Жаро-Птицево Перо, или Чтоб тебя там задавило!

Огонёк горит светлее,
Горбунок бежит скорее.
Вот уж он перед огнём.
Светит поле словно днём;
Чудный свет кругом струится,
Но не греет, не дымится,
Диву дался тут Иван:
«Что, – сказал он, – за шайтан!
Шапок с пять найдётся свету,
А тепла и дыму нету;
Экой чудо-огонёк!

Тут сказал ему конёк:
«То перо, Иван, жар-птицы
Из чертогов Царь-девицы.
Но для счастья своего
Не бери себе его.
Много, много непокою
Принесёт оно с собою».

Что это за чудесное Перо? По тому, как оно освещает всё вокруг незакатным светом, это перо божественного происхождения (потому, возможно, и обозвано "шайтаном"; ведь в сказке все божественные вещи и существа обозваны чёртом, дьяволом, шайтаном...).

Думаю, что это - перо начавшейся Пушкинской славы, которая так же амбивалентна: с одной стороны, "быть славным хорошо", с другой - "покойным - лучше вдвое"...

  Старший брат Данило в сцене с Пером соединил в себе прообразы отца Пушкина Сергея Львовича и "друга" Пушкина - князя Петра Вяземского. Насчёт отца - Пушкин никогда не забывал, что отец взял на себя обязанности доносчика в отношении него в Михайловском, в 1824 году, - и по его доносу поэта могли и заточить в крепость, и даже казнить. Внешне Пушкин соблюдал почтительность к отцу, да и продолжал, вероятно, любить его по-родственному, и, конечно, жалел, но зарубка эта (сердца горестная замета) осталась. Так же, как наверняка оставили зарубку в памяти Пушкина слова Вяземского, в письме к Батюшкову: «Что скажешь о сыне Сергея Львовича? чудо и всё тут. Его Воспоминания вскружили нам голову с Жуковским. Какая сила, точность в выражении, какая твердая и мастерская кисть в картинах. Дай бог ему здоровия и учения и в нем прок и горе нам. Задавит каналья!.."

Конечно, Вяземский восхищался новым дарованием, но и себя забыть - как можно? Конечно, втайне мечталось, чтобы юный гений ("щенок"!) не стал взрослым соперником и не "задавил", - пусть самого где-нибудь задавит!

Из этого письма, возможно, взято и слово "чудо" - применительно к огоньку. Потому что примерно в то же, ещё лицейское пушкинское время, - осенью 1816 года, - едучи из Петербурга в Париж, член тайного общества

офицер М. С. Лунин говорил французскому писателю Ипполиту Оже: «Русский язык должен быть первым, когда он наконец установится… Карамзин, Батюшков, Жуковский, также и наше восходящее светило юноша Пушкин уже сделали некоторые попытки для обработки его».

"Русский язык должен быть первым"...


В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Оно было в начале у Бога.

Все чрез Него на;чало быть, и без Него ничто не на;чало быть, что на;чало быть.

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его... /От Иоанна,1; 1-1 - 1-5.


Слава Поэта и зависть Зоилов - вещи взаимосвязанные, - это Пушкин понимал ещё очень юным, с этим столкнулся и печатая первые свои произведения, и во время выхода "Руслана и Людмилы", - и на всём протяжении своего творчества, - то в большей, то в меньшей степени. Поэтому, решив быть славным, прославляться через поэзию, взяв Перо Жар-Птицы (или - самой Царь-Девицы), - он навсегда лишил себя покоя.


Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам:
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!

Так кончает Пушкин Первую главу "Евгения Онегина", - очень трезво оценивая, что такое слава.

Прав Конёк-Горбунок:

"Лучше б нам пера не брать!"...


Но... "Как не так!"...

(Так же, кстати, восклицает и кузнец Архип в "Дубровском", закрывая подъячих в горящем доме, когда Владимир велит ему - "отопри!").