Это любовь

Д е й с т в у ю щ и е   л и ц а

ФЕДЯ – 18- 50 лет, таксист, невысокий, некрасивый, рыжий.
АННА – 17-50 лет, высокая, очень красивая.
ПАССАЖИР – 55 лет, богатый, импозантный мужчина, дипломат.

Такси. Дорога от аэропорта Шереметьево в сторону Москвы. Наши дни.

Дождливый осенний вечер. Дорога от Шереметьево в сторону Москвы представляет собой одну большую пробку, в которой медленно-медленно движется яркое и одновременно неприметное жёлтое такси. В салоне автомобиля двое – таксист Федя и притихший Пассажир. Пассажир тоскливо поглядывает в окно на непрерывный дождь.

ПАССАЖИР. Льет как из ведра. Давно в Москву дожди пришли?
ФЕДЯ. Дня три. Осень сегодня рано началась.
ПАССАЖИР. Мда. А в Париже деревья еще зеленые стоят. Побыстрее никак нельзя?
ФЕДЯ. Авария впереди. Хорошо если полчаса простоим. Может, музыку включить?
ПАССАЖИР. Боже упаси!
ФЕДЯ. Я тоже не люблю. Одно и то же крутят, с ума сойти можно, если все подряд слушать. Может, классику хотите? У меня тут есть пара каналов…
ПАССАЖИР. Спасибо, но классику лучше в концертном зале слушать.
ФЕДЯ. Согласен.

Возникает неловкая пауза, во время которой Федя изредка давит на клаксон, а Пассажир поглядывает на наручные часы.

ПАССАЖИР. Простите, а как вас…
ФЕДЯ. Можно на «ты». Мне все тычут. Меня это не смущает.
ПАССАЖИР. Спасибо. А как вас… Как тебя зовут?
ФЕДЯ. Федя.
ПАССАЖИР. Федя, а нельзя эту пробку как-то объехать? Вы же таксист, должны знать все ходы и выходы.
ФЕДЯ. Да я год всего таксую, Москва большая, не выучил еще.
ПАССАЖИР. А до этого кем работали? Э-эээ… Работал.
ФЕДЯ. На паперти сидел, милостыню собирал.
ПАССАЖИР. В каком смысле?
ФЕДЯ. В прямом. Есть такая профессия…
ПАССАЖИР. Подожди. А как же тебя в таксисты взяли?
ФЕДЯ. Его величество случай. Сижу на ступеньках, копеечки перебираю, на обед собрался, уходить уже хотел, а тут таксомотор в столб врезается в двух шагах от меня. У водилы инсульт случился. А с инсультом как? Чем быстрее к врачу доставишь, тем больше шансов человека спасти. Я ему уши подергал, чтоб кровь из мозга отвести, кинул на заднее сиденье, прыг за руль, да как дунул… Я же с детства за рулем, да и больница рядом была, я мимо нее всегда на работу ходил. В общем, спасли. Когда машину в таксопарк доставил, директор предложил поработать. Вот… Работаю…
ПАССАЖИР. А до этого кем был?
ФЕДЯ. Миллионером.
ПАССАЖИР. Я серьезно.
ФЕДЯ. Я тоже. Надоело. Разорился. Пару лет бомжевал, тоже не сладкий мёд. Подустал, да и возраст уже не тот.
ПАССАЖИР. А как миллионером стал?
ФЕДЯ. Это длинная история.
ПАССАЖИР. Я не тороплюсь.
ФЕДЯ. Тогда слушай. Началась эта история 28 июня 1987 года…
ПАССАЖИР. Погоди, ты ведь не местный?
ФЕДЯ. С Урала. Городок маленький, название тебе все равно ничего не скажет. Ну вот, теперь представь: шахтерский городок, я – маленький, рыжий и глупый, а в моем классе учится самая красивая девушка в мире. Представляешь?
ПАССАЖИР. Представляю. В моем классе точно такая же училась. Катюша. До 30 не дожила, погибла в аварии. Так и осталась молодой. Навсегда. А как звали твою?
ФЕДЯ. Анна. Не Нюрка, не Анька, не Анютка, а именно Анна. Я влюбился в нее в первом классе. Она сидела впереди меня на всех уроках все 10 лет, а я рисовал ее прекрасный профиль на промокашках, а когда ей что-то было нужно, я всегда был рядом: дарил ей карандаши, ручки, резинки, специально для нее у меня в портфеле было целое отделение с оперативным запасом этих мелочей, я таскал ее портфель, сумку со сменкой, дарил ей открытки на 8 марта, а она… Она меня просто не замечала.
ПАССАЖИР. Обидно.
ФЕДЯ. Да ничего, я упорный. Но время бежит, а я за ним не успеваю. И вот заканчивается 10-й класс, мелькают экзамены и 28 июня наступает выпускной бал.

Звучит мелодия выпускного бала. Анна в красивом платье выходит на середину сцены и кружится в танце. Федя сбрасывает кожаную куртку таксиста, надевает кургузый пиджачок, повязывает нелепый старомодный галстук и подходит к Анне.

ФЕДЯ. Анна – королева бала. Самая красивая, самая прекрасная женщина на свете. Все девчонки ей завидуют, а все пацаны мечтают с ней… Нет-нет, не думай, тогда еще не было ни у кого в головах всей этой грязи, ей неоткуда было взяться. Все пацаны мечтают с ней просто потанцевать. Чтобы хотя бы на пару минут подержать ее в руках, чтобы на долю секунды прикоснуться своей грудью к ее, своей ногой к ее. Мой друг Сашка Журавлев, когда с ней танцевал, запнулся о выбитую паркетину и его рука на пару сантиметров опустилась ниже ее талии. Так он был герой! Все пацаны об этом тут же узнали, смотрели на него снизу вверх горящими глазами. А разговоров потом было – на весь вечер.
ПАССАЖИР. А ты? Она тебя все так же не замечала?
ФЕДЯ. Не поверишь – заметила. Не знаю, что произошло, может быть, я был просто последним, с кем она еще не танцевала, но это было совершенно неважно. Она улыбнулась, взяла меня за руку, и мы закружились в танце.

Анна и Федя кружатся в танце.

ПАССАЖИР. Случилось то, о чем ты мечтал?
ФЕДЯ. Смеешься? Я мечтал, чтобы она стала моей женой.
ПАССАЖИР. Шутишь?
ФЕДЯ. Нисколько. Из-за какой-то детской болезни я пошел в школу с опозданием, так что в тот момент мне было уже 18, а в кармане лежала повестка. Через день, в последний день призыва, я должен был уйти в армию. Она не знала об этом, она кружилась в танце с легкой улыбкой на губах, легкая, как бабочка, готовая в любой момент выпорхнуть из моих потных ладошек, а я смотрел на нее и понимал, что другого шанса у меня не будет. Когда танец закончился, мы остановились, я закрыл глаза и выпалил все, как есть.

Музыка смолкает, Анна и Федя останавливаются, Федя отпускает руки.

ФЕДЯ. Анна, я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты стала моей женой!
ПАССАЖИР. Я бы так не смог. А она?
ФЕДЯ. Музыка молчала и в этой внезапной тишине мои слова прозвучали так громко, так отчетливо, что их услышали все. Вся школа.
АННА (громко смеется). Я выйду за тебя замуж, если ты… Если ты станешь настоящим героем!

Анна уходит, смеясь. Звучит «Прощание славянки». Федя надевает армейскую фуражку.

ПАССАЖИР. А ты… У тебя не получилось стать героем? Настоящим героем?
ФЕДЯ. Почему не получилось? Получилось.
ПАССАЖИР. Ты кого-то спас? Твой портрет в центральных газетах напечатали?
ФЕДЯ. Да не, такое не печатают. Просто сунули «Золотую Звезду» с орденом Ленина, подсунули какие-то бумажки расписаться и отправили домой.
ПАССАЖИР. Не может быть! Это звучит слишком фантастично…
ФЕДЯ. Не знаю, как это звучит, но мне тогда не до фантастики было. Я в погранвойсках водителем служил, в Архангельске. Год проходит, полтора, а все мои достижения – это сержантские лычки. Негде там подвиг совершать, хоть убейся! Хоть бы шпион какой замшелый попался или ребенок под лед при мне провалился – я на всё был готов! В общем, похоронил я свою мечту жениться на Анне и начал гладить дембельскую форму.
ПАССАЖИР. Сдался?
ФЕДЯ. Нет. Не сдался. Но мечты мечтами, а жизнь жизнью. Однажды ночью меня подняли, дали 5 минут на сборы и вместе с двумя пацанами загрузили в самолет. Куда, чего – ничего тогда не говорили. Нас сутки по самолетам кидали, потом выгрузили в Кабуле, выдали другую форму, оружие, два боекомплекта и на вертолетах в горы. Войска из Афганистана тогда выводили, водителей не хватало.
ПАССАЖИР. Воевал?
ФЕДЯ. Да ну… Я тоже тогда размечтался: Афган, война, сейчас я тут медалей настругаю, а там… Еще три месяца воду из кишлака в часть возил. Мы их не трогали, они нас тоже. Ждали, когда уйдем.
ПАССАЖИР. Так, а как же?
ФЕДЯ. Пришел приказ. Загрузились, выстроились в колонну и двинули в Кабул. Всё по правилам – разведка, вертолеты поддержки и всё такое, но только где-то они просчитались. 30 километров оставалось. Впереди Кабул, Ташкент, дом родной, а дома маман и румяные пирожки с капустой. Передо мной машина связи шла. Она вдруг подпрыгнула, а потом вспыхнула как спичка. В долю секунды я увидел всё как будто со стороны: выстрелы гранатометов, разрывы гранат, треск пулеметных очередей и как ехал, не притормаживая, свернул в пропасть. Это был хоть какой-то шанс уцелеть. И я уцелел. Хотя башкой о камень двинулся – будь здоров.
ПАССАЖИР. Что-то я разнервничался. У меня тут коньячок во фляжке, не хотите?
ФЕДЯ. Не, я за рулем.
ПАССАЖИР. О господи! Ну конечно. Простите… Прости, Федя.
ФЕДЯ. Да ничего, я с пониманием.
ПАССАЖИР (выпивает из фляжки). А я вот выпью.
ФЕДЯ. Конечно. Так вот, открываю глаза – утро раннее. Солнце из-за гор встает, ветерок дует, птички поют, а надо мной сидит моджахед, скалит зубы и ножик у горла держит. У меня тогда одна мысль была – если не прирезал, значит, я ему зачем-то нужен.
ПАССАЖИР. А что ему могло быть нужно от тебя?
ФЕДЯ. Увидел что очнулся и ножом мне по горлу – чик! Оказалось, я когда из кабины вылетел, то в сетке маскировочной запутался, которой мы груз прикрывали, тем и спасся. Шнур нейлоновый вокруг шеи обкрутился и душил меня всю ночь. Башка в кровище, морда синяя – как он вообще понял что я живой? А душман этот шнур у горла перерезал, сигаретку прикурил, мне в зубы сунул, курдюк достал, водичку предлагает. Молчит и щерится. Тут другие подошли, увидали меня, повздыхали, посмеялись, по плечу похлопали – вставай, говорят, чемодан без ручки.
ПАССАЖИР. А ты к тому времени уже и язык местный выучил?
ФЕДЯ. Да какое там! По-русски говорят, на нашем, рязанском наречии. Свои оказались. Разведка мусульманского батальона.
ПАССАЖИР. Повезло так повезло!
ФЕДЯ. И не говори. Колонну нашу всю сожгли. Подчистую. Потом узнал, что всех, с кем служил, там потом ещё неделю чайными ложками с камней отскребали. В общем, нашёл свой автомат, отряхнулся, кровь с лица смыл и мы пошли.
ПАССАЖИР. Куда? В Кабул? Пешком?
ФЕДЯ. Пешком. Пешком. Только не в Кабул. Полгода я с ними бродил. Пешком. До сих пор как вспомню эти горы, так вздрогну. То жара, то холод, змеи, гадости всякие, понос – как насморк, хорошо хоть таблетки специальные помогали. Официальный вывод наших войск из Афганистана состоялся 14 февраля 1989 года. Только враки это. Мы там ещё три месяца сверху куролесили. Чего только не было! И окружали нас в размере десять к одному, и пленных мы наших вытаскивали, мины ставили, мосты взрывали, душманам горло резать научился как мясник какой-то. Наш вертолёт границу перескочит, груз для нас сбросит и мы снова в кустах. Один раз мужичка какого-то вызволяли, штук двадцать иностранцев положили, а уж абреков этих и не считали. Может американцы были, может ещё кто, я ж по ихнему не разумею. С этим мужичком мы и вернулись. Все раненые- перераненые, но без потерь. Может за этого мужичка нам медальки-то и сунули.
ПАССАЖИР. Медальки… Это же не медальки, это же…
ФЕДЯ. Да брось! Не они мне были нужны, а Анна. Возвращаюсь, весь такой герой из себя, а дома перестройка. Всё, чем жил – как в унитаз смыло. Народ косится, бабки в спину шипят, оккупантом называют, продавщицы в ларьках побрякушки с груди купить предлагают по сходной цене. Мать в могиле, немного не дождалась. Она желудком всю жизнь мучалась, а как похоронку на меня получила, слегла сразу и больше уж не вставала. Первым делом к ней сходил, как раз сорок дней стукнуло. Выпил пару стопок, помянул. Отца-то у меня никогда не было. Когда мальцом был его в шахте завалило. Дом пустой стоит, паутиной да плесенью зарос.
ПАССАЖИР. А что Анна?
ФЕДЯ. Анна. После матери сразу домой. Водички ржавой выпил, пылью подышал, причесался и к ней. К Анне. Добрые люди новый адрес подсказали. Стою как дурак перед дверью, а это не дверь – а ворота в царские палаты. После моей двушки в хрущобе немножко смущает.

Федя достаёт из кармана планку орденов, вешает на грудь. Подходит к двери, переминается с ноги на ногу, наконец решается позвонить. Выходит Анна в китайском халате с драконами, на седьмом месяце беременности. Прислоняется к косяку, смотрит на Федю, улыбается. Молча смотрят друг на друга.

ФЕДЯ. Анна, я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты стала моей женой!
АННА. (хохочет, успокаивается, смотрит в глаза Феди) Прости, Федя. Всё изменилось. Не герой мне нужен, а миллиардер. (Нежно целует Федю в лоб и уходит).
ФЕДЯ. Я только после этого заметил что за её плечом хахаль маячит, с таким же пузом как у неё и с цепью золотой на шее, в палец толщиной. Бизнесмен местный. Хахаль выступать попытался, но она его быстро заткнула и на кухню отправила. А сама так нежно-нежно на меня посмотрела, как на прощанье, и дверь закрыла.
ПАССАЖИР. (выпивает из фляжки) Грустно всё это слышать. Дикие времена. Дорвались люди до свободы, не понимая что это вообще такое.
ФЕДЯ. Не говори. Кто выжил в девяностые, тому уж нечего бояться. Народу хотелось как в кино, чтоб дом у каждого и по две машины в личном гараже, а по сути продали страну за варёнки и чизбургеры.
ПАССАЖИР. Это тогда ты стал миллионером?
ФЕДЯ. Миллиардером. Долларовым. Миллионерами тогда все были, время такое.
ПАССАЖИР. Подожди, это вот так вот запросто, с нуля?
ФЕДЯ. Ну а чего тут такого? Тогда каждый мог из грязи в князи. Пошёл я как-то в парикмахерскую, подстричься. Работу искал, хотелось выглядеть прилично. Парикмахерская пустая, на полу лужа – протекло что-то. Девочка сидит грустная, два месяца зарплату не дают. Тут во мне Остап Бендер проснулся, подумалось что подстричься и помереть – это для людей на первом месте после хлеба. А что, говорю, если я купить это заведение хочу? Ну тогда вам в контору надо. Прихожу в контору. Там дама с кандибобером титьками стол подпирает, зубом золотым на меня грозно так сверкает. Жаловаться? Нет, говорю, предприниматель. Купить вас хочу. Расслабилась, коньячок из шкафа железного достала, после третьей рюмки за коленки меня трогать начала. Что денег нет – это не беда, говорит. Ни у кого нет. Это, говорит, тебе в банк надо. А в банке что? За двадцать процентов они столько отлистали, что мне вовек не рассчитаться бы, если б не перестройка. Я и скупил все парикмахерские в городе.
ПАССАЖИР. Так там прибыль-то копеечная!
ФЕДЯ. Не скажи. Поначалу я тоже отчаялся. Думал: влип ты Федя! Стал дружков армейских по всей стране обзванивать, чтоб приютили на время когда придёт срок проценты платить, а пару месяцев спустя такое началось! Бабы с ума сошли. Всем приспичило химию делать. Ну это чтоб башка кудрявая была. За неделю в очередь записывались, с открытия поджидали, что девки, что пацаны. Сумасшествие какое-то. Я этот кредит потом через три месяца отдал и не вздрогнул. Все кладбища городские скупил, конторы ритуальные, сервис наладил для нищих и жиропузов. Мёрли тогда так, что хоть автобусами покойников на кладбище вывози. Каждый день!
ПАССАЖИР. Я тогда половину друзей детства потерял, кто под пули попал, кого водка с наркотой забрали.
ФЕДЯ. Во! И я о том. Деньги я в доллары обращал. Производства местные прикупил, какие были, шахту приватизировал. Отца моего одноклассника в мэры выдвинуть помог, ну и понеслось! Подхватил меня ветер перемен и унёс с собой в открытое море новой жизни.
ПАССАЖИР. А как с личной жизнью сложилось?
ФЕДЯ. Ты про баб что ли? Что тебе сказать? Когда деньги есть кого хочешь купить можно, хочешь одну, хочешь – десяток сразу. Баловство это. Вот ты любил когда-нибудь? Я не про маму-папу-дедушку, я про женщину. С большой буквы женщину. Чтоб по-настоящему, чтоб до дрожи в коленках и с моста вниз головой?
ПАССАЖИР. Любил. Люблю. Полгода назад я в Лондоне по делам был. По протоколу должен был на открытие какой-то выставки зайти. Думал на полчасика зайду, речи послушаю, в камеры улыбнусь и уеду. Там её и встретил. (Замолкает, отпивает из фляжки). Весь вечер за ней ходил. По стенам картины висят, шедевры всякие, а я от неё глаз отвести не могу. Всякое в моей жизни было. Разводился два раза, дети взрослые уже, любил, меня любили, но как оказалось это всё не то. В голове туман, делать ничего не могу. Что это? Страсть?
ФЕДЯ. Это любовь.
ПАССАЖИР. Наверное. Познакомились. Точнее меня с ней познакомили. Поужинали вместе, потом встречаться стали. Через какое-то время я этих встреч бояться начал, потому что как только мы начнём говорить, то не можем остановиться, не можем расстаться. Теперь вот (Достаёт из кармана бархатную коробочку с обручальным кольцом.) еду предложение ей делать. Месяц в Париже провёл, душа вся без неё изныла.
ФЕДЯ. А она? Любит тебя?
ПАССАЖИР. Не знаю. Наверное. Мне хочется так думать.
ФЕДЯ. У меня принцип: Сомневаешься – не делай. Если не уверен что она тебя любит, то и не женись. Слишком больно потом падать придётся.
ПАССАЖИР. А вот вы могли бы от своей Анны отказаться?
ФЕДЯ. Я? Никогда!
ПАССАЖИР. Так она же не любила вас!
ФЕДЯ. Ха! Она женщина! Ей жить хотелось здесь и сейчас! Думаешь она этого своего пузана с мерседесами любила? Ещё чего! Ты знаешь как она меня тогда поцеловала? Как в глаза посмотрела? Тыщу слов она этим сказала и я всё понял. Она меня всегда любила! Вот только её мираж манил. Не могла она устоять, гналась за призраком мечты, не понимала что счастье не в декорациях, а в душевном покое.
ПАССАЖИР. Вы когда-нибудь потом её встречали?
ФЕДЯ. Конечно. Я тогда сильно разогнался. Райцентр под себя подмял, в области со мной ручкаются, мнение спрашивают, в Москве обо мне поговаривают, обо всём забыл, даже о матери. Вернулся к ней чтобы пять лет с разлуки отметить.

Федя надевает красный пиджак, подходит к могиле матери. Грустит. Выходит Анна в изящном траурном одеянии, подходит к Феде.

ФЕДЯ. Я же матери памятник поставил когда раскрутился. Не, не мавзолей построил и не плиту гранитную как тогда модно было. Я скромно сделал, из белоснежного мрамора, изящно так, как у Родена, но только в одежде. Сижу, водочку козырную попиваю, мать вспоминаю. Народу на кладбище – как в Эрмитаже, каждый день делегации. Оглянулся – а она за оградкой стоит, на меня смотрит и молчит. Я: Анна! Ты? Здесь?
АННА. Здравствуй, Федя!
ФЕДЯ. (замечает траур Анны) Что случилось?
АННА. Не спрашивай. Я теперь вдова.
ФЕДЯ. Так может… Ты же знаешь, я люблю тебя больше всего на свете! Я теперь богат, но мне не нужны деньги, мне нужна ты! У тебя будет всё что захочешь!
АННА. (смеётся) Деньги есть у всех, даже у тебя, Федя, а вот слава есть далеко не у каждого. Мне нужна знаменитость. Приходи, когда о тебе вся страна говорить будет! Я буду ждать тебя, а сейчас – прости.

Анна нежно пожимает руку Феди  и уходит.

ФЕДЯ. Я за ней пошёл, как собачка на привязи, видел как она садилась в чёрный Мерседес какого-то хлыща столичного. Мне потом сообщили что она через месяц замуж вышла за медиа персону. Тьфу!
ПАССАЖИР. Жестоко. Я бы вряд ли смог перенести такое.
ФЕДЯ. А я и не перенёс. В запой ушёл. Все дела забросил, месяц не просыхал. Очнулся как-то утром в подштанниках на лужайке загородного дома. Где-что – понять не могу. На спине лежал, глаза в небо, голубое-голубое. Облака как барашки белые, наперегонки гоняют, листики зелёные ветерком шуршат. Осознание пришло. Всё, чем занимался, к чему стремился, оказалось вдруг таким ничтожным и никому не нужным. Понял вдруг, что не нужно мне богатство, не нужны все эти деньги. Всё зло в мире от них.
ПАССАЖИР. Это тогда вы стали нищим?
ФЕДЯ. Какое там! Вы когда-нибудь пробовали миллиард потратить? Это же такая заморока – не приведи господь! Имущество, недвижимость, компаний штук двадцать, не считая холдингов и корпораций. Подарить нельзя – налоги с людей берут немыслимые. Начинаешь продавать – тебе ещё денег суют. А сами деньги? У меня два кубометра валюты в комнате-сейфе лежало, слитки золотые на стеллажах. Их-то куда? В общем, занялся я благотворительностью. Тот ещё геморрой. Даришь деньги деткам, бабкам, а с тебя налоги списывают, то есть ты опять на этом как бы зарабатываешь. Ну и пришлось в эту тему погрузиться, чтобы всё по правильному, по-научному, чтоб не прощелыгам каким деньги отошли, чтобы польза обществу была, а не вред. Начал я поддерживать всякие социальные программы, детдома обустраивать, нищим учёным новые штаны покупать и оборудование всякое.
ПАССАЖИР. Хорошее дело!
ФЕДЯ. Хорошее-то хорошее, только это дело против меня же и обернулось. Приглашать стали туда-сюда, ленточки красные резать, в микрофон говорить. Потом фоткать начали, в телевизоре показывать, на центральные каналы ездить стал как к себе домой, а там снова денег пихают, в партнёры набиваются, экспертом называют, спрашивают как нам Россию обустроить, говорят что такие люди как я всей страной руководить должны. А тут как раз выборы Президента на горизонте замаячили. Без меня меня женили – предвыборный штаб создали, всё сами делают, спецов выборных из-за бугра выписали, бриться каждый день заставляют и зубами в камеры сверкать. Я и купился.
ПАССАЖИР. (присматривается к лицу Феди) Погодите, а я вас кажется помню. Видел то ли в газетах, то ли по телевизору.
ФЕДЯ. Да где меня только не было! Может я это был, а может и нет. Травой уж всё поросло.
ПАССАЖИР. Вот только я не помню вас в кандидатах. Я всегда голосовал. В каком году это было?
ФЕДЯ. Да уж и не важно это. Не дошёл я до кандидатов. Я в то время по утрам кофей пил, с мизинчиком в оттяжку, прессу читал, чтоб в курсе событий быть. Ну и в одной газетёнке вижу новость во всю полосу. Этот юркий щекотунчик, за которого Анна выскочила, в автокатастрофе разбился. Спорткар за большие тыщи, в крови немыслимый коктейль, а на заднем сиденье пацанчики с трусами в обтяжку. Газанул видать на МКАДе, чтоб рожу свою медийную ветерком обдуть и собрал костёр из пяти машин. Вот оно какое, счастье! У всех разное.
ПАССАЖИР. А как вы, ну то есть ты, как ты узнал что это именно тот самый, что это муж Анны?
ФЕДЯ. Так там и её фотка была. Безутешной вдовы. Журналюги любят такое муссировать. Что да как, кому наследство, да как ей теперь жить-поживать, как с другими жадными наследниками судиться, о которых до этого момента никто и не слышал. Во всех деталях, даже дома перечислили, где она живёт. Я всё отменил, всё бросил и к ней.
ПАССАЖИР. Я так понимаю вы тогда тоже в Москве уже жили?
ФЕДЯ. Да куда же без неё? Питер хорош по театрам ходить, а вокруг Москвы весь мир вертится.

Выходит Анна в строгом, элегантном наряде. Федя выворачивает красный пиджак наизнанку, надевает галстук и выглядит теперь как солидный господин. Анна подаёт ему руку, он целует руку, не отпускает, смотрит в глаза Анны.

АННА. Ты нашёл меня.
ФЕДЯ. Это было нетрудно. Прими мои соболезнования.
АННА. (грустно усмехается) Ты здесь за этим? Я следила за твоими успехами, это что – часть предвыборной программы?
ФЕДЯ. Зачем ты так? Ты же прекрасно знаешь, что я одинок до сих пор по одной-единственной причине – я люблю тебя!
АННА. Я знаю. Ты молодец. Ты снова добился своего и стал знаменит. Очень знаменит. Только… Только ты опоздал. Теперь мне никто не нужен.
ФЕДЯ. Анна, что ты говоришь? Это невозможно! Ты что, совсем ослепла? Ты что, не видишь, что это знак, это судьба, ведь всё кричит о том, что мы с тобой должны быть вместе и никак иначе! Все твои мужья умирают, это злой рок, проклятье, от которого тебе не убежать! Разве ты не понимаешь, что твоё счастье возможно только со мной?
АННА. Нет. Уходи и больше не ищи меня (уходит).
ПАССАЖИР. (допивает содержимое фляжки) А вы…
ФЕДЯ. А что я? Я ушёл. Всё что было на неё оформил и ушёл в чём был. В никуда. Мужики с городской свалки меня миллионщиком прозвали. Я потом некоторым новую жизнь подарил, связи-то ещё долго оставались. Видел иногда Анну в телевизоре через витрину. Она совсем светской львицей стала, искусством вот тоже занялась. Только грусть из её глаз уже не вычеркнуть. Никогда. Вот так я и стал бомжом. Потом таксистом. Да вот, мы собственно, уже и приехали.
ПАССАЖИР. (вытирает набежавшую слезу) Спасибо вам. За всё.
ФЕДЯ. Да чего уж там! Бывайте! А за разговорчивость мою – извините. Редко когда пассажир с пониманием попадётся.

Пассажир и Федя жмут друг другу руки и Федя уходит. Пассажир подходит к двери и долго не может позвонить. Тихонько стучит в дверь. Дверь открывается, на пороге стоит Анна в весёлом, жизнерадостном платье. Анна с улыбкой обнимает Пассажира. Пассажир смущается, отстраняется.

АННА. Что случилось? Ты не рад меня видеть? Если бы ты знал, как я соскучилась!
ПАССАЖИР. Анна, скажи мне, как умер твой муж?
АННА. Автокатастрофа. Я не понимаю, зачем это… Сейчас…
ПАССАЖИР. А у тебя… У тебя был ещё кто-то? Сколько раз ты была замужем?
АННА. Дважды. Первый от сердечной недостаточности умер. Во всяком случае так было написано в свидетельстве о смерти. Я тогда молодая была, не вникала во все эти дела. Почему ты спрашиваешь об этом?
ПАССАЖИР. Скажи мне, только честно. Ты любишь меня?
АННА. Конечно люблю, дурачок! (пытается обнять его, он отстраняется)
ПАССАЖИР. Нет. Я просил честно. Ты любишь меня так, чтоб до мурашек и с моста вниз головой?
АННА. (смущается, подбирает слова) Я не понимаю…
ПАССАЖИР. Ты знаешь как я люблю тебя, но я… Я не могу быть с тобой. Не смогу подарить тебе счастье. (Достаёт из кармана бархатную коробочку и вручает Анне.) Это тебе.
АННА. Боже, что это? (Открывает.) Это то что я думаю?
ПАССАЖИР. Нет. Я купил это для тебя. Хотел, чтобы ты была моей, но видно не бывать этому. Прости. Я должен уйти. Мы больше никогда не увидимся.
АННА. Но кольцо?..
ПАССАЖИР. Оно твоё. Выкинь.
АННА. Нет! Ты не можешь вот так вот просто бросить меня! Не объясняя ничего! После всего что у нас было!
ПАССАЖИР. А что у нас было? Я тебя любил и теперь весь остаток жизни буду помнить об этом. Любила ли ты меня? Я не знаю. Этого даже ты не знаешь. Есть что-то большее, что-то свыше, от чего нам не убежать, как бы мы ни пытались.
АННА. Что же это?
ПАССАЖИР. Судьба. Она где-то рядом с тобой. Однажды ты обретёшь душевный покой и будешь счастлива. Будешь любить. Любить по-настоящему. К сожалению не меня. Прощай.

Заплаканная Анна и Пассажир расходятся в разные стороны.

Год спустя. Белая яхта, синее море, яркое солнце. Выходит Анна в летнем наряде с широкополой шляпой. Выходит Федя с бородой, в ослепительно белом кителе и капитанской фуражке. Они поднимаются на борт яхты и стоят на мостике держась за руки, смотрят вдаль.

АННА. О чём ты думаешь?
ФЕДЯ. О тебе. О нас. О том что нас ждёт впереди.
АННА. Мы теперь никогда не расстанемся?
ФЕДЯ. Никогда.
АННА. Почему ты в этом так уверен?
ФЕДЯ. Потому что глупо бояться будущего, ведь оно ещё не наступило. А мы… Есть что-то, что всегда связывало нас.
АННА. Что же это?
ФЕДЯ. Это любовь.
АННА. (молчит, потом решается заговорить) Я никогда не говорила об этом, но на самом деле я всегда ждала тебя. Тайно следила за твоими успехами и неудачами, переживала, даже плакала иногда втихомолку, знакомых о тебе расспрашивала, вот только… Только всегда боялась признаться даже себе самой что мне нужен только ты. Прости меня. За всё.
ФЕДЯ. (обнимает Анну, смотрит в её глаза) Ты меня прости за мою слабость. За то, что отчаялся и не искал тебя, не пришёл и не забрал к себе, когда тебе это было так нужно! Но теперь это всё неважно. Теперь мы вместе. Люблю тебя!
АННА. Люблю тебя.

Анна и Федя целуют друг друга.


ЗАНАВЕС