На пути к реабилитации

В детстве про деда Никиту я знал  мало, потому что мать с бабкой мало мне о нём говорили. Знал, что он  был крестьянином.  Имел участок земли, на границах которого  у дороги посадил две ивы, их я всегда узнавал, когда проходил мимо. Что дом, в котором мы жили во время войны и сразу после войны, построен дедом, что  дед  был старым, и давно умер. То, что дед был репрессированным, было  семейной тайной, которую от детей скрывали. Только, когда стало нечего бояться, моя мать рассказала о его печальной судьбе. Дед был зажиточным крестьянином. Имел гумно, ригу, молотилку с конным приводом, лошадей и других домашних животных. Но 1933 году был раскулачен. Вся его собственность, кроме дома, кур да личных вещей перешла в собственность колхоза. Как других раскулаченных, деда из деревни не выселили, так как он согласился вступить в колхоз. Будучи хорошим специалистом, он мог делать хомуты для лошадей, чем и стал заниматься в колхозе. Зимой отпрашивался у колхоза, и отправлялся на заработки в Ленинград, где у него жил родственник, устраивался в сапожную артель и зарабатывал деньги. И вновь стал жить лучше, чем  его соседи колхозники. По мнению моей матери кляузу на деда написали из-за зависти, что у деда «золотые руки», которые могут делать всё, а у них таких рук нет.  Дед был арестован в 1937году по месту проживания, в деревне Дубня  Дновского района,  тогда Ленинградской области, ныне Псковской, по обвинению в  изготовление хомута, умышленно плохого качества, из-за которого колхозная лошадь натёрла холку, тем самым оказалась не работоспособной в самый разгар сельскохозяйственных работ, вследствие  чего колхозу был нанесён  материальный ущерб. Однако, со слов моей матери, многие в деревне знали, что лошадь натёрла холку из-за того что неопытный молодой колхозник не правильно  её запряг. Что мой дед не виновен, матери подтвердил и следователь, к которому она обращалась, сказав, при этом, что отпустить отца не может,  иначе его самого посадят, так как заявление подписано, кроме соседей отца, председателем колхоза, коммунисткой и уважаемым человеком, поэтому делом о виновности её отца занимается начальство. В итоге мой дед Никита был осуждён Тройкой УНКВД по Ленинградской области на 10 лет лагерей с конфискацией имущества. В один год с моим дедом были осуждены его племянники братья Орловы Тимофей и Фёдор, а также Иван Егоров. Они обвинялись за покушение на жизнь председателя колхоза, которое произошло в день церковного праздника Ильи 2.08.1937года. Из озорства в нетрезвом виде, чтобы попугать председателя колхоза, молодую женщину, одним из них, Фёдором Орловым, был запущен булыжник в её сторону, который, разумеется, не причинил никакого вреда. Но  Тройкой УНКВД по Ленинградской области они были осуждены на 10 лет лагерей каждый. Все они были отправлены в один лагерь, в том числе и мой дед, что был возле Медвежьегорска.   В 1941 году после начала войны всех молодых и здоровых в лагере отправили работать в Воркуту на шахты, а больных   и старых, в том числе и моего деда, со слов Орлова Фёдора Васильевича, который, отсидев срок 10 лет, вернулся, отправили в другой лагерь на барже, которая затонула в Белом море. Все заключённые на ней погибли.
Реабилитировать деда, я предлагал своему дяди, его сыну Шибаеву Петру Никитичу, ещё в начале семидесятых годов прошлого века. Но он отказался, сказав, что не видит в этом необходимости, так как, что дед не виновен, знала вся деревня, а конфискованный его дом сгнил, и никому не нужен. Через какое-то время я от родственницы узнал, что реабилитацией деда занимались его внучки  Ольга Васильевна и  Нина Васильевна, которые видели дедушку Никиту ещё при его жизни, и в настоящее время он реабилитирован. Так долгие годы я считал, что вопрос с реабилитацией решён, пока мне не попалась книга памяти Псковской области. Но в ней Козлова Никиты не оказалось. Зато в книге памяти был его племянник Орлов Фёдор, осуждённый в 1937 году Тройкой УНКВД по Ленинградской области, по статье 58-7-10 УК РСФСР, реабилитированный  в 1964 году.  Так как все дети и большинство внуков деда  умерли, то я решил заняться его реабилитацией. Для этого нужно было написать заявление в региональную прокуратуру с указанием фамилии, имя, отчества, даты и места рождения. Но я не знал, ни отчества, ни даты, ни места рождения. Видимо, и мои покойные двоюродные сёстры, столкнувшись с подобной проблемой, решили от затеи отказаться. Им было даже сложнее, чем мне. Так как прошло 75 лет с тех событий, то я могу ознакомиться с делом Орлова Фёдора  в УФСБ, а они не могли. И если дед и его племянники проходили по одному делу, то я могу узнать необходимые для реабилитации данные, а если нет, то в книгу памяти дед  никогда не попадёт.