Батя, а Сталина мухи...

Шел 1931 год. Секретарёвскому сыну Мишутке (на фото справа) только-только исполнилось шесть лет, но и в эти годы он был уж очень любознательным и пытливым мальчишкой и, не имелось в  хуторе такого места, где бы он с хуторской ребятнёй не побывал и чего бы не испробовал. Одно лишь терзало мальчишеское самолюбие – отец никогда не брал его к себе на работу, говорил, как резал - нельзя. И что это за работа такая недоумевал мальчишка, на которую брать нельзя. Другие вон отцы всеми днями-ночами в пыли да в мазуте копошатся, домой только поспать прибиваются и то с собой малых ребятишек берут, а тут. Всегда чисто выбритый, с иголочки одетый батя да ещё с кожаной папкой под мышкой… и вдруг - «нельзя»! Обидно было Мишутке, очень обидно.

Но вот как-то ранним майским утром, когда сынишка ещё сладко спал, отец сказал матери:
- Мать, приодень сегодня Мишутку, нехай на работу ко мне прибегёть. А то обижается малый на меня.

Часов в десять утра ладно одетый Мишутка опрометью выскочил из дому и уже минут через пять смущенно топтался на сельсоветском крыльце. Отец, увидев сынишку в окно, рукой поманил внутрь. Там в небольшой комнатушке сидело несколько взрослых мужчин. Они вполголоса что-то обсуждали меж собой, сидя за небольшим обитым зелёным сукном столом. Вбежавшего в отцовский кабинет мальчишку сразу же усадили на новёхонький кожаный диван.
 
Непривычно деловой для Мишутки отец внимательно выслушивал каждого выступающего и что-то записывал в толстенную тетрадь. Любопытный от роду Мишутка начал помаленьку вникать в батькину работу, а вникнув, подумал:
- Ничего себе! Странная какая-то у батяни работа. Ни тебе машин, ни  тракторов, только разговоры какие-то.

А освоившись ещё больше, с простодушным мальчишеским любопытством стал озираться по сторонам. И даже отметил, что на грязном полу, на скатерти, на подоконниках, везде, куда ни кинь взгляд, валялись окурки. Да и портрет, дедушки Сталина, висевший на стене, вчистую был засижен мухами.
- Ничего себе работа, только говорят да курят. Вот бы мамку сюда, она б вмиг порядок навела, - опять подумал про себя Мишутка.

И надо сказать, в доме у них всегда был безупречный порядок. Небогатая, доставшаяся ещё от дедов, обстановка блестела своими намытыми боками. Ни тебе пылинки в шкафах, не жирных разводов на кухонном столе. А портреты многочисленной родни, висевшие на белёных глиной стенах, и вовсе казались не застеклёнными, настолько всё было чисто и опрятно. Потому как мамка его Татьяна Фёдоровна было завидной чистюлей, а тут…

Меж тем взрослые мужики, то ли от скуки, то ли от «высокого» Мишуткина родства стали потихонечку перед ним заискивать и лезть к с различными расспросами. Мишутка  же довольно бойко и к месту отвечал. Его стала увлекать навязанная взрослыми словесная игра и он начал  мало-помалу куражиться, всячески умничать, а совсем уж вникнув в обсуждаемую тему разговора о наведении чистоты и порядка на улицах родного хутора, съязвил:
- Папка, вот вы о чистоте на улицах кричите, а вон дядю Сталина мухи засрали…

Договорить он не успел. Чисто выбритое лицо отца вдруг стало кипельно белым. Желваки нервно заходили по секретарёвским скулам и он лихорадочно вскочив, нервным движением вырвал из секретарёвских полувоенных штанов тоненький кожаный ремень! Потом долго и методично принялся хлестать опешившего Мишутку по плечам, по спине, по голым коленкам, а тот, вытаращив испуганные глазёнки, лишь отчаянно попискивал.
 
Присутствующие в прокуренном помещении мужчины, удивленно разинув рты, молчали. И было отчего. Ведь 58-я статья даже по менее значительным поводам методично опустошала хуторские дворы. А тут! Так о товарище Сталине отозваться… хоть и о портрете!

До самого обеда пролежал Мишутка на сельсоветском диване, корчась от боли. Время от времени он косил взгляд на ставший ненавистным ему лик Вождя (услужливо кем-то протёртый), но быстро с затаённой детской обидой отворачивался. Вновь обретённая чистота высокопоставленного портрета была едва ли не единственной ощутимой пользой от утрешнего Мишуткиного «выступления». И это всё!

В подоспевший обед уже не раз, пожалевший об утреннем инциденте, отец отнёс разобиженного Мишутку домой. И долгожданная Мишуткина экскурсия на батькину работу закончилась, не принеся ни радости большой, не удовлетворения полного.
А батька его, избранный народом сельсоветовский секретарь всю следующую неделю проходил по хутору сам не свой. Всё ждал, что кто-то проболтается или же заявит на него в НКВД, но пронесло, присутствующие на планёрке люди великодушно промолчали.

Хотя секретарёвского отца, а Мишуткиного деда, Василия Григорьевича Попова, несколькими годами раньше по состряпанному ложному доносу арестовали и почти до смерти забили в базковской НКВДешной тюрьме. Отпустили только помирать домой. Времена тогда такие были.

А Мишутка, давно разменявший девятый десяток лет, полковник  запаса Михаил Сергеевич Попов, живёт и здравствует и поныне. Он стал профессиональным военным, уйдя в семнадцать лет добровольцем на войну. Но, до сих пор с содроганием  сердца вспоминает тот злополучный случай с засиженным мухами портретом. Такое не забывается никогда...