Сестра

Обстоятельный ремонт в родительской квартире нужно было бы сделать еще лет десять назад, но у мамы с отцом уже не было энергии и денег, а у Марины, переехавшей после свадьбы к мужу, а два года назад затеявшей строительство собственного коттеджа, не хватало времени и, наверное, с рождением близнецов, желания и сил. В итоге обходились стандартной переклейкой обоев, да пару лет назад, еще при папе, поменяли окна в кухне и родительской спальне. Ну, а теперь, когда не стало и мамы, двушку в довольно неплохом, хотя и не центральном районе города, решили продавать: до совершеннолетия мальчишек еще больше десятка лет, одну квартиру на двоих все равно не разделишь, а за счет валютного вклада можно хотя бы попытаться увеличить сумму, оставшуюся от продажи. И хотя расставаться с домом, где прошло ее собственное детство, Марина была не слишком рада, аргументы мужа и свекрови казались достаточно убедительными. Благодаря родительской предусмотрительности не нужно было даже заниматься оформлением документов и уплатой каких-то невообразимо огромных налогов, которыми вскоре после похорон пугали ее коллеги: мама после папиной смерти  оформила на Марину через дарственную все совместно нажитое с отцом имущество - дачу, гараж, старенький, но еще на ходу,«Опель» 90-го года и, собственно, саму квартиру.
Однако, прежде чем обращаться в агентство недвижимости и искать покупателей, нужно было хотя бы разобрать вещи, вывезти основную часть мебели и сделать очередной, пускай даже косметический, ремонт. Вот уже вторую неделю, приезжая после работы домой (она и сейчас, десять лет живя отдельно от родителей, считала это место своим домом), освобождая ящики и полки шкафов, разбирая книги – главное, пожалуй, богатство их достаточно скромной («интеллигентской», по выражению Сергея) семьи,  - Марина то  и дело натыкалась взглядом и сознанием на то, что пробуждало воспоминания, иногда счастливые, порой болезненные. Сувениры, привезенные из немногочисленных поездок на море; открытки маминых учеников; папины армейские фотографии; ее школьные дневники.
В самой глубине трельяжного столика, там, где мама хранила важные документы, лежал пожелтевший конверт без надписи. Развернув двойной листок в клетку, вырванный, очевидно, из школьной тетради, Марина поняла, что письмо когда-то было адресовано отцу и что писала его вовсе не мама –  незнакомым был и почерк, и само обращение -  Анатоличек, папу в семье так никогда не называли.
Кроме этого необычного имени и последней фразы – «Приезжай, мы тебя очень ждем» - ничто в письме почти не выдавало эмоций автора. Женщина, отправившая когда-то отцу этот лист, сухим, почти деловым тоном сообщала, что дочка родилась 15 мая, назвали ее Надеждой, и, хотя по отчеству записали Анатольевной, фамилию она дала ребенку свою. Фамилия, как, собственно, и дата письма или обратный адрес , нигде не упоминалась.
Марина отложила лист в сторону, пытаясь собрать воедино хаос мыслей, вопросов и эмоций. Перед глазами внезапно возникла картинка: она, пятилетняя, в нарядном платьице в красный горошек и новых сандаликах, идет по парку, держа за руки одновременно маму и папу, те глядят на нее, смеются и, переводя взгляд вверх, улыбаются уже не ей, а друг другу. Именно такими много лет она воспринимала внутренне образы родителей, не желая замечать мамины морщины, папину седину, их медленное, но неумолимое старение. Фотография, сделанная в день того похода в парк, и сейчас лежит в ее записной книжке, с обтрепанными уголками, не самого лучшего качества – тогда ведь еще не было цифровых фотокамер, передающих десятки цветов.
В детстве она совсем не переживала из-за собственного одиночества, не помнила, чтобы когда-то просила у родителей братика или сестричку, не завидовала подружкам, постоянно ссорившимся с младшими детьми в семье. Потребность в еще одном родном человеке появилась гораздо позже, когда она выросла, а родители медленно перестали быть молодыми. И  с годами, а сейчас, после их ухода особенно, Марина хотела, чтобы был кто-то, с кем можно разделить и воспоминания детства, и горечь утраты. Был в ее жизни с самого начала и до конца – так, как физически не способны оставаться с нами родители.
Папа с мамой прожили вместе почти сорок лет, поженившись сразу после окончания института: они учились на разных факультетах, но жили в одном общежитии, куда маму заселили только на четвертом курсе, до этого она жила у родственников.  За четыре десятка лет, проведенных вместе, бывали разные моменты. Марина помнила отдельные ссоры, мамин плач, папин повышенный голос за стеной, когда родители думали, что она уже спит, и выясняли отношения на кухне. Однажды они почти собрались разводиться – ей тогда было лет тринадцать, наверное. Много позже, когда сама была замужем и задала маме вопрос, почему все-таки тогда она не подала  на развод, Марина услышала в ответ простую и достаточно уже очевидную для нее самой на тот момент правду - чтобы не лишать ее, дочку, отца… Но никогда за все эти годы тема другого, постороннего ребенка, не поднималась в их доме. Раз письмо хранилось среди маминых бумаг, значит, она знала о нем с самого начала? Кто была эта женщина, когда она появилась – и исчезла – в папиной или их общей жизни? Старше или младше ее, Марины, эта самая Надя, родившаяся 15 мая неизвестно какого года? Знает ли о том, кто ее отец?
Марина вложила письмо в конверт, обвела взглядом знакомую комнату, где до сих пор сохранился напоминающий детство запах любимых маминых духов с ароматом сирени, и внезапно ей показалось, что кто-то наблюдает за ней в ожидании выбора, который придется сделать.  Рискнуть разыскать потенциальную сестру, попросить прощения за родителей и попытаться стать родными людьми, несмотря на разное прошлое? Или уничтожить письмо, спрятанное все эти годы в глубинах секретера, доверившись маминой мудрости и сделав вид прежде всего перед самой собой, что никакой сестры у нее нет и быть уже не может?
Родители, молча улыбаясь, смотрели на дочь со старой фотографии с обтрепанными уголками. Разве на ней есть место для кого-то еще?

2013 г.