С. Шевырёв. О типографской библиотеке в Москве

Степан Петрович ШЕВЫРЁВ (1806 - 1864)

ЗАМЕТКИ О БИБЛИОТЕКАХ В МОСКВЕ,
ОСОБЕННО ТИПОГРАФСКОЙ

(По случаю статей г. Викторова, напечатанных в Московских Ведомостях 1859 года, №№ 285, 286 и 291)


Всем, следящим за движением литературы современной, известно, что библиотека синодальной типографии в Москве сделалась предметом общественного внимания, по случаю возникшего вопроса о распределении этой библиотеки по разным ведомствам и соединении в главном с библиотекою синодальною. Причиною такого вопроса была мысль одного из усерднейших хранителей сей последней, что и типографская библиотека, как он выразился в «Известиях 2-го Отделения Академии Наук», есть та же патриаршая, только в чужих руках. Разумеется, такое воззрение проистекало в библиотекаре от похвального желания умножить хранимую им библиотеку новыми сокровищами, которые потребовали бы от него только нового труда и попечений. Он же намеревался при этом издать к этой библиотеке Указатель, которого она не имела, и тем ознакомить всех любителей древней словесности с ее содержанием, мало кому известным. С этой точки зрения, уничтожение библиотеки при типографии и присоединение ее к синодальной являлось в весьма выгодном свете; но с другой, типография, древнейшая в нашем отечестве, лишалась своей исконной собственности и, как учреждение самостоятельное, государственное и всенародное, того книжного основного капитала, который приобрела она в течение трехвекового своего существования.
Г. Безсонов, служащий при синодальной типографии и хорошо знакомый с внутренним составом ее библиотеки, написал, по этому случаю, исторический очерк сей последней и напечатал его в V книге «Русской Беседы» 1859 года. Единственная мысль, руководившая автора, состояла в том, чтобы показать, что библиотека типографская есть нераздельная и неотъемлемая органическая часть великого книгопечатного учреждения, в которой хранится вся его история. Всякой, кто хладнокровно прочтет этот очерк, не извлечет отсюда никакой другой мысли.
Не так взглянул на этот очерк г. Викторов: он, заподозрив автора в каких-то личных интересах, напечатал в «Московских Ведомостях» три огромные статьи, исполненные негодования против г. Безсонова. В заключительной статье, неприязнь г. Викторова простерлась и на меня, за то, что я во Введении, которое приложил к 1-му тому нового издания моей «Истории Русской Словесности», обозревая значительные библиотеки в России, воспользовался очерком г. Безсонова для описания типографской библиотеки.
Я уверен, что г. Безсонов, имеющий под руками все документы, на основании которых он составил свой исторический очерк, представит, с своей стороны, оправдание против грозных, только с первого раза и то для не знающих дела, обвинений г. Викторова. Я же с моей стороны коснусь только тех событий, которые из очерка перенес в краткое описание типографской библиотеки, помещенное в моем Введении.
Г. Безсонов говорит: библиотека родилась вместе с типографией. Г. Викторов отрицает это. И утверждение г. Безсонова, и отрицание г. Викторова - только предположения. Для первого, типография без библиотеки немыслима; для второго, она мыслима без нее и при начале своем и теперь. Спрашиваю: какое предположение вероятнее? При начале такого важного дела, как книгопечатное, не было ли необходимо собрать, прежде всего, рукописи священных и церковных книг, которые намерены были издавать, а, конечно, думали издавать не один Апостол, напечатанный в 1564 году, да Часослов, вышедший в 1565. В послесловии к Апостолу сказано, что самая мысль о книгопечатании пришла царю Иоанну тогда, как он повелел святыя книги на торжищах куповати и в святых церквах полагати, Псалтыри, и Евангелия, и Апостолы, и прочая святыя книги: в них же многие оказались негодными, искаженными от переписчиков. Тогда пришла мысль царю завести типографию. Он сообщил ее митрополиту Макарию, устроил дом от царской казны, идеже печатному делу строитися, и нещадно даяше от своих царских сокровищ делателем Николы чудотворца Гостунскаго диакону Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу, на составление печатному делу... Г. Викторов полагает, что для составления печатного дела рукописи не были нужны, и что издания совершались по одной какой-нибудь рукописи. Все, знакомые несколько с памятниками нашей древней письменности, знают, что у нас нет двух рукописей Евангелия или Апостола совершенно сходных; но даже, не относясь к самым рукописям, ст;ит прочесть исследования гг. Горского и Невоструева, в их «Описании рукописей синодальной библиотеки», чтобы видеть, какое множество вариантов входило в новые экземпляры. Если так поступали, переписывая вновь рукописи, то как же можно подумать, чтобы печатники, принимаясь за окончательное издание Апостола и других книг, удовольствовались какою-нибудь одною рукописью, без дальних справок? Впрочем, решить этот вопрос совершенно можно будет тогда только, когда первопечатное издание Апостола сверено будет с рукописными экземплярами, современно его изданию существовавшими, и когда найден будет тот единственный, по которому оно, как думает г. Викторов, было напечатано. Любопытно было бы сличить его хотя с теми 4-мя пергаменными рукописями типографской библиотеки, о которых упоминает сам же г. Викторов.
Спрашиваю после этого, имел ли я право согласиться с предположением г. Безсонова, что библиотека типографская родилась вместе с типографиею, и что часть сокровищ, какие царь давал на составление печатного дела, употреблена была и на приобретение рукописей, для этого дела необходимых?
Но от предположения перейдем теперь к несомненным данным.
Основываясь на очерке г. Безсонова, я сказал, что в библиотеку типографскую перешла библиотека крутицкого братства. Г. Викторов говорит: на самом деле неизвестно, была ли при крутицком братстве особая библиотека? Крутицкое братство учреждено было в Москве с тою целию, чтобы ученым людям, под руководством Епифания Славинецкого, вновь заняться переводами священных книг и творений отеческих. Возможно ли вообразить существование братства, учрежденного с такою целью, без библиотеки? Но документ, приведенный г. Безсоновым, от 1676 года, о передаче книг крутицкого братства на печатный двор, начинающийся протоколом: «А ныне по указу святейшаго патриарха быти тем книгам на печатном дворе», утверждает очевидно, что такая библиотека была. Историческая записка об этом братстве, напечатанная в «Словаре» митрополита Евгения, подробностями о многих древних книгах, рукописных и печатных, какими Славинецкий пользовался, подтверждает то же самое. Рукописи, какие были взяты из книгоположницы у книг печатного дела, как например, рукопись греческого Евангелия 551 года и славянское Евангелие святителя Алексия из Чудовской Обители, упоминаются особенно. Но откуда были, например, франкфуртские и лондонские издания греческой библии 1587, 1597 и 1600 годов, о которых тут же упомянуто? А кроме того, как же не помнит г. Викторов, что Павел, митрополит сарский и подонский, приказал келейных своих книг после себя в крутицкой дом 27? Ведь статья о библиотеке Павла, напечатанная во «Временнике», весьма хорошо ему известна. Куда же Павел завещал бы свои книги, если бы не было при крутицком доме библиотеки?
Далее, г. Викторов подвергает сомнению, что книги Сильвестра Медведева перешли в библиотеку типографскую, потому что владелец их заподозрен был в ереси и потому что в описи синодальной библиотеки 1700 года сказано о 39-ти книгах Сильвестра, в нее поступивших. Нельзя никак предполагать, чтобы библиотека такого славного в свое время библиографа ограничивалась таким малым количеством книг, и отчего же подозрение в ереси, помешавшее книгам Медведева попасть в библиотеку типографскую, не помешало им нисколько перейдти в синодальную? - Но на деле выходит не так, и вот свидетельство В.М. Цидольского, специально изучавшего библиографическую деятельность Сильвестра Медведева.
«Какими книгами пользовался Медведев при составлении своего оглавления?
Своими собственными. Он имел обширную, по тогдашнему времени, библиотеку (стало быть, не 39 книг) в особенности печатных книг на польском, латинском и славянском языках. Часть их теперь находится в синодальной, некоторые в московской семинарской, другие в московском комитете для цензуры духовных книг, а самая большая часть в библиотеке московской духовной типографии. Рукописи, которыми пользовался Медведев, почти все можно отыскать в синодальной библиотеке. Во время Медведева, вероятно, все оне хранились при типографии». По этому свидетельству, типографская библиотека и рукописями тогда владела преимущественно перед патриаршею.
О библиотеке Св. Димитрия Ростовского г. Викторов говорит, что она поступила, по кончине святителя, в библиотеку патриаршую, и ссылается на авторитет г. Нечаева, который, действительно, в своем сочинении: «Св. Димитрий, митрополит ростовский» (стран. 82), напечатал, что душеприкащик Димитрия, Стефан Яворский, отослал его библиотеку в московскую патриаршую. Г. Нечаев не оправдал никакою ссылкою такого утверждения, а заимствовал его прямо из «Словаря» м. Евгения. Но в житии святителя Димитрия, которое напечатано при его сочинениях, в 1786 году, и «основывается - как сказано в предисловии - на достоверных записках, отъисканных в Ростове, и на вероятных разного звания людей свидетельствах, бывших при сем святителе в семинарии и служивших при келлии его», читаем совсем другое: «По смерти сего трудолюбивого мужа, книг греческих, латинских, польских, славянских, рукописных и печатных, остася довольно, которые в тоежде время все из Ростова взяты преосвященным Стефаном в Москву и отдася в книгохранительцу московской святейшего правительствующего синода типографии». С этим совершенно согласен и документ, приведенный г. Безсоновым (96 стран. его очерка) и которому г. Викторов напрасно приписывает кривое его толкование. В документе сказано: «Книгохранитель, монах Аарон, те книги, пересмотря и переписав, принял в книгохранительную палату, а отдавал книги печатного двора писец Иван Степанов. А что каких книг, греко-латинских и латинских, и польских, и славянских, печатных и писменных, принято, и то писано ниже сего». Следует подробная опись, скрепленная руками Аарона и Ивана Степанова. Она сохранилась, в нескольких экземплярах, в типографской библиотеке.
Вот главные события, заимствованные мною из «Очерка» г. Безсонова, для истории типографской библиотеки, события, истину которых хотел оспорить г. Викторов. Но чтобы дать образчик того, как он сам, обвиняя других в искажении фактов, искажает их, приведу примеры. В описании библиотеки, оставшейся после Павла, митрополита сарского и подонского, показаны весьма подробно все книги и рукописи, приобретенные покупкою на печатный двор, или отданные даром, по указу патриарха Иоакима. На особом лоскутке, написанном мелким почерком, в числе других прибавлений, сказано, что на печатный двор отдано латинских книг тринадцать, «потому что инде не годятся». То, чт; здесь отнесено к неизвестным 13-ти латинским книгам, г. Викторов отнес ко всем книгам, которые даром отданы на печатный двор, и говорит: «иные куплены, а другие отданы даром, потому что инде не годятся». Вот как г. Викторов поступает с фактами, чтобы только унизить достоинство библиотеки типографской.
Но вот еще другой пример, гораздо разительнее. В числе книг, которые из библиотеки митрополита Павла поступили на печатный двор, были Послания российских митрополитов, как видно из описи, напечатанной во «Временнике» (№ 5). Г. Викторову надобно было доказать, что эта рукопись находилась в библиотеке патриарха Филарета в 1631 году. Чт; же он делает? Ссылается на рукописи государственного архива старых дел № 3. Но зачем же ссылаться на рукописи? Лучше бы сослаться на «Временник» (№ 12), где роспись книгам патриарха Филарета 7140 (1631 - 1632) года напечатана. Что же мы здесь читаем? «Книга писменая в полдесть ветка, в досках, в кожи, застежки медныя с ярлыком; а вней писано, как ходил Пимен митрополит к Царюграду, да внейже премудраго Георгия Писидо беседа и похвала к Богу о сотворении дел его, да внейже послание многие от митрополитов и докончальныя граможы с великими князьями о людех и о властех и о иных делех». Но та ли это рукопись? В описи библиотеки Павла, напечатанной в «Временнике», сказано просто: Книга Послания российских митрополитов. Тут нет ни хождения Пименова, ни поэмы Георгия Писида о творении мipa. В «Указателе» она значится под именем: Грамоты и послания всероссийских митрополитов, архиепископов и епископов (№ 562). Ясно, что это другая книга, а не Филаретова.
Число славянских пергаменных рукописей у меня обозначено 180. Г. Викторов принимает то же число. Что касается до греческих, у меня показано 40, у г. Викторова 39, в «Указателе» архимандрита Савы - 38. Разница проистекает, конечно, от неопределенности описи самой библиотеки.
Не могу не обратить внимания на неверность многих фактов, приводимых г. Викторовым. Он говорит, что «историю московских библиотек древнее патриарха Филарета Никитича возводить нельзя».
«Указатель» архимандрита Савы, служащий для г. Викторова авторитетом, здесь, прежде всего, является сильным ему же противоречием. Автор «Указателя» возводит начало патриаршей библиотеки к митрополитам московским.
Библиотека Чудова Монастыря имеет книги, которые, по всем признакам, современны началу обители. Сличение Пандектов Никона Черногорца с Евангелием святителя Алексия может убедить в этом.
Библиотека, открытая в наследственных сокровищах великим князем Василием Ивановичем, для описания которой был вызван Максим Грек с Афонской Горы, изумила своими сокровищами этого ученого, который видел книжные собрания на Западе. Эту библиотеку Иоанн Грозный показывал лютеранскому пастору Веттерману. По каталогу, составленному этим пастором и отъисканному в архивах Пернова профессором Дабеловым, видно, что она заключала в себе творения языческих писателей древней Греции и Рима. Конечно, не может быть сомнения, что эти рукописи перешли в библиотеку патриаршую. Арсений Суханов был послан не с тем, чтобы привезти в Москву рукописи творений языческих - следственно, все творения Греции и Рима, хранящиеся в этой библиотеке, ведут начало свое не от него, а от библиотеки Василия и Иоанна.
Библиотека Успенского Собора ведет свое начало от митрополитов московских. Г. Викторов совершенно запамятовал Великие Четии-Минеи м. Макария, которые содержат в себе полную энциклопедию всей церковной литературы, какая была у нас в то время, и многие другие дары митрополитов, в ней хранимые издавна.
Отсутствие библиотек в Москве г. Викторов объясняет отсутствием хороших писцов. Писцов в Москве так было много и так были они сильны, что смогли, несмотря на власть Грозного и м. Макария, уничтожить начало печатного дела и, обвинив Иоанна Федорова и Петра Тимофеева в ереси, изгнать вон из Москвы. Можно ли предполагать, чтобы в таком множестве писцов не было и хороших?
Но вот на каком основании г. Викторов думает, что писцов хороших не было. М. Макарий, говорит он, посылал переписывать свои Четии Минеи, для церкви Иоанна Васильевича, в Новгород. Известно, что м. Макарий, еще будучи архиепископом в Новгороде, составил первоначально свои Четии-Минеи для новгородской Софии. Другой экземпляр их устроил он для Московского Успенского Собора и третий - для самого Царя. Немудрено, что, написав первый экземпляр Четии-Миней в Новгороде, он обращался к писцам новгородским. Но несправедливо, чтобы третий экземпляр был писан весь в одном Новгороде. В послесловии к Печерскому Патерику сказано: «Бысть бо тогда повеление от царя великаго князя Иоанна по многим градом писати святыя книги». Видно, была мысль у царя возбуждать и в других городах рукописную деятельность и узнавать через то, как в них писали.
Г. Викторов говорит, что редко можно встретить в XVI веке рукопись, в Москве писанную. Видно, г. Викторов мало видал рукописей. Неужели по всем городам, как например даже в Ряжске, были писцы, а в Москве их не было? На Евангелии 1508 года, как произведении необыкновенно-изящном, из погодинского древнехранилища, обозначены имена всех мастеров, над ним работавших. А кто же в 1556 году написал толкование на 16 пророков для боярина и воеводы Михаила Яковлевича Морозова, который из Москвы послал эту рукопись в хиландарский монастырь на Афон, а Арсений Суханов привез обратно в Москву? Писцы других городов чаще обозначали места написания рукописи; писцы московские реже - вероятно потому, что писалось в Москве слишком много. Когда рукописями торговали на рынках, то, конечно, огромный запас их приготовлялся в столице. Иным писцам на рукописях обыкновенных не приходило в голову обозначать Москву, потому что это считалось делом ежедневным. Писцы московские, конечно, не могли вообразить, что г. Викторов по этой причине усомнится и в искусстве их, и даже в существовании.
Одно обвинение влечет за собою другое. Вот чт; значит увлекаться! Не было библиотек, не было хороших писцов в Москве и, наконец - «тогда в Москве вовсе не было знающих греческий язык!». Преосвященный Филарет в своей «Истории русской церкви» (Т 3. стран. 173) сказал: «Да и едва ли кто из участвовавших в издании (Апостола) знал греческий язык». Г. Викторов от частного перешел тотчас к общему. Тут сказано: из участвовавших в издании, а по г. Викторову уже и никто не знал по-гречески. Дальнейшие издания, совершенные нашими первыми печатниками, показывают, впрочем, что и они знали греческий язык. Послесловие к острожской Библии 1581 года напечатано Иваном Федоровым на греческом и славянском языках. Но тот же автор, которому последовал г. Викторов, в «Обзоре духовной литературы» говорит: «Отселе видно, что отец Сильвестр (духовник Иоанна) любил просвещение и был столько образован, что даже знаком был с греческим языком». Тут же г. Викторов мог бы открыть и порядочную библиотеку у Сильвестра, между книгами которой встречаются Апостол и Псалтырь на греческом языке. Но неужели один только советник Грозного знал по-гречески? А митрополит Макарий, когда в предисловии к Четии-Минеям  говорит, что он в этих книгах многие иностранские пословицы переводил на русский язык, не обнаруживает ли знания греческого языка? Неужели же никто не выучился у Максима Грека по-гречески? А инок Силуан, переводивший с греческого Иоанна Златоуста, неужели знал по-гречески только у Троицы, а забывал этот язык, когда приезжал в Москву? А инок Зиновий, известный писатель, другой ученик Максима, неужели не выучился по-гречески? А князь Курбский не в Москве ли приобрел это знание и не там ли, вместе с Максимом и Силуаном, переводил Златоуста и историка Евсевия, как сам о том говорит: «Преведенна не малая часть на наш язык словенский, ово Максимом философом и Селиваном, учеником его, ово мною многогрешным». А Даниил митрополит в своих трудах не обнаруживает ли подобного знания? - Проследите Апостолы и Евангелия XVI века по превосходным исследованиям гг. Горского и Невоструева: здесь, на всяком шагу, вы убеждаетесь, что редакторы этих рукописей знали греческий язык. «Статья сия заимствована с греческого», - говорят ученые. - «Списки, сравниваемые между собою, представляют новые исправления текста по другим чтениям греческого подлинника», - говорят они же. А «греческие слова, не переведенные и впоследствии заменяемые в списках Евангелия славянскими?» - Все это явные свидетельства против мнения г. Викторова.
Бедные наши предки! Не любили они хвалиться знанием - и вот, за свою скромность, за свое смирение несут тяжкие обвинения в совершенном невежестве, которое навязывают им гордые потомки их, будто бы уж так превосходно узнавшие греческий язык! Но не все же так думают, как г. Викторов. Профессор Сухомлинов, напечатавший прекрасное рассуждение о языкознании в древней Руси, мог бы предложить ему вернейшие сведения об этом предмете.
Но читайте далее, как увлекся г. Викторов. Совершенное незнание греческого языка в Москве XVI века было у него только во-первых; чт; же будет во-вторых? Вот чт;: «После флорентинского собора и после завоевания Константинополя турками, с греками у нас прекратились почти всякие сношения» (!!!). Как же можно было, в порыве увлечения, забыть вовсе русскую историю? А брак Иоанна III с Софиею Фоминишною Палеолог? а греки, ее окружавшие? а образование нашего двора по образцу византийского? а приезд Максима Грека, имевшего такое важное влияние у нас в XVI столетии? а основание патриаршества? и пр. и пр.
Можно было бы привести и другие примеры искажения фактов, но не хочу плодить спора. Возвращаюсь к библиотеке. Г. Викторов обещал было познакомить нас с ее содержанием, но в третьей статье отклонил от себя исполнение этого обещания. Он говорит вообще, что все рукописи типографской библиотеки - богослужебного содержания, а забыл о славной, теперь общеизвестной рукописи, содержащей житие Бориса и Глеба, украшенное живописными миньятюрами, текст которого издан, в «Чтениях», О.М. Бодянским. Ее же с рисунками издает теперь Археологическое Общество. А пролог той же библиотеки, в котором тот же ученый сделал открытие о тождестве славянских божеств Хорса и Дажьбога.
Я удаляю от себя вопрос о соединении библиотек синодальной и типографской, как не входящий собственно в область науки. Скажу только, что тот указ 1786 года, на котором г. Викторов основывает право присоединения библиотеки типографской к синодальной, может быть приведен и в пользу обратного действия. Он привел из «Указателя» акт, по которому переданы были тогда 534 рукописи в синодальную, но не продолжил его до конца, а из него видно, что в то же самое время 142 тома поступило из синодальной в типографскую. Если возводить такого рода акты выше, например к 1721 году, то мы увидим, что Указатель синодальной библиотеки, показывающий в ней тогда только 224 рукописи, явным образом говорит о стремлении присоединить синодальную к типографской, потому что б;льшая часть рукописей первой поступила тогда во вторую. Если же возведем дело ко временам Сильвестра Медведева, то, по мнению В.М. Ундольского, пойдем еще и далее. Гг. Горский и Невоструев, описывая Четвероевангелие 1144 года, находящееся в синодальной библиотеке, приводят на нем две подписи: «Евангелие на паргамине справщика иеромонаха Тимофеа, а как писано тому 555 лет по 7207 год, а в книгохранительную палату в прием написана в 207 году». По листам той же руки подпись: «Сия книга Евангелие справщика иеромонаха Тимофеа взята на печатной двор после его смерти в 7207 (1699) году со иными его Тимофеевыми греческими книгами». Не явны ли наследственные права типографской библиотеки на эту рукопись Евангелия, третью по древности ясно-обозначенного года.
Но я указываю на эти факты совсем не с тою целию, чтобы возобновлять тяжбу между двумя соединенными библиотеками, а с тем, чтобы доказать, как шатки доводы г. Викторова, и как он, с своею утонченною диалектикою, мог бы употребить их и на исполнение тэмы совершенно противоположной.
Заключу желанием, чтобы обе библиотеки, в слитном или раздельном состоянии, сделались как можно доступнее всем ученым, и чтобы при такой центральной библиотеке, которая соединила бы всю книжную древность Москвы, неутомимо действовала и первенствующая по основанию русская типография, обоими станками своими, и церковным, и гражданским, на котором началось великое печатное дело, первое орудие просвещенной гласности в нашем отечестве.

С. ШЕВЫРЕВ.
12-го декабря 1859 г.
Москва.

(Санктпетербургские Ведомости. 18609. № 78 (12 апреля). С. 390).

ПОдготовка текста и публикация М.А. Бирюковой.