Маммамария
Сказки на ночь
На четвёртом этаже на Большакова гремела дискотека. Я пыталась собрать на лестнице жёлтые колёса из выроненного пузырька, тут и возник передо мной Игорь. Я не видела его на абитуре, теперь это был свежезачисленный студент (факультет не помню).
Протянул свой локоть, опереться, и отвёл меня наверх.
- Маммамамаммамарияээ, - рвалось из динамиков. Кистями рук я пыталась коснуться потолка. Ажурной вязки оранжевая майка прыгала вместе со мной.
- А вот тут ты немножко оплываешь, - успел обхватить голую полоску моей талии Игорёк.- Странно, а ноги худые.
Я закусилась. Талия была моим самым уязвимым местом - между широкими рёбрами и узкими бёдрами она никак не могла быть выразительной, хоть трижды стисни её ремнём.
Именно поэтому я всегда сдвигала пояс ниже, на бёдра, на манер платьев в духе шимми. У меня были фатально несовременные, старорежимные черты лица и в нэпманской стилистике я смотрелась органично.
А в джинсах так себе. Я была юбошница: юбки не прятали того единственного во внешности, что я без стеснения могла предъявить миру. Ноги искупали всё недоданное моими красивыми родителями.
Поняв, что задел меня за больное, Игорёк расстарался, чтобы вечер снова стал приятным.
Поздний рассвет мы встретили в пустой комнате со сдвинутыми в ряд кроватями с голыми панцирными сетками. Что-то вроде общажного склада.
Я скаталась домой за теплой одеждой - вот лето просвистело, и ага! Чуть больше, чем ночь езды, а в почтовом ящике уже белел конверт авиа от Игорька.
Игорёк тоже отбыл домой за вещами на ближайший семестр и проболтался родителям, что его ждёт девушка.
Это показалось мне преждевременным, ведь я ещё не решила точно: возвращаться в Свердловск или рвануть на юг.
Была без пяти минут осень и билеты к морю в железнодорожных кассах уже не нужно было заказывать за сорок дней. Я могла двинуться и на восток, и на запад, и как всегда, всё решила по минутному настроению, в последний момент, протягивая кассиру паспорт вместе с деньгами: Свердловск.
... Игорёк опаздывал. Первая сентябрьская неделя втащила меня в воронку ошеломительных событий и невероятных людей. К тому вечеру, как Игорёк снова нарисовался на свердловских улицах, меня уже успел закрутить другой и уезжая, поручить Жене.
Рассказываю об этом без стыда. А если б вы знали, кто, умолкли бы и самые рьяные стражи чужой нравственности.
... Игорёк опаздывал. Моё новое пристанище обезлюдело. Женя был занят на службе, и несколько вечеров я засыпала в нетопленой квартире, отданная на растерзание ночным страхам: скрипу половиц наверху (я не знала, что квартира над нами обитаема, там жил аспирант), шуршанию за тяжёлой дверью, в пустой комнате и чулане, шагам за низеньким окном, не защищённом хоть какой-то завесой.
Я пряталась под одеяло с головой, лишь бы не видеть драконов, клубившихся на ожившем в темноте потолке - это свет фонаря проецировал на потрескавшуюся штукатурку раскачивающиеся над окном кроны старых деревьев.
Как Хома третьего крика петуха, я ждала лязга первого утреннего трамвая - и с облегчением засыпала.
Вставала к полудню с отяжелевший головой, заваривала в жестяной кружке суррогатный ячменный кофе; медленно разгоравшаяся оранжевая спираль немного оживляла сумрак в комнате, за окнами вечно моросило, и изнурённое борьбой с низкой облачностью солнце почти не заглядывало на первый этаж.
Сполоснув лицо ледяной водой из крана в прихожей, я выбредала за дешёвыми сигаретами в газетный киоск на Вайнера.
Знакомые студентки, которых пустила в дом подружка - моя и отбывшего хозяина квартиры - всё ещё не приехали. И тут, наконец, вернулся Игорёк.
Вкрутил ещё одну лампочку в пустой плафон, сгонял за едой, и в доме стало веселее.
Про остальное я писать не буду. Следующим вечером о том, что я замерзаю в пустом доме, вспомнил Женя. Игорёк уже растопил печь каким-то хламом.
Женя вошёл без стука (дверь мы не запирали), как всегда, чуть пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Тяжёлые дождевые дорожки с форменного плаща он стряхнул в прихожей.
Распрямившись, он осмотрел незнакомца и воткнул лезвия стальных глаз в моё лицо.
Что мне было сказать?
- Женя, выпьешь чаю?
Игорёк недоуменно рассматривал серый Женькин китель и три маленьких звёздочки на его погонах. Фуражка с красным околышем повисла на спинке стула.
Женя кивнул. На его лице нельзя было прочесть никакую эмоцию, его будто стёрли.
Он молча подвинул гранёный стакан под носик чайника.
- Игорь, - представился мой утешитель, наскоро застёгивая все пуговицы до самого подбородка.
Это было смешно.
Вы же знаете, что я дурочка? Всегда смеюсь в самые неподходящие моменты.
Я думала, Женя плеснёт в меня кипятком. Или стукнет кулаком по столу, так что стакан подскочет и выплеснет черную почти чифирную жидкость на ничем не застеленный стол.
Женя спокойно сделал глоток. И второй. Мне ещё не попадались мужчины с такой выдержкой, но я знала, что должна буду дать отчёт. Не сейчас. Не при посторонних.
Они ушли оба.
В следующий раз Игорёк пришёл (значит, с Женей они не объяснились) ранним вечером, после занятий, с каким-то другом. Девчонки мои тоже уже приехали, и так внезапно образовались посиделки. С вином.
По-видимому, это были смотрины.
Другу я, вероятно, была нарисована сущим Ангелом, и я тут же принялась разносить в ошмётки этот образ.
В издёвки и кривляния я вложила всю боль, которую пережила, глядя в отстранённое Женькино лицо, не смягчившееся даже во время близости (я не сказала, что на другой день он опять увёз меня к себе в малосемейку?).
- Марина, прошу, перестань, ну ты же не такая, - потерянно шептал Игорёк; его друг не понимал, что он нашёл в таком чудовище, на глазах у всех топчущем первое чувство (Игорёк был вчерашний школьник).
Я не сдавалась. Не помню, было ли мне хоть сколько-нибудь жаль этого ласкового мальчика.
Наверное, всё-таки да, и осознание собственной несправедливости распаляло меня всё больше. Я сожгла бы этот мост даже вместе с собой. Но это не понадобилось.
Приятель сунул Игорю шапку и курточку и вытянул его за дверь.
Больше мы никогда не перемолвились ни словом.
Свидетельство о публикации №222102100817