Французские сливки

Францизские сливки

Может ли любовь быть ингредиентом к блюду под названием жизнь? Можно ли представить, что наше существование длинною в какое-то количество лет - это поход в один незаметный, но весьма популярный ресторанчик на углу улицы в большом францyзком городе? И выбор ужина, ингредиенты, приправы, исполнение - это наш выбор, и ни чей более. А вот тот самый тайный и в большой степени магический элемент блюда, который заставляет нас стонать от удовольствия, и есть любовь? Но тогда мимолетность ощущения, елезаметность вкуса, возникающего в какие-то моменты нашего наслаждения, проходит неумолимо и безвозвратно. Если всё это так, то любовь может быть краткой, как выстрел, одноразовой, как случайная кража в магазинчике на перекрестке, уходящей, как вкус булочки с шоколадом и свежего насыщенного сливками гранцизского молока на скамейке в городе Лионе. Ты будешь помнить этот вкус всю свою жизнь, пока однажды дименция поест все воспоминания. Но даже тогда этот извечный враг наш будет с наслаждением приниматься за сладкие воспоминания французского периода, облизываясь и проглатывая один за другим моменты прошлого столь дорогие. И вдруг ты скажешь: "Не помню",  или "Разве было что-то особенное в той поездке на несколько дней? А была поездка?". И начнешь старым дряхлым умом настаивать, что ничего и не было. Воспоминания о прошлом - лишь иллюзия в той же степени, как и существование нашей цивилизации будет, когда солнце поглотит планету,  перекусив ею на пути к Юпитеру.
Говоря о голоде, вспоминается, как тем утром хотелось позавтракать. Убегая от ужасов войны и мрака утери самого любимого человека, сломя голову галопом скача от самого себя и обстоятельств, я оказался в Лионе. А может быть и не убегая, а влекомый судьбой я оказался в этом французском городе с древнейшей историей.
 Французская любовь - если бы можно было назвать так приправу к блюду, - или даже уточнить в большой степени и конкретизировать, французские сливки, так я назвал бы то утро, и это именно то, что я увидел в бутылке молока, которую купил на местном рынке у француженки. Французские сладкие сливки остались на моих губах после первого же глотка. Молодая девушка, что продала мне сливки, улыбнулась мне теплой по-настоящему местной колоритной улыбкой, которой наверное одаривала всех покупателей. Только что я купил у нее молоко и как виноватый кот смотрел на нее с испачканными губами. Она показала на губы, и я понял. Такое не часто случалось со мной, ведь догадливость давно меня покинула в том возрасте, в каком я стоял перед ней. Разница была лет 15, как и разнилась внешность наша с ней. Что мог бы я сказать о себе: неопрятный, усталый после переездов, в грязном пальто и с сумкой, полной всякого барахла, нестриженный, и с огромной печалью глубоко в душе, травмированный и уничтоженный, с кровоточащими душевными ранами. Внешне я походил явно не на французского принца. Внутренне я кровоточил, изнывал от боли, душевного вопля по утрате. Где-то там глубоко возникла черная дыра, пожирающая меня. И сдерживать ее было невозможно, но и не совсем правильно. Ведь существование этой черной дыры было естественно - я потерял близкого человека, которого любил.
Что же до этой девушки, а звали ее Луиза, у нее был очень беспокойный и истинно французский взгляд. Глаза как будто бы говорили, хотя разве могут глаза говорить? Но в их темной почти сверхъестественногй глубине читалось многое. Несмотря на улыбку, взгляд Луизы был беспокойно-тревожный. Может быть, она тоже переживала, а может это такая особенность многих французских женщин - тревожно-беспокойный взгляд.
В тот момент, когда я вытер губы и улыбнулся ей, она протянула мне салфетку, намекая на то, что не стоило вытирать сливки рукавом пальто. Какой же был я неопрятный видимо в ее глазах.
То соприкосновение пальцев, когда я взял у нее салфетку. То ощущение легкой дрожи. Ведь я был уже давно старым пнем, дряхлым, потертым и таким далеким от идеала. Во Франции столько самых лучших мужчин, с идеальными причёсками, с машинами, с молодостью.
Эти мысли одолевали меня, когда я сидел на скамейке  и пил молоко с французскими сливками. Я сидел спиной к ее магазинчику и не мог видеть, как она заметила меня, сняла фартук и попросила молодого улыбчивого коллегу заменить ее. Легкой походкой она прошла к соседней палатке-булочной, купила пакет круасанов, бросая тревожные вгляды на скамейку, где сидел я, и уверенно направилась ко мне.
Фр. Je m'appelle Louise, quel est le v;tre ?
Из этой фразы я уловил имя. Луиза.  Сколько же лёгкости было в этом имени, сколько уверенности, сколько убежденности.
Конечно же я начал говорить по-английски, потому как французский остается для меня за ширмой непознанного. Как и намерения Луизы тем утром. Она села рядом, с улыбкой протянула мне круасаны и взяла из моих рук бутылку молока, затем бесцеремонно отпила из нее и поставила между нами. Было такое ощущение, будто я ее, принадлежу ей, и она знает меня уже десятки лет.
Фр. Belle matin;e, n'est-ce pas ? J'aime beaucoup ce lait, il est naturel, tellement cr;meux. Aimer.
В моей голове были только ее глаза. И губы. И уверенность, с какой она отпила из моей бутылки сливочное молоко. А еще любопытство.
Конечно, мы не понимали взаимных фраз, которыми обменивались. Конечно, нас разделяло столь многое. Но что-то вдруг образовалось и стало притягивать нас, будто гравитация, друг к другу. Я пытался угадывать ее слова, пробовал повторять их. И говорил на английском о красоте ее города, и ее красоте. Улыбка, угадывания мыслей и застенчивость. Как вообще может быть это во мне в 37 лет...
Тот парень позвал ее, говоря, что не справляется с наплывом посетителей в молочной лавке. образовалась уже приличная очередь. Но на это она махнула на него, встала, взяла меня за руку, и мы пошли. С ее стороны это был монолог, на французском, она рассказывала что-то об улице, о школе, о друзьях, о погоде и семье. О работе и об отце. В ответ я говорил на английском, которого она совсем не понимала. О России, о войне, о том как я оказался в Леоне. О больших крысах под мостом и проведенной в их компании ночи. О том, что я разбил дорогую фарфоровую статуэтку. Мы вышли на площадь и ее голос изменился. Она стала говорить быстрее и я совсем потерялся в ее речи. Что-то о маме, что-то об утрате. Мы сели на скамейку, перед фонтаном, и я стал делиться с ней, на русском языке, о том, что бабушки моей больше нет. О том, что она привила мне путешествия, и без нее я бы не был собой. О том, что она умерла на моих руках, о последних минутах и музыке Чайковского, корорую я ей поставил. О ее последних вздохах, о котике, которого я принес ей и который терся о ее руку  и мурлыкал, и совсем ничего не понимал. Говорил о печальном, о тоске, о том, как улавливал ее последние вдохи и о связи с бабушкой. О том, что моя боль очень глубока.
В этот момент слезы навернулись на мои глаза. И Луиза обняла меня. Ее тепло, запах, ее понимание было так важно в тот момент. Хотя мы едва знали друг друга.


Фр. Papa a d;cid; de nous quitter. Il a juste fait ses valises et est parti. Il a tout pris, absolument tout, le bracelet qu'il m'a donn;, toute la bo;te, toutes les choses. Comment a-t-il pu faire ;a ? Il a quitt; sa m;re. Il ne pesait rien, pensait ; moi et ; mon avenir, rien. Juste emball; et parti. Et je pense que c'est de ma faute. Je ne les ai pas r;concili;s. Je viens de claquer la porte. J'ai d; r;essayer. Leur amour reposait sur moi. Mais j'en ai tellement marre de les assembler. Comme si c';tait mon r;le principal dans la famille.
On dirait que tout est de ma faute. Ou est-ce leur ;ge... Un homme devrait ;tre plus ;g; qu'une femme, moins frivole, plus s;rieux, plus malin !
Quel ;ge as-tu?


И она продолжила, а я вслушивался в ее речь и поражался звучанию и элегантности каждого слова, вообще не понимая смысла.


Фр. Vous n'avez aucune id;e de ce que c'est que de perdre une famille. Ils ;taient toujours ensemble. Nous sommes trois. Partout. Nous avons c;l;br; les vacances, ensemble pour la nouvelle ann;e. Papa s'est d;guis; en P;re No;l et est venu avec des cadeaux. Nous avons regard; des films ensemble. Et tout cela appartient d;sormais au pass;. Il vient de partir. N'est-ce pas une trahison ?! Il a quitt; maman, m'a quitt;. Je suis all; ; un autre. Qu'en est-il de nos choses partag;es, de nos rires, de nos c;lins, de notre pass; ? Il nous a ;chang;s contre une femme. Et c'est cruel.
C'est ma faute. J'aurais d; passer plus de temps avec eux, les connecter davantage. M;me s'ils sont si diff;rents.
Je suis le seul ; bl;mer.

Я достал из сумки огромную меренгу, которую стащил из булочной пол часа назад, и смачно откусил, и протянул ее Луизе. Она улыбнулась, сказав видимо что я измазал себя, как ребенок, и что я как ребенок, приняла пирожное. Мы стояли посреди улицы, когда она внимательно посмотрела на меня, произнесла
Фр  "Je ne peux pas juste te laisser partir", - и, приблизившись, поцеловала меня. Сладкие губы, мягкие и влажные. Я не мог в это поверить. Я поставил сумки, взял ее лицо в свои руки и поцеловал. А после стал целовать ее всё лицо, щеки, глаза, нос. Луиза казалась мне родной, давно знакомой, моей.
Фр. Tu ne me quitterais pas apr;s 13 ans ensemble, n'est-ce pas ? dit-elle en touchant sa joue contre la mienne.

Существуют условности, формальности, приличия. Есть вещи, которых не делаешь с незнакомцами. Но есть и исключения, которые никак не вписываются в правила. В тот день, когда я встретил Луизу, я был исключением для нее, а она для меня. Мы говорили на разных языках, были из разных миров, но были вместе, были одним целым. Ей хотелось заботиться обо мне, а мне хотелось смотреть на нее. Она увидела мои ногти и сказала, что так нельзя, взяла меня за руку и мы пошли несколько кварталов. Мои ногти были грязны, как и джинсы. Казалось, я выполз из ада, чтобы встретить ее.  Она достала ключ и отперла дверь, мы поднялись на второй этаж. Открыла квартиру и пригласила меня. Забота, вот чего мне хотелось. Луиза сняла мое пальто, попросила сесть и дать свои руки. Она взяла ножницы и стала чистить и стричь мне ногти. Мне, незнакомцу, кто сидел в одиночестве на улице на лавке с бутылкой молока.
Я был в ее руках как игрушка, как домашний кот. Она делала со мной, что хотела. Чайник вскипел и она заварила чай, налила мне чашку и я почувствовал запах зеленого чая и почему-то яблок.
После она пригласила меня в ванну, и держа мои руки в своих, стала мыть их и ножницами обрабатывать ногти. Это было будто во сне. Ее руки, ее нежные прикосновения. Ее поцелуи.
Тем днем я был в ее обьятьях и плакал. Я рыдал, оплакивая свою бабушку, которая ушла. А Луиза гладика меня и целовала, она принимала мое горе и мою боль. Два человека, встретившиеся два одиночества, оба с черными сверхмассивными черными дырами внутри. Притяжение было бесконечным.
Луиза предложила покормить меня и какого же было мое удивление, когда я увидел перед собой тарелку горячего рататуя и антрикот. Это блюдо неставнимо ни с чем, этот вкус и сочетание. Мне немного стыдно признаться было, что ничего более вкусного я не ел никогда.
Мы провели вместе в ее квартире весь вечер, когда она стала серьезней, чем раньше. Ее внутренний родитель, который заботоюился обо мне последние пять часов, сменялся на взрослого, который не понимал, что делать с незнакомцем этим вечером.
Чувствовался внутренний конфликт в ней. Она хотела, чтобы я остался. Но она понимала, что этого не случится.
Я поднялся и, подойдя к ней, обнял. Ее запах, как и голос, язык, взгляд, вкус сливочного молока и далеко после - рататуя и яблочного чая, останутся в моей голове как яркие образы.
Я поцеловал ее, затем развернулся и ушел. Она не окликнула меня, не позвала, не выбежала остановить. Она стояла там в кухне и плакала.
Выйдя на улицу со своими пакетами я побрел к автовокзалу, где меня ждало продолжение путешествия.
Осталось белое пятно на плаще, пятно от легких французских сливок, лишь воспоминание.