Каверна. Часть вторая. Глава 14

14

Наутро я открыл глаза и по разлившемуся солнечному свету понял, что начался новый день. Не могу сказать, из-за чего я проснулся, возможно, это было запрограммировано. Дверь в коридор была открыта и по реанимации шел обход врачей. Я только успел заметить, что кровать моей соседки пуста, как подошли Тамерлан Владимирович, Елена Вадимовна и медсестра. Они о чем-то пошушукались и Тамерлан Владимирович, осмотрев приборы, сказал, чтобы меня перекатили в послеоперационный бокс.

Отсоединив от реанимационных приборов, оставив только аппарат, отсасывающий сукровицу, меня посадили на кресло-каталку и покатили через коридор в бокс. Я кинул взгляд на реанимацию, которая даже не успела надоесть, а стерильность, тишина и прохлада навевали чувство расставания с подругой, которой благодарен за подаренный миг. Но не дай Бог задержаться на этом этапе.

В коридоре дежурила Ира, я заметил её из реанимации, крутившуюся возле двери и несколько раз заглядывавшую внутрь. Она побежала впереди кресла-каталки, чтобы открыть и придержать дверь в послеоперационный бокс.

Я расположился на кровати, где лежал Паша – у окна. Под правой рукой, на полу был поставлен аппарат, который являлся сейчас частью или продолжением меня.

- От аппарата ни в коем случае не отключаться, - строго наказала Елена Вадимовна. – Тамерлан Владимирович запретил. Ты должен быть под давлением пока дренажи не снимут.

Я видел, как многие отключались – пережимали хирургическими зажимами основную трубку дренажа и отсоединяли стык, ходили в туалет по нужде или покурить, после подсоединялись.

- А как же туалет? – спросил я.
- Будешь ходить в утку. Дренажи снимем в пятницу, до этого потерпи. Сейчас, попозже, повезем тебя на рентген. Я все объясню, - сказала Елена Вадимовна и вышла из палаты.

Я посмотрел на Иру и маму. Они рассказали, что операция длилась два с половиной часа. Тамерлан вышел из операционной весь взмыленный, мокрый. Дядя сразу зашел к нему, как полагается, и Тамерлан сказал, что все прошло успешно, он все почистил. Еще, что когда стало можно, под вечер, они заходили в реанимацию посмотреть на меня. Я лежал в глубоком сне, как мертвый, Ира пустила слезу под впечатлением этой картины.

Я взял её за руку и она, вспоминая это, чуть снова не расплакалась.

Медсестра закатила кресло-каталку и сказала, что повезет меня на рентген. Я аккуратно спустился с кровати, присел в кресло, аппарат поставил на подставку между ступней. Чувствовал себя при этом, как космонавт, вернувшийся с орбиты – голова кружится, тело не слушается.

Тамерлан Владимирович показал, куда стать и навел рентгеновскую «пушку». Поводил ею на уровне груди, повертел меня и заставил покашлять, при этом внимательно смотрел на экран. Потом подозвал и, показывая черно-белый стоп кадр моих легких, сказал:
- Видишь пузырек? Чтобы он ни увеличивался, ты должен быть под давлением постоянно, с включенным аппаратом. Если пузырек сам не уйдет, мы его откачаем. Пока все.

Меня укатили в палату. Пришла Елена Вадимовна и пояснила что к чему. Тамерлан Владимирович, как хирург и ас своего дела, был немногословен, зато Елена Вадимовна объясняла и доводила все необходимое. Она подошла к кровати и, посмотрев на бутылочку с сукровицей, стала говорить:
- Значит, так, тебе сделали комбинированную резекцию. Удалили второй, третий и шестой сегменты правого легкого. Первый сегмент, самый маленький – верхушка, шапочка легкого, оказался чистым, его оставили; отделили от второго и третьего, где была каверна. От каверны шел след – заражение шестого сегмента, его тоже удалили. Остальное легкое подшили к верхушке. Теперь на месте соединения оказался пузырек воздуха, который нежелателен, но это не страшно. Если сам не рассосется, мы его уберем. Все понятно? Тогда отдыхай.

Елена Вадимовна поговорила еще с мамой и Ирой насчет ухода, питания и удалилась.

Зашла медсестра, сделала укол антибиотика внутривенно в катетер на левой руке и обезболивающий внутримышечно, после чего я уснул.

Проснулся ближе к вечеру. Солнце заглядывало в палату. За окном на дереве щебетали птички. Хватало сил посмотреть вокруг, сказать несколько фраз, и я опять засыпал.

Мама настояла, чтобы я покушал, и Ира покормила меня с ложечки диетическим куриным супом. Успокоившись за меня, мама поддалась на уговоры не сидеть больше, а ехать домой отдыхать. Она и так, учитывая возраст, держалась героически: приезжала по летней жаре через пол-Москвы, чтобы покормить и посидеть со мной, и никогда не подавала виду, что ей трудно, заходя ко мне, всегда улыбалась.

- Я посижу с ним, не волнуйтесь, - уверяла Ира маму. – У меня выходные до субботы. А тут я договорилась, мне разрешили около него находиться круглосуточно. Спросили: «Кто вы ему?» Я ответила: «Супруга», - загадочно улыбнулась Ира своему статусу. - И мне разрешили, пока дренажи не снимут - как раз до пятницы, при нем быть.

Переоценить помощь, которую оказывала Ира, было невозможно. Она кормила меня, помогала подниматься с постели и ложиться, подносила судно. Ночью, стоило начать ворочаться, она была тут как тут. Одним словом, выполняла все прихоти больного. Но главное даже не это, можно перенести любые трудности, главное – моральная поддержка, когда ты знаешь, что кому-то нужен.

На следующий день, после утренних уколов, зашли Тамерлан Владимирович и Елена Вадимовна. Тамерлан посмотрел на меня, проверил аппарат, покрутил регуляторы, потрогал дренажи и хрипло проговорил:
- А ну покашляй.

Не хотелось кашлять, не было позывов, к тому же это доставляло боль. И я как-то деланно попытался кашлянуть несколько раз.

- Вот, смотри, - сказал Тамерлан. – Я тебя научу, как надо. Прикладываешь левую ладонь к месту операции, правой рукой прижимаешь левую, как градусник, вот так. Чуть наклоняешься вправо, делаешь медленный вдох и на выдохе кашляешь, - изобразил он кашляющего бедолагу.

Я повторил за ним… Приятного мало, но не так больно, как если просто спонтанно кашлять. «Интересно, - подумал я. – Даже технику для послеоперационного кашля придумали».

Когда я кашлял, Тамерлан внимательно смотрел на аппарат, как сукровица выходит по дренажам.

- Отключался, небось? – неожиданно спросил он.
- Нет, - ответил я, придавая голосу твердость.
- Ладно, - сказал он Елене Вадимовне. – Везите его в рентген кабинет.

В рентген кабинете Тамерлан поставил меня перед рентгеновской «пушкой», посмотрел на экран и, причмокнув губами, как в чем-то убедившись, сказал:
- Ложись аккуратно на стол.

Мое заторможенное состояние требовало продумывания и расчета каждого движения, я примерился и примостился на длинном столе, на котором делают, как говорят в народе, прокатку. 

Тамерлан подошел, держа в руках длинную иглу, видимо, такую, какой откачивают жидкость при пневмонии. Побегал пальцами по коже в районе правой лопатки, как бы прицеливаясь, нащупывая точное место прокола, и неожиданно ввел иглу. Я почувствовал комариный укус, не более того. Тамерлан Владимирович пристально всматривался в черно-белый экран, как коршун, ищущий в траве кролика, и как только нашел, скомандовал:
- Давай!

Какой-то белый халат поднес шланг, и Тамерлан подсоединил его к игле на доли секунды, не отрывая глаз от экрана. Потом он отсоединил шланг (я услышал свист) и выдернул иглу.

- Вставай, - сказал он. – Пусть тебе обработают прокол в перевязочной.

Позже в палату зашла Елена Вадимовна.

- Так, Тенгиз, как дела? – бросила она взгляд на Иру. – Нормально, да? Значит так, Тамерлан Владимирович откачал воздух из пузырька, ну ты понимаешь, я тебе говорила - в месте присоединения тканей легкого образовался вакуум. Оставлять его никак нельзя. Там, где легкое не участвует в дыхательном процессе, заводятся бактерии – среда для вирусной колонии. Поэтому воздух удалили. Теперь опасений нет. В пятницу, то есть завтра, снимем дренажи. Сразу полегче станет. Будешь делать дыхательную гимнастику. Инструктор научит. И надувать шарики – разрабатывать легкое. Пойдешь на поправку – готовиться ко второй операции. 

Наступила долгожданная пятница. Ближе к обеду Елена Вадимовна пригласила меня в перевязочную.

- Возьми аппарат и приходи. Будем дренажи снимать, - сказала она и пошла вперед меня. 

Я зашел в перевязочную. Елена Вадимовна стояла в центре кабинета у высокого стула и переговаривалась с медсестрой, которая крутилась в дверях у раковины. Медсестра пропустила меня внутрь, сопроводив сочувственным взглядом, понимая всю неприятность предстоящей процедуры.

- Проходи. Садись на стул, - пригласила Елена Вадимовна. – Сними рубаху.

Я снял операционную рубашку и присел к ней правым боком. Она осторожно разбинтовала повязку. Ниже шва, выходили или вырастали две трубки – дренажи, на небольшом друг от друга расстоянии.

Елена Вадимовна потрогала кожу вокруг операционного места и левой рукой уперлась мне в бок, правой взяла первый дренаж.

- Вдохни и выдыхай, - скомандовала она.

Я вдохнул, и на выдохе Елена Вадимовна вырвала из меня первый дренаж. Трубка засвистела и заплевалась капельками сукровицы, оказавшись на воздухе.

- Вдохни… выдыхай! – повторно скомандовала Елена Вадимовна и вырвала второй дренаж, который, как и первый, сиротливо засвистел, оторванный от плоти.

Было не столько больно, сколько больные сами нагнетают страх на себя перед этой процедурой. Некоторые не так боятся саму операцию, как снятия дренажей. И рассказывают небылицы, что больно так, будто из тебя по живому вырывают мясо. Как бы пытаясь передать другим свой неоправданный страх. Я же могу сказать, что процедура неприятная, тревожная, не более того. Зато после этого чувствуешь небывалое облегчение. После удаления дренажей ничто не раздражает и процесс заживления ускоряется.               

Подошла медсестра и обработала шов и места выхода дренажей зеленкой. Перевязывать не стали, заклеили шов специальным пластырем и все.

- Елена Вадимовна, - спросил я. – Когда я смогу помыться?
- На выходные, - уверено ответила она. – Только это место мочалкой не три. И ты понимаешь, сильно горячую воду нельзя.

Под вечер Ира стала собираться. Она мне очень помогла, самые тяжелые – первые дни была рядом. Но закончились отгулы, в субботу она должна была выйти на работу. Я решил проводить её.

Припомнил: «Паша вышел во двор на десятый день после операции. А я выйду на третий».

Несмотря на протесты Иры, я собрался и убедил её, что в любом случае надо начинать ходить, и лучше первый мой выход будет при ней.

- Если что… подстрахуешь, - сказал я многозначительно.

Она согласилась выполнить и эту миссию. Мы потихоньку спустились и вышли во двор. Охранники с сочувствующим любопытством посмотрели на меня.

Было тепло и тихо, последняя декада августа как будто играла с природой в игру «замри – отомри». Я проводил Иру до угла дома-музея Ф.М.Достоевского, дальше она не пустила.

- Приеду на следующие выходные, - сказала она, поцеловала меня и пошла на выход.

Я не торопился заходить и прогулялся перед корпусом. Медленно побродил от одного угла хирургии до другого. Потом присел на скамейку под липой. Движения были заторможенными, я быстро утомлялся, но ни на какие форс-мажоры не было и намеков. Я почувствовал, что быстро пойду на поправку, и довольный собой поднялся в отделение.

В понедельник пришел инструктор по лечебной гимнастике, показал небольшой комплекс упражнений, выполняя который в работу включаются нужные механизмы организма и заживление ускоряется, приобретая целенаправленный характер. Еще он посоветовал надувать резиновые шарики для непосредственного разрабатывания легкого.

Мама привезла шарики. Надув до предела в большие шары, я увешал палату – украсил, как на Первомай. Ко всему этому я добавил, конечно, аккуратно и постепенно, упражнения из своего комплекса. Благо кровать была широкая, жесткая и позволяла выполнять множество упражнений.

Через две недели после операции мы с Ирой закрылись в палате. Она осталась довольна моим состоянием.

А через месяц я уже висел на турнике за терапевтическим корпусом. Короче говоря, этот этап прошел отлично, без осложнений. Только хочу подметить один момент, ставший неожиданностью.

На пятый-шестой день после операции, вечером, со скуки решил пойти в Екатерининский парк, посидеть у пруда. Взял припасенный хлеб, проведать уток.

Возвращаясь, на улице Достоевского, на том месте, где произошла сцена с куличом, я чихнул. Как будто что-то разорвалось внутри меня! Я чуть не упал от боли! В глазах засверкали звездочки!.. Я согнулся, прям на тротуаре. Разогнулся, только убедившись, что боль прошла. Боль прошла, но страх остался, страх повтора чихнуть, повторения взрыва.

Почему меня не предупредили, что чихать так больно? Больнее чем кашлять, это пострашнее, чем все послеоперационное действо, чем снятие дренажей.

Пару раз еще меня накрывало одиночными разрывами. В голове далеким эхом звучали слова Елены Вадимовны: «Ни в коем случае не простужаться».

И только когда я первый раз безболезненно чихнул, а пошел второй месяц после операции, то почувствовал себя целостным – ткани закрепились и стали на место.

Реабилитация проходила успешно, но в мыслях уже была вторая операция. Если и после второй я так же оклемаюсь – можно считать себя героем.

А со второй операцией дело обстояло так: Тамерлан Владимирович в конце августа ушел в отпуск. Поговаривали, что он заядлый охотник, но, несмотря на это, больше месяца не отдыхает. Выйдет, по всей вероятности, в конце сентября - начале октября. К этому сроку я должен быть готов. Тамерлан выйдет, неделя - полторы на раскачку. Потом меня надо заново подготовить. Короче говоря, я рассчитывал, примерно, на середину октября.

Поразмыслив с мамой, мы решили, что ей не стоит столько времени прозябать в Москве, лучше вернуться домой. Ко второй операции она намеривалась приехать.

- Сообщишь за неделю, и я приеду, - говорила она.

А я не хотел опять её беспокоить, тем более тут Ира, дядя и Ибрагим. Вторая операция должна пройти по накатанному. Но заранее разубеждать маму я не стал. Мы с Ибрагимом проводили её, посадив на поезд.