. Я вынужден был переехать в Швецию. Летал на Шведских авиалиниях… Когда все затихло опять вернулся в Германию.
- Да, но я все равно не могу привыкнуть к твоей полноте.
- Я мужчина в полном рассвете сил, в меру упитанный.
Между прочим, я в Стокгольме познакомился с одной интересной дамочкой. Ее зовут Астрид. Астрид Ли;ндгрен.
Так вот. Она детская писательница. Она написала про меня сказку для детей.
- Наверное это очень страшная сказка для детей, которые не слушаются? Ее рассказывают сорванцам вместо наказания?
- Эрнст, ты в своем репертуаре. Это меня радует.
Нет, это добрая сказка про в меру упитанного парня по имени Карлсон. Он мог летать по тому, что в спину вмонтирован мотор с пропеллером, и он дружит с одним Малышом из Стокгольма.
- Точно у него мотор с пропеллером бы в спине, а не в заднице?
- Эрнст, это же детская сказка. Поэтому в спине.
Да Эрнст, ты не ошибся, я тут по делу. Я приехал за тобой. Ты нужен Германии.
- На какой черт я ей нужен?
С раздражением я уточнил у Германа.
Я тебе говорил уже, что я серьезно занялся в политике. Мы придём к власти. В Германии только мы, только мы и никто кроме нас не сможет навести порядок. У нас очень серьезные позиции, очень многие нас поддерживают.
Ты живая легенда. Ты должен своей биографией давать пример для воспитания нашей молодежи. Те, кто сейчас, не могут приложить столько сил, как молодёжь. Они будущее Германии. Они свершат те великие перемены.
Эрнст, ты для них пример. Ты легендарный воин, они могут тебя увидеть, дотронутся до тебя, подражать тебе.
- Чушь.
Усмехнулся я.
- Война кончилась. А новую затеять, ну так, это без меня.
- Одна война заканчивается, другая начинается.
Как говорит наш вождь, Адольф Гитлер: «Война — это нормальное состояние человечества, а мир нужен только для подготовки к новой войне».
- Мне кажется, я про него уже не раз слышал.
- Это великий человек и настоящий патриот Германии.
- Я не против его патриотизма.
Отмахнулся я.
- Так ты вернёшься? Эрнст?
Посмотрел на меня в упор Геринг.
- Что тебе сказать Герман. Я не знаю. Но, обещаю тебе подумать.
- Спасибо хотя бы за это. Ладно мне пора, надеюсь, увидимся в Германии.

Я возвращаюсь на Родину.

Еле заметно рассвет забрезжил над Атлантическим океаном, делая обозримый пляж золотистым. Я любовался этим зрелищем из окна бунгало который я снял на месяц.
- Эрни. Сколько раз можно тебе говорить, чтобы ты не курил в постели? Это просто невозможно…
Дора перевернулась на другой бок и натянула на себя одеяло.
- Так ты все же собрался уезжать?
Пробурчала она, еще больше натянув одеяло.
- Кризис набирает обороты. Контракт подошел к концу. Вряд ли можно рассчитывать на его продолжение. Кто будет покупать на него билеты, когда не хватает на хлеб? В обществе наступила Великая депрессия. Меня тут уже ничего не держит.
Дора резко повернулась ко мне.
-А я?!
Я выпустил дым сигары в потолок.
-Поехали со мной.
- И, что я там буду делать? Нет, ну вот, что я там буду делать?
- Тоже, что и делаешь в своей Америке.
- Я занимаюсь рекламой крупнейшей авиафирмы. А на сколько я знаю, в твоей Германи не разрешено строить самолеты.
Язвительно заметила Дора.
- Только военные, а гражданские и спортивные сколько угодно.
- Нет, это просто невозможно!
- Почему невозможно?
-Это просто невозможно выносить… Эрни, сукин ты сын! Перестань курить, невозможно дышать из-за твоей проклятой сигары!
Дора вскочила из-под одеяла и открыла двери на веранду.
- Да мне очень жаль, что придётся распрощаться и с хорошим пилотом, и с хорошим любовником.
Произнесла она стоя в дверях, которые вели на веранду абсолютно нагая.
- М-да, в качестве пилота, я уже точно не пригожусь, а вот …
Хватит смущать пляж, иди ко мне.
- Кого я тут смущаю, на пляже нет ни души. Время пол пятого утра.
Пробурчала она, подходя к кровати.
……………………………………………………………………………………………………..
Я спустился по трапу, парохода, который пришвартовался в порту Гамбурга.
Я пересек Атлантику в обратном направлении в каюте класса люкс привезя с собой сумму с пятью нулями после цифры семь.
Холодная весна 1930 года встретила меня на родине мелким унылым дождем. Это просто стало традицией, когда я совершаю морские путешествия, обязательно моросит мелкий и противный дождь.
Из порта я сразу направился на вокзал и уже через три часа я разместился в спальном купе Берлинского экспресса.
За время поездки я точно и окончательно определился, чем я буду заниматься по возвращению в Германию.
Деньги для осуществления моих планов у меня были, дело было за небольшим.
…………………………………………………………………………………………………
Вaumer-Flugzeug

Дела идут как по маслу! Я приобрел уютную меблированную квартиру недалеко от центрального района Берлина и за городом более-менее подходящую для воплощения моей идеи ферму, которая за три месяца была переделанная в наподобие цеховые помещения.
Так моя мечта приобретала материальные черты.
Я также, правда не сразу, нашел единомышленников. Особенно я был счастлив знакомству с инженером Юргеном Шоэрманом.
Я с ним был на столько близок по духу, и мы были просто больны одним, мы хотели создать свой самолет.
Летом следующего года из ангара, ну это сильное преувеличение, назвать эту постройку ангаром. Ни в этом дело.
Мы выкатили одномоторный биплан.
- Как мы его назовём?
Этим вопросом он меня оторвал от любования своим детищем.
- Ну …. Давай …. Нууу… например…. О! придумал «Фламинго»!
Юрген потерев свой подбородок большим пальцем промямлил.
- Ну, а, что? Давай «Фламинго».
Первый мой полет на собственном самолете, я имел ввиду собственной конструкции. Ну как собственной? Совместной с Юргеном.
У нес все получилось.
…………………………………………………………………………………………………..
За первые полгода нам удалось построить и реализовать семь учебно-тренировочных самолетов «BFW В 12 Flamingo».
Деньги были по единогласному решению всех, кто был причастен в его производстве направлены на расширение нашей авиапроизводственной фирмы, (это опять преувеличение. Я имею ввиду слово фирма) в расширение и улучшение материальной базы.
К началу мая 1932 года я заключил контракт с авиакомпанией Lufthansa на постройку четырех самолетов пассажирского класса для местных авиаперевозок «В-11 Kondor».
Экипаж три человека, и подымал он в небо восемь пассажиров.
Я заболел этим самолетом. Бессонные ночи, прокуренные помещения, которое походило больше на ночлежку с кульманами, заваленные свернутыми в трубки чертежами, где порядок в этом хаосе документации знал только один Юрген.
Еще от ночлежки отличало это помещение школьная доска, вечно исписанная всевозможными формулами, графиками и тому подобным.
Это все давало право ночлежке называться конструкторским бюро.
Мы так его и называли.
23 сентября 1932 года первый «В-11 Kondor» был готов. На следующий день я впервые поднял его в небо.
Сказать, что я был доволен, это не сказать ни чего. Я был безумно счастлив.
 
……………………………………………………………………………………………………..
Меня разбудил треск телефонного зуммера. На часах было двадцать пять минут четвертого.
- Эрнст срочно приезжай на фирму, у нас тут … Черт, у нас тут катастрофа!!!
- Я уже еду!

Синее пламя.

На том месте где еще вчера вечером стояла моя авиа-фабрика, это уже сказано без всякого преувеличения, было дымящееся пепелище, кое где из-под обуглившихся досок выскакивали язычки пламени. Пожарные сворачивали в бухты свои рукава с бранцбойтами. Их работа была завершена.
Я еле сдерживал себя, когда еле сдерживание закончилось, я что было силы ударил кулаком по капоту своей «Мерседес  W150 II».
Боль меня вернула к сознанию. А я схватился за ладонь, которая продолжала неимоверно болеть.
Появился перепачканный сажей Юрген.
- Все загорело к чертям собачим! Ты понимаешь Эрнст, все сгорело, весь наш труд, все…!
Я продолжал тереть место ушиба.
- Понимаю.
Шипя ответил я ему. У Юргена была истерика.
- Вы гер Баумер?
Обратился ко мне чиновник пожарной охраны.
-Да.
- Пожар начался из-за замыкания электропроводки. Это предварительная экспертиза, но со всей вероятностью это будет подтверждено и после проведения основной.
Я очень сожалею о том ущербе, который причинил вам пожар.
Вас вызовут в отделение пожарной охраны, для дачи вами разъяснений по этому случаю. До свиданья гер Баумер.
Я молча кивал головой во время его монолога.
К месту моей трагедии подкатил грузовик и из которого стали выскакивать люди в одинаковой униформе. Они были в коричневых рубашках на левом рукаве у всех была красная повязка с черной свастикой и черных галифе при портупеях.
Из кабины с места пассажира вышел Геринг и быстрым шагом направился ко мне.
- Эрнст, я приехал сразу, как только узнал, что случилось.
Сказал он, подходя ко мне.
- Спасибо за сочувствие Герман. Кстати, а от куда ты узнал, что случилось?
Сказал я совершенно поникшим тоном.
- Неважно от куда я узнал, главное, что я приехал. Главное, что я тут. С собой я прихватил надежных ребят, они не помешают. Мало ли кто мог это сделать.
-Прекрати Герман, замкнула электропроводка.
- Это кто тебе сказал?
- Пожарный инспектор. Вон он.
Я махнул в ту сторону, где он находился.
- Я разберусь. У меня есть твердое предположение, что это поджог. Скорее всего это твои конкуренты. Это наверняка какие-нибудь жиды, которые захотели устранить тебя с рынка и занять твое место. От этих проклятых евреев это вполне можно ожидать.
- Герман! Прекрати. И причем тут евреи? Не было у меня ни каких конкурентов.
Геринг немного помолчал, смотря в сторону недавнего пожара и продолжил.
- Тогда это подбираются ко мне. Все знают, что мы с тобой друзья. И вот они решили…
- Ты приехал сюда нести чушь?
Оборвал его я.
- Причем тут ты?
- Послушай Эрнст…
- Нет это ты меня послушай! У меня большие проблемы, нет, даже огромные проблемы! У меня сгорело, даже нет, я лишился в одночасье то, на, что я зарабатывал десять лет. Долгих десять лет я ишачил в этой проклятой Америке! Я хотел создавать самолеты! Но вместо этого мне придётся выплачивать неустойку Lufthansa по сорванному контракту! Страховка только частично покроит убытки! Что делать, я не представляю! Я не представляю с какой стороны браться за решение этих проблем! А в остальном у меня все в полном порядке.
-Не ори! Эрнст! Ты, не понимаешь. В следующем году состоятся выборы. Нам пытаются вставлять палки в колеса. Мы сила, нас поддерживает вся германия, то есть, почти вся, большинство. Но у нас есть враги, которые не упустят возможности нагадить нам!
Мы все равно придём к власти. И пусть тогда они берегутся.
А с Lufthansa мы решим проблему. Я подключу лучших юристов и адвокатов, которые с нами сотрудничают. На переживай дружище. Я Герман Геринг не брошу своего друга старину Эрнста Баумера, когда у него случилась беда. Коньяк будешь?
- У тебя есть?
Тяжело вздохнул я.
- В кабине.
- Юрген! Юрген! Иди сюда! Гори оно все синем пламенем!
- Это кто?
Спросил Геринг, кивая в сторону приближающегося Юргена.
- Толковый инженер. Его зовут Юрген Шоэрман.
- Еврей?
- Нет, немец. А, что это так важно?
- Уже да.

Лени Рифеншталь.

Я абсолютно ничего не делая валялся в кровати разглядывая потолок без всякой мотивации придумывая не торопясь причину, по которой мне нужно подняться с этой самой постели.
Зазвонил телефон. Он это делал настолько отвратительным треском, что пришлось все же встать и снять трубку, только чтобы избавить свой слух от этого гнусного треска.
- Да. Эрнст Баумэр у аппарата.
Лениво выдавил я из себя.
- Ты, что опять не в форме? Это Геринг.
- Да, я уволен из армии в ноябре восемнадцатого, поэтому я в пижаме.
- Я ни это имел ввиду. Ты трезвый или опять залил свой бак?
- Иди ты к чертям. Я совершенно трезвый, и прекрати из меня делать алкоголика.
- Ладно, не обижайся. Слушай Эрнст у меня к тебе очень важное дело.
- Какое еще дело? У меня нет настроение, что-то делать?
- Перестань ныть, тебе это не идет. Я хочу познакомить с одной очень талантливой и перспективной дамой. Между прочим, она хороша собой.
- Ай. Что ей надо?
- Ей нужен пилот. Лучшего, чем ты я не знаю.
- Ей нужно куда-то лететь? Для этого есть авиакомпания Lufthansa, пусть воспользуется ее услугами.
- Кстати наши юристы закрыли полностью этот вопрос. Lufthansa даже не будет начинать против себя судебные иски. Все решилось. Ты должен был получить от них уведомление.
- Не знаю, я уже неделю не заглядывал в почтовый ящик.
- Все, бери и приезжай прямо сейчас я жду тебя вместе с ней в ресторане «Zur Letzten Instanz» (На крайний случай). Давай собирайся.
- Обнадеживающее название. Ладно, сейчас приеду.
……………………………………………………………………………………………….
- Здравствуй дружище!
Герин встал из-за стола и пошел ко мне навстречу, протягивая руку для приветствия.
- Здравствуй Герман.
Сказал я, занятый тем, что с интересом разглядывал сидящую за столиком действительно выделяющую из толпы женщину.
- Я тебя сейчас познакомлю с удивительной женщиной.
Провожая меня к месту застолья Геринг.
- Знакомься, это мой старинный друг, сослуживец, и виртуозный пилот в истории человечества, Эрнст Баумер.
- Очень рада нашему знакомству.
Произнесла она с интересом без всякого смущения в упор разглядывала меня.
-Киноактриса, в очень скором времени величайший режиссёр современности, и чего не отнять, красивейшая женщина Хеле;на Бе;рта Ама;лия Рифеншталь.
- Ну, это слишком громко, Герман. Я привыкла, когда ко мне друзья называют меня Ленни. Так, что настаиваю, чтобы вы обращались ко мне именно так. Ведь мы Эрнст, с вами обязательно подружимся. Так, что я настаиваю, называйте меня Ленни, и не как по-другому.
- Договорились.
Натягивая на себя маску безразличия очень близким тоном к тому, что называется бурчанием произнес я.
- Выпьешь?
Мне показалась, вопрос Геринг задал с определенной издевкой.
- Да, крепкий кофе.
В такой же манере ответил я на его предложение.
- Кельнер! Один кофе и три коньяка.
- Эрнст я обратилась к нашему общему другу Герману, так как у нас сложилось катастрофическая ситуация. У нас вот-вот должны начаться съемки фильма, а у нас нет того, кто бы исполнил авиатрюки, а без них фильм не будет насыщенным.
-Муу.
Промычал я в ответ натянув до конца маску безразличия.
- Герман порекомендовал вас и только вас.
Пыталась заинтересовать меня фройлян Рифеншталь.
- Эрнст! Я тебя прошу помочь, нашему кино. Когда мы придём к власти, а это уже будет совсем скоро… Мы обязательно будем сотрудничать с Ленни и оказывать ей всяческую поддержку. Эрнст, тебе недостаточно того, что я тебя прошу об этом?!
- А, в чем суть фильма?
Продолжая делая вид, что мне это все безразлично до такой степени, что…
- Один выдающийся профессор- исследователь ледников, он очень толковый парень. Я кстати играю его жену. Пропал на зимовки. Его ищут, но результата нет. Он пропал. На его поиски отправляют экспедицию, но и она попадает в трудную ситуацию. Холод дрейфующие льды, кровожадные, дикие белые медведи.
Запасы еды закончились, один из спасателей обезумел от голода и…
- Ну а полеты, когда?
Теряя безразличие и проявляя пробивающееся сквозь натянутую маску заинтересованность спросил я.
- Так их всех ищут. И в первую очередь я, так как я по сюжету умею управлять аэропланом.
- Аааа… Понятно. А вы умеете на самом деле?
Не без иронии последовал мой вопрос.
- Ну конечно нет. Именно для этого нам нужен тот, кто меня будет дублировать, и управлять самолетом.
Я сделал вид, что погрузился в глубокое размышление.
- А вы разве не видели мой фильм?
Спросила она.
- Какой?
- Ну как же, Эрнст. Ты, что не любишь кино?! Про этот фильм говорят все. Даже лидер нашей партии Адольф Гитлер отметил этот фильм.
Встрял в разговор Геринг.
- Почему, кино я люблю, только у меня нет времени ходить в кинотеатр.
- Фильм называется «Голубой свет». Не буду вам рассказывать содержание фильма, но рекомендую обязательно посмотреть.
Не оставляя попытку произвести на меня впечатление говорила Ленни.
- Там есть мистическое.
Добавил Геринг.
- Что-то близкое к легенде о Зигфриде?
Отозвался я.
- Нет, не на столько, хотя…
Продолжил Геринг.
- А хотите роль? В фильме для вас будет роль я переговорю с Арнольдом, и я думаю он согласится.
Выложила козырь Ленни.
- А кто это?
Задал вопрос я.
- Арнольд Франк. Он режиссёр фильма и автор сценария.
Дала объяснение Ленни.
Мои кривляния в стили безразличия к предложению о кино были биты козырем Рифеншталь.
- Я согласен, мне кажется это будет интересно.
- Да Эрнст, один черт ты бездельничаешь. А так, будешь при деле.
- Вот и отлично, будем считать, что мы договорились. Я вам перезвоню. За это можно и выпить.
Ленни подняла бокал.

Это не электропроводка!

Я вернулся домой в прекрасном настроении. Да, я редко смотрел кино из-за занятости, но когда находил время…
Посещение кинотеатра это было таинством, магией, ритуалом.
Проход, через билетера, этот момент отличал меня от остальных у которых не было билета, а у меня был пропуск в мир где произойдет волшебный показ того, что… будут показывать, ну того момента, который меня заинтересовал на киноафише.
Потом я займу свое место в зрительном зале, и погаснет свет. Это значит, что начало волшебства свершается.
Я мысленно прибывал в грезах и размышлением по поводу мира кино…Меня вернул к реальности телефонный звонок.
Так быстро! Про себя подумал я, наверное, это режиссёр, ну, в общем из киностудии.
-Алло. Баумер у аппарата.
Из трубки донесся взволнованный голос:
- Это инженер Шоэрман. Эрнст, у меня к тебе срочный разговор. Надо встретится, причем срочно. У меня дурные новости и я хочу с тобой посоветоваться.
- Юрген. Что еще стряслось?
Не менее взволновано ответил я.
- Не по телефону. Подходи на Курфюрсте штрассе, ну, там, где всегда.
- Дай мне четверть часа.
-Я буду тебя ждать.
……………………………………………………………………………………………..
Мы встретились.
- Салют Эрнст. В общем, дела обстоят так. Причина пожара не электропроводка, это ложь. Я ее делал, сам, лично. Там все было сделано на совесть.
- Ну, мало ли.
Попытался отмахнутся я.
- Ты послушай меня. Я нашел свидетеля, который видел, как подъехал фургон. Из него вышли пятеро. Они взяли канистры и направились в сторону нашей авиафабрики.
- Я так понял их видели в поселке?
- Естественно. Слушай дальше. Потом, начался пожар. Так вот они вернулись к фургону, быстро погрузились и спешно уехали. Ты понял. Был поджог.
Быстро и одновременно взволновано проговорил Юрген.
- Так. А кто свидетель?
- Житель поселка. Я не мог поверить в версию с проводкой и стал выяснять. Я чувствовал, что тут, что-то не так. Уж очень все было у нас гладко, и тут пожар.
- И что ты предлагаешь?
- Надо идти в полицию.
С полной убежденностью в правоте сказал инженер Шоэрман.
- Боюсь, что все это не принесет желаемого результата и торжества справедливости.
- Но почему?!!!
Прямо аж вскипел Юрген.
- Если это те, про кого я подумал, то лучше не ковырять палкой этот муравейник.
- Да ну почему?!!!
Прямо возмущенно возразил Шоэрман.
- По тому, что и полиция, и пожарные, и суды, и все остальные на их стороне.
- То есть, ты хочешь сказать…?
Я, немного помолчав, собираясь с мыслями.
- Если это так, как ты сказал. То за этим поджогом стоит Геринг.
- Это твой тот самый дружок.
Перебил меня Юрген.
- Я ему нужен. Не могу понять за чем. Но только я ему нужен.
Он решил все мои проблемы с Lufthansa. А это не малые проблемы. Юрген, для всех нас будет лучше поскорее забыть эту историю и жить дальше, я обещаю тебе, что я что-то придумаю. Только дай мне время. Геринг очень влиятельный человек в партии национал-социалистов. У них действительно есть возможности испортить нам жизнь. Я думаю не стоит рисковать.
Юрген поник, и посмотрел на меня как на предателя.
- Мы ничего не докажем. А вот неприятностей можем нажить. Если не сказать больше.
- Эрнст, а ведь ты дерьмо.
В присущей манере проговорил, глядя мне в глаза Юрген.
- Прекрати…
Попытался я ему возразить.
- Ты струсил. Ты трус Баумер. Дерьмо.
- Не горячись.
Юрген не стал меня дальше слушать и подняв воротник плаща просто ушел, а я не стал его догонять.


S.O.S. Айсберг.

Мне позвонили с киностудии через три дня.
Ленни встретила меня возле ворот и провела через проходную.
Я попал в другой мир, сказать, что я был поражён тем, что творилось вокруг меня, грандиозностью съемочных павильонов, красками, костюмом, упорядоченным хаосом (на мой взгляд), это ни сказать, ни чего.
Я как маленький ребенок, попавший на ярмарку, смотрел по сторонам совершенно не слушая то, что говорила мне Рифеншталь.
- Мы пришли. Я тебя сейчас познакомлю с Арнольдом. Он талантливый…
Я опять ее не слушал.
Арнольд Франк, что-то горячо обсуждал и взволновано жестикулировал, держа в руках стопку бумаг, потом кинул их, и листы разлетелись разносимые ветром.
- Арнольд, это Эрнст Баумер, это я тебе про него говорила.
Обратилась к нему Ленни.
- Ах, да, очень приятно. Я рад знакомству, дело вот в чем…
Протараторил гер Франк.
- Нам срочно для съёмок фильма нужен пилот. У нас по сценарию очень много воздушных трюков. Ленни мне сказала, что вы можете исполнить их.
- Ну, разумеется, могу. У меня есть кое какой, опыт в этом вопросе.
- Прекрасно. Но вот проблема в том, что нам нужен самолет.
Один у нас есть, но мы хотим, чтобы в кадре он потерпел аварию. Утонул, проще говоря.
Протараторил Арнольд.
- У меня есть самолет.
Ответил я.
- У меня на авиафабрике был пожар, и многое сгорело. А я делал гидросамолет на поплавках, и он находился на озере и его огонь не тронул. Так, что самолет есть.
Уже начал тараторить я.
- На поплавках? Это значит он сможет садиться на воду? Я правильно понимаю?
Не уверенно в своих знаниях уточнил Арнольд, на всякий случай.
- Да, да, это именно так.
Прекрасно, это просто великолепно, ты решил сразу две мои проблемы.
Арнольд перешел со мной на «Ты».
- Тогда все.
Подытожил он.
- Нет не все!
Громко напомнила Ленни.
- Ах да, чуть не забыл. У тебя в фильме будет роль… Вот, что, мне в голову пришла великолепная идея!
Значит так! Ты будешь играть не просто пилота, а будешь играть сам себя! А?! Как?!!
В титрах к фильму так и напишем.
Он посмотрел в даль представляя, как будто бы зритель в зале читает надпись на экране и подчеркивая это действия рукой.
- В роли …, нет, не так, Эрнст Боймер, играет сам себя, даже нет, не так, а так. В фильме Эрнст Боймер играет сам себя! А, как? По-моему, великолепно! Рекламный ход!
- Великолепно, только не Боймер а Баумер, Эрнст Баумер.
Поправила его Ленни.
- Что? А ну да, это … Да ты права.
Я просто улыбнулся, давая понять, что меня в принципе все устраивает.
- Тогда веди его к гримёрам, через два часа снимаем сцену про ученый совет. У Курта возьми слова для него. Все, нет времени! Через два часа я жду на площадке.
И Арнольд торопливо пошел прочь, в известном только ему одному направлении.
- Послушай Ленни, если я буду играть сам себя, то зачем меня гримировать? А?
Поинтересовался я уже на ходу по направлению, куда меня вела Рифеншталь.
- Так, надо, чтобы ты не блестел в кадре… Там свет от «Юпитеров», ты будешь потеть и лицо... Одним словом, так надо, так надо.
…………………………………………………………………………………………………….
Я учил текст, там было всего два предложения. Две фразы.
«Я проверил маршрут. На фоне белого снега легко рассмотреть идущего человека. Если бы он там был, я бы его обязательно обнаружил. Его там не было».
Это весь мой текст, который я должен был произнести. Вроде все просто.
Началась съемка.
Черт! Я все перепутал, голос мой дрожал. Все заново, опять у меня не вышло.
Вместо приятного время препровождения, на которое я себя настроил, я устал, болела голова.
Наконец то я произнес все как надо.
-До завтра я ни хочу никого видеть! Завтра в шесть утра на аэродроме! Эрнст! Это тебя касается в первую очередь. Весь день завтра будет посвящён тебе.
Сказал Арнольд.
…………………………………………………………………………………………………..
Долго возились с установкой камер, я почему-то думал. Что кино снимают одной камерой оказалось. Что одно и тоже действие снимается пятью камерами с разных мест и в добавок под разными ракурсами.
Когда камеры были установлены, началось ожидание, когда солнце станет в какую-то там нужную точку.
 Наконец все сошлось.
…………………………………………………………………………………………………..
Когда я спрыгнул с крыла самолета на грешную землю ко мне подошел Арнольд Франк.
-Ну как, получилось или еще покружится?
Спросил я, ну, хотя бы сориентироваться, так ли я все сделал.
- Да. Результат превзошёл самые смелые мои ожидания. Я больше чем доволен. Я удовлетворен.
Проговорил Франк и тут же забыл про меня обратил свое внимание на Рифеншталь.
Теперь Ленни! Сейчас ты должна грациозно выйти из кабины. Приготовится к съемке!
…………………………………………………………………………………………………..

 
Съемки продолжились через три недели в Гренландии. Честно говоря, я уже не сильно рвался в кадр. Это тяжелый труд, говорить, корчить рожи, эмоции и все остальное. Грим — это так утомительно, как оказалось. В общем быть актером это не мое.
Фильм фильмом, но у меня возник роман, или романтические приключения. Между мной и Ленни.
Подробности я опущу. Скажу только одно мы различаемся темпераментами. Она властная, не терпящая не повиновения ей, вблизи желала грубого обращения.
Я же совершенно не склонен к насилию. Насильник из меня не получится.
Наши отношения быстро зашли в тупик, привели к кризису, и как само собой разумеющемуся, мы расстались добрыми друзьями еще до отъезда съёмочной группы домой в Германию.
Фильм вышел на экраны кинотеатров в 1933 году. В самом начале года. Я его посмотрел, правда один раз. Ну так себе, можно было и получше снять.

А тем временем…

Пока я летал между гренландскими ледниками, и увлекался Ленни Рифеншталь в Германии шла политическая…, нет политическое противоборство не на жизнь, а на смерть.
Всем немцам было понятно, что Гинденбург уйдет с политического олимпа.
Германию можно было сравнить со смертельно заболевшим ребенком нуждающемуся в докторе.
Безработица, невыносимое бремя налогов, сорок процентов бюджета шло на погашение репараций за проигрыш в войне.
Кризис поглотил Германию. Положение было не просто бедственным, а катастрофическим.
Семь миллионов безработных, заработная плата снизилась, производство заметно упало.
Срочно надо было принимать меры. Радикальные меры.
На роль доктора претендовали три партии: Социал-Демократы, Коммунисты и Национал –социалисты.
По своей сути две партии могли называться радикальными. Это коммунисты во главе с Тельманом и Национал- социалисты с Гитлером.
Между ними и разгорелась настоящая борьба, причем в прямом, а не в переносном смысли.
Стычки между ними были смертельными. В ход шли металлические прутья. Часто было можно утром увидеть труп, лежащий на мостовой и полицейские лениво фиксировали новое преступление, особо не надеясь найти того, кто его совершил, собственно, как и предыдущее и еще то которое было перед ним.

Вечерами опять стало разумным сидеть дома и не открывать двери, а если услышать крики о помощи, закрыться на засов и задернуть шторы и погасить свет.
Общественное мнение склонилось к тому, что нужно отказаться от демократии и перейти к авторитарному правлению.
Так или иначе, но национал-социалисты стали заметной партией в Рейхстаге, а Геринг был избран председателем Рейхстага. Это было после июльских выборов. Национал социалисты получили двести тридцать мест в парламенте и стали самой крупной парламентской партией.
Но не все так было гладко. На выборах в ноябре Национал- социалисты не набрали значительной поддержки у населения.
Они потеряли порядка двух миллионов голосов.
Многие утверждали, что следующий тридцать третий год будет годом свирепствующего кризиса.
Но случилось так, что в результате веренице сговоров и интриг Гитлер стал канцлером Германии. Это случилась 30 января, наступившего 1933 года.
27 февраля загорелся купол Рейхстага. Поджигателя задержали, им оказался какой-то голландец, имеющий какую-то связь с коммунистами. Объяснял свой поступок весьма невнятно, ну, чтобы привлечь внимание к бедственному положению рабочих.
Смущал тот факт, что, когда этот парень поднес огонь к стенам здания они моментально вспыхнули так как были пропитаны воспламеняющейся жидкостью.
Когда я узнал это я про себя отметил: «… Да, ребята, национал- социалисты, а с фантазией у вас плохо. Вы повторяетесь. Хотя в моем случае замкнула электропроводка».
Обвинили в поджоге коммунистов. Они оказались вне закона. Так Гитлер уничтожил тех, кто мог оказать ему серьезное сопротивление.
Это при том, что доказать вину суду так и не удалось.
Были проведены законы через парламент, которые полностью и безраздельно отдавали власть Гитлеру и его партии. Все другие партии в Германии были запрещены.
Я для себя решил, как только началось это брожение в общественной жизни Германии, что я буду держатся от этих всех перепитый как можно дальше. Меня это не касается, я приму любой выбор большинства.
Я продолжал заниматься своим любимым делом. Я продолжал летать.
Участвовал в авиасостязаниях и уже без всякого удовлетворения ставил на полку у себя дома очередной кубок победителя.
Мне на все плевать, делайте, что хотите, только не забирайте у меня мою любимое занятие. Я хочу только одного- летать.
 
N S D A P. (Контракт с дьяволом)

В апреле, где-то в двадцатых числах я встретился с Германом. Я не стал заводить разговор про поджог, электропроводку. Это, как я посчитал, было не к чему. Прямых улик у меня не было, прошло много времени, и Геринг занимал высокий пост в новом правительстве. Он был Министром авиации. Это не мало на сегодня. Я решил не ворошить прошлое. Он назначил мне встречу в парке, и я пришел на нее. Ему опять было от меня, что-то надо. Мне же от него не надо было ничего. Наоборот мне было гораздо спокойнее, когда мы не виделись, а не виделись мы почти два с половиной года.
Мы встретились, поздоровались после чего неторопливо стали прогуливается вдоль аллеи парка. Весна полностью вступила в свои права.
- Давненько мы вот так не болтали о пустяках.
 Обратился ко мне Геринг.
- Да, это так. Я как правило занят. Соревнования, а до этого подготовка к соревнованиям. Мой «Фламинго» уже устаревает. Я конечно делаю, что могу. Но…
 
Я понимал, что это встреча произошла не из-за того, что мы давно не виделись. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что в настоящее время я рядом с министром авиации Германии, мало того еще и со вторым по значению человеком в партии пришедшей к власти в стране.
- Ты знаешь, Эрнст, я очень ценю твой вклад в развитие спортивной авиации в нашей стране. Наша партия настроена возродить былую мощь германии. Ее невозможно вычеркнуть из будущего Европы, да и всего мира. Я сказал сейчас без всякого преувеличения.
И твоя роль, твой личный вклад Эрнст в этом процессе я лично ценю.
Что ты говорил, про свой самолет?  Что у тебя модель заметно устарела? Я тебя правильно понял?
- Ну в общем да.
Ответил я, смотря себе под ноги и стараясь понять к чему он клонит.
- Как ты собираешься решить эту проблему?
Герман посмотрел на меня с видом ловца который загоняет свою жертву все ближе и ближе к месту где установлены его силки.
Я это чувствовал, но так и не мог предугадать его план.
- Хочу для начала установить форсированный двигатель на «Фламинго».
- Это частично решит проблему, и не на большое время. Так или иначе тебя будут догонять и обгонят те, у кого будут возможности получать новые самолеты. Ты же это прекрасно понимаешь.
- Да, Герман ты прав.
Пробурчал я в ответ.
- Послушай, а давай выпьем хорошего коньяка? Поехали ко мне в министерство, за одно покажу свой кабинет. Будешь знать куда обращаться в случае чего. Мои двери всегда для тебя открыты. Эх Эрнст, разве мы могли мечтать тогда, в восемнадцатом, что я буду министром авиации Германии?
- Давай в другой раз.
- Поехали. Я занятой человек, очень много работы. А сегодня у меня есть время. А коньяк у меня французский. Ты его я знаю предпочитаешь всем остальным?
- А поехали согласился я.
………………………………………………………………………………………………..
Кабинет был действительно шикарный, как и положено министру.
Он открыл дверь, которая вела в комнату отдыха.
Там была соответствующая обстановка, мягкий диван столик.
- Располагайся Эрнст.
Геринг достал коньяк.
- Выпьем дружище. Многое изменилась в нашей жизнь, через многое мы прошли с тобой. Многое стало на свои места. Так, что давай Эрнст за все хорошее. Прозет!
Мы выпили.
- Эрнст, я могу предоставить в твое пользование самолет. Какой ты хочешь?
- Подожди Герман. Ты это серьезно?
Геринг откинулся на спинку кресла чувствуя, что его берет верх.
- Вполне. Ты пропагандируешь авиацию, многие хотят стать летчиками. Нужное дело делаешь. Так почему бы мне тебе не помочь. Так какой самолет ты хочешь?
- Кертис, Кертис Хавк II.
Ответил я практически не задумываясь. Я действительно мечтал об этом самолете.
- Хорошо. Я думаю мы в состоянии провести закупку в США.
Согласился Геринг.
- Подожди, я же знаю, что это не просто так, и про мою роль в популяризации авиации, это все сотрясание воздуха. Что я должен буду сделать?
В упор я смотрел на Геринга.
- Эрнст, напрасно ты не веришь в мою доброту по отношению к тебе.
- Я тебя очень хорошо знаю. Так, что я должен буду сделать?
- Сущий пустяк. Эрнст тебе это ничего не будет стоить.
- И все же.
Настаивал я.
- Напиши заявление о вступлении в НСДРП.
Не поменявшись в лице произнес Геринг.
- Я держусь от политики как можно дальше. Ты же знаешь.
Геринг буквально сверлил меня своим взглядом.
- Нет, сидеть на ваших нудных съездах, носить на лацкане партийный значок как это делаешь ты… нет это не мое.
- Съезды прекрасно мы проведем и без тебя, значок можешь не носить. Я скажу откровенно, нам нужно твое имя. Сказать всей германии, что ты с нами, с нами в одном монолите строя.
Я взял паузу и думал.
- Ну же Эрнст! Будешь летать дальше себе на своих соревнованиях, ну разве, что я лично попрошу иногда быть на встречах в секциях планерного спорта. Благодаря моей заботе планерный спорт стал популярнее и развивается, много молодежи заболели небом, как мы в свое время. Ну так как?
- Я не против встреч с мальчишками- планеристами. Для этого можно и не ступать ни куда.
- Два. Ты получишь два самолета Кертис. Но ты вступаешь в НСДРП.
Геринг встал из кресла подошел к столу достал лист бумаги, авторучку, снял с нее колпачок и положил на стол рядом с чистым листом.
Я колебался, предложение было более чем заманчивое. Но в какую-то секунду …
- Ладно, черт с тобой.
Выдавил я.
- У меня такое ощущение, что я подписываю договор с дьяволом. Что надо писать? И обязательно кровью?
- Эрнст, прекрати валять дурака!
…………………………………………………………………………………………………
Первого мая 1933 года я стал членом Национал-Социалистической рабочей партии Германии.
Но это было не все. Назревал раскол среди самих национал-социалистов.
 
30 июня 1934 года, Гитлер заявил о раскрытии заговора, который готовили Рем и Штрассер. Рем покончил собой, а его штурмовиков СА просто перебили.

Возвращение в Luftwaffe

Геринг меня не обманул. Я продолжил свои выступления на спортивных состязаниях и пополнял коллекцию кубков на полке в своей квартире.
Он действительно передал в мое пользования два биплана Кертис Хавк II.
Моему восторгу не было предела.
Я стал частым гостем в планерных секциях организации Гитлерюгенд.
Мальчишки- планеристы слушали мои воспоминания, но их не совсем интересовали мои спортивные достижения. Они проявляли неподдельный интерес к моим рассказам про участие в Великой войне.
Я обратил внимание, что в секциях изучались не только планера. Я видел тренажеры для отработки навыков работы с прицелом для бомбометания, висели наглядные пособия дающие представления о построении и совместном и одиночном действии истребителей.
Под видом летных школ при авиакомпании Lufthansa шла подготовка экипажей летчиков- бомбардировщиков. Готовился также и технический состав для обслуживания техники на земле.
 
Всякими путями в обход Версальского договора шла подготовка к возрождению Luftwaffe.
В марте 1935 г. правительство Германии официально объявило о возрождении Luftwaffe. Рейхскомиссариат авиации переименовали в рейхсминистерство.
Возглавил которое никто иной как Герман Геринг.
Меня туда вызвали на прием повесткой.
Я сидел в кресле радом с рабочим столом Геринга, который всем своим видом показывал официальность приема. Сам Геринг был облачен в униформу.
- Я пригласил тебя вот по какому вопросу.
Начал он разговор давая понять, что сейчас он говорит со мной не как «старый друг», а как рейхсминистр. И у него это получалось.
- Я внимательно слушаю.
Вполне даже серьезно ответил я ему.
- Эрнст как ты отнесёшься к тому, что вернёшься в строй? Я имею ввиду возвращение на службу в Luftwaffe?
- Я стар Герман для летчика истребителя. И в моем возрасте погоны обер лейтенанта будут смешно смотреться.
Ответил я, успокоившись, что никакого серьезного повода для вызова не было.
Геринг посмотрел на меня с несильно выраженным раздражением.
- Мне нужно, чтобы ты возглавил отдел по приему вооружения.
В Luftwaffe должны стоять на вооружение самые современные боевые самолеты, которые в разы должны превосходить по своим техническим данным любой самолет противника. Мне нужен человек, который может довести до наших конструкторов идею, а они воплотить эту идею в металле. Вся наша авиапромышленность в твоем распоряжении. Масштабы… Надеюсь ты понимаешь?
Кроме тебя, Эрнст я не вижу на этом месте никого. И тебе для начала погоны оберста (полковник) будут в самый раз.
- На сколько я знаю, после обер лейтенанта идет звание гауптман.
- Плевать, что ты знаешь! Я и только я, знаю, что после чего идет в Luftwaffe. Ответ за тобой.
- Один вопрос Герман.
- Слушаю.
- Меня, ну кроме тебя, разумеется, никто не будет совать свой нос?
- Даже я постараюсь этого ни делать.
Я молча сидел, рассматривая потолок кабинета, Геринг молча наблюдал за процессом моего размышления.
- Наверняка, я, сейчас, делаю ошибку. Я согласен снова встать в строй.
-Поздравляю с возвращением гер оберст! Добро пожаловать в Luftwaffe. Без тебя тут было скучно!
- Ой, прекрати мне петь дифирамбы!
Скривившись ответил я.
- Тогда прежде всего перед тобой я ставлю важную задачу на сегодня. Нам нужен фронтовой легкий бомбардировщик, который мог взлетать с импровизированных полевых аэродромов.
- Как ты собираешься обойти Версальские ограничения, там сказано…
Геринг перебил меня.
- Плевать, плевать на эту бумажку, теперь она ничего не стоит.
- Ты, слышал, над чем работает твой дружок Вилли?
- Мессершмит?
- Да.
- Нет.
Герин выдержав паузу с довольным видом произнес.
- Это секретная информация. Он создает лучший в мире истребитель, ему нет конкурентов в небе. То, что стоит на вооружении у всех остальных проигрывают ему во всем.
Эрнст. Объявлен конкурс на постройку этого бомбардировщика. Я поручаю тебе кураторство над этим проектом.

«Stuka»


На конкурс были представлены проекты авиапроизводителей таких как, Junkers, Heinkel, Arado, Blohm + Voss.
Не смотря на, на плевания Геринга на Версальский договор работы велись в засекреченном режиме.
Я опять погрузился с головой в процесс создания самолета.
Да. Размах …это не производство биплана на перестроенной ферме, это конструкторское бюро, это квалифицированные рабочие за станками новейших серий, это производство.
Предпочтение было отдано Юнкерсу.
Пока мой бомбардировщик был только на ватмане. Я тесно стал сотрудничать с руководителем проекта конструктором Герман Польман.
Мы быстро нашли с ним общий язык. Он ведь, как и я в прошлую войну был пилотом.
Мы видели будущее наше детище только как пикирующий бомбардировщик.
Это давало максимальную точность при бомбометании. Работа полностью занимало мое время, хотя нашлось в этом графике и для скоротечного глупого романчика с одной копировщицей из конструкторского бюро. Хотя он быстро и закончился без сожаления с моей стороны.
 

Du verstehst nicht! Das ist anders! (Ты не понимаешь! Это другое!)
Я решил приобщить к разработке задуманного инженера Юргена Шоэрман.
Помня о том, что мы не очень хорошо расстались я решил, будет лучше если его пригласят с конструкторского бюро «Junkers». Как будто инициатива исходит от них. Тем более, что Юрген был в действительности отличный инженер, его голова работала, то, что надо.
Он дождался меня перед входом, а министерство авиации.
Я заметил его первым и подошел, протянув ему руку для приветствия.
Юрген демонстративно завел свои руки за спину.
- Добрый день Юрген! Как твои дела?
Не подал вида поприветствовал я его.
- Я понял, что приглашение от фирмы Junkers, это твоя гениальная идея.
С хмурым видом проговорил он.
- Я же обещал тебе, что я все придумаю. Сейчас не время для мелочных обид, наступила эпоха возрождения, после унижений которое пришлось испытать нашей Родине. Ты оглянись вокруг. Мы нужны Германии!
- Да не Германии мы нужны Эрнст! Нацисты заинтересованы в нас!
Они превращают немцев в бессловесное стадо и стройными колоннами, строевым шагом под марши Хорста Весселя хотят отправить всех нас на бойню в свое благо. Неужели Эрнст ты это не хочешь замечать? Или ты хочешь меня убедить в том, что ты на Junkers строишь спортивно- тренировочный самолет?
Послушай, что я тебе скажу!
- Нет послушай меня Юрген! Мы возрождаем государство! А государство должно быть в способности себя защитить! А значит иметь мощную армию. Я сними по тому, что я немец, потому, что я летчик, потому, что я солдат!
- Я вижу, ты даже одел их униформу.
- Это немецкая форма, инженер Шоэрман!
- Нет оберст Баумер! Это не немецкая, это нацистская.
Он указательным пальцем коснулся свастики, которую нес в своих когтях вышитый на моем мундире парящий орел.
- Те, которые блея, с ничего не выражающими глазами строятся в походные колонны для отправки в ад под военные марши, до этих дойдет, не сразу, но после того как им поломают хребет обязательно дойдет. Но есть такие как ты, и это гораздо страшнее.
С твоего, и таких как ты молчаливого согласия происходит их восхождение. Из-за таких как ты Эрнст, которые согласны платить за то, что их не трогают, своей покорностью. Ты зло, Эрнст. И не зови меня в свою компанию, я не хочу быть как ты, соучастником, даже не соучастником, а преступником. Когда с вами всеми покончат, и вы получите по заслугам, все последующие поколения немцев вас будут проклинать, и не только немцы.
- Ты не понимаешь!!!! Ты не понимаешь, это другое!!!
- Прощай Эрнст, мне очень жаль.
Юрген повернулся ко мне спиной и пошел прочь.
- Упрямец! Ты упрямец! Ты не понимаешь, это другое! Все не так!
Плохо ли, хорошо, но это мое Отечество!
Прокричал я ему во след. Он не обернувшись махнул обреченно рукой.
Дописано после: Инженера Юргена Шоэрмана, арестовало Гестапо через четыре месяца, по доносу соседа. Он закончил свою жизнь в лагере Дахау.
Я об этом узнал гораздо позднее.
               
Олимпиада.

К проведению Олимпийских игр готовились, даже не так, им придали более чем важнейший статус. Все было продумано на высочайшие уровни.
Геббельс утверждал, что истоки арийской нации были заложены и нашли развитие именно в Греческой культуре. Именно для Высшей расы присуще неотъемлемость культуры тела и дух соревнований как постоянное доказательство своего превосходство над другими культурами.
Я слышал про проведение подобных соревнований еще до той войны, но не придавал этому особого значения. Все это меня не интересовало, я был увлечен полетами.
В этот раз Берлин продумывал мелочи еле заметные штрихи.
Олимпийский огонь был зажжён в Афинах, в церемонии участвовали женщины, одетые в античные платья. Атлеты по эстафетно проносили через все страны Европы этот огонь.
Огонь, который должен был зажечь на Берлинском стадионе чашу где он будет гореть до конца состязаний.
Я, будучи совершенно не причастным к всему этому, и то вышел встречать бегуна с факелом пробегающего по Берлинским улицам. И аплодировал, и радостно приветствовал свистом, по озорному, как в детстве, и был от всего этого действа в восторге.
Я даже нанес на свой «Кертис» олимпийскую символику.
Был я и на открытии Олимпийских игр. Помпезно, феерично.
Я встретил там свою старую подружку Ленни, да ту самую Ленни Рифеншталь. Она работала, для нее это была съемочная площадка, оператор на тележке в неудобной для него позе, камера, снимающая с неимоверного ракурса.
Она мне говорила, что за ее методом подвижной камеры будущее кинематографа. Я не знаю, в этом я слабо разбираюсь.
Вполне возможно, что это именно так.
Я не стал ее отвлекать, зная ее характер, и понимая то, что я не сильно хотел бы этой встречи. Да и она наверняка не сильно хотело бы меня увидеть.
Она шагнула на свою очередную вершину восхождения к Олимпу Рейха. Она теперь указывает где стать и какую гримасу скорчить самому фюреру. Этому ефрейтору в офицерском галифе.
Ей наверняка не до меня. Да и мне не до нее.
……………………………………………………………………………………………………….
Олимпиада закончилась, медали были завоёванными, мир получил новых чемпионов. Германия, а точнее Рейх получил свой главный приз лояльность, популярность. Теперь на многое будут смотреть сквозь пальцы. Над берлинским стадионом пролетело звено спортивных самолетов Мессершмит -109. Надо было очень постарается, чтобы не разглядеть в нем хищные очертания истребителя.
Нужно было отвернутся, чтобы не разглядеть в сельскохозяйственном тягаче пустующие отверстия для пулеметов и пушек, которые там очень скоро будут установлены. Я тоже их не замечал, мало того я делал, я создавал без всякой маскировки бомбардировщик, и чем больше он переходил от чертежей на кульмане в металлическое воплощение, тем сильнее в нем угадывался его хищный характер. Я понимал, что это не оборонительное оружие, мой бомбардировщик еще на стапелях был оружием нападения. Я просто не хотел этого замечать. Я увлекся созданием самолета, я как ребенок был в азарте того, что у меня получается и мне не терпелось увидеть конечный результат.

«Иерихонская труба»

Над аэродромом еле ели занимался рассвет. Ночной дождь прибил пыль вчерашнего солнечного дня начала июля.
Было свежо, даже как для летнего утра. Мое настроение ни как по-другому как торжественное ожидание нельзя было охарактеризовать.
- Доброе утро гер генерал-майор.
Я обернулся и увидел конструктора Польман. Я не услышал, когда он подошел ко мне со спины и даже дернулся от неожиданности.
- Доброе утро.
Поздоровался я в ответ.
- Ожидаешь появление нашей птички?
- Да, я даже волнуюсь. Кажется, хотя мне и говорили, что я слишком сентиментален… Но я редко замечал это за собой, а вот сейчас кажется, что-то есть.
Ответил я.
- Сейчас, совсем немного терпения.
Ворота ангара стали медленно раздвигаться, не издавая ни единого звука.
Медленно и как мне даже показалось торжественно из темноты стал появляться фюзеляж, потом выкривленные крылья «обратная чайка». И вот наконец самолет появился целиком.
- Нам бы такой тогда, а? Что скажешь Эрнст?
- Нам тогда не хватило бы фантазии представить, что такой самолет вообще возможен.
Мы молча разглядывали его.
- Ну как тебе?
Задал шепотом вопрос Польман.
- Непревзойдённое уродство, заставляющее любить его с восторгом.
Заворожённо произнес я.
- Не совсем ясно, но я полагаю тебе нравится.
Я промолчал. Мне действительно нравилось то, что я видел. Скажу больше, я был в восторге.
Подбежавший посыльный доложил, что комиссия во главе с Герингом проследовала, чрез КПП.
………………………………………………………………………………………………………
После моего доклада и прочих официальных церемоний Геринг спросил:
- Это и есть твой бомбардировщик?
- Так точно гер Генерал-фельдмаршал.
- На сегодня хватит официоза Эрнст. Кстати тебе идет генеральская форма.
- Твоими стараниями Герман.
- Ты будешь его демонстрировать комиссии? Я не ошибся?
- Именно так.
- Тогда иди готовься к вылету пока гер конструктор будет меня утомлять техническими штуками, которые он туда напихал. А вообще эта машина меня впечатляет.
- Мы придумали кое-какой сюрприз, комиссия может испачкать брюки. На вооружении нашего бомбардировщика не только бомба, но и еще психологическое оружие.
-Эрнст ты же знаешь я терпеть не могу сюрпризы! Что вы там по на придумывали?
- Всему свое время гер Генерал-фельдмаршал.
………………………………………………………………………………………………………..
Я вырулил на взлетную полосу.
- «Башня»! Я «Стервятник 0». К полету готов. Прошу разрешения на взлет.
В наушнике зашипело.
- «Стервятник 0». Я «Башня». Вас понял. Взлет разрешаю. Удачи Эрнст!
Двигатель увеличил обороты. Закрылки во взлетном положении.
Началось движение, скорость нарастает. Вот он этот момент, я в воздухе.
Я набрал нужную высоту. Иду к цели. Вот он полигон, на котором нанесен круг, в котором стоит макет и несколько списанных бензовозов в которых залито горючие. Американцы научили меня делать шоу.
Через окно в полу я увидел мишень на полигоне.
-«Башня», «Башня»! Я «Стервятник 0». Я начинаю атаку!
- «Стервятник» Вас понял. Атаку разрешаю.
Я переваливаю самолет через крыло и ввожу его в пике. Газ на ноль, выпускаю аэродинамические тормоза.
И вот мой сюрприз. Я включаю сирену, прозванную «Иерихонская труба».
Она завыла скрежещем звуком вынимающих душу из тела, для те, кто в низу.
Поймав мишень в прицел, я выжидаю. Это длится не так уж долго, вот это мгновение, когда пора. Я забрасываю бомбу и двинув рычаг газа на полную, убираю аэротормоза. Затыкаю «Иерихонскую трубу».
Двигатель надрывно мычит, набрав нужную высоту он меняет звук на привычный.
- Фиксирую поражение цели.
Услышал я доклад борт стрелка.
- Понял.
Я разворачиваю машину и на бреющем полете обрабатываю горящие остатки макета из курсового пулемета. Пламя горящих бензовозов осталось позади. Слышу треск пулемета хвостового борт стрелка.
- Эффектный полет малыш!
Обращаюсь я к нему.
- Так точно гер генерал-майор.
Прошипели наушники.
- «Башня». Я «Стервятник 0».
- «Башня» на связи.
- Задание выполнил, возвращаюсь. Идем домой.
………………………………………………………………………………………………………
 

- Эрнст! Я в восторге! Это самолет символ! То, что я хотел! Великолепная работа!
Быстро говорил Геринг, тряся мою руку.
-Скажи идея с сиреной кому пришла в голову?
Я промолчал.
- Скромничаешь, старина?
Усмехнувшись переспросил Геринг.
- Не важно кому.
- Скромничаешь.
Утвердительно повторил он.
- Теперь о деле. На твой взгляд недостатки «восемьдесят седьмого»?
- Есть, и их хватает. Конструктор Польман работает над их устранениями. Как обычно с новым самолетом… Детские болезни…
- Они критичны?
- Нет Герман. Но они есть.
Уклончиво отвечаю я.
- Не важно. Исправите в последующей модификации. Сколько в настоящий момент в наличии готовых машин.
- Пять готовые, через неделю будут готовы еще пять. Заложена пробная серия Ju-87A (Антон).
Геринг положительно кивнул головой.
- Запускай в производство. Документы я думаю в течении десяти дней будут оформлены. Ты же знаешь нашу бюрократию.
- Я понял.
- Да, вот еще, что, Эрнст. Не все приняли твою идею с пикированием на цель.
- Пикирование дает точность попадания, в этом заложена идея, концепция применения.
Я стал защищать свое детище. Честно говоря, я был удивлен этой фразе.
- Что у тебя с экипажами для «восемьдесят седьмого»? То, что ты на нем можешь летать, это еще не все. Но ты не все. Должны уметь летать и все остальные.
- Учебная эскадрилья. Я разработал курс подготовки экипажей. Идет налет часов, отрабатываем бомбометание.
Геринг остановил свой взгляд на стоящий рядом «Юнкерс», немного помолчав, продолжил, как бы невзначай.
- Мне нужно три самолета и экипажи из расчета два на одну машину. Нашей птичке не помешают фронтовые испытания. Проверим его на деле.
- Значит отправляем его в Испанию?
Непонятно для чего спросил я.
- Да. Поможем генералу Франко. За одно посмотрим на твою машину в деле.
Геринг посмотрел на часы.
- Пора Эрнст.  Хайль Гитлер.
Попрощался Геринг.
- Хайль.
Промямлил я в ответ. Все эти жесты для меня были с родни дурацкой детской игры, к которой с полной серьезностью играли взрослые люди. В начале это веселило и вызывала ухмылку, теперь вызывало раздражение.
Особенно раздражало, то, что теперь я сам вынужден вскидывать руку и проговаривать эту белиберду.

Парад достижений. Мой последний парад.

3 июля 1939 года за какие-то сотню километров от Берлина было подготовлено место для демонстрации всей мощи Luftwaffe. Практически это было показом, отчетом о проделанной работе Геринга за все это время.
Представленные образцы вооружения были выстроены на летном поле. Как было теперь принято всему этому действу придана помпезность и грандиозность. Даже я бы сказал монументальность, которая и меня заставила так думать.
На платформе железнодорожной станции все присутствующие томились в ожидании начала. Начало всего этого монументального мероприятия это прибытие на станцию поезда в котором будет находится «ефрейтор», тот который лидер нации с замашками маньяка. Но, по-моему, это только я чувствую. Почему же я молчу? Почему же я на протестую против этого? Ответить я могу сам себе, так, чтобы никто не услышал моих мыслей про себя. Я их боюсь. Даже не их. Я боюсь потерять ту всю роскошь, которая меня окружает последнее время. Я боюсь лишится всего. Но это не может долго продолжатся. Рано или поздно мне предстоит сделать выбор, быть в их банде и стать соучастником или остаться порядочным человеком. Последнее стало смертельно опасным.
К станции замедляя скорость, выбрасывая в небо столб чёрного дыма подходит поезд.
Вот замер вагон, открылись его двери, вагоновожатый спустился, протер поручни.
Вот он. Я впервые вижу его так близко. В стилизованной партийной униформе коричневато бледной, скорее в ней больше жёлтого, в начищенных до блеска сапогах, при портупее. Все на нем складно, но почему у меня вызывает ехидный смех. Скорее всего, что его форма не настоящая, он ее себе придумал. Аккуратно подстрижен, ухожен, соблюдая своеобразный стиль. Он все ближе подходит к тому месту где находится Геринг, я стаю чуть дальше с правой стороны.
- Халь! Приветствую вас, мой Фюрер!
В ответ Он отвечает придуманным приветствием в виде взмаха руки.
- Приветствую тебя Геринг.
Отвечает он, называя его по фамилии. Дальше следует рукопожатие.
- Ты хотел меня удивить? Я жду этого.
Он поворачивается ко мне.
- Генерал- оберст Бауэр!
Принимая стойку смирно и вытянув вперед и вверх левую руку представляюсь Ему.
Несколько мгновений он разглядывает меня, заметен его интерес к моей персоне.
- Много слышал о Вас. Мы знали вас по фамилиям, для нас, когда мы смотрели в небо из окопов, вы были сродни ангелов, небожителей. Мы болели за вас и радовались вашим победам.
Сколько их у вас?
-Шестьдесят две! Мой Фюрер.
Он одобрительно улыбнулся.
- Надеюсь основные Ваши победы еще впереди.
- Так точно! Мой Фюрер.
……………………………………………………………………………………………………
Он рассматривал с интересом боевые машины, застывшие в одну линию на взлетном поле.
Я вошедший в непонятную эйфорию рассказывал, уточняя детали, от которых Он без всякого сомнения был далек, старательно делал вид, что вникает, и его это чрезвычайно заинтересовало.
Над полем где все это происходило, я лично пилотировал «Мессершмит» выкручивая в воздухе машину, показывая все его способности.
После банкет, который продлился не долго и носил скорее характер соблюдения протокола.
Поезд тронулся, а я шепотом спросил у Геринга.
- Надеюсь, «ефрейтор» остался доволен увиденным?
В ответ Геринг еле слышно прошипел в мой адрес:
- Заткнись. Он не «Ефрейтор», Он Фюрер. Наш лидер нации. А ты давно вызываешь у меня сомнения в своей благонадежности.

В немецком лесу завоняло мертвечиной.

Весь тридцать восьмой год я был завален работой. Я ответственный за программу вооружения Luftwaffe. Работа измотала меня окончательно и вогнала в уныние. Я спасался от этого, алкоголем и таблетками перивинтина. Это мне дает временное ощущение сравнимое с полетом. Я вот уже полтора года не поднимаюсь в небо. Мне этого жизненно необходимо, а вместо полетов я сижу за столом, решаю совершенно для меня скучные проблемы. Это опустошает меня вгоняет в долгую депрессию, из которой меня выводит алкоголь и таблетки, но не на долго. Я страдаю и рисую карикатуры на самого себя. Они уже не смешные как раньше.
Позади аншлюс Австрии, теперь это территория Рейха. На карте уже нет Чехословакии. Миролюбивые Англичане с Французами отдали ее на откуп ефрейтору. Все лебезят перед этим… Скоро очень скоро произойдет не поправимое, я это предчувствую. Летный парк Luftwaffe вырос моими стараниями от четырех с половиной тысяч единиц до двадцати трех тысяч. 
Геринг требует продолжать наращивание боевых самолетов, на заводах нехватка алюминия, но эти доводы для него ни что.
Это только в Luftwaffe, но есть еще танки, орудия, винтовки и все остальное.
Это может означать только одно. Грядёт новая война, которая опять весь мир втравит в кровавую мясорубку. И предыдущая покажется жалкой пародией на ту что скоро, очень скоро грянет во всю силу.
…………………………………………………………………………………………………….
- Я запрещаю тебе пить!!!! Это приказ генерал- лейтенант Баумер!!!!
Орал на меня Геринг в своем кабинете.
- Я устал. Я вымотан до предела.
Тихо попытался оправдаться я.
- Сейчас всем тяжело.
Перешел он на спокойный тон.
- Мне тяжело, я устал, про остальных я не знаю.
Продолжил я в том же духе.
- Прямо на столько?
- Да, черт возьми! Все весит на мне, все сосредоточено на мне. Программа вооружения Luftwaffe невыполнима! И тем неимение я ее осуществляю. Я делаю невозможное! Посмотри отчеты, посмотри цифры! В конце концов.
- Я знаю.
Сухо ответил Геринг.
- Ладно приглашаю тебя в эти выходные к себе в Каринхалл. Я еще ведь и главный лесничий Рейха.
- Я не любитель охоты. Я люблю животных.
Сделал я робкую попытку отказаться от этого приглашения.
- Ни чего страшного. Будешь у меня под присмотром. Если я не буду за тобой приглядывать ты опять напьёшься как свинья и будешь валятся, в лучшем случае у себя в доме.
Я тебя познакомлю со своей женой Эмми, ты же не соизволил воспользоваться приглашением на свадьбу.
- Я был занят. Тем более я бы напился как ты говоришь, как свинья, и выкинул, что-то такое. А там присутствовал ефре.. Фюрер. Так, что я не смог подпортить твою репутацию.
- Ладно не обижайся, но все равно я свой приказ не отменяю. Эрнст! Ни капли спиртного! Увидишь мою дочь Эдду. Ей уже скоро пять месяцев.
-Ладно. Поеду. Черт с твоей охотой.
Капитулировал я.
- Прогулка по лесу пойдет тебе только на пользу.
 
…………………………………………………………………………………………………….
Я плелся за Герингом по лесу без всякого интереса и издавал много всякого шума при передвижении, задевая ветки, спотыкаясь о камни.
- Эрнст, ты можешь идти по тише!
- Я стараюсь. Я же говорил, мне не нравится охота. Зря ты меня сюда притащил.
Не скрывая своего раздражения от прибивания в лесу.
- Чем забита твоя голова. Эрнст! Что именно тебя смущает? Зная тебя, я могу смело сказать, что у тебя не просто плохое настроение, а оно у тебя отсутствует.
Я остановился, Геринг, сделав несколько шагов, обернулся и увидев меня тоже остановился.
- Насколько я понял, в немецком лесу завоняло мертвечиной?
Спросил я в упор смотря на Геринга.
- Что ты имеешь ввиду?
- Кто … Вернее на кого первого мы… Кто первый в списке вторжения?
- Польша.
Сухо ответил Геринг.
Он вдруг вскинул ружье и прицелившись про шипел
-Тихо, тихо…
Я оглянулся и увидел возле кустов вышедшею на поляну молодую олениху.
Палец Геринга выбрал холостой ход спускового крючка…
Мой выстрел был первый, на месте где стояло животное только покачивались кусты.
- Ты мне все испортил! Эрнст!
- За то в этом лесу будет на одну самку оленя больше. Я вообще считаю охоту варварством. Я люблю зверушек.
- Ты не понимаешь. Это другое.
- Да, все я понимаю.
……………………………………………………………………………………………………
7 ноября 1938 года в Париже был убит секретарь мисси при Немецком посольстве Эрнст Эдуард фом Рат. Кстати мы были с ним земляки. Он, как и я, родился во Франкфурт-на-Майне.
Убийцу задержали. Им оказался беженец еврей Гершель Гриншпан. В убийстве он сразу же сознался.
В Рейхе буквально на следующий день все еврейские общественные организации, да и все лица еврейской национальности оказались вне закона. Началась не просто травля и гонения, их стали убивать.
- Да, мы не можем сдержать справедливый гнев немецкого народа после того, что случилось в Париже!
Ответил мне Геринг, когда я ему рассказал, как видел расправу над еврейской семьей, видел я ее случайно. Я ничего не сделал, не вступился. Нет, не из-за своей трусости, просто было уже поздно.
- Я не видел там немецкого народа, я видел людей в черной униформе.
- Это и есть Немецкий народ.
Я промолчал и больше мы к этому вопросу не возвращались.
………………………………………………………………………………………………….
В тот же день у меня произошла удивительная встреча. В коридоре Рейх министерства авиации я встретил…
Ко мне на встречу приближался никто иной как Моня Лившиц.
Да, тот самый, Моня Лившиц с которым мы сидели за одной партой в учебные эскадрильи. Тот самый еврейский мальчик, который в свое время выбрал не путь лавочника, а стал военным пилотом. Теперь он был в звании оберста Luftwaffe.
- Вот это встреча, сколько же прошло лет с той самой поры?!!!
- Тысяча, а может две!!! Эрнст, я много слышал про тебя.
Ответил Моня, он же ведь так просил его называть.
- Не могу сказать о тебе того же. Я даже грешным делом думал, что ты погиб.
- Я попал в бомбардировочную эскадрилью. Совершал рейды на Лондон. Я был командиром звена «Готт -5». Сам иногда удивляюсь как я остался жив. После войны, ну так же, как и все хлебнул бед. Но, что теперь про это вспоминать… Летал на местных линиях. Сейчас вот, предложили должность начальника штаба бомбардировочных частей Luftwaffe.
- Подожди Моня…
- Эрнст. Я Михаэль. И фамилия моя Ленц. Ленц и ни какая другая.
Быстро проговорил он.
- Я понял, но все же?
- Я знаю, что ты хочешь у меня спросить. Герингу тоже задали этот вопрос. И знаешь, как он ответил?
- Не представляю.
Я действительно не мог этого представить.
- Он сказал, что ему лучше знать, кто в Luftwaffe еврей, а кто нет.
Поле все разговоры за моей спиной прекратились. Я им зачем-то нужен, пока я им нужен меня не тронут. Когда я перестану представлять собой ценность на меня навешают всех собак в Рейхе.
А пока я назначаюсь на должность начальника штаба бомбардировочной авиации Luftwaffe.
Мы договорились встретится, но так и не встретились в тот вечер.
Я еще много раз сталкивался по служебным вопросам с Моней Лившецем или теперь генералом Михаэлем Ленц.

Началось все в операции под кодовым названием «Wei;»

1 Сентября 1939 года Германские вооруженные силы вторглись на территорию Польши.
Полякам не было, что противопоставить мощному удару Luftwaffe. Малочисленная, уступающая в технической состоятельности авиация Польши не могла оказать сопротивления.
Все очень быстро закончилось. Появился термин «Молниеносная война». Мощное неожиданное нападение, которое парализует способность к сопротивлению, нагнетание страха на противника, быстрое продвижение и окончательный разгром в кратчайшие сроки. "Blitz Krieg".

«Германия превыше всего!» "Deutschland ;ber alles!"

Это правильные слова, человек должен гордится своей родиной, делать все что в его силах для ее процветания.
Но почему же меня так тошнит, когда я от них слышу эту фразу. Почему?
Я вернулся из Варшавы. Я видел там уничтоженные жилые кварталы, оставшиеся от домов одни стены с пустыми окнами как глазницы в черепе.
Это было запугивание, а не война, тупое уничтожение людей. В отличии от этих в мое время была честь, которую старались не замарать. Все теперь изменилось и в основе их мышление заложено убивать и ненавидеть.
«Германия превыше всего!» Они говорят это с одной только целью, для того, чтобы отучить думать, чтобы оправдать любое, пускай даже самое страшное преступление.
Зачем было уничтожено столько евреев? Германия превыше всего, в ответ и вопрос снимается. Все становится в порядке, их уничтожили во имя процветания Германии. Все теперь ясно.
Зачем тех то не согласен умертвили в лагере, таких как Юрген, они считали, то, что происходит неправильно? Германия превыше всего, и опять все ясно. Их умертвили во имя великой цели, процветания немецкой расы. Своими мыслями они могли заставить думать других, а это опасно.
Вместо нас есть кому думать! Это этот «ефрейтор», он и только он один знает, что нужно немцам, что нужно для Германии, а «Германия превыше всего!».
А раз так, Иерихонские трубы воют над Данией, Голландией, Норвегией, Францией.
Юнкерсы с точностью бросают бомбы. Мой самолет, мое детище вкусив впервые крови превратился в монстра и пристрастился питаться падалью.
Я вмести с ними, ничем от них не отличаюсь, а значит такой же, такой же преступник. Они преступники по тому, что делают это, я преступник по тому, что молча наблюдаю за этим и молчаливо соглашаюсь с тем, что они делают.
Я опять в пал в депрессию и длительный запой.

Мое мимолетное знакомство с Ольгой Чеховой.

Летом сорокового года, в рехсминистерстве Авиации Герингом был устроен банкет по какому-то очередному поводу. Он любил устраивать подобные мероприятия с завидной регулярностью.
Я так же был в числе приглашенных на этот светский раут, от подобного я не отказывался.
Волей случая сложилась такая ситуация, что за длинным столом в Банкетном зале я оказался рядом с имеющей звание Государственной актрисы Ольгой Чеховой. Она с 1920 года проживала у нас в германии. Я не знаю по какой причине она покинула Советскую Россию, это совершенно меня не волновало.
Я отметил сразу, что Ольга была красивейшая женщина и мои глаза прямо отдыхали, когда я на нее смотрел. Правда, я знал и то, что это надо делать в разумных приделах, на уровне слухов я знал, что ей покровительствует сам «великий ефрейтор». Корме неприятностей попытки ухаживать за Ольгой ни к чему бы не привили. Так, что я мог себе позволить, только любоваться красотой этой женщины.
Мне пришли, глядя на нее в голову мысль о том, что вся эта «Расовая теория» с которой они насуются по, всюду летит к чертовой матери, если не допустить еще более крепких высказываний.
Они нарисовали кучу всяких плакатов, картин, налепили скульптур, где символизируют образ высшего существа на планете, арийскую нацию. Это высокого роста, белокурый и голубоглазый юноша с более чем осмысленным взглядом в пространство…
Вот кто из них соответствует этому эталону? Кто из руководителей Рейха может быть олицетворением нарисованного и налепленного. Хоть один подходит, под ими самими выдуманный эталон супер людей?
На мой взгляд они не смотрели в зеркало, когда это все придумали.
Геббельс может служить только доказательством происхождения человека от обезьяны являя собой переходящее звено в цепочке эволюции.
Меня это все развеселило.
Тем временем кельнеры, обслуживающие банкет и демонстративно не наливали мне любых алкогольных напитков выполняя приказ Геринга.
Я даже не возмущался и не требовал объяснений.
Я просто поменял рюмки с сидящей по соседству Ольгой. Она с удивлением смотрела на меня, когда я выпил ее водку одним махом и поставил ее рюмку на место. Я продолжал сидеть с таким видом как будто бы ничего не произошло.
Следующий раз я повторил это заново, все в точности и без всякого угрызения совести смотря прямо в глаза Ольге.
Ольга же смотрела с на меня с еле заметной улыбкой, но уже без удивления.
-Генерал Баумер…?
Я, не дав ей договорить я дал объяснение своего поведения.
- Геринг запретил мне пить. А я получаю удовольствие, когда его обманываю. Люблю с юности делать из него дурака.
- Тогда я ваш союзник.
Негромко засмеявшись произнесла Ольга.
Потом я еще два раза выпил таким методом водки.
- Генерал. А почему он запретил вам выпивать?
- Я вам скажу откровенно Ольга. Я злоупотребляю алкоголем.
- Почему Генерал?
Вытерев губы салфеткой, я ответил с грустью, но твердо.
- Потому, что я трезвым не могу смотреть на этих ублюдков и подонков.
Я кивнул головой в сторону руководства Рейха.
- А, вы не боитесь так говорить генерал?
Я немного подумал и сделав вид, что, размышляя перед ответом, все же произнес.
- Боюсь? Нет. Я живая легенда. А живую легенду нельзя подвесить на крючья в подвале Гестапо. Так, что, нет не боюсь.
А давайте танцевать? А! Как насчет потанцевать?
При этих словах она откровенно засмеялась.
- С удовольствием с вами, генерал. Но мне кажется, что вам лучше поехать сейчас домой. Вы совершенно не закусывали.  Но я буду помнить, что должна вам танец.
- Я хочу вас пригласить, очень хочу, но что-то мне подсказывает послушать и воспользоваться вашим советом. Пожалуй, я так и поступлю, поеду сейчас домой. Тем более, что я, то, что хотел, сделал на отлично.
Она наклонилась к моему уху и прошептала.
- А я вас провожу до авто. Генерал Баумер.
Ольга проводила меня до моего служебного «Хорьга» и передала меня в надежные руки моего водителя Клауса.
Так очень хорошо закончился тот вечер, и мое мимолетное знакомство с Ольгой Чеховой, очень красивой женщиной, и очень умной, что немаловажно.

«День орла»

Я представил Герингу подробный доклад о том, что Luftwaffe не обладает возможности нанести удар по Великобритании.
Но он от меня отмахнулся как от назойливой мухи. Его не убедили аргументы о том, что каждый сбитый англичанин, покинув подбитую машину с парашютом вернется в строй. Каждый сбитый наш самолет безвозвратно утрачен вместе с экипажем. Что оказавшись в холодной воде Ла-Манше он погибнет через десять минут по причине охлаждения.
Бомбардировщики Юнкерс восемьдесят семь не приспособленные для нанесения ударов по объектам, они созданы для поддержки продвигающихся наземных войск, остальные бомбардировщики из-за недостаточной скорости станут доступной целью для истребителей Королевских ВВС.
То, что истребители Luftwaffe могут сопровождать бомбардировщики не более десяти минут над территорией королевства, а это недостаточно.
Все вышеперечисленное делает невозможным начало операции «День орла» в рамках операции «Морской лев»- вторжение в Великобританию.
Это произошло. Но все пошло не так как представлял себе Геринг. Англичане сумели отстоять свое небо, пускай и ценой больших потерь.
 Я как-то спросил командира двадцать шестой эскадры "Schlager"
(Летучая мышь) Адольфа Галанда.
- Ответь мне Адольф. Почему?
Он посмотрел на меня в упор.
- Потому, что я немец, потому, что я летчик, потому, что я солдат. Я ответил, гер генерал?
- Более чем.
- Германия превыше всего.
Вздохнув произнес я после того как он вышел из кабинета.
 

Кажется, этого не случится.

Встречать наступающий 1941 год, я был приглашен в посольство СССР. Меня пригласил туда мой приятель генерал ВВС Петров. Его звали, как большинство русских, Иваном.
Мы познакомились, больше чем полгода назад. СССР были проданы некоторые образцы нашей авиационной техники. Возникли проблемы на таможенной, какие-то там бюрократические нестыковки.
Генерал Петров обратился на прямую ко мне, и я помог с ускорением процесса. С этого времени мы поддерживали приятельские отношения.
Была обычная встреча Нового года, мы говорили, желали друг другу всего хорошего, доброго в наступающем, вернее сказать наступившем году.
Но, что меня больше всего радовало и теперь не вызывало опасений, которые меня смущали и не давали покоя, это подписанный договор о ненападении между нашими странами в августе тридцать девятого.
-Товарищ генерал предлагает тост, за то, чтобы наши пилоты никогда не смотрели друг на друга через прицелы своих истребителей.
Произнес стоящий рядом с нами переводчик.
- Полностью разделяю ваш тост и присоединяюсь к нему. Я очень рад, что этому не суждено случится. Подписанный договор между нашими странами это гарантирует.
Наступил Новый 1941 год.
Начало обратного отсчета.

В середине мая, кажется 16 числа, это была пятница. Согласно предварительной записи я был принят Герингом.
-Присаживайся Эрнст. Какой у тебя вопрос дружище?
Я присел в мягкое кожаное кресло, не зная с чего начать.
- Я делаю вывод из тех документов которые проходят через мое ведомство, что мы накапливаем значительные силы на границе с Советами. Это может означать только одно. Я прав?
Геринг, делая вид, что ищет нужную ему бумагу и не как на может найти уклончиво ответил мне.
- Окончательное решение на сегодняшний день еще не принято. Это упредительные меры… У тебя еще что-то? Ты только за этим записался на прием?
- Нет, но вначале я хотел бы знать наверняка. В конце концов…
Он поднял на меня глаза.
- Нам необходимо жизненное пространство. Это жизненно важный вопрос для Германии. Нам нужны их ресурсы, это вопрос развития будущего. Это устранения враждебной Германии системы. Или ты не согласен с этими весомыми аргументами?
- Это противостояние идет в нарушения договора. Если это произойдет мы будем, мы и только мы будем виновниками этого конфликта. Все это кончится не хорошо. Нам не выиграть этой войны.
Геринг откинулся на спинку кресла и с видом провидца продолжил.
- От куда ты это можешь знать?
- Я знаю русских. Я долго с ними жил, когда работал в США.
- На подобные мысли тебя настроила эта кучка отщепенцев и неудачников, которых вышвырнули с их же страны полуголодные и безграмотные крестьяне под управлением еврейской банды. Ты их имеешь ввиду?
СССР — это не более чем Колос на глиняных ногах. Под первым же мощным ударом наших эскадрилий и механизированных дивизий он рухнет и распадётся, уйдя в небытие. Страной управляет азиат, прячущийся за высокой стеной из красного кирпича от своего народа который так и мечтает избавится от безумства и самодурства главаря. Они взывают к нам, приходите и владейте нами!
Геринг повесил риторику до ранга митинга.
- Я не думаю, что все на столько просто. Все наши эскадрилий и танковые дивизии затеряются и сгинут заметенные снегам на их огромных пространствах. Не ужели это не понятно?
- Ерунда! Чушь! Если бы я не знал тебя столько лет я бы заподозрил тебя в измене!
Я замолчал понимая, что ничего не смогу объяснить, а только наврежу себе.
Ну и черт с вами! Когда русские вам свернут шею ты и твои подельники которые все это задумали совершить… Ты еще вспомнишь этот разговор. Я про это подумал, но не сказал.
- У Вас все ко мне, генерал- оберст?
Я встал с кресла и принял строевую стойку.
- Ни как нет, гер рейхс маршал.
Я положил на его стол папку.
- Что там?
- Если нам все же предстоит военная компания на востоке… Зимой в России слишком низкие температуры присущие их климатическим условиям. Двигатели самолетов трудно заводятся в таких условиях или вообще не могут функционировать. Тех отдел разработал специальные устройства, которые смогут поддерживать приемлемую температуру на стоянках. Двигатели можно будет эксплуатировать в условиях русской зимы.
Доложил я.
- Сколько это будет стоить?
- В документации есть смета.
Геринг взял папку, не торопясь стал изучать ее содержимое.
- Это слишком затратное предприятие и не имеет смысла. Это лишнее, трата денег в пустую. Мы к сентябрю уже будем в Москве. Крайний срок конец сентября. В это время морозов там еще нет. Все будет кончено очень быстро.
- Вы поставите резолюцию?
Добавив немного ехидности спросил я.
- Нет. Я вообще не считаю…, впрочем, я оставлю это у себя проговорил Геринг, беря папку в руку. Я изучу этот вопрос.
 Это все?
- Так точно гер рейхс маршал.
Я прищелкнул каблуками сапог.
- Эрнст. Ты мне не нравишься.
- Я знаю об этом Герман.
-Ты меня не так понял. У тебя усталый и болезненный вид. Присядь.
Начал смягчать темп нашего разговора Геринг.
- Неужели по мне это так заметно?
- Слишком заметно. Это все твои увлечения превентивном и алкоголем. От этого у тебя мрачные мысли. Тебе необходимо отдохнуть. Причем хорошо отдохнуть. Подлечится. Ты работаешь на износ. Отдых в Альпах. Горы, водопады, целебный воздух сделают свое дело. С завтрашнего дня ты в отпуске. На два месяца.
- Я в полном порядке…
- Это приказ. Сегодня доделаешь текущие дела, завтра ты выезжаешь в санаторий. И никакого алкоголя, и твоих дурацких таблеток. Я отдам соответствующее распоряжение.
………………………………………………………………………………………………….
-Распишитесь пожалуйста в книге посетителей гер Генерал.
Обратилась за стойкий в холле в санатории куда я прибыл на отдых или лечение, улыбающаяся девушка.
Я взял перо и написал:
 Эрнст Баумер физически и морально сломанный.
 
………………………………………………………………………………………………….
Вернувшись в воскресные прогулки примерно в половине шестого вечера, я прибывал в великолепном настроении. У меня как раз в разгаре был курортный роман с очень симпатичной дамой.
Напивая под нос какую-то легкую мелодию, я все же решил включить радио. Я предвкушал свои планы, на вечер которые мне обещали…
Из динамика, как только стих очередной бравый военный марш донеслось…
Мерзавцы, негодяи! Они все же решились на это! Они напали! Это начало ихнего конца и это уже никто не сможет остановить. Начался обратный отсчет.
Утром я выезжаю обратно в Берлин.
………………………………………………………………………………………………………..
Я встретил ее, когда уже и не надеялся.

Чем дальше продвигался Wehrmacht по территории СССР, тем все сильнее и сильней росло сопротивление Красной армии. Огромные потери, которые не сравнимы ни с одной предыдущей компанией. Но несмотря на все это Wehrmacht все ближе и ближе к Москве.
Начались регулярно наносится бомбовые удары по столице русских. Прежде всего они должны были сломить дух жителей Москвы, а уже потом нанести материальный ущерб.
Но русские подготовили продуманную и весьма эффективную систему противовоздушной обороны. Сломить их не удавалось, они отражали наши авиаудары.
Положение наших войск с каждым днем приобретало шаткий характер.
В частности, в Luftwaffe начались проблемы с запасными частями и горючим. На оккупированных территориях действовали партизаны, которые проводили диверсии на железных дорогах.
Геринг устраивал практически каждый день на совещаниях разносы.
Обвинения в слабой подготовке в техническом состоянии Luftwaffe практически я выслушивал каждый день. Если раньше он высказывал в мой адрес недовольство в кабинете с глазу на глаз, то теперь это было при всех.
Я оправдывался, приводя аргументы, но потом понял, что это не имеет никакого смысла стал молча его выслушивать.
23 октября совещание началось с меня мною и закончилось. Операция «Тайфун» трещала по швам.
Наступили ранние холода, предвещая холодную зиму. Luftwaffe не было готово к тому, что ударят сильные морозы.
Когда я напомнил, как он отклонил проект о выпуске устройства по подогреву двигателей у Геринга началась истерика с истошными криками и оскорблениями в мой адрес.
Я был на гране срыва, но все же нашел силы промолчать.
Прейдя в кабинет, я переоделся в гражданский костюм, форма в тот день у меня вызвала отвращение.
Я отпустил водителя Клауса, но предупредил его, чтобы был в готовности так как я могу напиться как последняя свинья. Он привык к этому, подобное уже не раз случалось.
Я шел по вечернему Берлину и поймал себя на мысе, что вот так как сейчас я давно не гулял по улицам. м
Постепенно я начал приходить в себя и даже стал ощущать какое-то успокоение.
Начался холодный осенний дождь.
- Сейчас должен наступить какой-то неожиданный поворот в моей жизни. Так всегда бывает, что, когда я попадаю под дождь, наступают перемены в моей жизни. Я это уже заметил.
Я произнес это вслух, на улице было пустынно и кроме меня этой моей фразы никто не слышал.
Дождь становился все сильнее, и я решил укрыться под навесом автобусной остановки. Зонтик я, впрочем, как обычно, не взял с собой.
Вот я так и стоял под навесом совершенно один, уже стемнело и было довольно-таки прохладно. Особенно когда мое пальто промокло, это становилось сильно чувствительно.
Именно в этот момент под навес остановки торопливым шагом, нет даже не так, впорхнул женский силуэт.
Она отряхнулась от капель на одежде и обернувшись ко мне спросила:
- Извините меня пожалуйста, вы не подскажите, автобуса давно не было?
- Пока я тут стоял, нет.
- Благодарю вас.
И она опять отвернулась.
Вдруг я отчетливо понял одну простую истину. Если сейчас я промолчу, и она просто дождется автобуса и навсегда уедет… Я ее не увижу, то я буду последним идиотом.
- Ради Бога меня извините. Не сочтите меня за нахала, пристающего к вам.
Она снова посмотрела на меня.
-У меня просто был очень трудный день. Неприятности на работе.
Я хочу пригласить вас поужинать со мной. Тут ресторан недалеко, чуть меньше квартала от сюда. Пожалуйста не откажите мне. Я очень вас прошу.
Она улыбнулась, нет не насмехалась надо мной, а просто по-доброму улыбнулась. Я это разглядел даже не смотря, что уже было совсем темно.
-А вы знаете, у меня тоже был не очень удачный день.
Она выглянула из-под навеса на мгновение.
- …И дождь не прекращается… Похоже он на долго. И холодно на улице. Я, пожалуй, соглашусь на ваше предложение.
- Спасибо вам огромное. Большое спасибо вам.
……………………………………………………………………………………………………
Присев за столик, она осмотрелась, явно чувствуя себя не совсем уютно. Заведение, в которое мы зашли было одно из престижных в Берлине.
- Я полностью полагаюсь на ваш вкус.
Сказала Она, перенаправив меню мне.
- С Вашего позволения.
Я сделал заказ.
-Что будете пить?
Уточнил я у своей спутницы.
- Вино. Немного.
- Мы промокли и продрогли стоя под дождем на остановке. Я думаю, что немного коньяка не будет лишней.
Она еле заметно пожала плечами.
- Пожалуй, да. Но тоже не много.
- Только, чтобы согреться.
Официант отошел и наступила пауза, я смотрел не нее, а она избегала моего взгляда.
Вдруг я похолодел поняв, что я не сделал главного.
Я прервал уже затягивающуюся паузу.
- Извините ради всего святого. Я забыл представиться. Меня зовут Эрнст, Эрнст Баумер.
- Очень приятно.
С нотками легкого укора ответила Она.
- Я просто растерялся. Это бывает со мной не так часто, но сегодня как раз именно такой случай.
Она мне очень нравилась, внутри меня происходили прекрасные какие-то замечательные химические реакции в крови. Я наслаждался этим превращением, которое происходила во мне.
- Ирма Кранц. Я экономист, в компании, которая занимается поставками горючего.
Я понял, что наступила моя очередь в общих чертах объяснить, чем я занимаюсь.
-Я…
Я прервался, бес, который таился во мне вдруг начал мне нашептывать.
А я занимаюсь тем, что делаю самолеты, которые кидают бомбы на головы мирных людей…
- Я работаю в техническом отделе Luftwaffe.
Не без стеснения проговорил я.
- Вы инженер?
Уточнила Ирма.
- Нет, я не инженер. Я генерал.
Она улыбнулась и посмотрела на меня таким взглядом, ну таким, когда понимают услышанное как шутку.
- Осенним вечером, во время дождя, на автобусной остановке, я познакомилась с генералом Luftwaffe?
- Определенно, именно это и случилось.
В такт настроения парировал я.
- Тогда мне очень повезло.
- Со временем станет понятно, так ли это.
Потом разговор пошел легко, она рассказывала про себя. Так, вроде обо всем и в тоже время не о чем.
Я старательно избегал то, чем я все время гордился. А наоборот.
Я рассказал, что был ужасным лентяем в школе и про то, что я дважды оставался на второй год. Я закончил школу и основная причина — это то, что отец пообещал купить мне мотоцикл.
Про войну я сказал лишь только то, что мне повезло и я остался жив.
Она не стала развивать дальше эту тему.
Я так же рассказывал про Америку. Нет не про мое шоу, про американцев, про их привычки, образ жизни, про природу Америки. Получилось очень даже забавно.
-Мне в детстве всегда нравились отстающие по учебе и хулиганистые мальчишки. В них было, что-то такое, чего небыло у примерных учеников.
Но я была очень стеснительная, они мне нравились в глубине души. Примерно так это выглядело.
Но потом я все же познакомилась с таким парнем. Его звали Альберт, Альберт Кранц. Я вышла за него замуж.
Глаза ее стали заметно грустными, но увидев мой испуг, который действительно у меня появился она тут же добавила.
-Но он погиб девять лет назад. Нелепый, несчастный случай. Автокатастрофа.  Он возвращался с работы на велосипеде и грузовик. Так глупо все тогда вышло. В начале я горевала. Я его все-таки любила. Да, скорее всего, я его любила. А потом… Вы знаете, Эрнст, в чем состоит вся гнусность одиночества?
- Нет, не знаю. Я об этом никогда не задумывался.
- Дело в том, что одиночество начинает нравится.
После этой фразы она грустно улыбнулась.
Было легко и приятно. Даже коньяк исчезал довольно медленно. Даже, очень медленно. Я давно себя так не ощущал. Я наслаждался этим своим состоянием.
- Чудесный вечер получился. Спасибо вам за него Эрнст.
Но к сожалению, мне пора. Завтра мне опять вставать рано утром на работу.
- К сожалению, и мне тоже
Кивнув головой согласился с ней я.
-А дождь так и не прекратился.
Продолжил я.
- Я Вас попрошу об одном одолжении. Не сочтите за проявление наглости с моей стороны.
Я попрошу Вас вызвать мне такси. Если конечно можно.
- Я уже об этом позаботился и попросил об этой услуге официанта.
………………………………………………………………………………………………..
Мы вышли на улицу. Дождь продолжал идти.
- Прошу вас.
Сказал я Ирме, увидев ожидавший служебный «Хорьх» с вымпелом Luftwaffe на передних крыльях.
Она посмотрела на меня явно не ожидая увидеть лимузин вместо такси.
Клаус выскочил и удерживая открытой дверь вытянулся по стойке «смирно».
- Клаус, отвезешь фрау Кранц туда куда она укажет.
Обратился я к своему водителю.
- Так точно гер генерал.
- Так вы действительно генерал?
Растеряно уточнила у меня Ирма.
- Так сложились обстоятельства. Я не особо стремился. Это честно.
И тут же задал главный для себя вопрос.
- Я могу надеяться на то, что мы снова увидимся?
- Вполне возможно. Наверняка Ваш водитель запомнит мой домашний адрес. И конечно он вам его назовет. Если конечно вы его спросите.
- Обязательно спрошу.
…………………………………………………………………………………………………..
- А вы мне симпатичны генерал Эрнст Баумер.
Повторил я, довольно провожая взглядом, удаляющийся свой служебный автомобиль.
…………………………………………………………………………………………………..
Уточнить в какой квартире проживает Ирма Кранц не составило особого труда.
Я появился с огромной корзиной алых роз и уже в генеральской форме.
Наши встречи стали носить регулярный характер.
……………………………………………………………………………………………………
Самый последний день.
Я поднял телефонную трубку прямой связи с моей приемной.
-Что там Пауль?
Уточнил я у адъютанта.
- Гер генерал. К Вам на прием фотокорреспондент из отдела пропаганды. У него задание редакции сфотографировать Вас на плакат.
- Черт бы его побрал. Ладно, пропусти его Пауль.
Вошел щеголь в штатском добротном костюме.
- Мне поручено главным редактором сделать ваши фотографии. В вашем кабинете недостаточно света. У меня к Вам просьба спустится во двор. На улице будет гораздо удобнее.
…………………………………………………………………………………………………….
Меня вот уже полчаса фотографируют, точнее сказать мучают.
- Нет, ну нет гер генерал. У вас такая открытая детская улыбка, пожалуйста давайте еще раз попробуем. Улыбнитесь так как Вы всегда это делали.
Просит меня фотокорреспондент.
- Я стараюсь. Хоть мне сейчас и не до улыбок.
Опять пробуем и опять он не удовлетворен результатом.
- Может быть отложим?
Надеясь на то, что ему этот процесс надоел так же, как и мне.
- У меня задание главного редактора.
На мое счастье во дворе быстрым шагом приближающимся к бегу появился Пауль.
- Гер генерал! Вас срочно вызывает маршал Геринг! Он Вас ждет у себя в кабинете.
- Спасибо Пауль. Закончим в следующий раз обратился я на ходу к разочарованному фотографу.
 
…………………………………………………………………………………………………………
Геринг вот уже больше часа орет на меня в своем кабинете, срываясь на истеричный визг, брызжет слюной.
Он был на совещании у «ефрейтора». Даже этому пустоголовому критину стало ясно, что операция «Тайфун», а проще говоря захват Москвы, провалился с треском. По этой причине устраивает разносы всем своим головорезам.
Меня же это никак не расстраивает, а скорее даже на оборот веселит.
Я стараюсь пропускать все эти визги и брызганье слюнями мимо ушей, но кажется в этот раз меня так долго не хватит силы воли.
Если он сейчас не заткнется.
- Ты! Ты и только ты виновен, в том, что Luftwaffe оказалась не способной выполнить стоящую перед ней задачу! Ты, и не кто другой саботировал мои указания по производству отопительных систем для запуска двигателей при низких температурах! Ты…
У меня яркая вспышка перед глазами и по телу прошла мелкая дрожь, что-то щелкнуло в голове.
- Закрой свой поганый рот! Мерзкий, зловонный хряк! Решил свалить все свои просчёты на меня?! Другого от тебя было трудно ожидать.
А я тебе скажу, что с тобой и остальной шайкой ублюдков будет дальше!
Русские дали вам под Москвой хорошего пинка в зад, а потом они свернут вам еще и шею, и будут вас гнать аж до Берлина где и загонят осиновый кол в ваше гнилое нутро.
Тех, кого из вас они не прикончат по дороге, будут судить. Судить всем человечеством и вас гнусных подонков повесят под восторженные аплодисменты и одобрительные возгласы ликующей толпы, которая соберется посмотреть на это!
Тебя то уж точно вздернут на перекладине. Ждать расправы над вашей бандой осталось уже не так долго.
Я давно это хотел тебе сказать прямо в глаза. Вот сказал и теперь мне на душе стало легко.
Я развернулся и направился к выходу из кабинета.
-Рейхсмаршалов не вешают! Запомни это!
Я не оборачиваясь отмахнулся рукой как от назойливой мухи покинул помещение.
………………………………………………………………………………………………
- На место пассажира! Быстро времени нет!
Скомандовал я Клаусу, который распахнул передо мной дверцу «Хорьха».
Я сел за руль и включил передачу. Машина тронулась.
Старина Клаус, слушай меня очень внимательно. После того я приказываю, я прошу тебя все исполнить в точности. Времени у тебя мало, а у меня его вообще не осталось.
Вот твои отпускные документы. У тебя с сегодняшнего утра отпуск на месяц. Я уже предупредил всех, кого положено.
Сейчас я отвезу тебя на вокзал. Ты сядешь на первый же поезд в любом направлении. Выйдешь на первой же станции и поедешь уже оттуда домой. Главное, чтобы как можно быстрее покинуть Берлин.
- Случилось, что-то нехорошее гер генерал?
Спросил Клаус.
- Тебе лучше этого не знать.
Я достал портмоне.
- Тут у меня восемьсот марок может чуть меньше или больше. Тебе должно хватить и на билет, и на подарки жене и детям.
Это все, что я могу для тебя сейчас сделать.
Клаус понимающе смотрел на меня.
-Я все исполню в точности гер Генерал.
 Унтер-офицер Клаус был уже пожилой мужчина и все прекрасно понимал.
- Все, приехали. Вокзал.
Клаус наклонился к панели приборов.
-В чем дело?
-Гер генерал у меня нет наручных часов я хотел посмотреть на панеле…
-На. Держи на память.
Я протянул ему сняв с руки свои часы.
- Золотые. Если трудно будет всегда продашь. А так, сохрани на память.
Все, пора Клаус!
-Прощайте гер генерал.
И он вышел из автомобиля.
……………………………………………………………………………………………………..
По приезду в свой загородный дом я начальнику караула, охранявшего его дал письменный приказ снять охрану и отправляться в казарму при этом запретил сообщать об этом в штаб по телефону.
- Извините гер генерал. Я не имею такого права.
Оправдывался передо мной молодой обер лейтенант.
- Вам недостаточно письменного приказа генерал оберста? На сколько я могу судить, вы рветесь изо всех сил на Восточный фронт совершать подвиги во имя нашего Фюрера и Германии, а вам в этом препятствует начальство? Я помогу вам преодолеть эту преграду буквально через три минуты если вы на выполните моей команды.
Караул был снят. Так же я отпустил прислугу.
Я остался в загородном доме один.
………………………………………………………………………………………………………
После того как генерал Баумер побрился и переоделся в парадную форму при всех наградах он вошел в свой домашний кабинет.
Сел за свой стол и из верхнего ящика стола достал тетрадь в кожаном переплете. Перелистал ее выборочно просмотрел несколько страниц. Пером торопливо сделал какие-то пометки.
На последней странице сделал запись которой уделил чуть больше времени. Закрыв тетрадь Он положил ее на место.
Взял из папки на столе чистый лист бумаги написал:

До встречи в аду.
         Генерал- оберст Luftwaffe Эрнст Баумер
         17 ноября 1941 года. подпись

Встал из-за стола подошел к бару и налил полный фужер коньяка сделав большой глоток, подкурил сигару.
После второй затяжки положил ее дымящуюся в пепельницу.
После подошел к сейфу и достал «Парабеллум».
Не торопливо извлек из рукояти обойму. Посмотрел на патроны, и вернул ее на место.
Снял с предохранителя. Кривошипным затвором дослал патрон в патронник.
Не выпуская пистолет из руки, он вернулся к столу.
Сняв трубку телефонного аппарата набрал номер.
- Здравствуй Ирма.
-…………..
- Нет. Ничего не случилось. Мне необходимо сказать тебе очень важное.
-…………..
- Я тебя очень люблю. Ты та женщина, которая перевернула мой мир. Как же я сожалею о том, что не встретил тебя раньше. Тогда все было бы у нас с тобой по-другому. Я не тратил бы свою жизнь на никчёмную, пустоту которой я занимался. Я и только я виноват в том, что так произошло. Прости меня, прости меня пожалуйста если сможешь.
И помни, пожалуйста помни, что я тебя очень люблю.
-…………..
Генерал Баумер положил трубку на рычажки аппарата.
- Вот и все. Я прерываю. Свой полет.
Выстрел, удар о пол выроненного пистолета, падение безжизненного тела слились в один звук после которого наступила тишина.
Кровь густой массой вытекала из отверстия в голове и не торопясь растекалась по ковру, который ее жадно впитывал.
Не зрячие глаза генерала смотрели в окно, за которым было осеннее небо Германии, в котором совсем скоро поселится зима.
………………………………………………………………………………………………………

Было сообщено о том, что генерал –оберст Эрнст Баумер погиб при испытании нового самолета. В Рейхе был объявлен траур.
На похоронной церемонии Геринг прочел речь, в которой он скорбел по утрате лучшего друга.
На совещаниях все свои промахи и просчёты он сваливал на покойного.
Правда всплывет после войны, но особого резонанса не вызовет, будет не до этого.
Техническую инспекцию возглавил генерал-лейтенант Михаэль Ленц (он же Моня Лившиц). В последствии он дослужился до фельдмаршала. После Капитуляции Германии 9 мая 1945 года, будет осужден Нюренбергским трибуналом. По приговору будет, пожизненное заключение.
Герман Геринг так же предстанет перед судом в Нюрнберге.
Его приговорят к казни через повешенье. Он покончит жизнь самоубийством в своей камере приняв яд.
В предсмертной записке, оставленной им будет написана фраза:
«Рейх маршалов не вешают».
…………………………………………………………………………………………………..
                Посвящается пилоту Эрнсту Удету.
                Очень противоречивому человеку.