Комариная беда

Аннотация: Оту и его мать от голода спас дядя, но дядя приходит лишь по ночам, и его лицо невозможно запомнить
Вампирский Writober 4

Ота был совсем мал, когда на их берег пришла оспа. Один за другим замолкли четыре дома, а из остальных трех люди побежали прочь, не оглядываясь. Духи смерти упрямо шли по пятам, до старого поселения добрались лишь Ота и его мать, Тума. Мальчишка и ослабевшая женщина — много ли рыбы и ягоды они успеют заготовить на зиму? Тума трудилась не покладая рук, но каждый новый холодный день приносил страх — доживут ли до тепла? Как назло, звери словно обходили стороной ловушки Тумы и Оты. Наверное, тоже чувствовали витающую над головами смерть, а может, это хозяева старого поселения, когда-то покинутого, не признавали в Туме свою дочь. Ота худел, и мать его таяла на глазах.
В один день в землянку ворвался снежный ветер. Тума испугалась, думая, что видит саму смерть, черную тень в белых лучах, но ласковый голос показался ей знакомым. Родной брат, охотник-одиночка, отыскал их дом.
— Хотел тебя на Лучистой увидать, а как вошел в поселение, понял, что живые там больше не живут. Сердцем чуял, не умерла моя сестренка! А где ее искать, как не в Старых Домах? Издалека дым увидал — обрадовался! Принимай же подарки, сестра.
Ота совсем отвык видеть людей, испугался и за непочиненной сетью спрятался. Но доброе лицо дяди да еще запах вареного мяса выманили мальчишку к огню.
Ыралипы недолго у них гостил. Хотя снаружи бушевала пурга, он сказал, что пойдет охотиться.
— Мой брат всегда таким был. Дома совсем не умел сидеть. Я уже и забыла, как выглядит его лицо… — произнесла Тума. Маленький Ота не понял ее тревоги.
Несколько лет Ыралипы приходил зимой, спасая семью от голодной смерти. Дядя словно чувствовал, когда ночи становятся самыми темными и безнадежными, и тогда вновь врывался в жизнь Тумы и Оты. Однако когда Ота сам начал приносить в дом малую и большую дичь, Ыралипы сказал, что теперь сами справятся. Дядя исчез, словно и не бывало никогда такого человека.
Ота потихоньку забывал его лицо. Это удивляло юного охотника — вот помнит же ясно, как дядя сидел у очага, раскуривая трубку, и как блики играли по его щекам… Морщинистым или гладким? А волосы какие — седые или темные? А глаза? То ли светлые, то ли ночь... Иногда Ота вспоминал Ыралипы с теплотой и благодарностью, а иногда отчего-то холод пробирался до самого сердца. Такого и впрямь лучше забыть.
Летом рыбалка, зимой охота, все Оте было в радость. Он укрепил зимний дом и отстроил в дневном переходе летний — там, где рыбачили предки. Ота все никак не мог понять, почему люди ушли из старого поселения, где много рыбы и зверя. Мать делала вид, что все уже позабыла, но после расспросов мазала деревянным предкам губы жиром и кровью, прося быть милостивыми. А может, и в самом деле стала забывать — с сединой пришла к Туме рассеянность, она могла подолгу искать игольник, запамятовав, что он всегда висит на поясе.
Зима принесла несчастье. Ота до ночи преследовал лося и угодил в овраг. Сначала охотник подумал, что слегка ушиб ногу и, цокая языком, больше досадовал на сломанную лыжу и слезшим с нее камус. Выбираясь из ямы, Ота оперся на больную ногу и с криком упал. Ветер зло задул над головой. Понял Ота, что может никогда больше не увидеть матери. Путь до дома неблизкий, некому выйти на поиски, а с ночью холод становится все злее. Охотник запретил себе думать о смерти. Он сломал лыжную палку и обломки крепко привязал по сторонам ноги. Сквозь боль Ота сумел подняться, даже из оврага выполз, и силы словно совсем оставили его.
«Нельзя лежать», — злился на себя Ота. — «Там матушка, нельзя лежать!».
Он встал. От боли закружилась голова, и Ота с ужасом представил, что снова падает… Не упал. Его кто-то бережно держал за локоть.
— Не бойся, Ота. Я отведу тебя домой, — произнес знакомый голос.
Что произошло потом, Ота помнил смутно. Тело подняли в воздух, но охотник никак не мог вспомнить ни нарт, ни волокуши. Его словно окутали в сам воздух и несли над землей, а дядя шел где-то впереди — смутная фигура в парке, иногда почти прозрачная. Дунет ветер — не видно плеч, дунет другой раз — не видно головы. А еще Ота запомнил какое-то пищание, как если бы он летом попал в комариное облако. Но откуда комары зимой?
В доме, уже придя в чувство, Ота спросил мать, что же он такое видел.
— Это сон, бедный мой мальчик, — ответила Тума, снова плача. — Забудь все и поправляйся.
И, конечно же, она снова пошла к деревянным предкам с кровью и жиром. Засыпая, Ота услышал, о чем просит мать:
— Не дайте Кэм-сойты снова найти сюда дорогу, не отдавайте ей нашего последнего ребенка!
Тогда Ота начал о чем-то догадываться. Он чутко следил за дядей и находил в его присутствии много странного. Ыралипы приходил только ночью и никогда не просился спать, словно жил ночью, как днем. Ходил дядя бесшумно, а однажды, наступив на шкуру, совсем не придавил ее. Когда Ыралипы садился у костра, то казался молодым, будто он не ровесник Тумы, а ее сын, но едва Ыралипы отходил от огня, его лицо забывалось. Да еще подарки — мясо, которое приносил дядя, всегда было сочным и жирным, меха — густыми и мягкими, без единой порчи.
— Ты, наверное, особые места знаешь, — однажды полюбопытствовал Ота.
— Знаю, знаю, — ответил Ыралипы и, когда Тума вышла из дома, добавил, — вот выздоровеешь, и свожу тебя в одно тайное место. Не говори об этом матери.
— А отчего не говорить, дядя?
— Боится она тех мест.
Конечно, Оту это вовсе не напугало. Он с нетерпением ждал, когда нога наконец заживет. Ыралипы велел ему потихоньку начинать ходить, и, когда подул пахнущий водой ветер, дядя тайно позвал Оту с собой.
— Мне пора уходить. Выходи днем на север и скажи матери, что идешь на охоту. Я найду тебя, когда стемнеет, и покажу тот особый лес.
— Как же ты найдешь меня, дядя? Как тогда, в овраге нашел?
— Я всегда почую родную кровь.
Все так и произошло. Солнце закатилось, и словно из ниоткуда перед Отой появился Ыралипы. На светлом меху парки виднелись капли недавней крови, они замерзли на груди и рукавах.
Дядя указал лыжной палкой на север и молча заскользил вперед. Ота едва поспевал за ним, удивляясь, что след от лыж у дяди неглубок. Вскоре они зашли в густой лес. Ота едва протиснулся меж еловых ветвей. После этого заслона заросли поредели. Ота сразу же увидел мощного лося, смотрящего на него безо всякого страха. Лось повел головой в сторону, будто показывая на что-то, и Ота заметил, что с дерева на него глядит лицо. Вырезанное на стволе лицо духа с потемневшими глазами.
— Это Нэнэка-тора, Комариная Беда, — пояснил дядя. — Еще ее звали Кэм-сойты, Кровавая Шея.
— Какие страшные имена. Она хозяйка этого леса?
— Она спит здесь днем, — дядя ласково провел рукой по дереву, обводя ладонью лик хозяйки.
— Ты что же, охотишься на ее земле? — поразился Ота.
— Я охочусь по всей земле, где ходит зверь, но в крайнюю нужду она позволяет мне брать ее зверей. Однако взамен я должен приводить ей других.
Дядя несколько раз ударил лыжной палкой под деревом, нагнулся и потащил что-то из под снега. Хрустнуло, и Ота онемел — в руках Ыралипы держал человеческую голову. Оте показалось, что это голова старика, но приглядевшись охотник понял, что это был молодой мужчина, только кожа его крепко присохла к черепу, и мертвец выглядел совсем не так, как мертвые выглядят зимой. Снежный покров скопился тонкий, а значит, смерть пришла не так давно.
— Постой… Дядя, ты меня к ней привел? — вдруг Ота понял страшный смысл дядиных слов.
— Дурак! — рассмеялся дядя. — Я не для того вас с Тумой спасал, чтобы погубить. Я привел тебя сюда, чтобы рассказать о наших предках — и о Нэнэке-тора. Много лет назад, когда я и Тума были еще детьми, мы жили в старом поселении и там, где ты поставил летний дом. Это были хорошая земля и хорошая река. Рыбы, зверя, ягоды — много! Но рядом жила Нэнэка-тора, охотница, каких не сыскать. Наши предки научились с ней ладить.
— Давать ей кого-то на съедение?
Дядя снова рассмеялся, словно Ота нелепицу какую сказал.
— Давать ей мужа! Девка она. Кого обласкает, тот чуток станет, как зверь, и удачлив в охоте  до самой старости. Нэнэка-тора верная жена, и тех, кто с мужем одной крови, никогда и пальцем не тронет, за родню считает.
— Тогда что же случилось со старым поселением?
— Нэнэка-тора сильных охотников любит. В те годы самым умелым стал Кэрэнта, черноглазый такой паренек. Полюбился он Нэнэке-тора, да не захотел ее милости. Чтобы отвязалась, выстрелил в нее Кэрэнта. Ранил, не ранил — мне неведомо. Нэнэка-тора, понятное дело, рассвирепела. Вышла на охоту и каждые три дня уносила одну жизнь. Кэрэнту тоже не пожалела, досуха выпила! Когда нас осталось совсем мало, я услышал от деда, что без мужа Нэнэка-тора лютует. Я пришел к ней, сюда, сам предложил стать мужем. Я ведь сызмальства хорошо охотился… — вдруг Ыралипы грустно улыбнулся. — Так и спаслась моя родня. Жить в поселении никто больше не захотел. Бежали, кто куда. Я несколько раз отпрашивался у Нэнэки-тора близких навестить, но только сестра моя ласковой осталась.
Ыралипы замолчал, и Оте показалось, что слышит он вокруг слабый комариный писк.
— Слышишь? — поднял руку дядя. — Нэнэка-тора очнулась и привечает тебя, как родного. Однако не обманывайся, Ота. Никогда не приходи охотиться в эти места. Я умру, и лучше уходите с матерью далеко-далеко отсюда, иначе ты или твой сын полюбятся Нэнэке-тора. Как я, станут одни ходить, как я, станут ей людей загонять. Не желаю тебе такой удачи, сынок. Слышишь меня?
Ота кивнул, но в комарином писке ему послышался девичий голос.
Потом много ночей Оте снилась молодая женщина, стан которой распадался комариным облаком и снова становился настоящим, теплым, манящим. Красивая женщина протягивала к нему руки, и Ота испытывал что-то такое, чего никогда не знал. Кровь вскипала, а по утрам он сладко улыбался. Мать, словно чувствуя что-то, много раз заводила разговор, что надо бы им к людям перебираться или жену Оте отыскать, но тот лишь рукой махал — и уходил охотиться. Охота стала Оте желаннее рыбалки. Только ты и зверь — один на один!
Так шел год за годом — спокойно, сыто, пока не начала Тума хворать. Пришел Ота в летний дом, а мать даже еды себе не сготовила, так и пролежала весь день. Стало охотнику страшно — а вдруг однажды застанет ее мертвой? Понял Ота, что надо хозяйку в дом искать.
Вышел ранним он утром наружу и посмотрел в три стороны, на запад, юг и восток. В каждой стороне, он знал, люди живут. Бросил Ота нож на землю, чтобы выбрать, куда идти, а нож на север острием указал.
— Э-э, нет!
Ота снова бросил. Нож снова упал, как прежде. Ота покачал головой и направился на запад. Долго он шел, думая, какими словами свататься. Вдруг оглянулся — а места-то знакомые. Вовсе не на запад он пришел, а на север,  в самое заповедное место.
«Эх, придется вернуться и завтра еще раз пойти...» — расстроился Ота и услышал женский голос за деревьями. Красивый голос, тонкий и звонкий. Ота пролез меж еловыми лапами, и взгляд его сразу же наткнулся на резную личину лесной хозяйки. Теперь лицо это улыбалось. Вырезал кто-то новую улыбку.
— Кто тут был? — вслух спросил Ота, отмахиваясь от комаров. И, как в снах, комары вдруг собрались в большое облако прямо перед ним, и облако это превратилось в человеческую тень, а тень — в молодую красавицу. Черные глаза ласково блестят, губы словно соком алых ягод смочены. Залюбовался ей Ота, совсем про время позабыл.
— Станешь моим мужем? — спросила Нэнэка-тора, и кожа ее светилась в ночи как снег в сиянии луны. Ота протянул к хозяйке руки, зная, что никого и никогда не полюбит так, как ее.
Руки Нэнэка-торы обнимали почти невесомо, но ее тонкие зубы впились в шею по-настоящему. Ота услышал дыхание всех зверей, увидел тепло всех следов. Тайга вошла в его кровь, его кровь напитала тайгу. Когда же хозяйка леса отпустила Оту, он ощутил, как растут и истончаются зубы, что он может стать невидимым и  вмиг далеко улететь, что ночь мила, а жажда сильна.
— Ты хотел пойти к закату, — произнесла Нэнэка-тора, ласково погладив нового мужа по щеке. — Приведи мне оттуда добычу, а я дам трав для матушки.
— Какого зверя мне привести? — безвольно спросил Ота.
— На двух ногах, с двумя руками, чья кровь будет сладка нам обоим.
Прикосновение ее губ принесло охотнику удачу.
Через два дня Ота вернулся домой — в ночи. Он сварил для матери мясную похлебку и сделал травяной настой. Туме сразу стало лучше. Она захотела обнять милого сына, но Ота все сидел у огня как чужой. До того, как рассвело, он поспешил покинуть дом. После ночной охоты Ота остро чувствовал родную кровь. Она манила и звала, и Ота боялся, что если прикоснется к матери, то захочет испить и ее крови.
Отныне только в тайге он найдет покой.