Многа букафф. Гл. 7

Александр Разумихин
   
     «МНОГА БУКАФФ» ;-)
   
     О феномене современной беллетристики и её «творцах»

     Поэма в клочках   

   
     Писателю нужен редактор! Или?..  Клочок 7

«У всякого-якого есть всегда причина и зачастую повод. О причине речь пойдёт позже. А сейчас про повод. Он, как это часто у меня бывает, самый что ни на есть житейский. Младшая дочка принесла взятую почитать у подружки книжку. Из любопытства — что там молодёжь читает? — глянул: «Ларссон Стиг. Девушка с татуировкой дракона. Роман. Пер. со шведского А. Савицкой. М.: ЭКСМО; СПб.: Домино, 2010. 624 с.». В выходных данных, как положено, значатся «ответственный редактор», «редактор», «корректоры»…

Натура такая: стал читать. И оказалось, что именно эта книжка стала поводом. Поводом для раздумий: нужен или нет писателю редактор? Впрочем, вслед за этим вопросом последовала череда других: нужен ли книжный редактор читателю? И вообще нужен ли и писателю, и читателю кто иной, кроме издателя?

Сразу предупреждаю, никакого разбора редакторской и корректорской работы далее не последует — так что не пугайтесь. Потому что я вообще-то исхожу из того, что всё писательско-издательское дело исключительно субъективно в своей основе.
Согласитесь, художественное творчество иным быть не может. Далее, редактура — это тоже, как педагогика, то ли наука, то ли искусство. В нашем случае, то ли ремесло, то ли искусство, то ли некое направление науки филологии.

Короче, всё субъективно. Особый разговор о переводчике (если книга зарубежного автора) — его работу тоже никак объективной не назовёшь (даже если это проза, а не стихи, потому что хороший переводчик кроме знаний языков должен вложить в текст ещё и свою душу). Заметим, кроме редактора есть ещё корректор, который одной расстановкой знаков препинания может смысл текста изменить до неузнаваемости, руководствуясь опять же субъективным восприятием этого текста. Ну, а ещё есть «хозяин» издательства, от субъективного вкуса которого зависит: состояться вообще книге или нет. Но вот книга в руках читателя. Тут вообще полный беспредел. Ибо читательский субъективизм не знает границ. Принцип: как хочу, так и читаю, что хочу, то и вычитываю, — самый обыкновенный и распространённый. Более того, хочу — читаю, а хочу — выбрасываю, не дочитав. Имею право — не понравилось!
А что читателю не понравилось: текст писателя? результат редакторской работы? труд переводчика? усилия корректора? выбор «хозяина» издательства, решившего книгу выпустить в свет? или виной всему настроение читателя, взявшегося читать книгу не в том расположении духа?

Но это всё лишь зачин. Обращусь к конкретике. Читаю первую фразу романа: «Это повторялось из года в год, как ритуал». А чуть ниже читаю: «Эти времена давно остались в прошлом, и разговор между двумя состарившимися мужчинами носил скорее характер ритуала…» Знаю, у меня скверный, говоря другими словами, редакторский, характер. И я задаю вопрос: «Зачем в первой фразе эти два слова «как ритуал»? Вопрос сугубо в воздух, без каких-то выводов с моей стороны.
Читаю дальше: герой получает по почте засушенную веточку кустарника с белым цветком — «это была малопривлекательная веточка кустарника. Похожего на вереск…», чуть ниже уточнение, «на удивление незатейливым цветком». А ещё через пару страниц герой продолжает рассматривать всё тот же «красивый, но заурядный австралийский цветок».

Как у читателя у меня в момент чтения было настроение передохнуть от работы. Но недоумение: так небрежно написал автор романа? или неаккуратно перевёл переводчик? или особо не вник редактор? или корректор оказался не больно въедливым? а «хозяин» глянул на будущую книгу просмотровым чтением по диагонали или вовсе не смотрел, сочтя достаточным популярность книги на Западе? всё же возникло, осталось и даже послужило поводом для размышления на тему, а так ли уж нужен при издании книги редактор.

Ну, не заметил он, этих «блошек». И что, хуже стал роман? Стал от этого нечитабельным? Так нет же, на обложку книги вынесено: «Только в Швеции продано 3 миллиона экземпляров. В США продано более 10 миллионов экземпляров. Во Франции продано 2,5 миллиона экземпляров. В Испании и Италии продано по миллиону экземпляров». Как видим, писатель пописывает… читатель почитывает.

Вот и возвращаюсь я опять к своему вопросу: «Может, не нужен никому редактор? Грамотный читатель сам заметит и мысленно исправит, разве что поморщится. А неграмотный — так он ничего не заметит и побежит взглядом дальше».

Вопрос мой тем более интересен, что на просторах ЖЖ среди начинающих авторов (это я ещё как-то могу понять) и даже среди тех, кто занимает в издательствах штатную должность «редактор», гуляет мнение, что всякие там «филологи», зануды и вредины, желающие «пригладить» гениальный (других начинающие не пишут!) текст, не нужны, по определению. Известно ведь, хорошее исправлять-улучшать-изменять — только портить.

И, кроме того, я ведь о читателе забочусь. Сократим редакторов, глядишь, книжка читателю дешевле обойдётся».

Сработало. И начались монологи и диалоги, которых я, собственно, и добивался. Практически все наперебой стали мне объяснять, что писателю редактор нужен. Но хороший, грамотный и умный. И переводчикам всем непременно нужен редактор. Тоже хороший, грамотный и умный. Вот только где же их взять в потребном количестве? Мол, лучшие редакторы в нынешних условиях — почти сплошь подвижники. А подвижников много не бывает.

Борис Чекалов (автор около 30 романов в жанре фэнтези, среди них: «Гончие Преисподней», «Клятва отступника», «Печать демона», «Бронзовая башня Безумия», «Яд багряной химеры», «Одиночество гаргульи». Один из его романов технофэнтези об эльфийском аристократе Майкле и демонессе пламени Франсуазе, пребывающих в мире, в котором один из поваров королевской семьи — наёмный убийца и намеревается пустить в дело сок из корня болотной гортензии, входил в лонг-лист премии «Национальный бестселлер») отозвался комментарием:

«Хороший редактор — нужен обязательно. Но не просто «вычитать слова», а работать с книгой в целом — со структурой, стилем, манерой подачи материала и т.д. При этом редактор должен ориентироваться на сильные стороны текста, затачивая их, и устранять все слабые моменты, — а не стремиться перекроить текст по-своему, ориентируясь на свои личные пристрастия. Но беда в том, что таких хороших редакторов всё меньше». И привёл пример: «У Ларссона есть ещё одна «знаменитая» в среде профи ошибка: у него глок снимают с предохранителя. А у глока предохранителя нет».

«Что хороший редактор нужен даже хорошему автору (ему в первую очередь), а значит, и хорошему читателю, для меня бесспорно. И это не тема для дискуссии, — ответил я. — Но Вы справедливо заметили, что хороших редакторов всё меньше. Можно я продолжу? Хороших писателей тоже всё меньше. Во всяком случае, есть такое впечатление, хотя, может, я и не прав! Но читатель-то, обычный, читает не только хороших авторов, прошедших хорошую редактуру. Он как раз читает всё больше не очень хороших авторов после не очень хороших переводчиков и не очень хороших редакторов и корректоров. Вот и мелькнула мысль: может быть, авторов, себя провозглашающих «гениями», освободить от редакторского «гнёта». И тогда, помните, как у Петра Первого: «Пусть дурь каждого видна будет». Он, конечно, не писателям указ тогда писал. Ну, а нам про них уместно вспомнить. Ошибки разного рода практически у всех авторов найти можно. Один, другой, третий, десятый читатель их увидит, а тысячи даже ухом не поведут. Согласитесь, те миллионы читателей, что книгу купили и проглотили, чихали они на глок с предохранителем. Они про что-то совсем другое читали».

Михаил Стрельцов из Красноярска (автор 3-х поэтических и 2-х книг прозы, организатор регионального поэтического состязания «Король поэтов») внёс в разговор конкретику:

«Хороший редактор — это 80% текстового содержания книги. И лишь 20% — автор. Порой из такого г… приходится конфетку делать, что сами авторы в удивлении. Не нуждаются в редактуре только снобы тире графоманы, либо, что крайне редко, гении.
…Что значит «плохой читатель»? Потому что он читает плохие книги? Так не надо издавать плохих книг. А редактор помогает делать их лучше. И читателя, и автора можно и нужно обучать и воспитывать. Собственно, это та дополнительная функция, которая отличает хорошего редактора от просто редактора. Сколько бы не было написано хороших книг, на переиздании одной классики не выкрутиться. Люди пишут и хотят издаваться. И с этим кто-то что-то должен делать. Тут вопрос упирается в книготорговлю. Пока наблюдается лобби литературного фаст-фуда в ущерб «хорошим книгам». Пока читателю просто не из чего выбирать».

Последовал мой ответ:
«Редакторский корпус уже столько этих конфеток наделал, что, в конце концов, и возник вопрос: «А зачем мы этим занимаемся?» Плохой автор всё равно считает, что его, «гения», напрасно причесали. Плохому читателю вообще всё до фени. Так, повторю, зачем причёсывали? Ради мимолётного удивления автора, о каком Вы пишете? В мире так много написано хороших книг, пусть издатель их и издаёт, а читатель не получит возможности купить г... и купит хорошую книгу. Вот тогда уж, безусловно, авторы, среди которых число пишущих, но не печатаемых преобладает, точно и навсегда останутся без своих публикаций. Зато выиграют читатели и культура в целом. Вы о ком заботитесь? Я о культуре. Или Вы считаете, что пока будет плохих книг навалом, будут и адекватные, разбирающиеся читатели? Не уверен. Точнее, уверен в обратном. Будет что выбирать, если редактор станет работать только с хорошими рукописями и не притрагиваться к плохим.

А что касается книготорговли, то я на ярмарке «Книги-2012» слушал стенания директора издательства из Питера, уж куда ближе Красноярска, Омска, Томска, Кемерова, Хабаровска, Владивостока. Плохо, если вдуматься, не только в книготорговле, везде. Ну, так мы хотим стабильности. Значит, лучше не станет. Издавать и продавать книги придётся в нынешних условиях».

Марина Ткачёва (автор в стиле реалистический прозы. Сама о себе: «Человек искусства с медицинским образованием. Писательствую. На уровне рассказов в литературных журналах и сборниках. Стараюсь участвовать в различных литконкурсах, периодически что-то завоёвываю. Пытаюсь закончить роман. В смысле рукопись»):

— И это пишет сам редактор, заметьте! Согласна, кадры раздуты.
— Кадры редакторов? Или кадры авторов? — поинтересовался я. — А что, давайте, как президент — чиновников, сократим и тех, и других на 20%? Писателей можно даже больше. Это я как редактор говорю, чисто корпоративное мнение.
— Прямо пропорционально: меньше авторов — меньше редакторов. Почему бы и нет? Главное, чтобы и те, и другие были достойными.
— Я «за», но мы живём в той стране, какая есть. И у нас, когда сокращают, то «уходят» лучшие. А если не уходят, то их выживают. Так среди учителей, среди журналистов, среди врачей... Книгоиздание не исключение. Обычно первые кандидаты на сокращение именно достойные. У нас именно такой профотбор. Лучший пример — милиция, тьфу, полиция.

Юрий Кумыков (Жорж Шамнэ) (писатель, поэт, автор песен (текст и музыка), гимнов, развивающих сказок, сценариев, антреприз, мюзиклов, фельетонов, пародий, юморесок; художник-график, политолог; специалист по имиджу, рекламе, PR, формированию общественного мнения, организации и проведению шоу-программ, режиссер, настоящий полковник):

«Я работаю только с частными издательствами, где редакторов нет. Это только благодаря вам осознал, и думал, что так везде. Хозяин сам смотрит, читает... А нередко бывает и так: предлагаешь ему тему, план и начало материала, если всё ему нравится, то он и предварительный гонорар даёт (мол, действуй в том же духе, но, к такому-то сроку).

Недавно одна писательница пригласила меня к соавторству (мои темы и часть описания с мужской стороны, её — женское восприятие). Интересно стало (задумался после прочтения вашего поста), а некий редактор будет над нами обоими?»
…Есть читатели, которым и книгу в руки лучше не давать. Есть и те, кто гордо заявляет: «Я книг не читаю». У всех разные вкусы, и подогнать их под стандарты невозможно. Мне может нравиться книга и автор, которые противны вам, и наоборот. Отсюда и незавидная роль автора, и беды читателя, при посредничестве редакторов. В ситуации взаимодействия: автор — читатель, мало кто помнит редактора книги».

«Ваша постановка проблемы мне очень даже пришлась по душе. Но позвольте полюбопытствовать, — спросил я, — а имеет ли автор возможность увидеть, как нередко, извините за грубость, плюётся в им, автором, написанное читатель? Если случается, что автор да без хорошего редактора, или вообще, как Вы говорите, без редактора, а читать его взялся хороший читатель. И сколько, интересно (хотя не встречал я таких исследований), книг читатель откладывает-отбрасывает в сторону, не дочитав, что там до конца, до середины? И разве я ратую за подгонку авторов под стандарты? Наоборот, говорю, давайте оставим их, какие они есть, наедине с такими же читателями. Если честно, меня как редактора, например, вполне устраивает строчка мелким кеглем в выходных данных. Но меня не устраивает, что книгу наполнил буковками никудышний автор. А ведь и он сам себя, и телевидение, и «в народе» его называют писателем. Не хочу я этого ни понимать, ни принимать, ни прощать.

Что же касается «незавидной роли автора...» Какого? Она такой бывает порой только у хорошего автора. У плохого она либо заслуженная — не печатают, либо незаслуженная — зачем-то взяли и напечатали, а он и вообразил о себе, будто и впрямь писатель.

«Беды читателя...» Какого? У хорошего беда случается, когда не может достать хорошую книгу. У плохого — так у него никаких бед: есть сколько угодно плохой литературы, а если расстарается, то найдёт немного и хорошей.
«При посредничестве редакторов...» Каких? Плохие меня не волнуют. Мне доводилось много лет быть главным редактором — я от плохих избавлялся. Хотите улыбнуться? Некоторые из мной уволенных потом другими издательствами подбирались (подбор кадров), и даже становились главными редакторами издательств. Жизнь — штука весёлая. А хороших редакторов в роли посредников я не видел. Они уважают себя».
tilimoska (Дюймовочка) (человек, прочитавший много книг, выучившая языки, объездившая много стран, бывавшая в разных ситуациях, встречавшая разных людей, понявшая, что не всё только белое и чёрное, что всё — относительно, философ по складу ума) прислала комментарий:

«Гладкий, правильный текст не всегда интересен. Бывает так, что глазу и мозгу не за что уцепиться. Да, есть плохие редакторы и плохие авторы. Но вторые выгодно отличаются от первых. Их можно просто не печатать».

Ответить столь же коротко я не сумел:
«Я ведь изначально исхожу из того, что есть плохие редакторы. И есть плохие авторы. Текст может быть скверным и тот, что утюгом плохого редактора превращён в выстиранный и выглаженный носовой платок, и тот, что в рытвинах. (Меня, читавшего «Войну и мир» несколько десятков раз, зачастую многие фразы любимого мной Льва Толстого «царапают» своими отголосками чужого строения речи. Они у него — кальки с французского, который, кстати, он тоже знал не лучшим образом: понятно, что языковая практика барина с крестьянами как-то не задалась сразу! Но, странное дело, фразы «режут», а текст восторгает. И при этом я не отвергаю, а восторгаюсь его произведением. Но для этого надо быть Львом Толстым. А читая сегодняшние тексты: и фразы «режут», и текст почему-то не восторгает. Вот в чём проблема!)
Мне больше всего в Ваших словах приглянулось слово «просто». Вы знаете, многие авторы достойных произведений сегодня, впрочем, и вчера, позавчера, услышали, что их текст не подходит ни для одной книжной серии, выходящей в том или ином издательстве. Но точно так же немало авторов услышали про свой гениально-плохой текст, что, наоборот, у него есть то единственное достоинство, что он про Бабу-Ягу, объявившуюся в столице, или про брошенную мужем-миллионером женщину, а в издательстве есть именно такая серия. И плохой текст станет книгой. Чуть-чуть лучше при хорошем редакторе, и ничуть ни лучше ни хуже, останется плохим при плохом редакторе. Вот я и предлагаю этот процесс упростить. Потому что не печатать при нынешней издательской политике плохую литературу нельзя. И не редактор, по сути, бывает шлагбаумом на пути книги, как хорошей, так и плохой.
Лучшие редакторы — да, подвижники. И лучшие писатели всегда были подвижниками. Вопрос: что делать с остальными, которые и в писательстве, и в редактуре не подвижники? Где та свалка, куда их надо выбросить, и кто этим займётся? Издатели? Так у них бизнес, в котором главное — прибыль».

К разговору подключился Александр Трубников (историк, писатель, автор нескольких историко-приключенческих, фантастических романов и повестей, среди них «Наследство тамплиеров», «Меченый маршал», «Седьмой саркофаг», «Рыцарский долг», «Чёрный Гетман»):

«Хорошие книги получаются чаще всего при удачном тандеме автор — редактор. А в том, что сейчас почти не осталось хороших книг, и всё больше «разных», немаловажную роль сыграло то, что существовавший ранее институт литредактуры, как я смотрю по разным издательствам, на сегодня практически полностью уничтожен».

Своё мнение высказала Яна Розова (автор десятка женских детективов, среди них «Импровизация в стиле убийство», «Тёмная полоса», «Убийца в семейном склепе», «Я — молот против ведьм»):

— Согласна! Я не могу себя читать — не вижу повторений, даже ошибок не вижу, но точно знаю, что их есть у меня. Так что, куда же без редактора? Я — за редактуру, за корректуру, за критику. Понятно, что редактор должен быть понимающий и всё такое, он ведь первый читатель. И если ему непонятно, режет глаз, ухо и что там ещё — пусть скажет. У меня есть такой опыт — вышел слабо вычитанный текст. Я до сих пор в таком скомканном настроении...

Мы разговорились:
— Моё мнение, прежде чем отправлять рукопись в издательство, даже если тексты берут и печатают, следует учиться: орфографии и пунктуации, стилистике, читать настоящих писателей, сравнивать, приглядываться, как они решают вопросы композиции и т.д. Ибо, чтобы даже нарушать правила, нужно их знать. Не видите повторов? Надо учиться их находить, развивать память, делать схемы, карточки, читать психологов и писателей о психологии творчества. Потом садиться, переписывать заново свой текст и снова продолжать учиться. Кто знает, может, в конце концов, будет принято единственно правильное решение — не предлагать рукопись издательству.

Говорите, что «вышел плохо вычитанный текст». Так ведь Вы были его создателем, и Вы первая должны были его вычитать до совершенства. Ваше сегодняшнее скомканное настроение Вы же и породили. А представьте, скольким читателям Вы испортили настроение. Без обиды только. Упрекая редактора, Вы предлагаете редактору за Вас и на Вас потрудиться. Вам не кажется, это очень походит на то, что я приду в булочную, а мне отвесят муки, соли, дрожжей и скажут: «Испеки сам дома, тогда и съешь».
— Да разве я кого обвиняю? Есть люди, которые пишут, а есть те, кто помогает писателю по необходимости. И тем и другим платят за это деньги, так? Редактору часто больше, чем писателю. Так пусть он и выполняет свою работу. Если рукопись считается годной для публикации, то издательство приступает к своей работе. А ошибки и Лев Толстой допускал, и другие тоже, кто поумнее и пограмотнее меня будут.

— Отлично понимаю, что Вы не обвиняете. И я Вас, смею заверить, тоже не обвиняю. За что обвинять, человек взял и написал, имеет право. Не имеет лишь права думать, что его текст непременно надо печатать, а его самого именовать писателем.
Но с чем согласиться не могу, так это с тем, что «есть люди, которые пишут, а есть те, кто помогает писателю по необходимости». Это почему Вы вдруг на редактора взгромоздили обязанность-необходимость всем и каждому, затеявшего буковки строить во фразы, помогать. Я понимаю «помогать писателю», на это я согласен. А вот помогать автору неграмотного, убогого текста только потому, что ему захотелось тиснуть эти буквы на бумаге, мне, представьте себе, никак не хочется. Даже за деньги. Тем более, что потом автор за мой труд намерен деньги положить в свой карман (гонорар называется). Вы объясните мне, пожалуйста, зачем мне, редактору, потакать ему в этом?

Говорите «если рукопись считается годной для публикации»… А кем считается, разве редактором? Вот когда он приносит директору рукопись и убеждает его, что из этой рукописи он может и хочет сделать хорошую книгу — это один разговор. А когда ему «сбрасывают» рукопись и говорят: «Сделай из г... конфетку» (цитирую фразу одного из комментаторов, и он здесь прав на 200%), пусть даже не шоколадную, а обычную барбариску с искусственным наполнителем, то о какой пригодности можно говорить? А проблема такая существует во многих издательствах. Потом результаты этой проблемы ощущают на себе читатели, перестающие покупать книги (и вовсе и не только из-за появления Интернета).

Вновь обозначилась tilimoska (Дюймовочка):

«Знаете, а мне иногда очень нравятся повторы. Иногда они стилистически очень оправданы».

Кто бы с этим спорил, и я ответил:
«Так для этого надо понимать, в каких случаях они оправданы и нужны, а где их калёным железом надо... И прежде всего понимать самому автору. Я тут одному автору без всякой просьбы с его стороны взял и предложил поправить 2—3 фразы в выложенном им в ЖЖ тексте. Заработал большое спасибо. А от другого услышал (в пересказе): куда суёшься, я так слышу! И что, объяснять ему, что он глухой на слово? Так ведь даже врачу не во всех случаях хотят верить, когда тот начинает говорить про серьёзную болезнь».

Любовь Тюменцева (мне знакомы её юмористические стихи, в том числе те, где она вспоминает Монако: «Там не пьют спросонья бормотуху, И совсем не слышно матерщины») справедливо заметила:

«Если в книге, как писалось выше, 20% авторского труда, а 80% редакторского, то зачем вообще такие писатели?! Может быть, я наивна, но книга изначально должна быть хорошей. Не умеешь — не пиши».

Последовал мой ответ:
«Так ведь пишут. Миллионами букв. Компьютер всё стерпит. А потом оказывается, что и читатель тоже «хавает». Тогда зачем плохому автору хоть замечательный, хоть безобразный редактор? Это в школе нельзя сажать плохого ученика на последнюю парту — непедагогично. А тут почему нельзя сделать так: хорошему автору, рукопись которого не надо «перелопачивать», которому не требуется «глубокая редактура», выделяется хороший редактор, а все другие авторы печатаются без редактора, без корректора, как он есть, как нарубил своим топором. И пусть его таким читают. Потому что Вы правы: книга изначально должна быть хорошей.

Но сегодня автор текста (рукописи) уже считает себя писателем, а Интернет ему в этом потакает. Раньше писателем всё-таки начинали называть автора уже хотя бы 2—3 опубликованных книг. А до того говорили или «начинающий писатель», или «автор такой-то повести или романа». Была ещё категория «молодых писателей» — так у них уже тоже за душой были публикации в журналах и сборниках. А сейчас — набросал этюдик, выставил на конкурс себе подобных и гордо голову вверх: “Я — писатель!”»
Вновь возникла Ника Аникеева, с которой мы обменялись репликами:

— Думаю, что нужен редактор, только чтобы автор и редактор могли бы хоть как-то взаимодействовать. Понимаю, что это утопия.
— Взаимодействовать способны только хороший автор и хороший редактор. Что делать остальным?
— Вот поэтому и написала, что утопия... Хотя меня всегда удивляло вот что. Как редактор может точно знать, что именно хотел сказать автор? Почему надо заменить одно слово на другое или переписать предложение в совершенно ином варианте?

Обозначилась Алла Матвеева (автор романов-фэнтези «Досадный случай» в серии ЭКСМО «Колдовские миры», про юного ученика колдуна-алхимика, и «Повод для ритуала», про то, что не стоит дракону влезать в разборки магов, особенно когда они его совершенно не касаются», текст которого представлен в «Самиздате»):

— Какую же интересную тему Вы подняли. Как же я хорошим редакторам сочувствую. Тяжёлый труд.

— Тяжёлым он был всегда (своим дочерям я говорю, что труд лёгким вообще никогда не бывает, даже если он в радость). Но сегодня он стал Сизифовым трудом. Потому что издаётся много тех, кто писать не умеет; потому что среди книгоиздателей много тех, кто из печатной продукции знает одну: печатать деньги; потому что редактируют часто те, кто глух на слово; потому что растят таких читателей, кто пишет «славестность» и восторгается прохановыми, донцовыми, поляковыми и т.п.

— Грустная истина. И я голосую за то, что редактор нужен обязательно! И чем неопытнее писатель, тем сильнее ему нужен хороший редактор. А если сократить этих нужных людей «в целях удешевления книги», то эти книги вообще покупать перестанут, так как читать их станет невозможно.

— Так именно этого я и добиваюсь: чтобы «неопытных» не издавали, и читать потому стало их невозможно. Пусть они учатся и набираются опыта в литстудиях. Доводилось читать, что в стародавние времена отбор книг и для перевода, и для переписывания (типографий ещё не было) был весьма тщательным, чтобы это было «душе полезное чтение». Выходит, тогда проблему понимали лучше, нежели мы с Вами сейчас. Поэтому я всецело принимаю слова, некогда сказанные академиком А.М. Панченко: «Следовательно, нужно не вообще читать книги и читать не всякие книги, а «пользовать себя» строго определённым кругом избранных текстов».

— Тогда, действительно, отсутствие редактора станет главным инструментом естественного отбора среди авторов.
— На этом и основано моё предложение. Как оно Вам?
— Покупать люди всё равно будут то, что нравится, а не то, что хорошо написано. Начинать надо тогда с воспитания хорошего литературного вкуса у читателей. Без этого все остальные меры бессмысленны.

Если обобщить, самым распространённым был совет: плохих авторов не издавать, проводить для них мастер-классы, плохих редакторов увольнять. Со мной соглашались и тут же возражали: да, «издаётся достаточное количество хороших книг. Но их почему-то не читают. Почему? Это очень интересный вопрос. И подозреваю, что к вопросу о редакторах он отношения не имеет. И так как народ всё равно читает эту лабуду, то я за то, чтобы хотя бы элементарную корректуру она проходила».
При этом самое удивительное: очень многие авторы из начинающих (причём, начинающих на протяжении уже многих лет) как-то не испытывали особой жажды каких-либо мастер-классов. Интернетовская среда уже убедила их, что они настоящие писатели. Кто-то из них на всевозможных конкурсах среди других, таких же «настоящих», писателей стали лауреатами и затем сами включались в жюри для определения новых лауреатов.

Вот читаю я Елену Луганскую:

«Руфина осторожно ступая, пошла по тропинке, и спустя некоторое время перед её глазами открылись виды невообразимой красоты. Бирюзовое платье развивалось, делая её похожей на нимфу, спустившуюся с небес. Белоснежный пляж, зелёное обрамление, сказочный парк, которому, казалось, не было и конца и края, всё это впечатляло. Руфи ощутила себя маленькой девочкой из Иваново.

Ещё три года назад она только могла представлять такую жизнь в своём воображении, дорогую одежду, красивейшие места, удивительных мужчин, и море возможностей. А сейчас это всё происходит с ней в реальности. Она замерла на месте. Ей захотелось скинуть одежды и пройтись босиком на цыпочках к воде. Она развернулась, посмотрела на Александро и направилась к небольшой беседке из ротанга. Мужчина улыбнулся, в уголках глаз сверкнули искорки, и пошёл за ней. Помог зайти внутрь и расположиться на мягком сидении, а сам направился к воде. Его стройная фигура, казалась выточенной из гранита. Руфи смотрела на него во все глаза. Нет, таких красивых мужчин не бывает. Кто он? И что он тут делает? А вдруг это судьба? Девушка смотрела на него как заворожённая, уже не в силах скрывать свои новые ощущения».

Тут требуется комментарий: роман-литсериал «Обонятельник по вызову» (я процитировал строки из 8-й части) пишется автором по результатам тренинга по системно-векторной психологии Ю. Бурлана, в данном случае Елена Луганская применяет обонятельный вектор. Поэтому открывать ей глаза на то, что фраза «перед её глазами открылись виды невообразимой красоты» скучна, потому что банальна, а «стройная фигура, казалась выточенной из гранита» — это так несексуально, потому что гранит как-никак камень, будет напрасным занятием. Просить её повторить основы русского языка и подсказывать, что парк, хоть и сказочный, но говорить: «не было ему и конца и края» нельзя, нет такого выражение, а есть похожее, но другое: ни конца ни края, — не вижу смысла. Смею предположить, что услышу, мол, исправлять ошибки — дело корректора, ему за это деньги платят. Или объяснять ей, что читать про «нимфу, спустившуюся с небес», более чем странно. Так как, во-первых, напрашивается шутливый вывод, что автор не знакома с «Гласом рассудка V» — рассказом из сборника «Последнее желание» о ведьмаке Геральте Анджея Сапковского, резонно заметившего: «Тому поймай русалку, этому нимфу, третьему этакую духобабу... Вконец спятили, по сёлам девок полно, ан нет, подавай им нелюдей».

И дело не в том, что нимфа — нелюдь. Кого нынче этим удивишь. Я тут в одном блоге прочитал строки одной мамы:

«Мои мужчины не перестают меня восхищать. Гай на любые вопросы в стиле «мальчик, а кем ты хочешь быть?» («Ну что, ты уже планируешь, куда поступать после школы?», «Ты уже подумываешь о выборе профессии, дружок?» и т.д.) отвечает, что он хочет стать мужем королевы драконов. После майских у них урок профориентации в школе, бабушка теперь ежедневно умоляет Гая не писать это в анкете».

А во-вторых, дело в том, что до сих пор «летучих нимф» можно было встретить лишь в вольном переводе Шиллера Жуковским. А если следовать древнегреческой мифологии, то нимфы — низшие божества природных сил. Повелевают они духами природы в зависимости от мест обитания. Различают нимф родников, ручьёв, рек — наяд; гор — ореад (орестиад); деревьев (изначально — дубов) — дриад; за долинами присматривают напеи; заливными лугами и болотами занимаются лимнады (лимониады); наяды полезны в хозяйстве; к нимфам относят ещё дочерей Титана Океана — океанид и нерей.
Живут они соответственно в рощах и лесах, у источников, в тенистых горных ущельях — на лоне природы, но никак не на небесах. Лесные нимфы, насколько мне известно, живут в потрясающе красивых лесах, где летают бабочки и поют птицы. Спутницы богини охоты Дианы, вооружённые луками и стрелами, — также лесные нимфы, они хранительницы целомудрия. Так что нимфы — это не ангелы, которые снисходят на землю и чаще всего изображаются в виде безбородых юношей, в светлых диаконских (символ служения) облачениях с крыльями за спиной (символ скорости).

Но читатели-френды комментируют текст «Обонятельника по вызову» с предыханием:

«Аж в горле пересохло...»,
«Кожно-зрительная Руфи... интересненько...»,
«У Руфи всё так прекрасно... но ощущение словно в ожидании грозы»,
«Замечательно написано, Лена. Погружаешься в атмосферу вместе с героями».

Френдам, как говорится, до фонаря, где на самом деле «проживают» нимфы и кто они такие — а слово красивое.

Да что там слово! Текст Елены Луганской в красивое превращает буквально всё. В полном соответствии с банным вектором персонажа пьесы Маяковского «Баня» Мезальянсова («Ну, конечно, искусство должно отображать жизнь, красивую жизнь, красивых живых людей. Покажите нам красивых живчиков на красивых ландшафтах и вообще буржуазное разложение...»):

«Никита сидел в низком круглом кресле из ротанга, наблюдал сквозь обзорное затемнённое окно за надвигающимся закатом и неспешно потягивал виски со льдом. Прозрачный ребристый стакан равномерно покачивался в руке, вводя в состояние транса. Казалось, время застыло. Странное давно забытое состояние внутреннего блаженства вернулось и просочилось в каждую молекулу организма. Он ощущал спокойствие и мечтал. Мечтал о том, что после свадьбы с Руфиной они сразу заведут детей, а он построит большой дом, по собственному проекту, в котором найдётся место всем. Руфи наверняка будет прекрасной хозяйкой. У неё отличный вкус, и превосходное чувство стиля.

Нет, он определённо везунчик. Каждый раз, когда в его жизни происходили падения — он выходил сухим из воды. Пять лет назад задумал открыть дизайнерское агентство и в последний момент рассорился с компаньоном, ему пришлось добирать половину недостающей суммы кредитом. Но дела сразу пошли в гору, и он быстро расплатился с банком. А Руфина… Руфина досталась ему в нелёгкой борьбе. Говорят, что сам Прохоров интересовался ею, хотел, чтобы красивая девушка стала его любовницей, но она ему отказала, а почему-то выбрала его, Никиту. Хотя он обычный предприниматель средней руки, а смог отбить девушку у самого Прохорова. Руфи само совершенство: изящна, образованна, воспитана, словно училась в школе для благородных девиц. При том при этом она имела прекрасную фигуру, нежную прозрачную кожу, и удивительные икры ног в форме бутылки. Никита закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. В последнее время с ним творилось что-то странное, мысли о Руфи вызывали в нём жгучее желание овладеть ею снова и снова. Он допил глотком виски, поднялся с кресла, чтобы пойти в ванную к любимой. Руфи любила понежиться в ароматной воде по вечерам».

Всем, кому хотелось, чтобы им сделали красиво, автор это сделала. Людоедка Эллочка непременно произнесла бы своё коронное: «Кр-р-расота!» А если учесть, что «при том при этом» у героини, которая уже «видела себя лицом крупных косметических брендов», «удивительные икры ног в форме бутылки»… Нет, лучше я обойдусь без своих критических замечаний.

Тем более заметил: большинство (или очень большое количество) авторов, не только начинающих, не любят критику в свой адрес. Они без неё, квалифицированной, спокойно жили до сих пор, и она им вовсе не нужна, даже для разнообразия. Да и редактор, корректор, как выясняется, нужны им лишь для того, чтобы потрудились над их «гениальными» текстами. Чтобы выполнили свою обязанность — преподнести читателю не просто салат из слов и фраз, имеющий в писательском меню название «Лабуда», а лабуду, приправленную майонезом «Провансаль».

Каждый может проделать простое действие — задать себе вопрос: что он в своей жизни предпочитает читать, хорошую или плохую литературу? Если приглядеться, очень многие почему-то берутся с усердием, достойным лучшего применения, читать плохие книжки. Но, спрашиваю я самого себя: «Зачем мне, редактору, способствовать этому?» и обращаю свой вопрос к аудитории писателей-беллетристов.
Ответом на него было многократно высказанное мнение, что цель у современных издательств одна — деньги заработать. И пока выгодно будет штамповать псевдолитературу, мол, придётся редакторам лабуду украшать.

Я же повторял вновь и вновь, что довести до ума текст хорошего автора, писателя «без кавычек», святая обязанность хорошего редактора. Хотя немало случаев, когда плохой редактор портит хороший текст, не без этого. Но я говорю исключительно про плохой текст и плохого редактора. Да, последние годы было выгодно тиражировать псевдолитературу. Хочется думать, что нынешнее увеличивающееся нежелание многих читателей покупать такую литературу может как-то изменить ситуацию. И значит, пришла пора всерьёз говорить не о свободе слова, а о мастерстве слова. Оно ведь сегодня в книжке очень часто не авторское (писательское), а редакторское и корректорское. Но писателем числится почему-то автор полуфабриката. Я не о справедливости в данном случае. Я про то, зачем из некачественного полуфабриката пытаться делать книгу, про которую читатель пишет:

«Я перестала покупать художественную литературу из-за её цены. Особенно современную. Потому что отваливать 300—400 рублей за всякую псевдофантастическую бредятину, хилые детективчики и слабенькое фентези — слишком жирно. Красная им цена до ста рублей, и то подумала бы! Хотя меня в соотношении «цена—качество» больше волнует второе. Мало того что дорого, так ещё и дерьмо».

Но меня продолжали убеждать, что редактор обязательно нужен именно потому, что сам автор не в силах справиться со своим текстом. И тогда я решил повысить провокационный градус. И обозначил конкретный путь, позволяющий раз и навсегда покончить с псевдолитературой:

«Вы считаете, что редактор нужен, я тоже считаю, что нужен, третий, десятый так же считает, а сколько так не считают? Поэтому, будь моя воля, я поступал бы следующим образом. Приносит автор рукопись в издательство, её читают 2—3 квалифицированных редактора и делают одно их двух заключений: 1. — рукопись качественная, она ст;ит того, чтобы с ней работал редактор и корректор; 2. — рукопись издаётся без гонорара, половина себестоимости оплачивается за счёт автора, тиражом 500—1000 экземпляров без какого-либо вмешательства редактора и корректора и отправляется в реализацию (вырученные деньги, если таковые будут, поступают издательству в погашение расходов). И сразу становится автору ясно, может он и далее что-то писать, или ему лучше выбрать себе другое хобби. Тогда профессиональные редакторы будут работать с профессионально пишущими авторами. А бездари получат шанс и издаться, и понять, что взялись не за своё дело. И читатель сможет увидеть истинное лицо сегодняшних кумиров».

Инна Криксунова (автор более 30 книг, среди них «Секреты женской обольстительности и сексуальной привлекательности», «О приготовлении пищи», «Создай свой имидж», «Как сделать дом уютным», «Как поверить в себя и обрести счастье», «Что надеть, чтобы выглядеть на миллион долларов», другими словами, на все случаи жизни. Интернет представляет её «светской львицей, знатоком психологии, экспертом в области стиля». Убеждённая праведница, принадлежащая к тем избранным, глубоко целомудренным в области образования натурам, которые даже слово «критик» считают неприличным и которых возмущает само существование этих грубых и никчемных существ) тут же отвергла моё предложение, что называется с порога:

«Зачем такие сложности? По-моему, всё проще. Если рукопись устраивает издательство, значит, её берут в работу и заключают с автором договор. Если не устраивает — отклоняют, и всё. А витиеватые построения ни к чему».

— Так ведь издательства озабочены выпуском не книг, а купюр, — заметил я. — Их устраивает всё то, что мы видим на книжных полках. Вас это тоже устраивает? Меня — нет. Сегодня отдельных изданий писателей почти нет, сплошь серийные авторы.
— Что-то я не понимаю. Разве рукописи сами в план впрыгивают, по собственной воле? Разве их не утверждает руководство издательства: главред, отдел сбыта, отдел маркетинга? Судьбу рукописи решает издательство. У него есть право её принять или завернуть. И оно этим правом пользуется. Поэтому, если рукопись принята и издательство заключило с автором договор, все вопросы к издательству.

— Именно потому, что в сегодняшнем издательстве будущую судьбу рукописи решает не редактор и даже не главный редактор, а (в зависимости от величины издательства) либо хозяин, либо в большинстве случаев отдел реализации, я и ставлю вопрос о редакторе, от которого не зависит, принимать в работу рукопись или нет. Он как наёмный рабочий обязан её «вытянуть» — и всё. Если Вы как автор считаете, что это называется «решает издательство», то я как редактор так считать не могу.

К дискуссии подключилась Наталья Корсакова (пишет фантастику, горячо любит дизельпанк — развивающийся жанр фантастики, производный от киберпанка, описывающий мир, базирующийся на технологиях уровня 20-х — 50-х годов XX века, периода времени, когда на Западе в основе передвижения был дизельный двигатель, так во всяком случае определяет этот жанр Википедия):

«Экстремальный подход. Я не совсем «за». То есть мне нравится Ваша беспощадная решительность. Да, графоман должен прочувствовать на себе всю прелесть «славы». Но как же читатель? Почему он должен присутствовать на этом процессе? И печататься за свои деньги сможет очень маленькое число «писателей», не то у нас финансовое положение в стране, чтобы так вот вкладываться».

«А сегодня он что, не в процессе? — возразил я. — За свои деньги он получает жуткое чтиво и опускается в своём развитии ниже плинтуса. Как иначе обуздать выпуск книжной макулатуры, я не вижу. Согласитесь, так читатель хоть увидит, что «писатель» ему «впаривает». А что не все смогут печататься, так я к этому и стремлюсь. Меньше станет слабых, никчемных, но издаваемых авторов».
Свою линию по поводу отношений авторов и издателей продолжала гнуть Инна Криксунова:

«Одно время я довольно часто бывала на сервере «Проза.ру». Просматривала там тексты, интересно было, что люди пишут. Так вот, по своему опыту могу сказать, что из 100 текстов только 5 что-то представляют из себя, цепляют взгляд, заставляют читать дальше. Все остальные — чистая графомания.

Хороших текстов и правда, мало поступает. И уж тем более тех, которые сочетают в себе художественные и коммерческие качества. Другое дело, что хороший редактор мог бы помочь автору доработать его текст, расставить нужные акценты, чтобы текст обрёл лоск и нужные качества. Но никто этим заниматься не станет, издательские редакторы гонят вал.
Дело в том, что между издателем/редактором и автором изначально существует противоречие. Издатель/редактор мечтает об идеальной рукописи. А где её взять? Она редка. Встретить её — то же самое, что найти настоящую любовь.

Зато к издателю/редактору постоянно текут средние, обычные рукописи. Издателя/редактора они не устраивают, не о таких он мечтал! Но вынужден их брать, кушать-то хочется. Он их берёт, издаёт. Но потом презирает авторов — за то, что те не соответствуют его идеалу, а он с ними вступил в близкие отношения. Кто ж его вынуждал-то?»

«Мы с Вами в одном не сойдёмся, — продолжал в ответ настаивать я на своём. — Вы постоянно объединяете издателей и редакторов, а между ними пропасть ничуть не меньшая и противоречий, проблем не меньше, чем между издательством и автором. И ещё, многие нынешние издатели и редакторы обычно не презирают автора, куда чаще они о нём вообще мало думают. Для них автор — такой же полуфабрикат, как и его рукопись. Такое отношение определяет и цену (договор всё проясняет) — платят автору гроши.

Сегодня торговля решила, что она способна торговать только сериями. И требует их от издателей. Вот издатели нынче и печатают книги сериями, другого они практически не делают. Отсюда и понятие (не только в шоу-бизнесе) неформат: «Не вписывается текст ни в одну нашу серию».

Редактор сегодня мало что выбирает. Он «выбирает», когда идёт полным ходом серия, и её надо заполнять, пока торговля берёт именно эту серию. Тут у редактора есть некоторый люфт: взять из вот сегодня имеющихся рукописей что-то получше. А завтра серию надо продолжать, и он берёт уже из того, что ещё вчера отложил в сторону. А послезавтра торговля сказала, что больше им эта серия не нужна, так как читателю она приелась, надоела, а редактору поступила замечательная рукопись, и он её отвергает. Таков механизм «выбора» изнутри».

Не скрывающая своего отношения к редакторам Ирина Лазарева (автор около десятка романов, выходивших в разных жанровых сериях: «Современный любовный роман», «Ужасы и мистика», «Женские истории», «Фантастика», среди них «Фасад Страстей», «Сокрытые в веках», «Мы никогда не расставались», «Старое пианино») решительно была не согласна:

«Я не понимаю тех редакторов, которые стенают, что их заставляют гнать всякую дрянь. Это при таком обилии поступающих рукописей? И всё дрянь? Выбирайте лучшие — так, чтобы представляли и коммерческий интерес, и литературный. Никто не убедит меня в том, что в огромном материале, поступающем в издательство, не найдётся хороших, востребованных рукописей. Или перевелись писатели на земле русской? Да никогда такого не было. На то и редактор. А если редактор гонит дрянь, то, следовательно, занимает не своё место».

Ей вторила Татьяна Тронина:

«Да, вот это и удивительно, авторов очень много, есть возможность выбрать достойных. И когда на просторах ЖЖ появляются юродствующие личности из редакторов: «Ах, я виноват, я графоманов публиковал», мне смешно. Значит, плох ты как редактор, если достойных авторов не нашёл»!

Что в такой ситуации предпочтительней делать: яростно спорить или степенно растолковывать? Я ведь застал советскую книгоиздательскую систему, лишь потом не очень плавно, но перетёк в постсоветскую. Раньше редактор, действительно, не только выбирал из поступивших в издательство рукописей, он на самом деле искал авторов, а порой даже «заказывал» будущую книгу тому или иному автору, согласовав это с заведующим редакцией. Была ещё традиция рекомендаций молодых писателями «с именем».

А тут довелось заглянуть в Союз писателей России, где невольно стал участником, даже не с моей подачи начавшегося разговора на тему, что сегодня и писатели перестали кого-либо из новых авторов рекомендовать издателям, и издателей подобные рекомендации не интересуют. Мол, ну и что вы говорите про чей-то хороший исторический роман, а рынок сегодня позарез требует «про попаданцев». Это я утрирую, но по сути это так. А когда рекомендуемый автор сподобится написать роман «про попаданцев», окажется, что мода на них прошла, и издателю в серию уже нужен «любовно-мистический роман», желательно про вампиров. Удачливее оказываются те, кто участвует в долгоиграющих сериях, например, про «любовь-морковь».

Авторов, конечно, очень много, особенно взрощенных на серийном подходе. Есть ли возможность выбрать достойных? Случился как-то недавно у меня разговор с одним из таких авторов. Пишет он длинные тексты про жизнь графов и герцогов. Размещает их в «Самиздате». В работе уже третий том о событиях, характер которых можно представить по небольшому отрывку из предыдущего текста:

«Тореаль вновь отшатнулся от него, промолчал, диким взглядом глядя герцогу в глаза.
Залитый серебряным сиянием луны сад. Тёмные фигуры, замершие в страстном объятии. Приглушённый стон Сабины. Стон наслаждения. Ещё свежи были воспоминания о её нежном голосе, шептавшем ему слова любви долгими ночами. Мог ли он подумать... Мог ли он верить?!
Дрожь пробежала по телу юного графа. Неимоверным усилием он заставил себя остаться на месте».

По сути, ничего такого страшного. А если представить залитый серебряным сиянием луны сад, то и вообще на поэзию потянет. Обыкновенный отечественный автор, каких много и которых сегодня почти принято называть «писателями». И пишут они обыкновенно. Ну, разве что слегка глуховаты на слово, поэтому иной раз можно прочитать и такое (сохраняю авторское написание):

«— Она беременна...
Доменик замолчал на полуслове».

В этой ситуации я решил не спорить и не растолковывать, а подлить масла в огонь. Я поместил в ЖЖ пост, в основу которого лёг реальный эпизод из детства одной из тётушек моей жены — воспоминания о смерти её мамы (т.е. двоюродной бабушки моей жены). Эпизод я извлёк из нашей семейной «Книги памяти».