Чёрное пальто

А в памяти опять встают эти картинки – с самого начала. А начало было подозрительно быстрым и бравурным. Он – уже хорошо знакомый, и в то же время – почти незнакомый. Но в тот вечер вдруг раскрылся нараспашку, сделал неожиданный шаг, резкий выпад навстречу. И день-то был примечательный! И календарь, и стрелки часов – всё указывало на то, что должно случиться что-то хорошее. Более того: ещё за несколько месяцев события начали складываться определённым образом, будто намекая, что скоро произойдёт нечто. И всё будет, и всё получится. И тут все эти совпадения сошлись в одной точке. А он всё болтал и болтал – вспомнить бы ещё, о чём! – но главное, он явно был рад этой возможности поговорить, и старался произвести впечатление. Потом предложил прогуляться. А почему бы и нет! Прогулялись. Не то слово, прогулялись – прошли пешком через весь город. Жаль только, что в тот день он надел это нелепое чёрное пальто – а ведь у него была стильная, новенькая дублёнка. Но это уже мелочи.

В конце маршрута зашли в магазин. Он набирал продукты – так, как будто он был уже парень, жених, муж, родной-родной человек. И сердце ёкнуло. Потом пригласил в гости, познакомил со своей мамой. Так смешно! Обычно отношения между парнем и девушкой заканчиваются знакомством с родителями – и переходят в новую стадию, - а тут это случилось в первый же день. Словно кто-то торопил события. Как будто писатель уже занёс перо над страницей, оператор подготовил технику к съёмке, и свет был уже настроен, и композиция продумана. И все с нетерпением поглядывали на двух зазевавшихся героев – когда же они родят уже свою невероятную историю.

И родили. За первой сценой последовала вторая, третья, десятая. Вскоре он пригласил в Эрмитаж. И это было так приятно, так неожиданно… и в то же время уже ожидаемо. Потом – лыжная прогулка. В тот момент казалось: да будь что будет! Чем бы всё ни закончилось – достаточно этого скрипучего снежка, этого морозного воздуха, чтобы быть благодарной жизни за такой чудесный день. И он был рядом, такой ласковый и предупредительный – даже слишком, незаслуженно. И, между прочим, в дублёнке, а не в пальто. Ну просто замечательно!

Прошло ещё пару недель – и он очень деликатно, и в то же время весело предложил ходить под ручку.
- Ты согласна?
Да, да, разумеется! Ведь это был день как день, а станет – день особенный, красная дата календаря, день, когда впервые эти руки соединились.

А в другой раз бабуля на паперти улыбнулась и сказала невзначай:
- Детки у вас будут славные!
И сердце опять заколотилось… А он чуть погодя спросил:
- Тебя порадовали эти слова?
Ну конечно же, конечно! Душа уже просила, просто требовала счастья, и подгоняла течение жизни…

А ещё была Масленица, ярмарка. И это оказалось так необычно, так смешно и увлекательно – пытаться вместе что-то продать! Потом – выставки, музеи… И обходы больничных палат – в белых халатах, как положено. Так и напрашивался стишок:
                Мы с Тамарой ходим парой,
                Мы с Тамарой – санитары…
А все улыбались и спрашивали:
- Вы, часом, не брат с сестрой? Нет? Ну, значит, жених и невеста!
И чуть ли не поздравляли, как гости на свадьбе.

Но над всей этой идиллией уже нависла грозовая туча – огромная, в полнеба. Потому что давно, ещё раньше, гораздо раньше, случилось то, что трудно было забыть. Вагон метрополитена, короткий путь – всего пару остановок. Но он успел сказать. Ах, ну зачем только он это сказал!.. Хотя нет, он поступил совершенно правильно. Всё равно рано или поздно всё бы открылось – и тогда печать подлости и трусости легла бы на него навсегда. А так он остался рыцарем чести.
- А, да? Ну ясно…
Понимающий взгляд, спокойные, почти безразличные слова – но сердце-то не было спокойным. Это сердце, обычно такое робкое и неуверенное в себе, тут как будто подменили. Оно и прежде не доверяла этому быстрому, бесплатному счастью – а теперь и вовсе объявило бунт. Выхватило бразды правления – или штурвал, или пульт управления, как вам будет угодно – и, оттолкнув опешивший разум с его вялыми аргументами, взбежало стремглав по тёмной лестнице на колокольню – и ударило в набат. И било в него, било – каждый день. И теперь ни праздничный ужин в ресторане, ни дорогие подарки, ни трогательный пикник на берегу залива – ничто, ничто, о чём недавно так мечталось, уже не приносило радости. К тому же он надевал раз за разом это дурацкое пальто, словно не замечая прозрачных намёков, что оно его не красит. Ну какое же оно противное! Всё можно стерпеть, но любоваться всю жизнь на это пальто – это просто невыносимо…

И в конце концов пришло непростое решение – всё-таки поехать туда. Он сам сдал все координаты. А там – этот странный разговор, эти глаза незнакомой женщины, её подчёркнуто-вежливый тон. Неужели она сейчас скажет что-то такое, что всё разрушит? Нет, не бывать этому! Но она сказала, очень много. И половины было бы – за глаза и за уши, а всего вместе взятого хватило бы, пожалуй, чтобы рассыпать три красивые истории – не то что один новорожденный, недоношенный роман.

А дальше – жар и бред, и отчаянная борьба. Ну это же невозможно – взять и самой, собственными руками всё порвать! А слёзы всё текли и текли – в одиночестве и на людях, в метро, где впервые прозвучало это страшное известие, и на улице. А он носил дублёнку, он старался ещё больше, чем обычно – хотя куда уж больше! – но от этого становилось только горше. В памяти ни с того ни с сего всплывал эпизод из давнего прошлого. Море, жареное мясо, а загорелые, бойкие хохлушки поют романс:

                Катились слёзы
                По щекам у белой розы,
                От чёрной розы
                Холодела кровь,
                Но было поздно,
                Было слишком поздно,
                От чёрной розы
                Не принять любовь.

Может, и правда, уже слишком поздно от чёрной розы не принять любовь – после всего, что было обещано и завещано, подарено и доверено? Может, теперь уже надо смириться, согласиться на то, что есть? Или нет? Уже слишком поздно, да?.. Или всё-таки нет? Всё-таки нет. Но до чего же это больно, просто нестерпимо – причинять кому-то страдание. В сто раз лучше самой быть несчастной жертвой, чем бессердечным палачом…

И была ещё одна встреча, через несколько лет. Он не один, он обращается к кому-то: «Солнышко!» Он счастлив, и сам признаёт, что таким счастливым не был ещё никогда в жизни. На руке – кольцо. Укол ревности. Но к чему ревновать, о чём жалеть, если это было взвешенное решение – единственно правильное, и даже единственно возможное?

И вдруг, через считанные месяцы – сообщение от него по контакту, странное, необъяснимое, и уже совсем, абсолютно безумное. А на следующий день – эти жуткие вести.

- Как, сам?
- Да, сам.
- Случайно?
- Нет.
- Какой кошмар!

Да, наверное, это должно было рано или поздно случиться. Это было предсказуемо – начиная с того самого разговора в метро. И та равнодушная женщина среди белых, холодных стен говорила о том же. Но одно не ясно: почему ему не оставили ни малейшего шанса? Они с чего-то решили, что так будет лучше: если он прямо из медикаментозного дурмана переползёт за грань – мягко, плавно, словно соскальзывая по гладкому, липкому склону, без лишних страданий и напрасных сожалений. Но почему никто из тех, кто его любил – любил его бессмертную душу, а не только его тело, - не восстал против этого?

Ну ладно, хватит. Пора закрыть эту картинку и спрятать в ящик стола, а вместе с ней – все остальные. Только одну прятать не хочется. Это был тёплый весенний день. Была выставка – очень современная, невероятная, просто потрясающая. Лимонный чай из автомата. Этот день был полон ожидания, полон светлых надежд – сладких и свежих, как лимонный чай. И вдруг, за один миг, он преобразился. Точнее – предстал в совершенно ином свете. Сразу стало ясно, как Божий день, что ему не нужно носить дублёнку. В ней он, конечно, кажется очень презентабельным, даже, может быть, смазливым – как заласканный публикой спортсмен или холёный сынок новый русских. Но в то же время в ней он – такой же, как и все. А ведь он не такой, как все. В нём есть своя уникальность – и внешности, и души. Удивительная доброта и порядочность, чувствительность и такое немодное нынче великодушие. Есть свой особый шарм, своя изюминка. И это старомодное пальто тонко окаймляет, подчёркивает его мужскую и человеческую красоту. Нет, всё это были глупости! Пусть он надевает это пальто, пусть носит его, не смущаясь, каждый день! Пусть он остаётся собой!

И он, конечно, заметил этот ласковый взгляд. Предложил ещё погулять, или хотя бы проехаться вместе на трамвае. Но, как назло, было столько дел, столько работы. Пришлось отказаться от этой идеи – а жаль, очень жаль! О, если бы он тогда настоял на своём, если бы эта прогулка свершилась – то непременно, обязательно произошло бы что-то очень хорошее, и каждая деталь, каждая мелочь сохранилась бы в памяти навсегда. А так – всё ушло сквозь пальцы, а на ладони – только предчувствие чего-то, что очень хотело, но так и не решилось случиться…

Но всё-таки этот день был – хоть его и прервали так бесцеремонно. И эта картинка так и осталась стоять на столе. И вот, столько лет прошло, столько воды утекло, столько всего разложилось и сложилось – а она по-прежнему стоит на видном месте – рука не поднимается её убрать! – и то и дело снова попадается на глаза…

А на ней – те же и там же. Вы посмотрите только на эту девушку! Сияющую улыбкой, такую нарядную и весёлую – и такую непозволительно молоденькую для того, чтобы так вот, сразу – и безнаказанно! – уже стать счастливой. А рядом – он, этот старомодный чудак. Какой у него добрый, внимательный взгляд… Вы откуда, джентльмен? С Бейкер-стрит? Да-да, я знаю, вы там бывали и живали – ещё в юности, когда ничто не предвещало беды. Хотя лучше бы, право, вы туда не ездили, а берегли себя. А может, вы вовсе и не джентльмен – а господин? Благородный господин из позапрошлого века, который скорее умрёт, чем нарушит данное слово. Ну до чего же он привлекателен! В этих аккуратно начищенных ботинках, элегантном клетчатом шарфе и, конечно, в чёрном пальто. В том самом пальто, которое ему очень, очень, очень идёт.