Фотография из прошлого

               
               
            Увидела  в интернете среди фотографий прошлых лет  интересный снимок. Кто-то из северян – антипаютинцев захотел напомнить об интересном  для заполярного посёлка событии далёкого прошлого. Многих время  уже разнесло по просторам нашей великой Родины. Кажется, это фото начала 80-х годов уже прошлого века. Как это уважительно звучит: конец прошлого века…   Да, такой  вот у нас  уже солидный возраст!  Наше поколение  родом как раз из середины этого самого прошлого века,  двадцатого. Ну, а сейчас уже без малого четвертинка 21 века! Вот время летит! На снимке… впрочем, возможности нашего сегодняшнего времени позволяют просто перекинуть эту фотографию на ваше обозрение, чтобы сами поняли без дополнительных  объяснений, почему меня привлёк  именно этот снимок.
       Смотрите, поймёте сами.
 
     Снова и снова с неуменьшающимся  интересом  рассматриваю  фотографию. На этом снимке люди собрались как будто случайно. Они разных возрастов, разных профессий – большинство очень редких, характерных для заполярного Севера -  и даже ученики. Боже мой! Столько знакомых  лиц! Некоторые уже ушли в мир иной, как это ни грустно, но не хочется вспоминать о них, как об  ушедших навсегда. Царствие им Небесное! Но сейчас они тут, на этой фотографии, все вместе, жизнерадостные, улыбающиеся, весёлые… 
            И так захотелось  оказаться  среди них, антипаютинцев, там, на крыльце старого сельского клуба.  Но меня среди них нет. С великим сожалением говорю об этом, потому что и я могла быть среди тех, кто запечатлён  на этой чёрно - белой  фотографии.  Кажется, за год до этого события  мы простились с  Антипаютой, думали, что навсегда. Случилось это неожиданно даже для нас самих: снова мои эмоции взяли верх над разумом – всё, как обычно бывает со мной…  Поддалась гневу, обиде за мою подругу… взрыв эмоций… и вот уже заявление на стол директору – тогда Шевченко - и скорый отъезд на Большую землю с сыном.  Муж не так подвержен всплескам эмоций, да я и не раскрывала ему подробности внутреннего эмоционального  взрыва, ставшего причиной  моего  скоропалительного решения об отъезде, поэтому  Виктор  приехал к нам только через несколько месяцев. Появился  неожиданно, как раз в день рождения  дочери.  Увиделись, когда  он  уже стоял под окном роддома, пытаясь рассмотреть  личико дочки.  В Антипаюту  вернулись уже через три года, с пополнением:  у нашего сына  появилась сестрёнка. Савченко В. В., сменивший за время нашего отсутствия прежнего директора школы, дал согласие на наше возвращение и подписал  пропуск на въезд в погранзону Тазовского района.   К слову, пропуска отменили позже.
          Мне  пришлось просить пояснения по этому снимку у Жилиной Л.Ф., моей  коллеги  и  однокурсницы, тоже  давненько простившейся с Антипаютой, ставшей  для всех  нас тем местом, куда стремишься всем сердцем после каникул. Это не игра слов: отпуск учителей на Крайнем Севере практически равен  летним школьным каникулам.
           На этой фотографии  у крыльца сельского клуба собрался  «цвет»  небольшого северного поселения. Не аристократы, ясное дело, но… большинство из собравшихся  представляют администрацию разных отраслей поселка:  руководители  поссовета, школы, оленеводческого совхоза,  кооперации  рыбаков  (рыбкоопа),  больницы, клуба и библиотеки. Может быть, узнав о таком значимом для жителей северного посёлка событии – не так часто через Антипаюту проходит маршрут арктической экспедиции! – присоединился и кто-то из метеорологов (метеостанция того времени - простой приземистый домик, потемневший от ветров, дождей и снегопадов, с метеоплощадкой - находилась чуть поодаль от посёлка). Возможно, что на этом снимке мог оказаться и кто-то из геофизиков и буровиков, их небольшие базы расположены были за Антипаютой, точнее, за ручьём, разделяющим Антипаюту и базирующиеся подразделения геофизиков и буровиков (партия глубокого бурения), рядом с вертолётной площадкой, по- простому, «вертолёткой».  Кстати, этот разделительный ручей весной превращался в реку с нагромождёнными льдинами, и преодоление его зачастую было проблематичным, а иногда вода и вовсе становилась неуправляемой и вместе с льдинами заходила в посёлок. И тогда по посёлку переправлялись на лодках, а ребятишки пользовались случаем и сооружали плоты и на них плавали меж домами… А когда вода уходила, то льдины, застрявшие под домами, могли таять иногда до конца лета. Не забывайте, что на севере, как раз на этот случай, дома ставили на сваях, но ещё потому, и это главное, господствует вечная мерзлота: зимой промерзает, а летом чуть подтаивает, потому дома ставили на сваях. Вода подходила и к школьному зданию, и тогда выручали «трапики» - деревянные настилы, сооружаемые над трубами теплосетей и утеплённые на зимний период – ими пользовались как тротуарами. А за учителями, проживающими в «Геофизиках» и «Глубоком», приезжали вездеходы - амфибии, которые могли преодолеть «взбунтовавшийся» весной ручей и под водой, что не раз и было. Надо сказать, пережитый страх «поездки» под водой, а длилась она всего несколько минут, сохранился в памяти не как рядовая, обычная поездка на вездеходе из Глубокого в школу, а скорее, из разряда небольшого приключения.
            Но продолжу. В числе желающих  сфотографироваться по случаю этого события – встречи с членами арктической экспедиции по маршруту Российского Заполярья - видны и любопытные мордашки  учениц, как же без них?  Удивительное  дело, почему-то не вижу лиц вездесущих мальчишек?  Но, главное, среди многочисленных, в основном, женских лиц в белых песцовых шапках я нахожу много знакомых мне по прошлой жизни, но, к сожалению, как с грустью добавила Людмила Фёдоровна: «Иных уж нет, а те далече…».               
             Жилина Л. Ф. была в то время завучем школы, но через несколько лет она сменит на посту директора школы Савченко В. В. после  его отъезда с семьёй на юг, в родные  края Ставрополья.  Видите  высокого  худощавого человека  средних лет, с тёмными усами?  Это он, Савченко Василий Владимирович.  Он в первом ряду, в заметной светлой куртке и тёмной норковой  шапке.  А вот и Людмила Фёдоровна,  видите  даму  сразу за Савченко? А  рядом с Людмилой  Мержоев Б. М., директор оленеводческого совхоза. Ладно, задерживаться на нём не стану… пока не стану.  А Людмила Жилина широко и  искренне улыбается, как будто радуется светлому весеннему дню – приближается долгий полярный  день – и, конечно, этому событию.  Людмила  в собольей  шапке, боярской, судя по её высоте, не спутаете.  А- а-а, Людмила Фёдоровна, а это чья рука на плече Савченко?  Нет-нет, шутка не удалась, кажется, это Катя Алтынпара  нашла дополнительную точку опоры. Она хозяйка «Хозтоваров», очень нужного, даже необходимого, магазина для жителей посёлка и особенно для тундровиков.
              Катя Алтынпара – гречанка,  как и её сестра Надежда Абрамовна Цивиль. Обе высокие, красивые, статные женщины, одним словом, настоящие гречанки,  кажется, из Крыма.  Там, в Крыму, проживает большая диаспора потомков древних греков, и, кстати, в Тазовском районе тоже несколько греческих семей, очень дружных, доброжелательных, всегда готовых поддержать друг друга. Столько лет прошло, что-то из памяти, как говорится, выветрилось, но вот увидела Надежду Цивиль – и перед глазами яркая брюнетка с роскошными тёмными волосами и классическим профилем гречанки, покорительница мужских сердец. Она не  могла  не остаться в памяти. После развода воспитывала двух детей - погодков: дочь Танечку и сына Виктора Иконниковых,  дружных  между собой и в то же время очень разных по характеру  подростков.  Много лет Надежда Абрамовна проработала старшим воспитателем в интернате. Кажется, она вела и несколько часов математики, и всё-таки основная её работа – интернаты.  Ребятишки размещались в нескольких зданиях, старых, холодных, в сильные морозы даже стены промерзали, и на них появлялись «снежные розы». Так что забот старшему воспитателю хватало… не позавидуешь этой должности!   Вот она, Цивиль Н.А., в первом ряду, в светлом пальто и белой песцовой шапке, стоит рядом с  пилотом из авиаотряда.  Увидели?  Как  старший  воспитатель, она была строгая, но справедливая, дети ей доверяли, а это и есть главное в отношениях с детьми разных  возрастов, как и в любой школе – интернате. Авторитет её  был непререкаемый среди старших воспитанников. Уехала на родину, когда дети окончили школу, заболела тяжело, с болезнью не справилась, ушла очень рано.
          Боже мой, как я сразу не разглядела Альбину Филипповну Белолюбскую, тоже нашу однокурсницу по Тобольскому пединституту и мою подругу по дням суровым, северным!  Альбина, Аля, тогда ещё Плотникова, была с Людмилой Жилиной из одной группы, к тому же они землячки.  Аля, как всегда, великая скромница, вон она, выглядывает из четвёртого верхнего ряда, на фоне раскрытой двери клуба, она в капюшоне с чёрной опушкой. Уточняю, у Альбинки  тёмная, на бок зачёсанная чёлка. Разглядели?
            Альбина, Аля  Белолюбская.  Великая труженица! Ей, как никому из нас, приходилось очень трудно. Она сама с мужем и в Гыде, и в Антипаюте благоустраивали жильё.  Да нет, «благоустраивать» - слишком «пышное» для этого случая слово, скорее, «устраивали».  Вот, например, в Гыде они с Борисом Ивановичем в заброшенной старой школе, стоявшей на высоком берегу реки, почти над обрывом, нашли под жильё комнату - класс. Школа была на снос, помню насквозь промороженные стены, покрытые  игольчатым белоснежным инеем. Помню хорошо эту большую комнату с высокими потолками. Печку – буржуйку  тоже помню. Сколько же надо было времени, чтобы в морозные дни прогреть эту комнату!!! А чтобы успеть протопить комнату и успеть к подъёму в интернате, Альбинке надо было вставать иногда в пять утра. С этого времени, наверно, у Али выработалась привычка проверять тетради не вечером, как все учителя, а рано утром.  И вот этот огромный класс Белолюбские превратили в жилую комнату. И там же, в этом здании, которое, как я уже сказала, готовили на снос, нашли для себя жильё ещё кто-то из сейсмопартии, так что не одни они поселились в полуразрушенной школе.  Нашей подруге после вечерней смены в интернате, в полярную ночь (а тогда и фонарей-то на весь посёлок раз – два и обчёлся), часто сквозь пургу, приходилось идти домой, то есть на берег реки, на самый край посёлка, а потом ещё растапливать печурку, чтобы нагреть за день остывшую комнату и согреться самой... Бориса часто не было, он выезжал «в поле».
           Даже сейчас, вспоминая гыданскую пургу, холодок по телу пробегает… А как боролась с пургой и собственным страхом Альбина, об этом знает только она сама. И всё-таки Альбинка оставалась улыбчивой и гостеприимной. Хотя испытания следовали одно за другим. Были беременности, неудачные роды… я была рядом с ней в те трудные дни. Об этом  немногословная наша  Аля тоже вряд ли кому, кроме близкой подруги, могла  рассказать.  Альбина очень много значила для меня в те годы, мы с ней как-то незаметно сблизились, и я так благодарна судьбе, что в нашей с Виктором жизни была Альбина, Альбина Филипповна Белолюбская, её муж Борис Иванович и их дети, они росли на наших глазах. 
             Всё изменилось  после смерти Бориса Ивановича. Это было на охоте  в Антипаюте. Нас уже не было в Антипаюте, мы к тому времени уже переехали в райцентр. И тогда Людмила Фёдоровна помогла Альбине перебраться в посёлок, в нормальную квартиру.  Правда, о туалетах цивилизованных  многие только мечтали, но зато было  центральное отопление, а значит, в квартире всегда тепло, не нужно топить печь дровами и углём,  и была  вода, не привозная, а из-под крана.  Как это мне самой знакомо!  Был и домик на окраине Антипаюты, была и печурка, и дрова в холодном дровянике, и уголь, за которым с ведёрком поздно ночью, когда уголь заканчивался, а муж был «в поле», ходила к школьной котельной, и очень боялась, что поймают – стыд-то какой! -  и речная вода в проруби, к которой приходилось спускаться к реке… и ведёрко, стыдливо прикрытое занавеской… Всё это было.
  А ещё через несколько лет именно Людмила Жилина помогла Альбине и её детям - их трое - получить квартиру в Саратове по программе окружного переселения.  А несколько лет назад Альбине, которая уже жила в Саратове, пришлось пережить ещё одно горе: погибла под Тобольском в автомобильной катастрофе её старшая дочь: ехали с женихом в Тобольск знакомиться с его родителями. Ярославна, Славянка, красивая, очень серьёзная, самостоятельная с самого детства, потому что после смерти отца ей, как старшей, пришлось разделить с мамой заботу о младших Белолюбских, Ване и Вике.  Так вот, снова первой на помощь Альбине пришла Людмила Жилина, её подруга…  Но это было много позже. Чего- чего, а трудностей Альбинке хватило в жизни! Но она никогда не жаловалась! Вот такой характер! Кремень!  А сейчас наша Альбина, насквозь промороженная, простуженная Севером, с больными ногами, живёт затворницей в Саратове, выполняет ответственно роль бабушки, помогает воспитывать любимую внучку, так похожую на бабулю.
              Я вот сейчас сама себе отвечаю, почему Альбина от всех нас «закрылась» в своём Саратове, как в коробушке, прервала со всеми связь.  Она ведь никогда ни на что не жаловалась, вроде как судьба так распорядилась, а что на судьбу роптать?  Она, сколько я помню, болела постоянно простудными заболеваниями – ещё бы: столько приходилось ей носить дров, угля, чтобы в морозы протопить комнату, и в Гыде, и в Антипаюте, когда они жили в рабочем балке с детьми. Простуда  её буквально преследовала, но лечилась она сама народными средствами. В итоге - хронический насморк, потом стали возникать проблемы с ногами: опять же вследствие простуды появились на ногах язвочки, сначала небольшие - и опять Альбинка лечилась сама. На наши просьбы обратиться  в  районную поликлинику, отвечала, что уже проходит, уже лучше, сама справится. А дело, скорее всего, в детях – боялась оставить их одних,  даже ненадолго. Дети дались ей нелегко но всё-таки после неудачных попыток родить, у Альбины и Бориса Ивановича появились трое здоровеньких, красивых детей, они как «трое из ларца», очень похожи на свою мамочку и папочку одновременно, и всё-таки больше на Альбину. Вот почему наша подруга всегда боялась за них.
            Но меня опять в сторону увлекло воспоминание о «северах». Вернёмся в Гыду, в Гыдояму  (в кавычки не беру, так как это бывшее официальное название самого северного  ямальского посёлка).  Но оно так верно определяло в те времена суть «ямного» названия, что со мной вряд ли кто поспорит. Сегодняшняя Гыда совсем другая, современная, когда вижу в интернете снимки с воздуха при подлёте к Гыде, очень душа радуется. Но речь именно о Гыдояме конца 70-х.
            В Гыду мы приехали чуть раньше Альбины, да и по назначению из ОКРоно, поэтому нас поселили на крайней улице посёлка. Сначала это был дом на две семьи, неблагоустроенный, ясное дело, но мы к этому привыкли ещё с Кутопьюгана.  Но однажды после пурги нам пришлось буквально откапываться (наверное, именно поэтому двери в маленьких домиках в заполярных  посёлках открываются вовнутрь помещения, а не наружу). Сначала снегом коридор заполнили, потом  постучали соседям, хорошо,  дома ещё были, только на работу собирались, в общем, откопали!!! У них с другой стороны дома меньше замело. Я в этот день опоздала к подъёму в интернат, и детей моих поднимал кто-то из других воспитателей. Тогда и пошла директору школы - интерната, и после моей слёзной просьбы переселить нас поближе к школе - интернату, над нами сжалились и предложили переехать в учительский дом.
               Второй этаж, трёхкомнатная квартира.  Но с «подселением». Квартира - то трёхкомнатная, да только в большой комнате уже жили две девушки, тоже работавшие воспитателями, Танечка Филиппова и Женя Завьялова, а нам на троих досталась кухня и, надо понимать, детская комната. В этой комнатушке поместились две односпалки с панцирными сетками (из интерната выдали), почти впритык, а между ними поставили маленький стол, дотянуться рукой, например, до будильника, можно было и с той, и с другой стороны. Но всё-таки мы и ребёнок наш - его привезли от родителей следующей осенью - жили в тепле!!! А главное, не боялись, что в очередной буран – снегопад придётся откапываться. А потом в Гыде появилась однокурсница Альбина с мужем: их сейсмопартия из Антипаюты была переброшена на Гыданскую площадь. Благодаря Белолюбским и Виктор перешёл на работу «сейсмиком», а опыт работы в «поле» у него уже был, он работал в Надымской экспедиции.
             Прожили мы в Гыдояме три года, делились с Альбиной маленькими радостями и горестями.  Горести и, правда, были… но, как говорится,  «не о них же речь»!  А потом опять же вместе (мужья работали в одной сейсмопартии) вернулись в Антипаюту, когда «сейсмики» перебазировались на старую Антипаютинскую площадь.  И снова была встреча с Людмилой Жилиной.  Это  счастливая, но очень редкая случайность, что мы  все трое  оказались в одной школе, но  об этом я как-то уже рассказывала.
           Напомню: наша первая встреча после окончания Тобольского пединститута состоялась в Салехарде, в окружном  центре ЯНАО. В окружном отделе образования уточнили наши данные и определили дальнейшее место служения «разумному, доброму, вечному», и мы разъехались по округу: девчата на север – на теплоходе «Калашников» до Антипаюты, а мы с мужем, на восток Ямала – в Надым.
            Радости моей предела не было! Ещё бы, город молодых, город романтиков – одним словом, комсомольская стройка! Только радость моя была преждевременной. Я - то размечталась: работать буду в городе – новостройке! Сердце от радости прыгало! Но меня быстренько приземлили  в Надымском  гороно,  едва я вошла  с направлением. Я бы то же самое сделала, увидев в дверях сначала огромный живот выпускницы пединститута, а потом и саму учительницу, которую ждали. Так что меня, невысокую - о таких говорят: метр с кепкой - с преогромным животом и мужем, следовавшим за мной, вежливо перенаправили в посёлок Кутопьюган, где ещё весной просили отправить к ним учителя – словесника.  Там, в Кутопьюгане, с нетерпением ждала окончания трёхгодичной «ссылки» по распределению тоже выпускница нашего пединститута Надя Шангина. К её разочарованию, «ссылка», как она говорила, продолжилась  ещё почти до нового года.   
              Заканчивался 1972 год.  Девчата – Люда с Альбиной – уже начали учебный год в Антипаютинской школе - интернате, уже начали сеять это самое «разумное, доброе, вечное», по словам незабвенного поэта Некрасова, детям тундровиков и поселковым детям.  А мы, пережив первую в нашей общей с мужем жизни качку по волнам Обской губы – тогда мне казалось, что это и есть северное море, потому что берегов видно не было - качку, которая так до сих пор и не забылась, такое не забывается! - прибыли, наконец, в Кутопьюган. (О том, какая это была, впервые нами испытанная и перенесённая, качка я как-то уже писала…)         
              Работать, само собой, я уже не могла и начала отсчитывать свой педагогический стаж с отпуска по беременности и родам. В середине октября родился наш первенец. И это тоже отдельная история, и кто-то об этом ещё прочтёт. Но раз во время качки в Обской губе не родила, а этого ох как я боялась (!), боялся и небольшой экипаж катера, то буквально недели через три лететь всё же пришлось, на вертолёте санрейсом в Салехард.   Фельшерица местная перестраховалась: а что, если… Вот и пришлось ходить по коридорам окружного роддома ещё больше двух недель, слушать «вопли – страдания» рожениц, а после рождения мы с сыночком ждали ещё полмесяца санитарный рейс, вертолёт, чтобы вылететь обратно в Кутопьюган. Но это ремарка, как говорится.                Уже в середине декабря   Надюша Шангина уговорила меня выйти на работу.
         Но как она смогла уговорить свою подругу Татьяну, зав.детсадом,  взять в ясли очень спокойного малыша, хотя ему и трёх месяцев не исполнилось?!   Сашенька и в самом деле был очень спокойным малышом. Таким спокойным, немногословным он и вырос. Но это к слову. Признаюсь, что от Надежды Шангиной у меня остался редкий экземпляр книги Э. - Л. Войнич «Овод», вышедшей в 1968 –ом (в этом году я закончила  Любимовскую школу). И я «зачитала» эту книгу, каюсь.  Надя не напомнила о возврате перед отъездом, так книга и осталась у меня. Я даже обрадовалась.  А лет через пять мне попалась книга - исследование Евгении Таратута «По следам «Овода», год издания 1972 –ой – год моего окончания пединститута. Эти книги стали весьма знаковыми в моей жизни.  По ним когда - то проводила первые  уроки  внеклассного чтения. Да, сейчас иное отношение к книгам: всё можно найти в интернете, а тогда радовались очередной книге как самому ценному подарку.
               Но что-то меня опять в сторону повело.  Я как будто с близкими мне людьми разговариваю, вот и увлеклась. Рассказываю, а перед глазами и Надюша Шангина, которая так хотела уехать из этого рыбацкого посёлка, что не стала ждать, пока подрастёт наш малыш хотя бы ещё чуть – чуть: уж очень хотелось ей  вырваться из этой восьмилетки! В Кутопьюгане  или, по – простому, в  Кутопе, филологи менялись с завидной регулярностью: отбыли срок по распределению – и дальше, повышать,  как говорится квалификацию, в школу – десятилетку (11 классов в средней школе  официально ввели в 1987 году).
              Вспоминаю и своих первых учеников, часто по возрасту всего на пару лет младше молодой учительницы – «лучине», потому что тундровики не спешили отдавать детей в школу – интернат, иногда, случалось, даже прятали при сборе в конце августа, и вертолёт улетал без них. К детям привыкла, даже успела полюбить, как всегда, самых вольнолюбивых, непоседливых, но при этом самых любознательных. Вспоминаются  и мои первые  беспокойные  ученики и их поиски по близлежащим чумам. Надо сказать, что вокруг Кутопьюгана было много чумов. Экзотика северная?  Да, кому-то так и покажется, но всё это было, и повторялось не раз и в Антипаюте. Только в Гыде никогда не приходилось искать детей по чумам, но это потому, что близко от посёлка чумов не было, вернее, были, но рядом с посёлком.  И всё – таки эти воспоминания из тех, что греют душу на протяжении жизни. А ещё из Кутопьюгана была моя коллега по Тазовскому интернату Мария Хилидьевна Салиндер, и она была не просто коллега, а моя первая ученица, а сейчас одна из ревностных хранительниц фольклора ненецкого народа. А из кутопьюганского периода совсем недавно напомнил о себе тоже бывший ученик, сегодня известный в Надыме самодеятельный поэт Никита Анагуричи. Вот Никита и напомнил мне Кутопьюганскую школу, ребят, учителей, воспитателей и … обрушился вал воспоминаний!!! Спасибо, Никита из рода Анагуричей! Я вас помню, а благодаря тебе, вспомнила многих ребят. Вот таким образом и связываются поколения!
             Но вернёмся к фотографии.  Меня заинтересовали не только знакомые лица.  Мало ли по какому поводу был сделан совместный снимок учителей, медиков, работников культуры, разведчиков недр – геофизиков, рыбкооповцев (рыбацкий кооператив, его администрация), метеорологов и работников известного оленеводческого совхоза во главе с не менее известным директором Мержоевым Б.М. - его кавказский профиль не заметить нельзя, не затеряется, это точно.  Кстати,  директором Антипаютинского совхоза  он  стал много позже, и карьерная лестница его  весьма своеобразна.  Он ведь по специальности  учитель истории, родом с Кавказа, из Ингушетии, и  в первые  два года преподавал  в нашей школе – интернате историю и был моим коллегой, но и напарником, мы с ним работали воспитателями на одной группе. Это была обычная подработка учителей в интернате. Позже  Борис Муцолькович  был назначен на должность Главы посёлка Антипаюта (тогда эта должность иначе именовалась).  Через какое-то время его перевели в райком партии на должность второго секретаря. Если коротко, то кошмар 19 91 года – распад СССР – напрямую коснулся и Мержоева Б.М., горячего кавказского парня.
          Его руководитель Харючи Н.Н. быстро, как говорится, на ходу «переобулся», и из кресла Первого Секретаря райкома партии пересел в кресло Главы Района. Практически всё осталось по - прежнему, только таблички новые заказали. Правда, понятие «Глава» появилось чуть позже, но это не меняет сути. Борис  Мержоев остался не у дел, но себя не потерял, говорил, что раз выпала неожиданная возможность  отдохнуть, то будет пока отдыхать. Отдыхал недолго…  Принцип «своих не бросаем» действует повсеместно и сейчас. Борис Муцолькович был назначен, после каких-то кадровых перестановок, директором Антипаютинского оленеводческого совхоза, то есть вернулся в хорошо знакомую ему Антипаюту. А  мы тогда уже жили и работали в райцентре.
            Надо отдать ему должное, Борис Муцолькович  навёл порядок в хозяйстве. Что - что, а это он умел! И через какое-то время поднял совхоз на новый уровень, хозяйство перестало быть убыточным. Оленина стала деликатесом, цены на мясо заметно выросли, бригады рыбаков добывали ценные породы рыбы, но, главное, наладились постоянные связи с иностранными партнёрами, в частности, с китайцами, им совхоз продавал панты – молодые рога оленей.  Из них добывали ценное сырье, необходимое для изготовления некоторых дорогих лекарств, в Китае по сей день они пользуются огромным спросом. Ну да что рассказывать, это, как говорится, не моя епархия: всех тонкостей сельского хозяйства  я не знаю. А с Борисом Муцольковичем  мы продолжали общаться. Когда по работе мне приходилось приезжать в свою прежнюю школу, в Антипаюту, он приглашал в гости и позже познакомил меня с его новой супругой Хавой и своей младшей дочкой – крошкой Миланой.  Был  он и у нас в гостях, в Тазовском.  Очень трудно произнести это, но уже два года, как из Тюмени пришла горькая весть: погиб в автомобильной катастрофе  Мержоев Б. М, наш общий друг… Семья его осталась жить в Тюмени.
             Чем больше нахожу на этом снимке знакомых лиц, тем чаще всплывают в памяти какие-то моменты, что затерялись, как оказалось, лишь до поры до времени в закоулках памяти. Здесь и медики, и культработники, и начальник местного аэропорта… нет, ошиблась, это не Бородин А., но, вероятно, его сослуживец из авиаотряда, базировавшего в районном центре. 
          А вот и Глава поселения Хоменко Зинаида Романовна, миловидная женщина с высоким открытым лбом и пышными волнистыми волосами под тёмным пуховым платком, она в драповом пальто с широким воротником из голубого песца. Когда-то она весьма решительно взялась уладить наши с мужем семейные проблемы - был такой трудный период в нашей семье - и ей это удалось. Отругала, что слишком спешу кардинально менять свой семейный статус, думать надо, прежде всего, о детях. Зинаиды Романовны уже давно нет, из-за болезни она ушла в мир иной слишком рано, а моя ей благодарность за то, что она помогла сохранить нашу семью, остаётся в моём сердце до сих пор. Дочку Зинаиды Романовны, Галочку,  воспитала  её близкая подруга,  Розалия Ефимовна Хенерина, работавшая в поссовете секретарём, впоследствии  временно исполнявшая обязанности Хоменко З.Р.
          И когда сейчас встречаю в новостной ленте фотографии Розалии Ефимовны  Хенериной, радуюсь искренне за неё, за Галочку, которая фактически стала дочерью Розалии Ефимовне, она выросла, получила образование, вышла замуж в Москве,  жизнь её сложилась удачно.
          А вот ещё одно знакомое лицо - директор рыбкоопа Турченко А.В., высокий, мало улыбчивый, как мне казалось, очень суровый мужчина. Я его близко не знала, но знала его супругу, приятную женщину, главного бухгалтера рыбкоопа.  А их девочки учились в нашей школе, а Алёна, их младшая дочь, какое-то время работала в Тазовской средней школе. На этом снимке много знакомых мне антипаютинцев, и среди них, конечно же, мои бывшие коллеги - учителя, их большинство.  О ком-то из них расскажу, раз случай подвернулся. Но мне уже будто шепчут: ох, любишь поговорить, давай ближе к делу, да скажи уже, ради чего собрались антипаютинцы. Собственно, я уже об этом сказала. 
         Вы уже заметили  в этой толпе  людей в белых песцовых шапках, в основном, это женщины, но не только.  Здесь  и норковые, и  собольи, и пушистые собачьи шапки – вязаная шапочка, как здесь, на Крайнем Севере не спасёт зимой  от мороза и ветров.  И людей в  необычной меховой одежде и унтах вы, конечно же, разглядели.  Да они  же стоят в первых рядах, не заметить  нельзя. Вот они-то и обратили на себя внимание именно необычной экипировкой, не похожей на привычную одежду  ямальских оленеводов: одеты не в малицы, а в  короткую меховую одежду, удобную для езды на снегоходах.  На них была  тёплая, специально для полярников, обувь.  Это была полярная экспедиция – «пробежка»  на снегоходах по Российскому Заполярью от чукотского Анадыря до Мурманска.
             На фотографии  как раз это самое событие  - встреча членов  арктической экспедиции. Хотела сказать «смельчаков», но уместнее их назвать смелыми авантюристами, потому что даже представить сложно путь от восточного побережья Чукотки до Мурманска, что на северо - западной окраине России – матушки, а уж прокладывать путь на снегоходах по тундре?! Я даже к карте, что висит с давних пор в комнате внука, подошла, нашла Анадырь. Попутно «заглянула»  на родину мою, Камчатку, отыскала Ключевскую сопку, которая определяет примерное место моего рождения. А  возле  Анадыря, на Чукотке, проходил службу в батальоне  лыжников  мой отец  перед Великой Отечественной войной, а потом и во время войны,  и ещё два года после её окончания охранял рубежи России, тогда  СССР. (Но это к слову, я же не могу остановить поток воспоминаний, они цепочкой нанизываются в длинную нить, называемую памятью). А вот чтобы проследить путь по арктическому побережью Российского Севера, надо просто положить перед собой карту и посмотреть, что собой представляет Российский заполярный Север протяжённостью примерно десять тысяч километров   с востока на запад.
            Надо сказать, что  антипаютинцы – народ гостеприимный и очень мобильный в части организации достойного приёма гостей разного уровня.  Гости, кто б они ни были, всегда вносят разнообразие, оживление в монотонную жизнь северного посёлка, особенно в долгую полярную зиму. А гостей в северных заполярных посёлках бывает много, так что эта встреча арктической экспедиции на снегоходах – одна из многих,  но не рядовых, а потому, представьте, как долго ещё вспоминали  антипаютинцы новых знакомых  после  их отъезда, делились подробностями их пребывания, их рассказами о том, что пришлось испытать на маршруте. А ведь впереди предстояли ещё тысячи километров до конечной точки – Мурманска. Пусть будет удачным завершение этого путешествия по заснеженной тундре с Дальнего Востока на северо – запад Центральной  России, до западных границ, ведь, по сути, члены экспедиции -  очень смелые, неординарные  люди, авантюристы по натуре, но они же, безусловно, и очень мужественные люди,  сильные духом,  настоящие  испытатели – первопроходцы.
            Но продолжу. Вижу на фотографии, в верхнем левом углу, ещё одну очень знакомую, высокую даму в белой песцовой шапке, в пальто с пушистым светлым  воротником. Это Тамара Иннокентьевна Лопаткина, первая учительница моей дочери Лены. Её подарок – высокая стеклянная ваза для цветов, переданная через Альбину Филипповну после нашего отъезда в Тазовский - хранится в нашей семье уже почти тридцать лет.  И до сих пор, когда я ставлю цветы в эту тяжёлую, прозрачного стекла, вазу, я вспоминаю вас, дорогая Тамара Иннокентьевна, вашу обаятельную, доброжелательную улыбку, вспоминаю и то, что для моей Елены вы были и остаётесь самой лучшей, любимой учительницей.
              Мужа Тамары Иннокентьевны, школьного «музыканта» Геннадия Лопаткина, «курского соловья», на этой  фотографии  нет. Однажды выяснилось, что он  земляк  моего мужа, потому и «курский соловей».  И  он всегда обращал на себя внимание: высокий, красивый, с копной русых волос, несколько вальяжный,  с каким - то необычным  «бархатным» голосом,  в общем, такие мужчины знают себе цену. Но, к слову, на заполярном Севере, мужчин, знающим себе цену, много, они всегда в центре женского внимания. Видимо, романтика суровых испытаний накладывает особый отпечаток на них.  Но пока что Геннадия Семёновича нет лишь на фотографии, его не станет через несколько лет. Геннадий Семёнович собрал хор из учителей (ученический - не в счёт, само собой, в каждой школе есть школьный хор), и, когда репетировали, то он всегда прислушивался, кто как исполняет свою партию. И я страшно переживала, что неверно пою, беру неверные ноты, потому что Г.С., продолжая играть на баяне, боком подходил к  месту, где я стояла,  и начинал прислушиваться, стараясь услышать, как я пою. Я с таким воодушевлением  пела, особенно военные, патриотические песни, но когда Геннадий Семёнович подставлял своё музыкальное ухо, я почти переставала петь.
             Я боялась спеть фальшиво. Эта боязнь взять неправильную ноту осталась у меня с детства, когда меня, первоклашку, не взяли в детский хор. И тогда это была не просто обида, а горе… и стыд: я не умею петь! А Г.С. сказал, что я напрасно боюсь, солистом я не стану, но  в хоре  мой голос звучит неплохо. Вот так и излечил меня от боязни петь во весь голос, когда  мне захочется. И однажды  случилось так, что я запела во весь голос, не боясь, что меня услышат. Я даже не думала, что могу сфальшивить, я просто пела.  Пела во весь голос!
              А произошло вот что. Я возвращалась из Румынии, с курорта «Эйфория Норд».  Из Киева  самолётом до Тюмени, потом  поездом до Омска. Последним автобусом доехала до райцентра. А дальше что?  Ночь. Автовокзалы закрывались после 10 вечера. А до Любимовки  ещё двадцать километров!!!  Всё - таки пошла, надеялась, что кто-то по дороге подберёт. Темно. Фонарей нет. Это же не автострада, а деревенская грунтовка. Хорошо, что сухая, а то приходилось и  по грязи  этот путь проделывать. Да, что только не бывало с нами в юные годы!  Но, главное – луна! Она светила так ярко, как будто специально путь освещала.  Шла, прижимая к груди букет огромных бордовых пионов. И зачем я их несу? В Киеве, в аэропорту, подарили, и такие  они  красивые!!! Им меньше суток, даже не завяли, только чуть притомились, в поезде в банке стояли, а потом мокрой тряпочкой обернула срезы. Ну, как их выкинуть? А в руке небольшой  чемодан.
               Иду, луна такая яркая, дорога видна ровная, до знакомого поворота ещё шагать и шагать.  И  вдруг я запела. Что пела? Да бог его знает,  скорее всего, что-то бравурное, из пионерско – комсомольской юности. В ночи голос мой звучал уверенно, далеко разносился. Кажется сейчас, что  пела от испуга, чтобы  звери на дорогу не выходили. Шла, не останавливаясь, только чемодан  из руки в руку, хоть и лёгкий, перекладывать  приходилось. Думаю, километров  десять уже прошла. И пою, нет, скорее всего, просто ору, но и прислушиваюсь, правильно ли пою.  Может, ещё бы шла, но услышала мотор сзади.  Даже не пришлось руку поднимать - машина остановилась. Пара супружеская на легковой.  Подвезли до моей Любимовки и дальше покатили. Но пока ехали, муж с женой не переставали удивляться,  видимо, впервые с такой неразумной женщиной встретились. Не отважной, а именно, неразумной.
                Вот ведь какие фортели выкидывает порой память: вспомнила мужа Тамары Иннокентьевны, школьного учителя музыки, а потом цепочка продолжилась, и вспомнился свой «вокальный» опыт. Тамара Иннокентьевна тоже давно покинула Антипаюту, проживает в Подмосковье, дочь их Яна – в Москве.
               Среди наших учителей, рядом с Альбиной, вижу  невысокую женщину со знакомыми восточными чертами лица. Долго  вспоминала, но пока так и не вспомнила, как же звали учительницу немецкого и французского языков.  Она  калмычка, из Элисты. Очень интересная женщина, интеллектуалка, тонкая, ранимая и очень одинокая. Видимо, от этого одиночества и произошёл сбой в её психике. Однажды рано утром она пришла в школу,  детей ещё не было.  Она ходила по коридорам и громко разговаривала с кем-то воображаемым, даже ругалась с этими воображаемыми собеседниками, возможно, с детьми (дети иногда могут быть жестокими). Её увезли в районную  поликлинику, и в школу она больше не вернулась. Мы искренне жалели её, особенно Альбина Филипповна. Она нашла с ней общий язык,  они подружились, но предвидеть то, что произошло в одночасье,  Альбина  не могла, да и никто бы не смог.   
             Ещё одно знакомое лицо рядом Альбинкой. Это Людмила Дмитриевна Салиндер, учитель географии, всегда весёлая, неунывающая ненка. С детьми у неё был полный контакт.  Если возникали проблемы, то Людмила Дмитриевна переходила на родной ненецкий, так что «смельчак» оказывался без поддержки: одноклассники смеялись, слушая тираду «лучине», и огрызнуться в ответ не получится!  Людмила Дмитриевна была классным руководителем моего сына. Именно ей, в кабинет географии, Саша принёс свои макеты кораблей, которые старательно делал по чертежам из книги, подаренной Тришиным Владимиром Сергеевичем, учителем химии и… трудового обучения.  К сожалению, все макеты сгорели во время пожара вместе со школой. Но увлечение резьбой осталось, у нас в доме есть замечательные изделия из дерева, и это не просто поделки, а красивые предметы, которые украшают кухню.
             А вот о Владимире Сергеевиче, хоть его и нет на этой общей фотографии - возможно, он был на уроке или, в силу своего характера, мог просто пропустить этот удивительный «миг» - хочется немного рассказать. Он, помимо химии, вёл уроки  трудового обучения, чуть позже они  стали называться  уроками технологии. Мне даже кажется, что на уроках технологии  Владимир Сергеевич раскрывался больше, чем на уроках химии, потому что эта наука даётся далеко не всем. Дети его обожали, как никого другого. Но, главное, Тришин В. С. улыбчивый, чуть - чуть насмешливый, я иногда даже терялась при нём. Боялась попасть ему на язычок. Владимир Сергеевич - очень одарённый, талантливый во многих областях человек.  Как же великолепно поёт Владимир Сергеевич! Наградил же его Господь таким талантом! Я уверена, что он мог бы блистать  на сцене, мог стать даже оперным исполнителем. Но он ещё и художник. Я  скопировала фотографии его картин в отдельную папку. Спасибо супруге его Людмиле Фёдоровне, что через интернет показала малую толику его великолепных работ. Кроме того, Владимир Сергеевич занимается росписью кухонной утвари, что-то копируя, что-то  делая совершенно новое.
             Я до сих пор восхищаюсь его работами  как художника – самородка. Зашёл, как говорится, на «огонёк», поговорил с нашим внуком и – вот уже набросок уголка зимней деревни на чёрном листе (из набора бумаги для детского творчества).  И теперь, спустя десяток лет, этот набросок красуется на стене в белой рамочке под стеклом.  Стог сена, уже частично  раскрытый, присыпанный снегом;  к нему ведут следы лесных гостей, может быть, стожок для лосей? Чуть поодаль, под робко сияющим полумесяцем, заснеженный лес и, припудренный снежком, кустарник.  А в моей  комнате висит незаконченная картина в самодельной раме. Частично не законченная, но это почти незаметно, если не присматриваться. Но интересна история появления этой картины в нашем доме. Я даже не стала менять раму, хотя меня убеждали, что картина будет по-другому смотреться, если поменять раму. Я люблю  рассматривать  эту картину.  Весенняя берёзовая роща в голубоватой дымке, с присевшими мартовскими сугробами за стволами берёзок в крапинку, и силуэт коня возле копёшки сена. Как будто из любимой сибирской Любимовки берёзовая рощица!
            Когда-то, уже работая в РОНО, прилетела в Антипаюту. Тришиных  (т.е. семьи Жилиной Людмилы и её мужа Тришина В. С.) уже не было там, на какое-то время они уезжали в Тюмень. Зашла в мастерскую, заведовал ею Кошман С. И., учитель физики и технологии.  Да-а-а, хозяин  хозяину – рознь. В мастерской - бедлам, какого никогда не было при Владимире Сергеевиче. Во всяком случае, рабочий беспорядок после урока труда можно отличить от беспорядочного хлама, накопившегося в углах  за долгое время. Сергей Иванович тоже довольно увлечённый учитель, например, увлёкся сам резьбой по дереву и увлёк этим детей. В мастерской оформлена  ученическая выставка поделок из дерева. Пахло краской, лаком и оливой.
           Глаз задержался на куче хлама в углу. Внимание привлёк угол картины в грубоватой покраски раме коричневатого цвета.  Подошла ближе, попросила разрешения посмотреть  изображение. Протёрла от пыли,  и…  любимовские  берёзки!!! Сердце дрогнуло: словно пахнуло родной западно – сибирской весной, весенними берёзками… кажется, даже запах набухших почек почувствовала, он перебивал царствующие в мастерской запахи. Я попросила отдать мне эту частицу родных берёзовых рощиц, их называют кОлки – окОлки.  Узнала от Сергея Ивановича, что писал их В.Тришин, но не успел закончить. И с тех пор эта картина висит в моей комнате. А Сергея Ивановича не даёт забыть его подарок – вырезанная из доски, покрытая тёмным лаком, симпатичная лупоглазая сова. Как  видите, что может  сделать одна фотография из прошлого. Какие счастливые события вытаскивает память из своих глубин!   Но вот ещё несколько знакомых лиц.
              О, Майданик Оксана.  Как же без неё?  Кто потом будет пересказывать обо всём, что происходило в эти дни в посёлке?  Она обладает удивительным свойством быть всегда в гуще событий, всё всегда знает. Так что если что-то надо уточнить – вам нужна Оксана Ивановна, учитель начальных классов. Оксана с семьёй тоже последние годы жила в Тазовском, несколько лет проработала  в школе – интернате. Потом перешла в управление образования, сейчас она «пенсионерит», как говорит одна моя приятельница, живёт в областном центре - в Тюмени. Часто вижу её на фотографиях тюменского землячества. Земляки замечательно дружат, их объединяет народный хор, совместный отдых. Честно скажу, немного им завидую, тоже бы с ними с удовольствием попела, да и просто пообщалась!
            А вот и Жердева Нэлли Валентиновна. Видите серьёзную, как будто чем-то озабоченную женщину в белой песцовой шапке, у неё большие очки.  Нэлли  Валентиновна  - учитель математики, очень серьёзная, даже строгая. Но это только кажется, вернее, это касается лишь преподавания. Но я  больше помню её как организатора  внешкольных мероприятий, заместителя директора по внеклассной работе. На самом деле, Нэлли Валентиновна остроумная, весёлая, улыбчивая женщина, мягкая в общении, без менторского тона  в беседах с учителями. С ней и её мужем, Жердевым Михаилом Васильевичем, учителем физики, мы познакомились в Гыде. Их, как и нескольких других учителей из Антипаюты, пригласили в Гыду, самую северную школу Ямала, примерно за 3-4 месяца, а кого-то и за полгода,  до приезда  Министерской комиссии из Москвы и ОКРОНО из Салехарда. Цель подобной командировки: подготовить школу к проверке, иначе говоря, поделиться опытом и провести открытые уроки для комиссии. Кстати, это было нормальным явлением в те времена на севере Ямала. Сейчас всё изменилось, конечно, но это же было в те далёкие годы, в конце 70-х   уже прошлого столетия.
              Но вот, кажется, это все лица на фотографии из прошлого, о которых хотелось рассказать. И, знаете, я так рада, что мне попался на глаза именно этот снимок, потому что фотография вернула меня в прошлое, в счастливое прошлое!  А то, что не смогла записать, продолжает жить в памяти. И я благодарна своей памяти, благодарна тем событиям из прошлой жизни  на Ямале, в Тазовском районе.
              Прочла как-то: «Ведь впереди – неведомое мне. А прошлое так мало в жизни значит!». Но не согласна я с этим. Нам, северянам, всегда есть что вспомнить! И мой рассказ - воспоминание тому яркое подтверждение!