Любовь нечаянно нагрянет

     Кого хоть раз в жизни не предавали близкие или друзья? Вот и Светлану Луговую бросил на произвол судьбы с двумя детьми муж, предпочтя ей более молодую особу. А тут ещё на работе завуч и директор – злыдни, мать уходит из жизни, наконец, покачнувшееся здоровье. Буквально всё против Светланы - обиды, конфликты наслаиваются одна на другую и, наконец, приводят к настоящей беде. Учительница, терпя крах на личном фронте, задаётся вопросом: простить, не простить мужа, совершившего поступок, неприемлемый и отторгаемый ею. Вот он, столкнувшись с неприглядным капризным поведением избалованной возлюбленной, пришёл с покаянием к Светлане, умоляет снова принять его в семью. Как быть?
      А как восстановить взаимоотношения с коллегами? Как победить недуг, возникший по вине самой же Светланы? Говорят, свою жизнь надо обустраивать до тех пор, пока она не будет устраивать вас. Но возможно ли обрести личное счастье женщине, обременённой заботами о своих детях и приёмыше-сироте?

 

Светлана Луговая, приглашённая на приём к шефу, с грустью окинула безбрежную роскошную синь вечного и глубокого небесного океана. После продолжительных надоевших дождей, принёсших с собой грязь и слякоть, установилась ясная, солнечная погода, вёдро. Молодая женщина вздохнула, возвращаясь мыслями к житейским проблемам. Очистив от налипшей грязи резиновые сапожки, вымыла их плавающей в железном корытце воде щёткой и подняла глаза на незамысловатое двухэтажное бетонное сооружение, где в ряду других учреждений размещался и отдел образования. Аскетически-монашеский вид этой архитектоники, явно не красящей местность, свидетельствовал об отсутствии даже намёка на какие-то излишества и усилий зодчего. Природа пыталась хоть как-то скрасить деяние рук человеческих – синькой отражались в окнах прямоугольной коробки голубизна неба и пушистые лебединые облака. Просвечивая зелёным глянцем узорчато-шатровых кронов, возле деревянной оградки стояли призадумавшиеся берёзки в белоснежных платьицах. Учительница поднялась на второй этаж, приоткрыла дверь в кабинет Калюжного.
   – Светлана Марковна, добрый день! Проходите, садитесь! – заведующий отделом образования, светло-русый, с открытым взглядом синих глаз мужчина, при-ветливо и благожелательно поприветствовав её, жестом указал на стул против себя.
    – Здравствуйте Василий Михайлович! Рада видеть вас в добром здравии, – губы молодой, лет под 30 женщины растянулись в усталой, вымученной улыбке, тёмные тонкие брови на овальном бледном лице взметнулись подобно крыльям птицы. Ей было приятно бывать в кабинете шефа, мягкосердечного, мудрого, все-гда готового добрым, окрыляющим словом отогреть сердца подчинённых. Присев, она сняла слегка затемнённые дымчатые очки, смахнула платочком влагу со сле-зящихся и припухших глаз, протёрла стёкла и снова водрузила на нос.
    – Как дела? – улыбаясь, спросил шеф. Он уселся напротив, за столом, и, не дожидаясь от пасмурной, опечаленной чем-то Луговой ответа, вдруг тоже нахму-рился: – Ваш директор всё пьёт?
   – А вы откуда знаете? – пухлые губки женщины сложились в округлую форму, впалые, бледные щёки слегка порозовели под напором явной симпатии, исхо-дившей от Калюжного, искреннего, доброжелательного его тона.
   – Ну, скажем, находятся осведомители, – уклончиво заметил тот и, протянув руку, коснулся её ладони, лежащей на столе. – У меня к вам предложение, Светлана Марковна!
   – Какое? – потупившись от мягкого, ласкового прикосновения ещё не старого мужчины, тихо и кротко спросила она.
   – Надо вам возглавить школу! – произнёс Василий Михайлович, глядя в глаза собеседнице, чтобы подчеркнуть значение слов своих. Заметив протестующий жест Луговой, торопливо добавил: – Больше некому!
   – А если завуча Моркину назначить? – предложила та, подняв на него выпуклые серые глаза, которые, сняв очки, снова промокнула от набегающей влаги. – Она любит власть, буквально наслаждается, пользуясь ею.
   – Вот именно – власть любит, а не работу и людей. Корыстна и надменна! Сама знаешь, каково терпеть несносный её характер! Пусть завучем пока трудится! – отметая возражения, твёрдо сказал Калюжный.
   В этом, пожалуй, Светлана согласится с ним. Как она могла предложить кан-дидатуру Евгении Львовны в качестве директора, не подумав о последствиях? Стань та директором, никому не будет продыху от её деспотизма, и, в первую очередь, самой Светлане! Она хорошо знала всю подноготную завуча, так как училась с ней в одном классе, сидела за одной партой; правда, дружбу их вряд ли можно было назвать искренней. Верховодила в их дуэте Моркина, и, учитывая покладистость Светы, её готовность помогать людям, Женя же и извлекала выгоду из их приятельских отношений. Гордая, заносчивая, она загружала Светлану своими проблемами. Пока та бегала, хлопоча по поводу её дел, или советовала, как поступить, все было хорошо, но стоило ей заикнуться о своих затруднениях, Моркина равнодушно перебивала и уводила разговор в сторону.
Когда девушки после окончания школы поступили в институт, всё осталось без изменения. Однажды Евгения навязала Светлане очередное поручение – попросить студенток иняза, проживающих с Луговой в комнате общежития, перевести для неё довольно большой текст с немецкого на русский. Однако «немки» явно не горели желанием загружать себя, тратить свободное время на кого-то – лучше лишний раз на танцы сбегать! И лишь после намёка о вознаграждении они согласились это сделать. Когда Светлана сказала Моркиной, что неплохо бы в благодарность купить девчатам коробку конфет с шампанским, та, бросив на неё подозри-тельный, искоса взгляд, фыркнула и возмутилась: «Ещё чего? Обойдутся!» Уж не думает ли она, что Света требует плату за свои хлопоты? Несмотря на скромные финансовые возможности, расплачиваться за оказанную услугу ей, обескуражен-ной, пришлось самой. В очередной раз убедившись, что подруга детства использует, да ещё и подставляет её, и окончательно разочаровавшись в ней, Луговая дала себе слово держаться от неё подальше. Но судьба распорядилась так, что после института они попали в одну школу – чего боишься, то и случается чаще всего.
   Евгения Львовна вскоре выбилась в завучи. Добиваясь превосходства и ус-лужливости Луговой, при каждом удобном случае подчёркивала, что она выше по должности, особенно когда дело касалось приобретения дефицитной модной одеж-ды через Светланиного мужа-дальнобойщика, ездившего по городам страны. Если вещь не нравилась завучу, норовила отказаться от неё. Подчинённой стоило немалых трудов перепродать или самой носить то, что не пришлось по вкусу Моркиной. Благодарности Евгения Львовна не помнила, готовая в любой момент унизить и уязвить Луговую в присутствии коллег – цеплялась и придиралась по мелочам. После посещения урока литературы заявила во всеуслышание, что Светлана Марковна привязана к конспекту. В другой раз, как сейчас помнит она, был урок по теме: «Лирика Пушкина». Светлана анализировала стихотворение «Бесы», и сама была в восторге от своего удачного дебюта. Просмотрев её записи, завуч пробурчала, что в конспекте одно, а на уроке – другое, нестыковка. У Моркиной за импровизацию было принято ругать – творчество она не поощряла. Не нравилась Евгении Львовне и манера Луговой диктовать по русскому языку. Ты, мол, диктуешь так, что ученики везде поставят нужные знаки препинания. Вот горе-то!
Занимая в школе второй после директора пост, Моркина была убеждёна, что все ей чем-то обязаны – пусть заискивают, ощущая себя должниками; упрекала, мол, столько часов отдала при распределении, и как мало цените добро! Затаив злобу на неугодившего учителя, могла ограничить его минимумом часов.
   – Ну, возьмётесь за руководство школой? – прервал её размышления Василий Михайлович, с выжидательным добродушием посматривая на неё маленькими лучистыми глазками. Взгляд его был направлен не прямо в глаза Луговой, а ниже лица — на тело до уровня груди, что говорило не только о деловой, но и несколько большей заинтересованности в общении, что очень смущало Светлану.
Ему, действительно, нравилась эта привлекательная, с пухлыми губами, до-верчивая учительница со звучным именем, выгодно отличавшаяся среди коллег высоким профессионализмом. Проверки показывают, в процессе урока учитель проявляет себя как творческую и эрудированную личность, любящую и знающую свой предмет и умеющую его преподнести просто, интересно и доступно. Луговой стараются спихнуть классы, где много слабоуспевающих учеников. Она восприни-мает это как должное – кому-то надо слабых подтягивать! Она ведёт общую тет-радь с ошибками и пробелами учащихся и упорно работает над их устранением. Не потому ли её воспитанники при проведении ЕГЭ ежегодно демонстрируют в боль-шинстве своём хорошие и отличные знания? Кажется, у неё проблемы в семье. Ни-чего, примет школу, прибавится забот, отвлечётся, забудет о неприятностях.
   – Василий Михайлович, а почему вы меня решили поставить директором? – спросила Луговая, устремив на заведующего грустные глаза.
   – Вы – замечательный специалист, отзывчивы, трудолюбивы, уважительны к людям! – с готовностью заметил тот. – Если возглавите школу, то и обстановка, я надеюсь, изменится к лучшему.
   – Спасибо за добрые слова! – Светлана была растрогана отзывом и предло-жением шефа, принять которое, однако, растерянная и озабоченная своим здоровьем, не могла. Да и согласись она стать руководителем, это неминуемо приведёт к неудовольствию завистливой Моркиной и к новым стычкам с ней. – Этого же недостаточно, чтобы быть хорошим директором, Василий Михайлович! У меня серьёзные проблемы со зрением и щитовидкой – не хватит сил тянуть такую лямку.
   – Да? – Калюжный, приглядевшись, мысленно обругал себя за то, что не придал значения её бледному, болезненному виду и слезящимся, вылезающим из орбит глазам с тяжёлыми припухшими веками под дымчатыми стёклами очков. «Базедова болезнь,– подумал он с сочувствием. – Бедняжка, несладко ей приходится!» Расспрашивать о подробностях заболевания он счёл бестактным и молча барабанил пальцами о полированный стол.
   Проблемы со здоровьем у Светланы начались с тех пор, как умерла мать, и из дома ушёл муж, – стрессы провоцируют болезни тела. Жили они с супругом и дву-мя ребятишками материально не хуже, а даже лучше многих других семей в селе. Супруг, в отличие от многих мужиков в селе, не злоупотреблял выпивкой, так как часто ездил в командировки, возя грузы по заказу фирмы. Их союз с Олегом считали удачным, пару – счастливой. Долгое время и сама женщина считала так. Но однажды, приехав домой, он объявил, что увлёкся другой женщиной и уходит к ней, что подобно грому среди ясного неба, оглушило жену. Она гордо вскинула голову и без лишних слов, скандалов отпустила спутника жизни. Разбитый сосуд не склеить! Но что стоил ей этот удар в спину, знала лишь сама Света. С тех пор у неё, униженной и до глубины души уязвлённой поведением благоверного, в долгие бес-сонные ночи не просыхала от слез подушка. Ощущение исковерканной судьбы, жертвы, горе, ожесточение, неуверенность, жалость к себе и страх за будущее детей – все негативные чувства и мысли, преследующие нас при неудачах и несчастьях, поселились в молодой женщине и изводили её, как червь, подтачивая и подрывая здоровье. Приходилось ложиться в стационар, чтобы снять обострение болезни и осложнения на глазах, полученные при этом, – перенести несколько операций от глаукомы и глаукомы Завучу Моркиной надоело заменять её уроки, и она прямым текстом заявила, что Луговой надо уходить в академический отпуск, пока не восстановится здоровье. Учительница рада бы сделать это, но на что ей содержать детей? Помощи от мужа она из-за оскорблённого самолюбия и гордости не хотела принимать и отправляла обратно даже редкие денежные переводы его. Однажды ночью послышался стук в дверь – это Олег пришёл поговорить с ней.
   – Уходи, у меня нет мужа! – решительно, даже с долей злобы, удивившей её саму, проговорила женщина, но тот продолжал стучать. «Ей-богу, разбудит детей, соскучившихся по отцу, – тогда его ещё труднее будет выдворить!», – мелькнуло у неё.
   – Подожди, не стучи, так и быть, открою, – Светлана отодвинула засов и про-вела супруга в зал.
Вспыхнувший свет заиграл бликами на линолеуме. Из приоткрытой форточки тянуло острым, свежим запахом расцветшей черёмухи, которая белела в синей мгле под окном густой пушистой пеной. Запоздало, лениво тявкнула соседская со-бака на цепи, видимо, разбуженная стуком Олега. Он хозяйским взглядом оглядел диван, высокие кресла, где отлеживался после командировок, просматривая газеты и телепередачи и наслаждаясь томным, сладким ощущением хорошо выспавшегося, отдохнувшего тела. Света не трогала его, заботясь об отдыхе супруга, не велела беспокоить и детям. Он сам так поставил это, и жена, мягкая, податливая, вынуждена была согласиться с ним. «Хорошее было время!» – с грустью подумал мужчина, пожалев, что бездумно потерял.
    – Говори, – поторопила бледная и осунувшаяся Светлана, вся дрожа от ночной прохлады. Отметив про себя, что жена слишком заметно и резко спала с тела, Олег хотел было поинтересоваться её самочувствием, но то, что сесть ему не предложено, показалось более важным и существенным, отвлекло внимание. Это был плохой знак, и он слегка испугался, потому что жизнь с тех пор, как ушёл из дома, складывалась для него далеко не безоблачно. Девица, с которой сошёлся, была капризна, ревнива, требовательна, и он, привыкший к иному обращению, потерял покой и сон, думая о том, как ловчее снова вернуться в семью.
   – Я получил повестку в суд, – Олег часто покашливал, что свидетельствовало о неуверенности и беспокойстве, но контролируя свои чувства, пытался изобразить былое вожделение. Полагаясь на гипнотическое действие карих глазенап, по заведённой привычке дерзко, с лукавинкой посмотрел в её серые слезящиеся очи. Раньше она при подобном заигрывании смущённо отводила глаза и краснела, как маков цвет. Сейчас же мужчина будто на стену, жёсткую и твёрдую, натолкнулся; он вынужден был перевести взгляд сначала на тонкие брови, болезненно изогнувшиеся от неприязни к нему, затем, словно оглаживая, поочерёдно задержался на высокой груди, стройной фигуре в приталенном ситцевом халатике и светло-русых волосах, прядями ниспадающих на плечи женщины. Муж находил её красивой. Немного крупноватые черты лица не портили очарования, особую выразительность придавали в моменты радости улыбчивые пухлые губы и живые серые глаза. Ах, если бы не базедова болезнь! Про себя Олег вдруг восхитился не только внешними данными жены, но и внутренней сущностью её натуры, в основе которой были жертвенность и забота о близких. Увлечённый волнующей новизной отношений с любовницами, в разлуке с супругой удовлетворяющих потребности его здорового мужского тела, он давно не замечал этого.
   Света, почувствовав, что тот рассматривает её раздевающим, сладострастным взглядом, преследуя какую-то цель, растерянно отвела глаза. Сколько раз она представляла встречу с ним, когда выскажет злые, словно кипятком обжигающие слова; однако сейчас была бы рада совсем уклониться от разговора, потому что, приняв решение, считала – назад пути нет! Как же долго он охотно и умело манипулировал женой, используя её положительные качества, разрушая доверие к себе! Олег по-чувствовал, что супруга, раскусив его и глубоко разочаровавшись, поставила крест на их отношениях, но решил не отступать, выбрав, по его мнению, самый эффективный путь – борьбу за её сердце.
   – Прости, Света! Пожалуйста, прости! – он, крупный, уверенный в себе муж-чина, вдруг картинно рухнул перед ней на колени, протянул руки и, каясь, произнес ласково, страстно, покорно: – Это было минутное ослепление, как наваждение. Я по-прежнему люблю тебя! Жить без тебя и детей не могу!
Обескураженное лицо Светланы вытянулось, губы задрожали, сердцебиение участилось, глаза наполнились слезами, скатывающимися по лицу, а стройное, красивое тело трепетало и вздрагивало. Однако это не было волнением чувств, которые она раньше испытывала к нему, вернее, не была подобная реакция вызвана любовью и страстью, как по ошибке вдруг счёл он, а ответом на пережитые мучительные страдания, которые он причинил ей своим предательством, и более всего признаками душившего её заболевания. В выпуклых серых глазах серебристой искрой отразились работа ума, мысли. Что делать? Может, принять его? Без мужика в деревне тяжело. Но тут же спохватилась – а с ним разве легче? С какой готовностью, ссылаясь на усталость, он перекладывал даже мужские дела на неё, слабую, хрупкую женщину! Да и отгорел костёр её любви к этому подлому изменнику! За-лила она его горькими, солёными слезами – не возродить из пепла! Детям, конечно, нужен отец, особенно младшему Арсению. Малыш часто спрашивает: где папа, когда он приедет? Простить, предположим, можно. Это будет по-христиански. Но, сойдись она с мужем снова, как будет жить бок о бок с ним с надорванным сердцем, терпеть рядом чужого по духу человека, мучиться сознанием, что когда-то он предпочел ей другую женщину? Разве от этого детям будет лучше? Неужели они скажут матери спасибо, что росли в невыносимо-тягостной обстановке, полного холодной ненависти дома?
   – Любимых не бросают, подвергая их прилюдному унижению! – сурово сдвинув тонкие гордые брови, с накопившимся ожесточением и высокой тональностью в голосе почти выкрикнула она. Ядовитая обида, чувство злого непрощения и ненависти снова вернулись к ней. Лицо запунцовело, крылья носа затрепетали: – Я  не верю тебе!
   – Пойми, по иронии судьбы с каждым это может случиться, – поникнув голо-вой, тихо проговорил он, надеясь убитым видом снять с себя часть вины, обезору-жить и сбить её с толку. – Никто не виноват, просто у меня наступил критический возраст! Ну, ты же понимаешь, о чём я…  –  смущённо пробормотал он.
   – Что? – брови обескрыленной Светланы приподнялись, лицо вытянулось, она взглянула озадаченно и потерянно. Оказывается аморальному поведению, все-дозволенности, измене тоже можно найти оправдание! Да как он смеет играть на её чувствах?! Не удержавшись, она засмеялась зло и насмешливо. – Всё-всё, не надо больше слов! Ты сделал свой выбор, будь уж доволен им! Об одном прошу – увези из дома всё, что хочешь: забери машину, мебель, корову, бычка, кур, а мне с деть-ми оставь квартиру, крышу над головой. И я не буду требовать от тебя алиментов.
   – Ты должна простить меня, хотя бы ради сына и дочери! – ошеломлённый её категоричностью, настаивал он, всё ещё стоя на коленях и втайне надеясь, что до развода и раздела имущества дело не дойдёт.
   – Я ничего тебе не должна! – нахмурившись, устало произнесла женщина. – Ты предал нас! Прощай! – И она с печальной беспросветностью показала ему на дверь. А сегодня, с утра, состоялся суд, который поставил точку над их несостоявшимися семейными отношениями.
Она очнулась от устремлённых на неё лучистых, добрых глаз шефа и вдруг легко, свободно улыбнулась – всё, что ни делается, – к лучшему! Наконец-то обес-кровленная душа её почувствовала себя раскованной, вольной птицей!
   – И всё же жаль, что вы не дали согласие возглавить школу, – разочарованно протянул тот. – Я, право, в затруднительном положении. Директора, простите за каламбур, на дороге не валяются.
   Луговая предложила кандидатуры Николая Попова и Ивана Колесникова, подчеркнув их достоинства – оба молоды, не пьют, не курят.
   – Вы так считаете? А Иван Иванович порядочен? – заведующий, проигнорировав почему-то кандидатуру Попова, остановился на Колесникове, но, видимо, и тут не обошлось без добровольных осведомителей! Стань она директором – про каждый верный и неверный шаг её с таким же успехом кто-то будет докладывать начальству! Она не горит желанием стать заложницей нездоровой обстановки в коллективе! Лучше быть независимой и свободной в своих действиях, трудиться рядовой учительницей! А Калюжный на слова Светланы о том, что она ничего пло-хого за Иваном Ивановичем не замечала, добавил: – Надо подумать.
                ***
   Вскоре и впрямь директором школы был назначен Колесников. Пётр Двор-ников, крепкий, коренастый его предшественник, опомнившись, предложил организовать сбор подписей против преемника. Умный, сдержанный, интеллигентный, но медлительный Николай Попов и Елизавета Кутяпова, женщина вздорная и склочная, собрав подписи учителей, подошли и к Светлане, когда она, проверяя тетради, сидела после обеда в пустом классе. Прочитав письмо-протест, которое сводилось к тому, что Колесников недостоин руководящего кресла, та, возмущён-ная, вскинула больные глаза на коллег.
   – Извините, я не могу подписать эту кляузу! – бросив ручку с красным стержнем на стол, заявила она
   – Почему? – меланхолично спросил Попов, усевшись вместе с Кутяповой за парту. – Мы написали правду!
   – Потому что я сама рекомендовала его на пост директора. А с какой целью вы написали это письмо? Чтобы снова восстановить Дворникова в должности? Вы забыли, как он неделями отсутствовал в школе, а завуч, родственная ему душа, по-такая и прикрывая, ставила рабочие дни? По сути, он паразитировал на нас – мы проводили за него уроки!
   – Светлана Марковна, вы просто плохо знаете Колесникова, – с сожалением протянул Попов. Углы полных расслабленных губ молодого мужчины, выражая огорчение по поводу непонимания коллеги, опустились вниз. – Он подлый, мсти-тельный и трусливый человек! Мы ещё наплачемся с ним! Мудрые японцы предла-гают беречь начальников – новые могут быть ещё хуже.
   – Как не стыдно, Николай Ильич! – Светлана, вскочив с места, стала нервно ходить по кабинету. – Вы заботитесь о своём спокойствии, не думая о том, что Дворников склонностью к алкоголю калечит души детей! – серые выпуклые глаза учительницы засверкали непримиримым металлическим блеском. – Я считаю,  пьющим не место в школе!
   – Вы, Светлана Марковна, явно в любимцы Колесникова метите! – съязвила сухопарая Кутяпова, морща мелкий носик и раздражённо поглядывая на неё. – Ду-маете, он оценит вашу рекомендацию?
   – Никаких шкурных интересов я не преследую! – остановившись, Светлана невесело усмехнулась. Вскинув голову, смотрела на худую, невзрачную Кутяпову с лёгким прищуром в глазах, сверху вниз и как бы отстраняясь от неё. – Вы же пре-красно знаете, я не возвожу на людей напраслины. Оболгать, оклеветать за спиной – это ваши приёмы, Елизавета Романовна, а я иду в бой с открытым забралом, и вряд ли когда-нибудь буду в любимчиках у директора, кто бы им ни был!
   Кутяпова, не выдержав колкости Светланы, повздорила с ней, а потом так ни с чем и удалилась восвояси вместе с Поповым.
Несмотря на жалобу, которую, за исключением Моркиной и Луговой, подписал весь коллектив, решение о назначении Колесникова не было отменено. Но нашёлся доброжелатель, по неосторожности предложивший прочитать Ивану Ивановичу письмо подчинённых, – он затаил злобу на них.
Прошло полгода с тех пор, как Колесников занял руководящее кресло. В нём, сером, ничем особо не примечательном ранее, успело укрепиться чувство собст-венного превосходства. Исподволь в его речи, в разговоре с коллегами утвердились нотки высокомерия и пренебрежения, которые, правда, проскальзывали и раньше, но не столь заметно. Теперь же, возвышаясь над другими, он взял за правило относиться к учителям не как товарищам по работе, равным себе по уровню образования, развитию, эрудиции, а как к обязанным лишь беспрекословно подчиняться приказам, исходившим от него. Единоначалие было коньком Ивана Ивановича, и коллеги, привыкшие при Дворникове к относительно мягкому, демократическому обращению и свободному волеизлиянию, когда они могли не только свободно выражать своё мнение, но и не соглашаться с чем-либо, почувствовали себя как мухи в сети паука. Светлана только диву давалась столь разительным переменам в своём протеже. Однако спесивость, жёсткость и некая спрямлённость характера вперемежку с неуверенностью в себе (иначе для чего так яро самоутверждаться в коллективе?) недавно назначенного директора не была нова для тех, кто хорошо знал и потому недолюбливал его.
   Однажды – это было в годы молодости Колесникова – сверстники, восполь-зовавшись моментом, проучили-таки его. Об этом по секрету рассказал Светлане меланхоличный Попов. Иван, засидевшись в общежитии у девушки, ночью воз-вращался к себе домой, когда в переулке услышал возню, пыхтенье и стоны. Приглядевшись, при бледном лунном свете он увидел клубок сцепившихся в драке ребят. Тени, отбрасываемые ими, уродливо изгибаясь, копошились на стене серого бревенчатого дома. Колесников, перетрусив, хотел обойти «мамаево побоище» стороной, но желание выделиться среди толпы заставило его подойти, чтобы урезонить возбуждённых от потасовки парней.
   – Ебята, я из комсомола (Иван тогда работал в райкоме ВЛКСМ),  что вы тут делаете? – обратился он к ним, картавя и не выговаривая букву «р». В детстве Колесников выправлял речь, занимаясь с логопедом. Но в моменты испуга или сильного волнения по-прежнему проявлялось неправильное произношение. Приятелям, которые откровенно презирали Ивана, к тому же агрессивным и взбудораженным дракой, на миг забывшим о его картавости, показалось обидным столь пренебрежительное обращение. В порыве злобного раздражения все дружно, с тумаками накинулись на него и надавали, как говорится, по шапке. Долго потом инструктор райкома комсомола ходил с синяками на лице.
Зная, что Светлана не подписала на него «клевету», Иван Иванович видел в ней свою сторонницу и уверенный, что она поддержит его, поделился, как отомстит недружественно настроенным учителям.
   – Я каждого из них пижму к ногтю, пусть только посмеют потивоечить мне! – оставшись в учительской один на один с Луговой, хвалился новоявленный дирек-тор, выявляя тем самым не только картавость, но и стиль работы с людьми.
  – Может, стоит найти с коллегами компромисс, а не преследовать их за наличие своего мнения? – в удивлении взметнув вверх брови, не согласилась та с ним.
– А зачем? Думаете, у меня не хватит смелости поставить всех зарвавшихся на место? – ухмыльнувшись, жестко и непримиримо произнёс её оппонент, на этот раз избежав картавого произношения. – Первым свалю кабана Дворникова, чтобы неповадно было появляться в школе в пьяном виде.
– А его положили в больницу на операцию, чтобы удалить полипы, образо-вавшиеся в носу, – вздохнув, сообщила шефу Светлана.
   – А, вырвать ноздри! Жаль кольцо некуда будет закрепить, чтобы на цепь по-садить! – расхохотался он, довольный своей грубой шуткой и тем, что снова свободно, без напряга удалось произнести звук р. Лицо Светланы перекосило от его злого фиглярства, а тот, не обращая внимания на это, продолжал с сосредоточенным презрением: – Пока надо взяться за тех, кто заступался за Дворникова, пытаясь сохранить его власть и спокойно жить за широкой спиной бездельника. Всё за-пущено: документация не заполнялась, уроки не посещались им. Всем наплевать на свои обязанности! Пока руководитель пьёт, никого не контролирует, можно позволить себе опоздать на урок, проигнорировать мероприятие. Каждый хочет, меньше делать, но больше получать!
– Не все же так поступают! – огорчённо махнув рукой, возразила Светлана, всё больше убеждаясь, что коллеги правы, отрицательно характеризуя его. Как же плохо она разбирается в людях, если рекомендовала в руководители человека, обуреваемого страстью свести счёты с неугодными! – Да и недостойный это приём – месть! – Луговая не предполагала, что директор необычайно тонко, как зверь, чувствует её разочарование; замечания подчинённых считает неуместными и нежелательными, а значит, и сама она, не подозревая того, с этого момента пополняет ряды не внушающих доверия лиц.
Вскоре Дворникова уволили. Произошло это неожиданно, в мгновение ока. Выйдя с больничного на работу нетрезвым, Пётр Данилович не ограничился этим, послал ученика с запиской за бутылкой в магазин. Колесников заметил из окна ка-бинета, как на улицу во время урока выбежал подросток, и встретил его на крыльце, возвращавшегося с целлофановым пакетом в руках.
   – Ты, обрубок, откуда у тебя водка и сигареты? – заведя к себе в кабинет и вывалив содержимое пакета на стол, с ходу грубо начал пытать его директор.
   – Пётр Данилович велел мне купить, – испугавшись, признался тот.
   – Я его, поганца, уволю! – гневно воскликнул Иван Иванович и добавил грозно, обращаясь к школяру: – А ты марш на урок!
Сторонники Дворникова не успели и глазом моргнуть, а их коллеги уже нет в коллективе, после чего они затаились и вели себя тише воды и ниже травы, но только не Светлана, у которой, казалось, вообще не было чувства самосохранения.
Однажды в учительской раздался звонок телефона – Луговая подняла трубку.
   – Светлана Марковна, зайдите ко мне! – голос Колесникова не предвещал ничего хорошего – она подметила это краешком сознания. Не успев придать этому значения, улыбаясь, вошла в директорскую, где напротив Ивана Ивановича сидела специалист отдела образования, полная женщина с гордым, заносчивым лицом. Это была мать Вити Топорова, нерадивого и медлительного увальня из 10 класса.
   – Садитесь, – сухо проговорил шеф и с ходу заявил подчинённой: – Лидия Вадимовна считает, что вы необъективно поставили по вашим предметам отметки её сыну.
   – Почему меня должны устраивать ваши тройки, когда Елизавета Романовна оценивала его знания выше?! – кичливо проговорила дама, когда Светлана недо-умённо воззрилась на неё.
  – Но «четвёрки», поставленные Кутяповой, не соответствует знаниям, имеющимся у Вити. Он ленится, не готовится к урокам, сочинения его пестрят грамматическими и прочими ошибками, отличаются незнанием текста. Откровенно говоря, даже эта оценка натянута, не заслужена, так что претензии ваши необоснованны, – литератор развела руками.
   – Что вы себе позволяете? – вспылила начальница, задетая нелестной харак-теристикой сына. – По-вашему, Елизавета Романовна необъективна?
– Выходит так! Кому, как не мне, учителю, знать, кому какую оценку ста-вить? – сердце её от крика «мадам» Топоровой застучало неровно, с перебоями. В выпуклые глаза с тяжёлыми опухшими веками словно кто-то бросил горсть колю-чего песка – они заслезились.
  – Вы сейчас пойдете и исправите тройки на более высокие отметки, – вме-шавшись в их перепалку, распорядился директор тоном, не терпящим возражений. Даже картавости в его словах не было заметно.
  – И не подумаю! – закусила удила Светлана – сердце зачастило сильнее. – Кутяпова нанесла вред подростку, поставив «четвёрки» в угоду его матери. Он и решил, что можно без усилий с его стороны продолжать получать хорошие оценки.
   – Но Витеньке поступать в институт в следующем году! – воскликнула То-порова, глядя на упрямую учителку в упор одновременно сердитыми и растерян-ными глазами. – Разве он с тройкой попадёт туда?
   – Время ещё есть, – Луговая поднесла руку к груди, словно пытаясь унять участившееся сердцебиение. – Я готова позаниматься с ним дополнительно, но и самому ему придётся налечь на учёбу: глядишь, выправим ситуацию. Будет ле-ниться – останется на бобах!
   – Этого я так не оставлю – вы вылетите из школы! – возмущённо взвизгнула надменная особа, чья гордость была задета. Чувствуя себя несчастной и уязвлён-ной, она впала в ярость, теряя способность здраво мыслить и соображать.
   Светлана вздрогнула, поёжилась от крика высокомерной чиновницы. Считая виноватой учительницу, та не простит, будет мстить ей. Душевное равновесие Луговой было нарушено – «песок» мелкими иглами продолжал вонзаться в белки, от рези в глазах сверкали слезы, сердце, словно от нанесённого в грудь удара сапогом, щемило.
   – Воля ваша! – она старалась не выдать волнения и беспомощности, но голос, помимо воли, дрогнул, зазвенел; иглы в глазах выдавили прозрачные шарики слё-зинок, которые сползли по впалым щёкам – она смахнула их платочком. Вот так всегда: в самый ответственный момент, когда нужно сохранить самообладание, достоинство, не терять лица, болезнь, недоброй рукой стиснув сердце и выжав слёзы, низводит её ниже плинтуса. И всё же, чувствуя свою правоту, она не сдавалась: – Увы, исправить тройки без дополнительных занятий и усилий самого Вити не смогу – совесть не позволяет, стыдно перед учениками лицемерить и лгать!
   – Хватит! – чувствуя уязвимость больной учительницы, стукнул вдруг кула-ком по столу Колесников. – Я вам приказываю!
   – Я ваш приказ не собираюсь исполнять! – в сердцах воскликнула Светлана; голос её, задрожав, сорвался. Бледная, она соскочила со стула, бросилась к двери. Солёные злые слёзы отчаяния, хлынув, полились градом. Так с мокрыми глазами женщина и появилась в учительской, где сидели меланхоличный рослый Попов и Тамара Жеребова, смуглая, черноволосая особа.
  – Что с вами, Светлана? – Николай Ильич вскинул на неё удивлённые круглые глаза. Луговая, всхлипывая, поведала о сути дела. Тот, вздохнув, обречённо махнул рукой: – Не я ли говорил, что наплачемся с ним?!
   – Ты же хотела, чтобы он стал директором, – нечего на зеркало пенять, коли рожа крива! – с ехидным укором добавила Жеребова.
   С тех пор относительно спокойная жизнь в школе для Луговой закончилась – начались сплошные неприятности.
                ***
   Урок подходил к концу, когда Иван Иванович постучался в дверь седьмого класса. Приоткрыв её, он, приятно удивленный, замер на мгновение с приоткрытым ртом и взметнувшими вверх кустистыми бровями. У Светланы Марковны был классный час: парты сдвинуты назад, а на освобождённом пространстве перед ним предстала фольклорная группа, которая пела, пританцовывая и изображая народное гуляние. Семиклассники одеты в русские народные костюмы: девочки – в нарядные сарафаны, а мальчики – в вышитые рубахи, подпоясанные кушаками, на ногах у тех и других – лапти. Явно эти костюмы Луговая, готовясь к очередному школьному мероприятию, выпросила у работников местного клуба. Выстроившись па-рами, ребята с важными, а потому немного смешными, комическими выражениями на лицах вели под руки девчонок, и вместе они притоптывали в такт исполняемой хором песни: «Эх, лапти мои, лапти липовые, вы не бойтесь, ходите, тятька новые сплятёт».
   Заметив директора, ученики замолчали, застыв на полуслове.
   – Ну, что же вы, продолжайте, – войдя в класс и снисходительно улыбаясь, предложил тот. Но ученики, застеснявшись, сбились в кучу и молча стояли, опустив руки и потупив глаза. Светлана, видя, что те чувствуют себя скованно при Колесникове, который имел обыкновение высмеивать детей, не стала настаивать на продолжении репетиции.
   – Вы что-то хотели сообщить нам, Иван Иванович,  – спросила она насто-роженно –  брови и верхние веки учительницы приподнялись, а нижние, как и всё лицо в целом,  напряжены.
   – Да, Светлана Марковна, сейчас звонил спонсор, говорит, что на воскресе-нье выделят вам автобус для поездки в Самару.
   – Ура! – не удержался от восторга черноглазый, смуглый Валиков.
   – Когда это вы успели связаться со спонсором, и почему ничего не сказали мне о поездке? – недовольно взглянув на семиклассника, строго спросил директор Луговую. Её инициативу он принял за своеволие, и это не понравилось ему.
   – Я думала, вы в курсе, – удивилась Светлана, – недавно сдавала вам планы на утверждение – в числе моих мероприятий и эта поездка.
   – Всё ясно с вами. Езжайте! – холодно и неприветливо проговорил тот и, по-вернувшись, прямой, как сухая, негнущаяся доска, вышел из класса. А что оставалось ещё ему делать? Не признаваться же, что он не вникает в планы! Перелистав, ставил подпись под ними, и на этом заканчивалось его знакомство с «творчеством подчинённых». Если уж быть до конца справедливым, то многое в этой Светлане, большой выдумщице, заслуживает похвалы, но уж больно она независима, дерзка и занозиста с ним, директором! Взять, к примеру, вечера отдыха, организуемые ею. Их литератор увязывает с творчеством поэтов и писателей. Что стоят одни популярные и нашумевшие среди старшеклассников костюмированные балы и танцы пушкинских героев Татьяны Лариной и Евгения Онегина! Или вечера посвящённые Владимиру Далю, где бойко, живо и весело звучат скороговорки, пословицы, разгадываются кроссворды со словами на старославянском языке, встречающиеся в словаре Даля и многое другое. Всё это, конечно, не проходит бесследно, повышает интерес учащихся к предметам,  которые ведёт Светлана Марковна в 5-10-х классах. Да, не отнять у Луговой, что она даёт качественные знания! Однажды он, будучи уже директором, напросился к ней на урок закрепления темы, проводимый в состязательно-игровой форме. Ребята на перемене сдвинули в середину класса столы, и Светлана Марковна, рассадив отдельно группами слабоуспевающих и «сильных» детей, раздала карточки. Ответы на задания помогали проверять хорошо успевающие ученики. Кто оперативно справлялся со своими вопросами, пересаживался за другой стол, где давалось более сложное задание, что придавало «слабым» ученикам уверенность, веру в себя, в своих силах и возможностях, повышало их самоуважение, подтягивало до уровня остальных. И такая гордость была написана при этом на лицах ребят, демонстрирующих более высокий уровень знаний и пере-ходящих к другому столу! И так 5 заданий и 5 столов с проблемными учащимися, заслуженно получивших в конце урока по закреплению пройденного материала хорошие оценки! Отличники и хорошисты работали по пройденному разделу учеб-ника с усложнёнными заданиями. Эту методику Светлана Марковна нашла в одном из методических журналов.
   Но прежде чем провести подобный урок закрепления темы, Луговая много работала с трудными подростками, чьи знания были запущены, когда те учились у её предшественников, индивидуально как на уроке, так и во внеурочное время, приглашая их на дополнительные и факультативные занятия. Ей ежегодно спихи-вают самые слабые классы на педсоветах, а она хоть бы хны! Колесников хмыкнул – сам он, в отличие от Луговой, ценит своё личное время и не разбазаривает его на этих паршивцев, лодырей и бездельников!
   В назначенный день ребята приехали в Самару и остановились у набережной Волги. Спускаясь к реке по каменистым ступеням, вдоль которых сбегали вниз ёлочки, волнообразно подстриженные кустарники и вытянувшиеся в струнку купо-лообразные берёзки, девочки не могли отвести взгляд от изумрудных газонов и клумб с огромной пчелой с раскрытыми крыльями из ярко-пёстрых цветов. А мальчишки застыли, потрясённые огромным сооружением из белого мрамора.
   – Ой! Вот это корабль, какой великанище! – ликуя, проговорил Серёжа Вали-ков, запрокинув курчавую голову и заслонив смуглой рукой от слепящего солнца фиолетово-чёрные сливовые глаза.
   – О да! – поддержал его белобрысый Миша Данилов, не меньше приятеля изумлённый великолепием и размерами каменного макета. – Серый, не хотел бы ты поплавать на таком кораблике?
   – Это ладья, – поправила учеников Луговая. – Такое впечатление, что этот мраморный исполин вот-вот соскользнёт с каменной набережной и, словно лебедь, царственно и грациозно поплывёт по сверкающей зеркальной глади к морю-океану.
Окружив учительницу, дети на миг воочию представили ожившую в воображении картину; они зачарованно глядели на ладью, на носу которой возвышалась лебединая голова с гордо выгнутой шеей.
   – Светлана Марковна, а давайте заберёмся в эту ладью! – предложил Серёжа.
   – Почему нет? Давайте! – весело проговорила та.
По широкому каменному трапу дети взобрались на палубу, где перед их вос-хищённым взором открылась во всём своём великолепии могущественная Волга-матушка, широко и величаво несшая искрящие, раздольные воды в далёкое Кас-пийское море. Семиклассники разбрелись по палубе, разглядывая нос, корму, зеленевший противоположный берег, с видневшейся турбазой на нём. Им так понравилось на ладье, что Луговая еле увела оттуда, пообещав покатать на теплоходе.
   И вот на руках учительницы билеты, ребята взбираются по трапу теперь уже настоящего судна. Не успела Светлана оглянуться, как неугомонные мальчишки проворно пронеслись мимо прикрытого тентом предназначенного для пассажиров места, заставленного сиденьями, начали лазить и обследовать палубу, заглядывать в трюмы, чем вызвали неудовольствие команды. Серёжа Валиков хотел подобрать-ся к мачте, но его вспугнул морячок в полосатой тельняшке и бескозырке, лихо сдвинутой набок. Тогда он подбежал к свесившимся через борт приятелям, смотревшим, как внизу под плывущим теплоходом бурлит, образуя волны, вода, и, расстегнув короткие штанишки, весело прокричал: «Нет лучше красоты, чем слить с высоты!».
   Классная дама собирала резвых воспитанников, когда прозрачная струйка, сияя и переливаясь на солнце, коснулась речной глади, мелко зарябив её. Она прыснула в кулак и отвернулась, сделав вид, что не заметила шалости проказника.
   – Ребята, – обнимая за плечи сорванцов, обратилась к ним Светлана. – А вы знаете, что наш район когда-то входил в Самарскую губернию?
   – Нет! – раздались звонкие голоса. –  Расскажете об этом?
   – Конечно! Идём, сядем, чтобы и девчонки послушали об этом!
Когда все расселись, Луговая, обхватив плечи черноглазого непоседы Валикова и смирного белоголового Данилова, начала рассказ.
   – Это было в давние времена, когда не было ещё города Самары. Также вели-чаво и раздольно несла свои воды красавица Волга, которую античные авторы на-зывали Ра, а в средние века нарекли Итилем. Древнейшими обитателями этих про-сторов были булгары, которые, по свидетельству восточных историков, имели го-рода, занимались торговлей. В 13 веке монголо-татары разрушили и опустошили их, а жителей увели в рабство. Остатки становищ Монголо-Татарской Орды до сих пор встречаются в окрестностях Бузулука и Бугуруслана в виде их мечетей.
   – А у нас районе есть следы монголо-татар? – Валиков вопросительно воз-зрился на учительницу большими тёмно-фиолетовыми, словно спелые сливы, гла-зами.
   – В селе Русский Кандыз находят в земле древние орудия: копья, тесаки, клинки и топоры, которые, по мнению жителей,  являются отметкой присутствия монголо-татар. Однако местные историки с недоверием относятся к этим заявлениям, предполагая, что они принадлежат башкирам, населявшим когда-то наш край. А кто из вас помнит, когда Иван Грозный (войско возглавил 22-летний царь) покорил Казанское царство – последний оплот Золотой Орды – и присоединил к России?
   – В 16 веке! – радостно сообщил обладатель хорошей памяти Валиков.
   – Правильно, Сережа! – похвалила Луговая. – После этого они прекратили угрожать набегами на российские окраины, в том числе и будущей Самарской гу-бернии. А в 18 веке на эти плодородные земли начали селиться крестьяне из центральных губерний – русские, чуваши, мордва.
   – Мордва – сорок два! – хлопнув по колену тихого, малорослого Данилова, дурашливо выкрикнул подвижный до вертлявости Валиков.
   – Серёжа, как не стыдно пренебрежением сеять рознь и неприязнь к предста-вителям другой нации! – напустила на себя строгость Светлана. Убрав руку с плеч подростка, она выпрямила спину, сердито сдвинула брови к переносице, где образовались две продольные морщинки. – Извинись перед другом!
   – Прости, Мишка, я, не подумав, брякнул, – виновато произнёс тот.
   – Да ладно уж! – махнул рукой безобидный белобрысый приятель.
   – Так-то оно лучше! – засмеялась Луговая, снова заключая в объятия неусид-чивого Сергея и доброго, стеснительного Мишу, доверчиво прижавшихся к люби-мой учительнице.
   – Ой, Светлана Марковна, какая у вас рука старая, морщинистая! – удивился вдруг Валиков, рассматривая тёмно-фиолетовыми пуговицами глазищ лежавшую на его плече ладонь классной руководительницы.
   – Я и сама уже не молодая! – смутилась та, пряча в карман жакета руку.
   – Нет, сами вы моложе! – не согласился ученик, окинув взглядом симпатич-ное и приветливое лицо Луговой.
   – Работы много, некогда за руками ухаживать! – отмахнулась та. – Слушайте дальше. На территорию будущей Самарской губернии бежали от произвола поме-щиков крестьяне, которых секли за неповиновение розгами, разлучали с семьями, продавая, как скот, или отдавали в рекруты, то есть на службу, длившуюся 25 лет.
   –  25 лет?!
   – Да, – подтвердила рассказчица. – Переселенцев ловили и возвращали по-мещикам. Позже, благодаря ходатайству Оренбургского губернатора Неплюева, крестьянам по Указу Сената разрешили селиться на необжитых землях, чтобы тем самым расширить и укрепить границы Российского государства. В то время в пре-делах нынешних Бугульминского и Бугурусланского районов обитали кочевые племена, в том числе башкир, которые носились по бескрайним степям на своих быстроногих скакунах и, нападая на жилища переселенцев, грабили и убивали их.
   – А вооружены они были луками и стрелами? – спросил Валиков, глядя на учительницу загоревшимися тёмно-фиолетовыми глазами.
   – Да, плюс пиками с острыми наконечниками, которыми разили, отстаивая от претензий переселенцев свои пастбища для несметных стад. Тогда-то для защиты от набегов кочевников построили крепости Оренбургская, Самарская, Бузулукская, Тоцкая, Сорочинская, Ново-Сергиевская, укреплённые валами и глубокими рвами с водой. Помните, в 1773 году во время восстания под предводительством Пугачёва пушки со стен Оренбургской крепости палили так, что повстанцы вынуждены были обойти её. Казань и немало крепостей Самарской укреплённой линии восставшие, однако же, сумели взять, жестоко расправляясь с помещиками.
   –  Так им и надо!
   – Серёжа, нельзя злорадствовать по поводу чужого несчастья! – огорчилась Луговая, чуть опустив верхние веки. – Война, насилие приводят к гибели и невинных людей. Погиб и сын одного из лучших представителей дворянства, исследователя Оренбургского края Петра Рычкова.
   – Того Рычкова, чьим именем названо село у нас районе? – спросила кругло-лицая Маша Перчина.
   – Да, Машенька! Но вернёмся к предкам-переселенцам. С 1736 по 1745 год в нашем крае беглыми крестьянами были основаны Сок-Кармала, Русский Кандыз, Соковка, Коровино, Бугуруслан, ставший впоследствии уездным городом.
   – Светлана Марковна, Сок-Кармала – это прежнее, то есть, бывшее название райцентра Северное? – снова озадачилась любознательная Перчина.
   – Ты молодчина, Маша, что вникаешь во все детали! – Девочка, довольная похвалой, покраснела от удовольствия, а учительница продолжала: – Прошли сто-летия. Крестьяне жили в курных, топящихся по-чёрному избушках, болели из-за этого трахомой, теряли зрение и слепли. Много жизней из-за антисанитарии и невежества уносили оспа, холера, дифтерия, скарлатина, дизентерия. Свою лепту в увеличение жертв от страшных болезней вносил голод, вызываемый неурожаем, который ослаблял иммунитет людей. Больниц долгое время в Самарской губернии не было. Медицинские пункты появились лишь после отмены крепостного права при земствах и насчитывались единицами. Не везде были и школы, называемые церковно-приходскими училищами, где нерадивых секли розгами.
   – Валикову точно бы перепало розог! – сердито предположила Перчина.
   – С какой это стати! – раздосадованный буркнул тот, не понимая, чем мог не угодить ей. Может, тем, что вызывал у неё интерес к себе, вполне понятный в её подростковом возрасте, но это увлечение объектом своего внимания, увы, не совпадал с её представлением о дружбе между девочкой и мальчиком с образом одноклассника, красивого, доброго, но не устойчивого и даже хулиганистого.
   – После революции, в 1921-1922 годах в стране, в том числе в Самарской губернии из-за засухи разразился сильный голод, – опережая ссору, продолжала Луговая. – Люди питались травами. Были даже случаи людоедства. На станции Дымская, например, 28-летняя женщина зарезала ночевавшего у неё 10-летнего мальчика, чтобы съесть его.
  –  Не может быть! – потрясённо воскликнули дети. «Я зря рассказала им об этом, травмирую их психику», – запоздало подумала Светлана и, чтобы отвлечь их внимание от этой трагедии, продолжала: – В школах были организованы столовые. Кроме супа, ослабленным ребятишкам раздавали шоколад и какао, вкуса которых они до сих пор не ведали. В спасении голодающих России помогали Украинский комитет помощи голодающим, Шведский Красный крест и даже прогрессивная общественность Америки и Англии.
   Не успела Светлана завершить повествование, как теплоход причалил к при-стани, – ребята высыпали на набережную Волги.
   – Не разбегаться! – захлопотала вокруг егозливых семиклассников Луговая. – Сейчас поедем на экскурсию по городу.
   О его достопримечательностях: площади Славы, ослепительно белом храме с золочёными куполами, настоящем самолете на постаменте, высотных зданиях, от-личающихся изяществом архитектурного стиля, Светлана, выпускница Самарского пединститута, рассказывала детям сама. Подкрепившись в ресторане «Макдо-налдс» гамбургерами, юные туристы, переполненные впечатлениями, поехали до-мой. Над дорогой, блестящим от дождя асфальтом, на начавшем светлеть лиловом небе ярким многоцветным коромыслом на богатырских плечах земли раскинулась радуга-дуга. «Как там Арсений с Леночкой, не попали ли под дождь? Малыш уп-рям, его не загонишь домой, – забеспокоилась Светлана. Но в Северном дождя не было.
  После того, как учеников развезли по домам, учительницу ждало неприят-нейшее известие: пропал Арсений, которого она оставляла с двенадцатилетней дочерью. В обед тот вынес машинки, привозимые папой с командировок, на песочницу и раздал поиграть товарищам, но те, утаив, унесли их по домам. Это было досадно, но было не самым страшным в тот злополучный день. Наигравшись, малыш попросил сестру вынести трёхколёсный велосипед. Такой роскоши ни у кого не было во дворе – дети наперебой стали просить Арсения покататься на нём. Тот раз-решил попользоваться крохотным средством передвижения даже тем, кто давно перерос его. Наконец владелец сам оседлал «коня», прокатился по детской площадке и вдруг исчез с поля зрения Лены, готовящейся к предстоящему сочинению. При виде подъехавшего автобуса, со ступенек которого выпрыгнула мать, девочка встрепенулась и, соскочив со скамейки, бросилась искать братца, выспрашивая у прохожих, не видели ли они мальчика, катающегося на велосипеде.
   – Леночка, где Арсений? – обратилась мать к подошедшей дочери.
   – Не знаю, только что был здесь… – растерянно пробормотала та.
Светлану словно обухом по голове ударили. Плохо соображая, она шагнула к Лене – раздалась звонкая пощечина. Та, отшатнувшись, заплакала, а мать метнулась в поисках Арсения к тропинке, ведущей к центральной улице, начинающейся за домами-коттеджами. Движение по ней было довольно интенсивным. Женщина буквально неслась по обочине, зорко высматривая, не мелькнёт ли в потоке машин белая панамка ребёнка и моля Бога сохранить сынишке жизнь. Лишь бы не попал он под колёса автомобиля или не увезли с собой чужие люди. Наконец дорога, тянувшаяся змейкой вверх, к далёкому горизонту, свернула на республиканскую трассу, а на повороте она увидела плачущего малыша. Не помня себя, Светлана подбежала к сыну, целуя заплаканные глазёнки, потом, успокаивая, несла, прижимая его к себе и таща за руль велосипед.
Лена, вся потерянная, убитая тем, что недоглядела братишку, увидев мать с Арсением на руках, облегчённо вздохнула и тут же с книгой в руках бросилась до-мой, заперлась у себя в комнате. На ужин девочка не вышла. Светлана корила себя, что так сурово обошлась с ней, но было уже поздно. Она уложила малыша спать, в доме всё стихло, но угрызение совести, гнетущей тоской и щемящей болью сжимающее сердце, мешало уснуть. Женщина ворочалась с боку на бок, пытаясь найти удобное положение для сна, обрести покой, но, как на грех, в памяти всплывали воспоминания с чёрными жизненными красками, что ещё больше усиливало чувство вины, душевную пустоту и ощущение безнадёжности. Светлане припомнилось, как однажды, после бесконечных хлопот во дворе и по дому, усталая и разбитая, прилегла на диван. Подошла трёхлетняя Леночка с намерением забраться на диван и приласкаться к ней. Как же жёстко она тогда обошлась с дочкой! Проклятая работа, отнимающая и выжимающая последние силы! Раздражённая тем, что муж сидит без дела возле телевизора, а ей нет ни минуту покоя, она, подтолкнув к нему малышку, проговорила сердито: «Иди к папе на колени!». Та расплакалась – мама отказала ей в любви и нежной привязанности.
Сердце Светланы ещё больше затосковало при мысли, что она невольно недодала в раннем детстве дочурке ласки. Услышав, как Лена вышла из комнаты попить воды, дождалась, когда та снова ляжет. Подойдя к постели дочери, женщина включила ночник, присела на табуретку.
   – Деточка, – Светлана ласково коснулась руки девочки, та, вздрогнув, отдернула, спрятала её под одеяло. Чувствуя себя виноватой, мать погладила Лену по волосам, но та, отклонившись от ласки, сердито сказала:
   – Не трогай меня! Тебе нет дела до меня – ты Арсения только любишь!
Потрясённая Луговая окаменела на табуретке от бездны отчуждения, про-легшей между ней и дочерью. Как переубедить ту, что она любима, какие слова подобрать для этого? Подчиняясь бессознательному внутреннему наитию, она по-каянно проговорила:
   – Прости, Леночка, что порой была безучастна, лишала тебя материнского тепла, потому что папа превратил меня в рабочую лошадку. А сам всё время сидел перед телевизором, как именинник. – Светлана всхлипнула, а потом и вовсе рас-плакалась из жалости к дочери и к себе. – Маме, загруженной делами, просто не хватало времени, сил, энергии ни на себя, ни на вас. Мне же тоже нужно свободное время, ибо человек всё время развивается, этот процесс безостановочный. И как учителю, всё время надо находиться в состоянии поиска, душевного беспокойства. – Девочка притихла, испуганно взирая при свете ночника на плачущую мать. А та продолжала жаловаться, запоздало оправдываясь перед ней за свою несдержанность. – Я превратилась в примитивную машину, выполняющую бесконечную физическую работу, которая изнуряла, выматывала, изнашивала и истощала меня телесно и духовно. До ласки ли тут к детям! Тебе перепадали одни шлепки да окрики.
   – Это не совсем так, мама, – не согласилась дочь, которая любила справедливость во всём. – Иногда ты была весела и добра ко мне.
   Это слабое утешение лишь подлило масла в огонь. Разрыдавшись, Светлана долго не могла остановиться – Лене пришлось утешать её. Соскочив с постели, дочь подала матери стакан воды, снявший тяжесть с растревоженного сердца той. Наконец, пожелав девочке спокойной ночи, Светлана ушла к себе. Но долго ещё, лёжа в постели, углубляла она, одинокая, безрадостными воспоминаниями душев-ные раны.
                ***
   В очередной раз всплыли в сознании картины маминой болезни и смерти. Как же мы подчас виноваты перед самыми близкими людьми! Водитель рейсового автобуса в тот день после новогодних обильных возлияний «заболел» и не выехал по назначенному маршруту. Светлана с Фёдором, Леной и племянником вынуждена была заказать такси, чтобы доехать в деревню до больной матери, проживающей вместе с братом Ильёй. Здесь центральную улицу с грехом пополам ещё очищали по распоряжению местной власти от снега. Но дальше, остановив такси, с сумками и баулами пришлось пробираться по узенькой тропинке, проложенной по уреме, потом подниматься в гору. Запыхавшись, добрались до места – во дворе с лопатой в руках их встретил Илья.
   – Ну, наконец, явились, не запылились! – сварливо проговорил он, увидев гостей. – Мать уже лысину мне проела, выспрашивая, не приехали ли брат с сестрой. Некому за ней присмотреть. Встала с постели и грохнулась всем телом на пол.
   Сердце Светланы болезненно сжалось – ах, почему она не бросила всё и не рванула ещё до Нового года к матери!
   Сметя веником снег с ног, вошли в избу. Оставив сумки у порога, прошли в горницу, уселись кто на стуле, кто на железной кровати возле круглолицей, даже в старости и в болезни красивой, но изжелта бледной Веры Ивановны, без реакции лежащей в постели. Седые волосы её, выбившиеся из-под платка, разметались по подушке. Дочь собрала волосы матери в пучок, туже завязала ей платок на голове. Но та так и не открыла запавших глаз с лучиками морщин.
– Мама, – страшась самого худшего, тихо окликнула Светлана, склонившись над ней, но та и на голос не среагировала. Открыв банку с компотом – мать любила всё сладкое, может, это заставит её очнуться? – дочь выловила абрикос и, приподняв сухонькое тело Веры Ивановны, сунула десертную ложку с мягким и сочным абрикосом ей в рот. Но та не стала жевать, а, слабо шевеля языком, выплюнула его.
 Тогда, пытаясь стимулировать признаки жизни у матери, Светлана стала поглаживать и надавливать на кончики её пальцев. Вера Ивановна судорожно вы-дернула руку из её ладоней.
   – Она умирает, – выдохнула дочь дрогнувшим голосом.
   Сыновья и внуки молча, с тревогой воззрились на мать и бабушку.
  – Мама, – снова тихо позвала Луговая, хотя ей в эту минуту хотелось громко, во весь голос, истошно взвыть, вернуть в мамино бренное тело бессмертную её душу, выбравшую новый путь, в вечность небытия. 
   – Мать вчера ещё вставала с моей помощью, выходила во двор, мол, по-прощаюсь с белым светом. – Илья, кашлянув, продолжал: – Спросив про вас, перекрестилась: «Вот, Вера, твое время и пришло».
Сидеть без дела возле умирающей матери было невыносимо. Тяжело вздох-нув,
   Светлана поднялась – надо было убраться в доме брата, вымыть полы, протереть скопившуюся на подоконниках, шкафах пыль, приготовить для всех обед. Скоро люди будут собираться попрощаться с матерью. Распорядилась, чтобы братья, Фёдор с Ильёй, наносили воды из колодца. Потом велела сходить за медсестрой, чтобы та поставила матери рекомендованные районным терапевтом уколы. Три дня прошло с тех пор, как Светлана приобрела их после визита к врачу. «Надо было их немедленно матери привезти, в её состоянии каждая минута дорога!» – упрекнула она себя. Но тут же услужливое сознание сделало попытку оправдать её. У водителя рейсового автобуса в тот день был выходной, а на таксистов не напасёшься – дерут такие деньжищи с пассажиров! Потом события закрутились с неимоверной быстротой – приехал брат Фёдор с племянником из города. Женщина закружилась с ними. Ещё этот злосчастный юбилей мужа…
   Светлана хваталась то за одно, то за другое – всё валилось из рук. Виновато подходила к матери, пристально вглядывалась в милые черты на её округлом лице, словно навсегда запоминая их. Мать, увы, не приходила в сознание. Припомнилось, какой весёлой была та в относительно молодом возрасте и как долгими зимними вечерами рассказывала детям эпизоды из своей юности. Однажды в избу, где она гуляла на вечёрке вместе с подругами, ввалились незнакомые парни – молодёжь из близлежащих сёл нередко участвовала в таких посиделках. Встретили их гостеприимно. Дружелюбные и общительные, они быстро перезнакомились с девчатами, поплясали, потом, кроме одного из них, вышли покурить за порог. Вернувшись, продолжили веселье, остроумно заметив в частушках, как богаты хозяева и чего только у них нет в чуланах-закромах – и рубашек бабушкиных полно, и мёда, и масла, и пряжи всякой. Только некуда, мол, всё это класть. А незнакомец, тот, который оставался в доме, ухмыльнулся: «Бабушкины рубашонки – это, что ли, не мешок? Рукава-то завяжи да чего хочешь положи!» Никого это не насторожило – раздался взрыв смеха. Незнакомцы, повеселившись, исчезли, а наутро недотёпы-хозяева хватились, обнаружив, что их ограбили.
   Но припомнившийся случай почему-то ввёл Луговую в ещё большое уныние. Снова замелькали в памяти картины одна горше другой.
   Совсем недавно это было. После продолжительных дождей стоял тёплый и лёгкий сентябрьский денёк. Олег с Ильёй копали землю в палисаднике, перед домом матери, – она тогда ещё жила одна, не у брата. Светлана же выкапывала из влажно-поблёскивающего чернозёма с жирными дождевыми червями крупную, толстую морковь и свёклу, растущую возле сочных кочанов капусты. Мать, ма-ленькая, худенькая, в какой-то ветхой, как она сама, фуфайке, радостно возбуждённая и оживлённая, крутилась рядом. Бойко подбирая и таская за Светланой овощи, высыпала их из ведра в багажник «жигулёнка» зятя.
   – Мама, когда ты переедешь к нам жить? – спросила дочь, не поднимая бли-зоруких и отёкших глаз от земли. – Наверно, недели через две, в октябре, когда капусту засолишь, управишься с остальными делами по дому?
Светлана не заметила, как мать от её вопроса застыла, сникла и съёжилась, став ещё меньше и незначительнее. Она-то предполагала, что сегодня поедет с ни-ми! Может, Вера Ивановна подумала, что Светлана с Олегом не желают этого, ко-ли оттягивают сроки, – прозрение придёт дочери позже.
   – Никогда! – это слово, произнесённое глухо, с неприязненной обидой, слов-но обухом по голове, ударило дочь, введя её в ступор и недоумение. Ведь договаривались с матерью, в последнее время всё чаще страдающую от ишемии сердца, что та будет жить у Светланы с Олегом, в райцентре, где есть больница, и при случае можно вызвать  «скорую помощь» – участковую больницу в мамином селе закрыли из-за недостатка финансирования. Кому, как не дочери, заботиться о ней, чтобы та не чувствовала себя одинокой в пустом доме. К тому же, у Веры Ивановны вышло из строя газовое отопление – не зимовать же ей в холодной избушке? 
   По дороге домой Светлана молча грустила, не отзываясь на шутки повеселевшего мужа, – кроме овощей, мать насыпала им несколько мешков зерна, что очень порадовало Олега, –  запас фуража для живности у них заканчивался. Бесконечна мамина доброта и бескорыстная помощь, оказываемая семье дочери и зятя! Память вернула Луговую во времена дефицита и пустых прилавков. Молодая женщина тогда ходила в стареньком, изъеденном молью пальтишке. И вдруг в сельмаг завезли этот дефицит. Помнится, после уроков Светлана Марковна вместе с коллегами кинулась занимать очередь. В отделе промышленных товаров, где были кучей свалены серые, в мелкую клеточку с песцовыми воротниками пальто, женщины, толкаясь и суетясь, жадно хватали их, примеряя, крутились перед зеркалом. Потом шли на кассу, чтобы расплатиться и, довольные, удалялись восвояси со своими покупками. Когда подошла очередь, впустили в отдел, загораживаемый продавщицей деревянной метровой линейкой, и Светлану Марковну с коллегами. Выбрав пальто, Луговая попросила знакомого продавца отложить его до завтра – зарплату не платили уже пятый месяц, занять деньги, кроме матери, было не у кого.
   После работы Света уговаривала Олега поехать в деревню за деньгами. Тот заартачился было, ближний свет, за 60 километров ехать на ночь глядя! Походишь, мол, в старом пальто – кто на тебя будет смотреть!? Муж постоянно снижал планку её самооценки. Видно, чувствовал, она по моральным качествам на голову выше его.
   – Может, и не посмотрят, если буду хорошо выглядеть, – грустно улыбнув-шись, сказала тогда Светлана. – Если же увидят меня в заштопанном, изъеденном молью пальто, всякий скажет, что жена у Олега ходит в обносках. 
   Подумав, тот велел собираться. А что собирать-то? Надень плащ и вперёд!
Мать уже спала, когда супруги приехали к ней. Её напугал их поздний визит – уж не случилось ли чего? Узнав в чём дело, она с облегчением вздохнула, без слов открыла сундук, достала оттуда завязанную в узелок небольшую пачку накопленных от нескольких пенсий купюр, отсчитала нужную сумму, протянула дочери. И так всегда – выручай, мама, деньги нужны в долг. Вера Ивановна махала рукой –  бери безвозвратно, насовсем! Нередко сама совала накопленные от реализации картофеля и лука деньги дочери – для внуков, мол.
   После отказа матери жить у них в голове Светланы, словно валуны, ворочались тяжёлые, мрачные мысли. Видимо, она не из-за каприза не захотела уехать из родных стен. Однажды Вера Ивановна приехала к дочери ухаживать за живностью, когда та с мужем собралась по какой-то нужде в город.
   – Чем, кроме ухода за поросятами, телёнком и коровой, заняться мне? – спросила мать перед отъездом дочери и зятя.
  Светлане бы остановить престарелую мать в её рвении помочь, брать на себя лишние хлопоты, – мол, этого разве мало! А она, дочь, и рада была ещё загрузить её! Как же мы порой нечутки и эгоистичны!
   – Да вон, с Леночкой соберите в кучу щепки, что остались после строитель-ства бани, – садясь в машину, на ходу бросила Светлана.
   Когда супруги приехали из города, Олега крайне разозлило, что щепки лежали в аккуратной куче под навесом.
   – Зачем этот хлам под навес занесли? – недовольно накинулся он на тёщу – крылья его носа гневно раздувались, глаза приняли угрожающее выражение. Та стояла жалкая и растерянная, не зная, что ответить грубому и неприязненно на-строенному к ней зятю.
   – Пригодятся баню растапливать, – заступилась Светлана за мать, рискуя пе-ренести гнев мужа на себя. – Я сама об этом её попросила.
   – Лена, ну-ка бери мешок и перетаскай всё в мусорку! – рыкнув на жену, распорядился отец. Светлана хотела возразить против такого неуважения к матери, потратившей силы и время, чтобы угодить им, но жизненный опыт подсказывал, что её слова повиснут в воздухе. Муж не считался с мнением окружающих, и возражения лишь ещё больше распаляли его раздражительную натуру. Стоит ли поднимать скандал и шум, явно нежелательный при больном сердце матери?!
   Да, Олег был суров и неприветлив с Верой Ивановной и явно не желал её присутствия в своём доме. Даже когда та приезжала на короткое время, как на этот раз, он всегда находил возможность проявить своё истинное отношение к той, а то и демонстративно начинал скандалить при ней с женой. Когда выпивоху Илью бросит супруга, Вера Ивановна, понимая, что зятю она не нужна, предпочтёт жить у сына, хотя тоже сварливого, к тому же неумеренно пьющего. Видимо, считала, лучше терпеть прикладывающегося к бутылке Илью, чем угождать Олегу, чей тяжелый характер всё равно не прибавит ей спокойствия на старости лет.
  Светлана подошла к лежащей в постели матери, скорбно свела вместе брови, уголки губ, обозначив еле заметные морщинки, опустились вниз. Погладив натру-женные руки Веры Ивановны, от которых веяло ледяным холодом уходящей жизни, женщина сглотнула комок, подкативший к горлу, из глаз брызнули слезы. Она прошла на кухню, похвалила Лену за чисто вымытую посуду. Налив тёплой воды, велела ей помыть окна, протереть пыль. Сама занялась чисткой картофеля к щам, и снова ею овладели грустные воспоминания.   
  Как сейчас помнит Светлана, позвонил несколько месяцев назад Илья и сообщил, что заболела мама, у неё отнялась речь. На вопросы не отвечает…
   – Это, наверно, инсульт? – испуганно проговорила сестра, не зная, как быть. Мать следовало привезти в районную больницу, а старенький  «жигулёнок» мужа не на ходу. Приятельница Тамара Жеребова, заглянувшая в это момент к Светлане, видя её растерянность, посоветовала обратиться в отделение скорой помощи. Дежурный врач, сухой, длинный, с коломенскую версту мужчина, разрешил взять «скорую», и Светлана с молоденьким фельдшером поехали за матерью. Через час, подъехав к дому брата, она вбежала в комнату, где Вера Ивановна лежала на кровати с почерневшим и изможденным лицом.
   – Мама, мамочка! – Светлана, понимая, что недалёк уже тот день, когда с ней придётся расстаться навсегда, разрыдалась.
   – Не плачь! – жалостливо взглянув на дочь, промолвила вдруг та неуверенно, с усилием. Мать заговорила! Это вызвало у Светланы надежду, что всё обойдется. Фельдшер, осмотрев и прослушав больную,  тоже обнадёжил её.
   – Я приехала за тобой! Поедем в больницу!
С помощью дочери Вера Ивановна, старенькая, немощная, оделась и, семеня слабыми ногами, вышла к «скорой помощи». Пока ехали в райцентр, мать давала наставления на случай своей кончины. Светлана, не желая слушать печальных распоряжений, возражала в ответ, мол, вылечат тебя в больнице, поправишься.
   Уверенность, которая звучала в её словах, передалась Вере Ивановне; волнение и желание единственной, любимой дочери видеть её здоровой окрыляло. Трагичные ноты в голосе старушки исчезли – она перестала говорить о смерти. Сидя в большом кресле салона «скорой помощи», не доставая ногами до пола, пожилая женщина, повеселев, болтала ими, как ребенок. Чернота постепенно сходила с лица, тёмные круги под глазами тоже исчезли, лик её посветлел и порозовел, как у младенца.
   Мать стеснялась обременять детей заботами о своей персоне. Даже когда она изредка лежала у себя в участковой больнице, не разрешила приезжать, навещать её. Мол, позвоню, наговоримся, зачем вам тратиться на бензин, ездить в такую даль. А когда Светлана, невзирая на запрет, приезжала к ней, та бежала, как молоденькая, по коридору навстречу дочери, только пятки сверкали, так она радовалась и торопилась лишнюю минуту не заставлять себя ждать.
   Вот и сейчас мать была на седьмом небе от счастья за минимум внимания, который уделила ей дочь, бросив все дела в этот субботний день и выхлопотав для неё, старой, машину. Как мало нужно человеку для счастья, которое творит чудеса!  Может, это был нездоровый румянец на её лице, как знать! Только дежурный врач в «приемной», увидев доставленную на «скорой» больную, велел дожидаться общей очереди – здесь даже в субботу было много народа; а когда, наконец, мать с дочерью вошли к нему, он, сутуля спину и пряча глаза, сказал:
   – Светлана Марковна, отвезите мать на «скорой» домой к себе. Пусть она по-гостюет у вас, я не нахожу показаний, чтобы класть её в больницу.
   Светлане бы возразить: мать ещё два часа назад была плоха – её бы обследовать во избежание худшего. А на неё как столбняк напал – она лишь растерянно хлопала ресницами близоруких опухших глаз, потому что её и саму смутил румянец на всю щеку у восьмидесятилетней женщины. Кроме того, обратившись за машиной «скорой помощи», Светлана сослалась на то, что у мамы речь отнялась, а тут старушка, как ни в чём ни бывало, разговаривает. Неужели врач подумал, что Луговая сделала ложный вызов, лишь бы привезти мать к себе в гости? Неловко ей стало. Однако не оправдываться же ей? Слава богу, что лучше матери стало, и речь у неё кратковременно пропадала, а не навсегда!
   В понедельник Светлана всё же настояла, чтобы мама пошла вместе с ней на приём к терапевту. Врач, среднего роста, немного медлительный мужчина, внима-тельно выслушав её, предложил госпитализировать Веру Ивановну.
   – Надо обследоваться и принять курс лечения, – обращаясь к престарелой женщине, отрицательно качающей головой, тихо, но настойчиво сказал он. – Иначе приступ может повториться.
   Однако Вера Ивановна была категорична, попросила лишь выписать ей нужные лекарства. Она боялась за Илью. Вдруг он запьет в её отсутствие, приведет дружков, те разворуют вещи и продукты. И снова Светлана, как и в случае с де-журным врачом, не нашла в себе сил настоять, чтобы мать осталась лежать в больнице. Может, повинно в этом моральное давление со стороны Олега, привычка подчиняться властному мужу давали о себе знать в ней, не в сильном по натуре человеке? Позже осознание потери ею личностных, волевых качеств станет лишним поводом для самоедства – грызть себя за отсутствие в себе каких-то свойств, в том числе внимания и чуткости она умела! Ну, а сейчас, видя, что заартачившуюся Веру Ивановну не переупрямить, не переубедить ей, успокаивала себя тем, что терапевт, дав направление в сельский медпункт, подробно расписал, как лечить мать. Но назначенные капельницы и таблетки Вере Ивановне не помогли – её начало тошнить. Будь она в больнице под наблюдением врача, тот нашел бы им замену. А дома той было не до лечения – случилось то, чего она боялась. Пока мать находилась у дочери, Илья запил. Дружки-пьяницы, ничего не имевшие за душой, – ленясь вести подсобное хозяйство, даже кур не держали, огородов не засевали, – со своими жёнами «тусовались» у Ильи, пили, закусывали за его счёт. В нём, как и в любом слабом и безвольном человеке, взыграла неистребимая потребность получить от дружков признание, подтверждение значимости и востребованности своей, увы, мелковатой личности. Алкогольные пары кружили голову хозяину, дороже собутыльников в этот момент никого не было, он чувствовал себя человеком, чья душа нараспашку, щедрым, гостеприимным – всё, что имел, выставлял на стол. Да, простота, порой, бывает хуже воровства. Но угощения выпивохам, не обременённым нравственными понятиями о совести и чести, показалось мало. Пока незадачливый Илья, вдребезги пьяный, валялся в постели, предприимчивые бабёнки подговорили своих половин унести то, что плохо лежало. С вешалки по мановению волшебной палочки исчезли шапка Ильи и зимняя куртка, из холодильника – банки со сметаной, сало, а из чулана вынесены мешки с сахаром и рисом, которые мать с сыном обменяли на лук у заезжих предпринимателей. До этого недоумок Илья по пьяни отдал соседям взаймы 80 вёдер картошки – те, сдав её заготовителям, купили компьютер. Картошку, кстати, те так и не вернули спившемуся Илье. Престарелая Вера Ивановна целый год ухаживала вместе с сыном за коровой и поросятами, гнулась на огороде, высевая, пропалывая, потом убирая урожай овощей, а плодами трудов, оставив их без средств существования, воспользовались другие.
   Сказать, что Вера Ивановна расстроилась, – ничего не сказать. С каждым днем ей становилось хуже. Но, щадя дочь, имевшую серьезные проблемы со щито-видной железой и зрением, перенёсшую несколько операций на глазах, разговари-вая с ней по телефону, умалчивала о своем состоянии. Было время, Светлану саму приходилось водить за руку, когда в результате осложнения болезни щитовидки она слепла от развивающейся глаукомы и катаракты, – даже в сильных очках не видела дорогу под ногами. Старушке было нестерпимо жаль её, она старалась не огорчать, оберегала, как могла, от плохих известий и беспокойства. Лишь когда совсем ослабла, Вера Ивановна призналась дочери, что еле дошла до соседей, чтобы в очередной раз позвонить от них.
   – Мама, почему же ты молчала, что тебе стало хуже? – испуганно воскликну-ла та. – К чему эта жертвенность?
   Набрав фруктов, Светлана в тот же день отпросилась с работы и поехала на автобусе навестить мать. Веры Ивановны дома не оказалось. По словам Ильи, она ушла к соседке. Дочь вышла встречать ее. Пожилая женщина шла домой по про-топтанной по снегу узенькой тропинке, шатаясь от слабости. Руки ее, несшие банку с грибами, которыми угостила сердобольная соседка, тряслись от напряжения. Не ожидала Светлана увидеть в таком состоянии всегда бойкую и подвижную, несмотря на преклонные годы, мать! При мысли, что мать обречена и недолго проживёт, сердце тоскливо сжалось. Подбежав к Вере Ивановне, дочь забрала из её рук банку, придерживая под руку, вошла с ней в дом. Старушка, с охотки поев грибов и мандаринов, привезенных дочерью, прилегла на кровать, а Светлана принялась готовить ужин. Она размешивала варево, но какой-то шорох привлек её внимание. Женщина обернулась и замерла с ложкой в руке. Слабая и немощная мать переползала с горницы через порог. Добравшись до помойного ведра у голландки, лёжа на животе, приподняла голову, склонилась над ним – её стошнило и вырвало. Светлана бросилась к матери, подняла её хрупкое маленькое тело.
  Может, с давлением проблема? Оно, действительно, оказалось низким. Но ведь причина недуга, скорее всего, в ишемии сердца. Нужно чтобы специалист на-значил лечение. Светлана уговаривала мать поехать на утреннем автобусе в районную больницу. Та отнекивалась, мол, в прошлый раз уехала с тобой на «скорой», а продукты и вещи растащили. Бедная, она не понимала, что ей надо спасать свою жизнь, а не продукты. Дочь убеждала, если она умрет, брату будет еще хуже, тогда уже никто его не убережет ни от выпивок, ни от краж. Но прежде надо было подумать, как доставить её к автобусу.
   – Найди лошадку с санями, – сказала она Илье, – маму надо рано утром везти к остановке, она сама туда не дойдет. 
  Но тот, находясь в очередном запое, похоже, недопонимал трагизма ситуации, лишь буркнул: «Где я тебе лошадь возьму!» Он забрал деньги, которые сестра дала на кофе для поднятия маминого давления, и исчез. Вернулся он только под утро в невменяемом состоянии. А Светлана в это время металась, не зная, как помочь матери. Поставив возле её койки помойное ведро, чтобы та не вставала при позывах к рвоте, женщина решила сбегать домой к медсестре. Вера Ивановна не пускала, отговаривала её тихим голосом: куда, мол, в такую темень с твоим никудышным зрением? Уличного освещения нет, упадешь, переходя по бревну через речку в уреме, или заплутаешься, не найдешь дорогу к медичке. Она была недалека от истины. Видела дочь, несмотря на перенесённые ею операции и «сильные» стёк-ла очков, действительно, плохо, но и дома не могла усидеть. Брёвнышко через речку, она, слава богу, опираясь на лёд прихваченной из дома палкой, преодолела благополучно. Однако, не зная, где поворачивает незнакомая тропинка, она много раз падала, натыкаясь на сугробы, вязла, утопала в них по пояс, с трудом выбиралась из  снега. Но желание помочь матери всё же помогло ей дойти до дома медсестры. Светлана торкнулась несколько раз в дверь – закрыта. Начала стучать в тёмное окошко – долго никто не откликался. Наконец, заспанная хозяйка, накинув на себя пальто и включив в сенях свет, открыла дверь, запертую на засов. Ночная посетительница, извинившись за беспокойство, стала умолять медсестру пойти к больной. Та отказалась, ссылаясь, что не может оставить малолетнюю дочку без присмотра.
   – Тогда продайте мне хотя бы таблетки от пониженного давления, – устало попросила Луговая. Оказалось, что и таблеток нужных у той нет.
   – Впрочем, возьмите вот это, возможно, поможет, – медсестра, сходив в ком-нату, протянула ей две небольшие пилюли.
   Вера Ивановна, встревоженная долгим отсутствием дочери, не спала.
   – Вот всё, что удалось достать для тебя, – с горечью проговорила та, подавая матери таблетки со стаканом воды. – Без больницы никто не поможет здесь тебе! Давай подумаем, как добраться до автобуса…
   Женщина всё же надеялась уговорить мать лечь в больницу, но та лишь в ка-кой уже раз подтвердила свой отказ. Наутро Светлана уехала на работу, обещав вечерним автобусом снова приехать навестить её. Так и курсировала она несколько дней, забросив семью и дом. Днем на работе, а вечером – к матери в деревню. Переспит ночью на полу возле маминой кровати и снова в шесть утра в кромешной тьме торопится на большак к автобусу.
   Луговая подумала было нанять машину или такси, чтобы увезти мать, вопреки её отказу, в больницу, но как добраться по глубокому снегу на ту улицу, где находился дом брата? Чтобы помыть Веру Ивановну в бане, и то пришлось Илье с соседом нести её на покрывале; сухие палки маминых ног в шерстяных носках жалко торчали из-под халата. Дочь раздела, уложила на полок мать, худую, до неузнаваемости. Торчали суставы рук и ног, голубовато-бледная кожа стягивала лопатки и виднеющиеся насквозь рёбра. «Живой труп: одни кости с натянутой на них кожей, – ужаснулась Светлана. – Маму уже не спасти, и она это знает», – мелькнуло в голове, и, видимо, эта подленькая мысль парализовала все дальнейшие действия дочери, заставила смириться, свыкнуться с мыслью, что мать уже не выживет.
   С шипением и раскалённым жаром отозвалась каменка, когда Луговая бросила на неё ковш студеной воды. Она парила ледяное, измождённое болезнью и далеко не сладкой жизнью с сыном-алкоголиком тело матери, и вскоре оно, как и сухое морщинистое личико, покрылось нежной малиново-розовой краской. Вера Иванов-на молчала, но чувствовалось, что жизнь возвращается к ней, она наслаждалась те-плом, которое разливалось по её почти безжизненному телу. Согревшуюся порозо-вевшую старушку мужчины, укутав в одеяло, отнесли домой.
 Позвонил брат Фёдор из города, и сестра сказала ему, что дела плохи, пусть немедленно выезжает, чтобы увидеть маму живой. Приехал тот со старшим сыном под Новый год, в выходной для водителя автобуса день, и к матери он не попал. К тому же, трезвенник Фёдор не ладил с вечно пьющим Ильёй, ему хотелось Новый год, совмещённый с юбилеем Олега, встретить в кругу гостей у сестры, хотя та и ехать к матери не отговаривала. Она-то, в отличие от него, видела, в каком состоянии мать. Это, по мнению Светланы, извиняет брата, но не её саму. Вместо того чтобы взять отпуск и ухаживать за умирающей матерью, она затеяла застолье к юбилею мужа! Вернее, у неё не хватило мужества отменить его – гости были приглашены ещё до того, как Светлана узнала, что Вере Ивановне стало хуже, – побоялась, что её осудят, не поймут родственники супруга. Да и вопреки разуму, не предполагала, что матери так мало осталось жить! Одним словом, она предала маму, так же, как апостол Пётр в трудной ситуации трижды отрёкся от любимого учителя Иисуса Христа. А стоил ли того муж, не считавшийся с ней и живущий в свое удовольствие, только ради себя?! Вот так мы и становимся невольными предателями матерей, отдавая предпочтение детям, мужьям, друзьям, кому угодно, даже посторонним людям. Выходит, придет время, и с нами так поведут себя дети, хотя мы отдаём всего себя им? Потом будут переживать, стыдиться своих поступков, но поздно!
   Но после кончины матери больше всего мучило Луговую, что она не вовремя привезла матери сосудорасширяющие уколы, выписанные врачом. Лишь два дня «колола» медсестра мать, так и не пришедшую в себя. Дорого яичко к Христову дню! Но, может, Светлана зря себя терзает? Возможно, уколы не помогли бы и в том случае, привези их она на три эти злосчастных дня раньше? Но в любом слу-чае, разве она могла простить себе, что не сделала все возможное, чтобы спасти мать, больше всех помогавшую ей. Когда возникла нужда в дочери, той не оказалось рядом – даже перед вечной разлукой не обеспечен ею должный уход. Это ли не укор её совести? На исповеди в церкви Светлана, проливая слезы, поведала об этом батюшке. Тот ничего не сказал, лишь перекрестил её и тяжело вздохнул.
***
   Девочки-старшеклассницы, хлопая задниками тапочек и туфель – беззаботно-весёлой стайкой спускались со второго этажа на линейку.
   – Коровы шумною толпою спускаются к водопою! – с неприязнью проговорила Евгения Львовна, искоса наблюдавшая за ними в фойе.
   – Мы не коровы! – возмутилась одна из девочек.
   – А кто же вы? Топаете, как стадо крупнорогатого скота!
Ученицы, зная тяжёлый нрав Моркиной, промолчали, лишь гордо вскинули аккуратно причёсанные головки и встали впереди мальчишек. Те, надёжно укры-тые от взора неласкового завуча за спинами одноклассниц, проказничали, дёргая их за туго заплетённые косы, и, дразнясь, мычали, подражая коровам. Девочки, оборачиваясь, шлёпали их по рукам и, скрывая улыбки за нарочитой строгостью, беззлобно обзывали их дураками. Учителя, приведшие свои классы на линейку, шикали на них, пытаясь угомонить, но шум и гвалт не прекращался.
  – Молчать! – прикрикнула Евгения Львовна, после чего все моментально притихли. Выстроившиеся ученики подтянулись, выровняли носки. Тяжеловесная, сосредоточенная, в строгом деловом костюме, завуч, печатая шаг, ходила перед линейкой. Остановившись, подняла холодные глаза на детей, надменные, ярко на-крашенные губы дрогнули:
  – Я заметила в мужском туалете окурки. Директор и учителя не курят. Зна-чит, это делают ученики, – мрачно проговорив, она сделала паузу. – Валиков, поди сюда, негодник!
   – С чего взяли, что я курю? – пробормотал тот, выйдя из строя.
   – Ну-ка, дыхни! – Евгения Львовна наклонилась к смуглому лицу подростка, и тому ничего не осталось, как сделать короткий выдох.– Я же говорила, он курит! Выкладывай, с кем?
  Старшеклассники затаили дыхание за спинами девчонок, с молчаливой на-стороженностью поглядывая на Сергея, по их настоянию тайком таскавшего из ма-газина сигареты и приучавшегося курить с ними.
  – Ни с кем! – побледнев, вызывающе промолвил паренёк и отвёл тёмные сли-вовые глаза. Виновники скандала облегчённо вздохнули и начали оживлённо шеп-таться, надёжно укрытые от гнева завуча.
  – Тихо! – оборвала их Моркина. – Коли не бросишь курить, буду гасить си-гареты на твоих губах! – пригрозила она, резко толкнув Валикова кулаком в плечо. Указав на растрёпанные пряди курчавых волос, добавила грубо: – Патлы постриги!
   – Хочу и буду курить! – оскорблённый прилюдно нанесённым ударом, ученик зарделся, упрямо мотнул головой, сбросив со лба смолянистый чубчик.
   – Ах, так?! Ты не знаешь Евгению Львовну – я всегда добиваюсь своего!  Или же ты бросаешь курить, или, как мячик, вылетишь из школы! – Подавляя волю ученика, завуч очередной раз использовала давящий пристальный взгляд, зрачки её недоброжелательно сузились. Горячась, она припомнила мальчугану все шалости, упрекнула, что мать – неисправимая алкоголичка, не принимавшая мер к сыну-хулигану. – Уж я-то призову тебя, злостного нарушителя дисциплины, к порядку! – пригрозила она. Но время большой перемены кончилось и, пошумев ещё немного, Моркина распустила линейку.
   – Этого выродка Валикова убить мало! – продолжала гудеть в учительской распалённая начальница. – Это же надо, в седьмом классе приучился курить!
   – Силой и криком вы ничего не добьётесь, Евгения Львовна, – попыталась урезонить раскипевшуюся Моркину Светлана в то время, когда её коллеги притих-ли и, втянув головы в плечи, по выражению детей, молчали в тряпочку.
   – А ты портишь учеников снисходительностью и вседозволенностью! – раз-дражённо накинулась завуч на Луговую – глаза её загорелись недобрым огнём.
   У Луговой чуть было не выскочило с уст, что та от родного-то сына отказа-лась, предпочтя испытывать свои антипедагогические наклонности на чужих детях, но вовремя прикусила язык – сыпать соль на раны показалось ей недозволенной жестокостью.
   – Вы сами-то давно забыли о таком методе, как убеждение, – не удержав-шись, она всё же уколола завуча. – Потому и потеряли влияние на учеников, от-толкнув их своей резкостью и бесцеремонностью!
  – Посмотрим, как твои убеждения помогут отвадить Валикова от курения, – в голосе Моркиной прозвучали обида и вызов. –  Ты классный руководитель – тебе и карты в руки!
   Словно наперекор непримиримой Евгении Львовне, шустрый и шаловливый Валиков через день снова отколол номер. Принеся из дома жгучий перец, он во время перемены намазал им носики пятиклассников. Придя к ним на урок, сухопа-рая раздражительная Кутяпова обнаружила, что те сидят со слезящимися глазами и, не переставая, чихают. Заподозрив, что те нарочно злят её, склочная учительница накричала на них так, что ноздри её мелкого носика расширились, щёки налились алой кровью.
   – Они не виноваты, Елизавета Романовна!  – испугавшись угрожающего выражения нахмуренного лица учительницы, заступилась одна из девочек за ребят. – Это Валиков нашкодничал, намазав их горьким перцем.
   Кутяпова, послав их умываться, рассказала завучу о сорванном уроке. Над Серёжей сгустились тучи, и он, не дожидаясь новой выволочки, перестал ходить в школу.
   После уроков Светлана решила посетить своего воспитанника, а по пути за-бежала в магазин за продуктами. Стояло тихое и прозрачное бабье лето с ясными, солнечными деньками. На осеннем лазоревом глянце небосклона ни облачка. Словно дорога жизни, широкой гравийной полосой тянется улица, теряясь в изумруде сочной и бархатной зелени уремы. Золото осени едва коснулось листвы ветвистых ив с русалочьими косами. В хрустальное зеркало незамутнённой речушки, как невинная девица, смотрится голубое небо! «Как хорошо! – подумала женщина, пройдя через незатейливый мосток из перекинутых брёвен. – Ласточкой летит душа над родимой землёй!»
   Выйдя из уремы, Луговая поднялась на противоположную улицу, вдоль ко-торой протянулись ветхие избушки-мазанки. Большинство из них, принадлежащие умершим от старости хозяевам или заброшенные на произвол судьбы уехавшими в поисках лучшей доли сельчанами, стояли приунывшие и сиротливые. Во дворах бушевало выше человеческого роста зелёное море лопухов, крапивы, чертополоха. Этих развалин чьей-то неудавшейся судьбы, все больше становится – затерялись они на обочине жизни в обрамлении кудрявых берёзок, клёнов, тополей, растущих в палисадниках. Пустынна улица, словно вымерла. Пока Светлана шла по дороге, навстречу попался лишь один мужчина средних лет, с песочным загаром на лице и с выгоревшими белыми бровями. Вот и Олег, бывший колхозный водитель, в поис-ках работы вынужден был навострить лыжи к городским фирмачам, оторваться от родных стен, семьи; в разлуке с женой нашёл утеху на стороне, но, отнюдь, не счастье. Власть попеременно то выселяет деревню, чтобы обновить, пополнить новой кровью и рабочими руками его величество-город, то запрещает въезд-выезд. Многие десятилетия, накладывая табу, крестьянам не выдавали паспорта, чтобы удержать силой рабочие руки в достаточно уже разорённой и поредевшей деревне. Выступая искусственным регулятором, государство даёт время, чтобы отросла шерсть баранов, потом стрижёт.
  В языке великороссов с недавних пор появились новые слова: самоликвидация, оптимизация. Самоликвидация чего?  Малокомплектных школ и колхозов? Не рубите сук, на котором сидите, господа! Многим казалось, что мы в пору перестройки стоим на пороге великого шага. И осталось немного – дать объективную оценку коммунистам и станем мы цивилизованной страной. Не всё так просто оказалось. Чем же не угодили колхозы нашим правителям, что они одним махом лишили их финансовой поддержки, разорили низкими закупочными ценами на хлеб, мясо, молоко и высокими – на технику и ГСМ, разогнали по городам и весям опору государства, своих кормильцев и защитников-сельчан, поставляющих к столу го-рожан продукты и рекрутов в армию? Какими недальновидными и недалёкими надо быть, чтобы не  предвидеть последствий таких действий? Или это специально делалось, претворялись в жизнь чьи-то дальновидные планы? Якобы денежные вливания в сельское хозяйство не эффективны, словно в бездонную бочку. Но на-род в последние десятилетия при социализме жил в достатке – разве это не результат? А что товаров на прилавках было маловато – этот перекос можно было поправить продуманными реформами. Но нет, не терпелось установить неравенство, чтобы люди обнищали, а богатства скопились у кучки олигархов. Деревня снова стала ареной социальных опытов, она была объявлена «неперспективной, непрестижной, никому не нужной». Запад, мол, нас прокормит. Перестроиться не трудно, нет работы – сел на «колёса» и поехал куда глаза глядят! Зачем держаться за медвежьи наши уголки, островки бездорожья, где до сих пор люди живут как в древнекаменном веке, – без офиса, без сервиса и без рейсовых автобусов – их-то и разорить проще простого. Предприимчивые, но нечистоплотные председатели и ушлые, стоящие у власти районные дельцы, которым дали свободу действий, мигом распродали колхозное и имущество обрабатывающих предприятий, кладя выручку в свои карманы, или переписывая собственность на родственников. Скот распродали в первую очередь – фермы закрыли, доярки и скотники остались не у дел. Техника износилась, да и заправлять её стало не на что – цены на топливо взлетели, парят как птицы в небесах. Поля нечем стало обрабатывать. Механизаторы и их семьи тоже лишились куска хлеба. Оставшись без работы, голодают, пятака негде им взять. Мужики «бычки» (окурки) по дороге подбирают, потому что даже курево не на что купить, не говоря уже о содержании детей. Беду в деревнях и селах большую натворили, разорив колхозы. У сёл теперь нет будущего, нет никакой перспективы развития, пока власть не опомнится! Молодёжь-то старается устроиться в городах. Да и трудоспособного возраста мужики, чтобы выжить, прокормить семьи, разъехались в поисках заработка кто куда. Даже женщины вынуждены ездить вахтовым методом на работу. Вся бывшая колхозная Россия тронулась с места, сельчане, как бурлаки, тянут непосильную ношу на чужбине.
   Удивительно, что крестьян, которым ничего не перепало в ходе реформ, кроме земли, которую нечем обрабатывать, стали активно призывать стать фермерами. Их накопления давно сгорели в банках, а кредиты для развития фермерского хозяйства из-за высокой процентной ставки недоступны. Не на что приобретать малогабаритную технику, да и неоткуда. Количество производимых тракторов и комбайнов сократилось – промышленные предприятия оказались разрушенными. Да и вообще, фермерство не для российского менталитета. Ибо сельхозработы в зоне рискованного земледелия, коей сплошь является Россия, лучше, удобнее и безопаснее делать всем миром. Сфера сельского хозяйства шуток и легкомыслия не терпит. С шутников она портки снимает. Умные люди давно сказали своё слово: фермерство не в характере русского человека, привыкшего жить соборно. К тому же, в западных странах фермеры объединяются, создаются крупные коллективные предприятия – так легче выдержать конкуренцию. В России всё наоборот, хотя фермерство для нас было предпочтительным до середины 20 столетия, когда в стране было мало техники, а отдача от применения коллективного труда, как оказалась, была недостаточна. Но Сталин выбрал иной путь для России. Старожилы помнят, как уполномоченные уводили со дворов (веч-ное наше российское беззаконие) скот, как сельчане, чтобы рассчитаться с «родной» советской властью, обложившей их налогами, покупали в городских магазинах масло, мясо, яйца, чтобы сдать их по месту жительства налоговым агентам. Хорошо же было созданное вождями государство, где люди вырубают сады, чтобы не платить непосильные, искусственно вздутые налоги, за каждое плодовое дерево и куст, где спускают намеренно организованный сверху голод и убивают тем самым «лишних» детей и диссидентов (инакомыслящих), где разрушают в пыль, до исчезновения, церкви, уничтожают монастыри, где постоянно и неустанно власть экспериментирует над своими неорганизованными, разобщёнными гражданами! Всегда крайней в цепи замыкающих оставалась деревня. Население правдами и неправдами разъезжалось по городам.
   Сейчас снова сёла обезлюдели, они вымирают, так как вслед за уменьшением населения последовала новая беда. Стали закрываться школы, больницы, медпунк-ты. А вот сельчане по этому поводу полагают так: положено деревне 4 точки опоры, чтоб выжить – медпункт, сельмаг, школа, клуб – надо, чтобы они были! Это надо, чтобы село существовало и успешно кормило город и страну в целом. Школа – это душа и глаза деревни, её сердце и разум! К слову сказать, все знаменитые школы в основном сельские. Яснополянская Льва Толстого, немецкие Вальддорфские школы, что в переводе лесная деревня. Хорошо известная Щетининская школа тоже зародилась не в сердце цивилизации, а в глубинке, в периферии и тоже на лоне природы
   Сейчас хоть без оглядки беги из школы. Светлана невольно вздохнула.Скоро эта проамериканская система вытряхнет из неё всю душу. Московские учителя демонстративно провалили новые учебники и программы и отстояли старые – разумные. В других городах тоже многие «втихаря» шпарят по старым программам. И лишь в глубинке заставляют насильно вводить новые учебники, которые оболванивают детей. Работать не дают. Учеников учить некогда. Заставляют, обязывают вести огромное количество ненужной документации…
   Словно шпульку с нитками, разматывала Светлана в сознании безрадостные мысли. Дойдя до скособочившейся избушки Валиковых, она открыла калитку во двор с ветхими надворными постройками и бросившейся в глаза рдеющей сочными оранжево-красными гроздьями ягод рябиной, под которой разглядела весёлое трио грибов-опят. И тут же, переплетясь взметнувшими жёлто-зелёными макушками к небесному океану, словно обнявшись в вальсе, пара вытянувшихся в ниточку стройных берёзок. Всё живое тянется к простору небосклона, как человек к осуществлению сокровенной мечты. Но каждому ли удаётся хоть однажды при реализации своих намерений вознестись на гребне успеха так же, как деревьям? Светлана, запрокинув голову, залюбовалась великолепием вечного лазурного неба, раскинувшейся зелено-кумачовым шатром рябиной и берёзовым вальсом. Только поистине поэтичная натура находит её, эту красоту, даже в скромной обыденности заброшенного сельского двора.
                ***
   Глубоко вдохнув в себя насыщенный кристальной чистотой и томительной сентябрьской грустью воздух, Луговая вошла в насквозь прогнившую и покосив-шуюся избушку. Некоторое время она привыкала к темноте узкой и тесной ком-натки. Низкие потолки с нависшей матицей, в углах которой повисли паутины, маленькие оконца, расставленные вдоль стен кровати, стол с открытой хлебницей, где валялись засохшие хлебные крошки, стулья, комод – всё было пыльным, ветхим, расшатанным, не знающим хозяйской руки. Тут и там валялись какие-то тряпки, пропитанные мочой, плесенью и гнилью, – воздух в комнате был смрадный и тяжёлый. Сама хозяйка страшная, как смертный грех, с остекленевшим взглядом, что говорило о чрезвычайной слабости, и большим красным носом, донельзя истощённая, лёжа в рваном, истрёпанном халате на грязном матраце, подняла разлохмаченную поседевшую голову, вяло кивнула на приветствие учительницы и, издав стон, попросила  попить водицы! Набрав воды из ведра, Луговая опустила брови, тем самым показывая, как неприятно ей общаться с этой падшей женщиной, подала кружку Валиковой. Та с жадностью припала к ней: алкоголь, как мочегонное, вы-вел всю необходимую для организма влагу из её худющего тельца – лицо и руки сморщились, подобно засохшей груше. Искривив рот и зажимая нос от неприятного запаха, Светлана открыла прогнившую форточку на пыльном, с подтёками окне. Засквозило осенней прохладой, стало легче дышать. Трясясь как в лихорадке, выпивоха пожаловалась на холод, натянула на себя одеяло.
   – Потерпите, надо проветрить помещение! – подавляя неприязнь к неряшливой, потерявшей человеческий облик женщине, возразила Светлана. – Как вы в этой грязи живете? А вот деревца во дворе красивые, – бросив на них взгляд через выходившее во двор далеко не прозрачное окошко, добавила она, пытаясь этим смягчить резкость своих слов.
   – Серёжа выкопал прутики в лесу ещё мальцом. Вон как они вымахали! Эх, взлететь бы ввысь, как эти деревца, да крыльев нет! – сдерживая дрожь и прерывисто дыша, с сожалением произнесла Нина Валикова. Гостья так и застыла от этих слов! Как созвучны они с её собственными порывами! Как знать, может, душа несчастной, опустившейся особы вмещала в себя мечты возвышенные, но под грузом жизненных обстоятельств она, слабая духом, согнулась, сдалась, пала и вот катится в пропасть! В сердце Светланы шевельнулись жалость и сострадание.
   – Давно пьёте? – наслышанная о злоупотреблении хозяйки зелёным змием, спросила она, оглядывая убогое пространство комнаты.
   – Да уж второй месяц пошёл, с тех пор, как муж, закончив строить чью-то дачу, уехал к себе, на юг, так с горя и сорвалась, запила, – из-за продолжавшегося озноба та выговаривала слова прерывисто, сквозь зубы. – Похмелиться надо, а то помру. Дайте мне на бутылку!
   – У меня нет денег – на последние рубли купила хлеб, колбасу. Могу поде-литься, – вынув из пакета, учительница положила буханку и круг колбасы на стол, но та лишь махнула рукой и отвернулась. Не дождавшись приглашения присесть, Светлана придвинула к койке табуретку, села на неё. – А Серёжа где?
   – Опять поганец что-нибудь натворил? – всполошилась мамаша, содрогаясь от мелкой дрожи. Рука её поднялась к растрёпанным поседевшим волосам, но тут же упала в бессилии на одеяло. – Ох, озорник и насмешник он у меня, как его па-паша. Тот тоже любит выкамаривать и выкидывать фортеля.
   – Да уж, натворил! – Светлана сузила припухшие глаза – И где он?
   – А я почём знаю! Может, отправился вслед за отцом. Он души в нём не чает! – всё ещё дрожа, женщина всхлипнула. – Как я его отговаривала от этой затеи, он всё же снова выкинул коленца.
   Носатая, непривлекательная внешне, Валикова так и не смогла ни за кого выйти замуж. Живя одна, пристрастилась к выпивке, принимая в сожители то од-ного, то другого заезжего строителя из Северного Кавказа.
   Волнение Луговой усиливалось с каждой минутой. Достав мобильник, набрала номер дежурного в полиции, рассказала о пропавшем мальчике. Тот заверил, что ученика начнут разыскивать немедленно.
   – Как можете спокойно пить, когда сын неизвестно где находится? – бросив встревоженный и недоумённый взгляд на мать-кукушку, упрекнула Светлана. – Не любите вы его!
   – Как не любить, он – единственный свет в оконце! – парировала та, пряча бегающие глаза. «Наверно, стыдится за своё поведение или тревожится, боится за сына, не монстр же она, в конце концов!» – подумала Светлана.
  – Мальчик пропадёт с вами, если будете продолжать злоупотреблять спиртным! – кусая в досаде и беспокойстве губы, проговорила Светлана. – Начнёт бро-дяжничать, прибьётся к какой-нибудь криминальной группировке, на скамью под-судимых попадёт! А какой он у вас смекалистый, всегда первым руку тянет на самый сложный вопрос, и работящий. Я ведь вижу: он огород сеет и картошку почти всегда один копает. Чтобы выжить, металлолом собирает, сдаёт!
   – Хороший, что говорить, ласковый, – слабо, нараспев, перестав дрожать, протянула Валикова, но вдруг заплакала, выговаривая сквозь слёзы: – Вечерами выучит уроки, сядет ко мне на кровать и уговаривает: «Мама, не пей! Заживём с тобой, как сыр в масле будем кататься!»
   – Ради сына надо бросить пить, Нина Петровна! – вставила фразу Луговая, но, заметив протестующий жест, добавила: – Иначе вас лишат материнских прав.
   – Я не смогу остановиться, – дёрнула та головой и подтвердила плачущим голосом: – да, не смогу. Пропащая я! Можно ещё водички?
   – Попробуем вас закодировать, – предложила учительница, подавая остатки воды, которую выпивоха снова залпом опрокинула в себя. – Так ведь можно и умереть, месяцами гуляете и ничего не едите! Я смотрю, у вас даже корки хлеба нет в доме.
– Не буду кодироваться! – отказалась та, вытирая засаленным рукавом слёзы. В надтреснутом, слабом голосе прозвучал вызов. – Пусть лишают материнства! Сергей попадёт в приют, будет обут, одет, накормлен.
   – Не желаете свою ношу нести, хотите скинуть государству? – в голосе Луго-вой прозвучала горькая ирония.
   – Не осуждайте меня, Светланочка. Намаялась я в этой жизни – ничего не хо-чется, скорей бы на погост. Сына бы только пристроить, – с тоскливой нотой произнесла Валикова.
   – Нина Петровна, вы не представляете, как тяжело детям в интернатах и дет-домах! Ваш сын ожесточится в чёрствой, бездушной обстановке. Я слышала, стар-шие там помыкают, издеваются над младшими, большинство выпускников, став совершеннолетними, пополняют ряды криминального мира.
   – Ну, что я сделаю? Не в моих силах что-нибудь изменить, – мать ученика скривила лицо, снова собираясь заплакать.
   – Нина Петровна, а что если я оформлю над Серёжей опекунство? – внезапно вырвалось у Светланы, на что у Валиковой заблестели и округлились глаза.
   – Светочка, разве это возможно? – радостно всполошилась она, ещё не веря, но уже окрылённая тем, что может пристроить чадо у хорошего человека, Серёжа будет расти перед глазами, они не заскучают друг о дружке. – У самой двое ребятишек, а муж тоже ушёл из дома!
   – Приезжал он, только я не приняла его, – кашлянув, глухо проговорила та.
   – Почему? – удивлённо спросила хозяйка избы, приподнимаясь с постели. Утолив жажду, она почувствовала себя лучше, и рука невольно потянулась к кол-басе. Луговая, заметив это, подвинула её ближе, к краю стола. Валикова, схватив, жадно стала есть. Светлана, сглотнув голодную слюну (она не успела пообедать), отвернулась к окну.
   – То ли простить не смогла, то ли отгорело внутри, нет больше ни любви, ни привязанности, – глядя сквозь мутное стекло во двор, с грустью проговорила она. – Трудно мне было с ним – не помогал ни в чём. Деньги и те не отдавал, словно чужой, дома жил, – задумчиво продолжала она, неожиданно для себя раскрываясь перед жалкой, падающей на дно жизни женщиной. – Недавно машину забрал, мебель, скотину со двора вывез в обмен на свою долю в квартире. Надеюсь, теперь оставит нас в покое.
   – Вон оно что! – протянула та, продолжая уминать колбасу. – Мой тоже как квартирант вёл себя. Придёт, поест и – снова на стройку. А как получит расчёт, так сразу улетает на юг, как вольная птица, зимовать в тёплые края, там у него другая семья. А кто я ему – сожительница, более никто! Теперь уж навсегда покинул нас – колхоз, где строили в былые времена жильё, разорился, а дачу горожанина-бизнесмена завершили. Плохо в доме без мужика-то, не на кого опереться, плечо прислонить. – Валикова в ответ на доверие и сочувствие к ней и сыну открывала душу учительнице.
   – А мне и с мужем было не лучше, – возразила Светлана с обидой. – Даже спали врозь, в разных комнатах. Я – в спальне, он – на диване в зале перед телевизором. Насмотрится фильмов и засыпает, ему и жена не нужна. А у меня зимой из-за плохого кровообращения ноги холодные, как лёд. Подойду, лягу с ним, чтобы хоть согреться, быстрей уснуть. Он, недовольный со сна, буркнет, начнёт кряхтеть, ворочаться, тесно, душно ему со мной. Неприятно, стыдно становится, как будто я навязываюсь, предлагаю себя. Встаю – ухожу к себе… в ледяную постель.
   – Может, из-за любовницы он так, – осторожно предположила та.
   – Да, – кивнула Луговая, взгляд которой от сосредоточенности на своих мыс-лях, казался отсутствующим. – Раньше ласковым, темпераментным был. Постепен-но всё изменилось. Я перестала чувствовать себя желанной и любимой, потому, на-верно, холодна и строга душой стала.
   – Ну, это не так, Светочка! Вы, как натянутая струна, на любую беду отзы-ваетесь сердцем. Последний кусок нуждающемуся отдадите, – женщина кивнула на хлеб и недоеденный кусок колбасы, который положила на стол. Не привыкшая го-ворить столь поэтическим слогом, смутилась, махнула рукой, взялась за гребёнку.
   – Спасибо за комплимент, –  улыбнулась учительница.
   – Вы его простите, – задумчиво протянула Нина Петровна, расчесывая и прикалывая гребёнкой поседевшие волосы к затылку – Вы вся такая светлая, как само ваше имя. Вам не к лицу держать в себе зло!
   – Но есть вещи, за которые не прощают! – не согласилась Луговая.
   – Досадой вы только истомите себя, исстрадаетесь вся и ничего хорошего не добьётесь! Уж поверьте, по себе это знаю! – Валикова снова безнадёжно махнула смуглой, давно не мытой рукой. – Знаете ведь, в детстве меня дразнили уродиной. Впрочем, было за что – ни кожи, ни рожи! До сих пор грязной пеной всплывает в душе злоба на тех, кто оскорблял меня. Обижалась и на родителей, затуркали они меня, не ласкали маленькую и беспомощную, когда так нужна мне была их любовь и защита. Я ожесточалась, шипела, как кошка, или замыкалась в себе – ко мне нельзя было подступиться. А сколько душевных сил уходило на обиды!
   Светлана молча, с удивлением внимала неприглядной до безобразия собесед-нице, раскрывающейся с новой, неведомой ей стороны.
   – Всю жизнь эти обиды набатом звучали во мне, точили, как короед, дерево, и мешали жить! И пила я не потому, что хотела, а чтоб забыться! Это я уж потом втянулась, не могу остановиться.
   – Да, если в детстве ребёнка не любят, это лишает его уверенности в себе!
   – Да! – выдохнула та. – Я ненавидела себя такую, какая я есть, считала недостойной чьей-то любви! В молодости убегала от поклонников, а они у меня были, хоть невзрачна, неказиста с виду, меня за бойкость характера, смекалистость и доброту ценили, это я сейчас только поняла. Гордая, недоступная была, думала, лучше сама оттолкну первая, чем бросят меня!
   – Да, безрадостная у вас судьба! – пожалела Светлана, окинув измождённое тело ещё не старой женщины, ввалившиеся щёки, резко обозначенные нос и скулы.
   – Слишком поздно приходит понимание, что делать, чтобы не профукать жизнь! – с горечью промолвила Валикова. Глаза её в чёрных впадинах глазниц го-рели нездоровым огнём. – Я рада бы всё начать сначала, но поздно, испитая вся, изнурённая и истощенная, ни на что нет сил, разве только на прощение. – Видя, что учительница хочет возразить, подняла руку: – Погодь, не перебивай, а то забуду! Я умру скоро, озарение нашло на меня: простить, не значит оправдать чью-то жестокость или предательство, а отпустить на волю всё чёрное, что скопилось в душе, и не страдать больше. Держать обиду в себе, хуже, чем яд пить.
   – Логично! – в какой уже раз изумилась её мудрости Луговая. – Я тоже по-чувствовала, обида и ненависть оборачиваются болезнями. Но как отпустить их, вот в чём проблема?! Это, по себе знаю, не так просто.
   – А я делаю это без затей: вздохну глубже и представляю себе того, кто не-справедлив был, оскорблял меня, а, выдыхая, говорю: «Я прощаю тебя, сукин ты сын! Иди с миром, прихватив с собой мою обиду! Отпускаю её, пусть теперь она тебя гложет проснувшейся совестью».
   – Ха-ха! – Светлана весело засмеялась кажущейся незамысловатости слов, в которых заключалась вековая мудрость народа. Ведь недаром и православная религия взывает к прощению. – Это, как я поняла, вы, не мудрствуя лукаво, внутренне с сожителем раскланялись. Так просто?!
   – Да, – Валикова широко улыбнулась запекшимися почерневшими губами, обнажив дёсна, с редко посаженными на них зубами. – Попробуйте сами. Такая радость, покой и умиротворение воцаряются в душе, словно она вылетела из грешного тела и витает в облаках небесных! Христос прощал и нам велел! Надеюсь, это позволит умереть с миром!
   – Вы что же, на самом деле, умирать собрались? – находясь под впечатлени-ем слов Нины Петровны, воскликнула учительница.
   – Да, теперь уже недолго осталось, – углубившись в себя, словно прислуши-ваясь к внутреннему голосу, тихо проговорила та.
   – А как к Серёже отец относился? – не желая верить её трагическим ощуще-ниям, перевела стрелки разговора Луговая.
   – Любит, наверно, по-своему его. Серёжа же – вылитый отец! Велосипед ему купил, денег на школьную форму дал. Я, поганка такая, пропила их! – поклонница Вакха в глубоком раскаянии залилась слезами. Немного успокоившись, продолжила: – А мальца приголубишь – земной поклон тебе! Знаю, плохому не научишь, сумеешь выправить его характер, потому как добрый он и любит тебя. Только и слышишь: наша Светланка сказала то, сделала это!
Луговая покраснела от удовольствия. Она чувствовала, что ученики любят её, но не знала, что зовут так ласково, – Светланкой.
   На том порешив, расстались довольные друг другом.
                ***
   Педсовет собрали сразу после уроков. Учителя, тихо переговариваясь, усе-лись на стульях вдоль стен. Немногословный Иван Иванович встал с места, обвёл их холодными голубыми глазами.
   – Повестку вы знаете. Начнём, пожалуй, с исключения Валикова, который злостно нарушает дисциплину и уже второй раз убегает из дома, в результате чего отстаёт в учёбе. Мы с Евгенией Львовной считаем необходимым, – он снова обвёл коллег настороженным взглядом, словно предупреждая, что не потерпит возражений, – определить в интернат для трудновоспитуемых детей.
   – Я не согласна с этим! – воспользовавшись образовавшейся паузой, Светла-на с места в карьер кинулась на защиту ученика. – У него серьёзные проблемы – отец бросил семью. Для подростка это трагедия – он пытается найти его.
   – Ваши же дети не удирают из дома, хотя их отец тоже сиганул к любовнице, – не заботясь о том, что наносит удар по самолюбию Светланы, хохотнул Колесников.
   Кровь отхлынула с лица оскорблённой женщины, сдавило, чаще застучало сердце. Что он себе позволяет?! Кто просил прилюдно комментировать её семей-ные дела? Но она проглотила обиду, решив: пусть эта бестактность останется на совести директора. Сейчас не до этого – надо выручать Серёжу!
   – Но тут другая ситуация – пьющая мать. Серёжа в знак протеста это делает! Нельзя его исключать! – волнуясь, продолжала настаивать Луговая.
   – Нянчиться, что ли, с ним? Пусть в школе-интернате его перевоспитывают! – неприязненно сказала завуч. Углы крупного рта, намазанного алой помадой, не-довольно вздрогнув, непримиримо плотно сомкнулись в тонкую ниточку губ.
  – Но мальчик-то он способный! – снова вступилась за ученика классная ру-ководительница, повинуясь загоревшемуся сердцу (по выражению Олега «сроду ей больше всех надо!»). – Нельзя же действовать по принципу: «Моя хата с краю», избавляться от проблемных детей! Валикову помочь надо пережить трудное время, подтянуть по предметам, по которым отстал из-за пропусков, а не торопиться с исключением!
   – У него лёгких времён не бывает! – Уголок рта Ивана Ивановича с одной стороны приподнялся в усмешке, в глазах лёгкий прищур.
   – А кто с ним будет бесплатно заниматься дополнительно?
   – Это можно делать и во время уроков, если правильно распределить время! – срывающимся голосом ответила Луговая Моркиной. Из-за учащённого сердцебиения дыхание её было неровным, прерывистым, на глазах от острой рези навернулись слёзы. Она была на грани срыва, не понимая, как можно принимать заведомо несправедливое решение, от которого пострадает ученик.
   – Всё, вопрос решён, нечего тут копья ломать! – решительно проговорил ди-ректор, скрестив на груди руки.
   – А если я оформлю опекунство? – как последний аргумент, вырвалось у Светланы, на что коллеги удивлённо уставились на неё. Жеребова, черноволосая, грузная особа, охнула и, тараща на неё карие глаза, проговорила:
   – Ты с ума сошла, Светлана, со своими-то детьми еле справляешься, а тут чужого, к тому же хулиганистого, хочешь взвалить себе на горб!
   – Ха, кто же вам, одинокой и больной женщине, разрешит быть опекуном? – поддержал Колесников Тамару Ивановну. – Надо реально смотреть на вещи!
Луговая с обидой взглянула на Жеребову – постоянно набиваясь к ней в под-руги, та могла в знак солидарности поддержать её или хотя бы промолчать. Похоже, остальные тоже не одобряют её решение и готовы стать на сторону начальства. Зная, будешь спорить, выйдет себе дороже, учителя упорно помалкивали с каменно-застывшими, ничего не выражающими лицами.
   – Правильно говорят, подлости творятся с молчаливого согласия большинст-ва! – не удержалась от возмущенного возгласа Светлана.
  – Тебе лечиться надо! – резко оборвала её Моркина и добавила, пытаясь ра-нить больнее: – У психиатра! – Это был любимый метод Евгении Львовны – самой возвыситься и добить оппонента, унижая подобными заявлениями.
   – Это вам надо лечиться от равнодушия и чёрствости! – покраснев, уколола она в ответ, подразумевая при этом и директора с коллегами.
   – Не много ли беёте на себя, Светлана Маковна, устаивая по пустякам истеи-ки? – одёргивая, вдруг закартавил задетый её словами Колесников. Брови его были напряжены, сведены вместе и опущены, губы плотно сжаты.
   – Да делайте вы что хотите и как хотите! – видя, что спорить бесполезно, – дело дошло до оценок и оскорбления личностей – учительница встала и вышла вон.
   Светлана ещё не знала, что Иван Иванович временно объединил против неё усилия с Моркиной. Как только он расправится с Луговой (инициаторы протестно-го письма притихли, смирившись со сложившейся ситуацией), очередь дойдёт до Евгении Львовны. Колесников будет грызть, выживать надменного, занозистого и неугодного ему завуча с таким же упорством, как это делал со Светланой, в возражениях которой видел прямое неповиновение своему единоначалию.
   – Итак, мы должны проголосовать, – продолжал гнуть своё директор, оставив без внимания уход своенравной Луговой. (Узды она не знает, слишком много воли на себя взяла!) – Кто за то, чтобы исключить Валикова из школы?
   Учителя, стыдливо оглядываясь друг на друга, молча подняли руки.
   – А теперь давайте обсудим вопрос о Светлане Марковне, – предложил он, замыслив проучить и завершить самосуд над ней, непокорной.
   – А что её обсуждать? – заикнулся было меланхоличный и мягкий по натуре Попов, чисто по-человечески симпатизирующий Светлане.
   – Пошу не пеебивать, я ещё не закончил! – снова заволновавшись и оттого отчётливо картавя, прикрикнул на него Иван Иванович. Учитель от неловкости, что его одернули как шаловливого ученика, смущённо опустил голову.
   – Судя по неадекватному поведению, Луговая серьёзно больна, – Иван Ива-нович недовольно, зорко и строго оглядел немигающим колючим взглядом подчи-нённых, как бы напоминая им, что перечить ему не стоит! Зубы он на мгновение свёл вместе, как и губы, уголки которых смотрели вниз.
   Видя, что никто больше не собирается ему прекословить, он смирил свой гнев, успокоился и продолжил с поддельным сочувствием:
   – Большая нагрузка недопустима с её здоровьем. Я предлагаю разгрузить, за-брав классное руководство плюс часть уроков, превышающих норму, то есть 18 ча-сов, и передать их Кутяповой. Не возражаете, Елизавета Романовна?
   – Нет! – обрадовалась та  неожиданной прибавке к зарплате.
   А вот оплата труда Луговой с той поры резко снизилась. После педсовета, узнав об этом от Николая Ильича, она зашла к Колесникову, но тот, сославшись на усталость и конец рабочего дня, не стал разговаривать с ней на эту тему. Светлана вынуждена была уйти ни с чем из его кабинета.
Домой Иван Иванович шёл довольный очередной победой над подчинёнными и, в первую очередь, над Луговой. Ему даже на мгновение стало жалко Светлану, к которой после повышения в должности некоторое время питал тёплые чувства, – с её подачи он взлетел так высоко. Сама Луговая, по словам заведующего от-делом образования, упустила свой шанс. «Ну и дура! – подумал Колесников. – Сиди теперь тихо, как мышь, не рыпайся! Нет, выступает, чего-то хочет доказать! Валикова она защищает! Ты о себе прежде подумай – у самой шаткое положение»!
   Как прекрасна осень в пору бабьего лета с яркими клумбами цветов в пали-садниках, с обильным урожаем на ветках яблонь, согнувшихся под тяжестью пло-дов! Вольно дышит грудь, даже домой не хочется идти, видеть глаза забитой, бессловесной жены, слышать крик и перебранку драчливых мальчишек-двойняшек.
   Думая так, Колесников крупно, по-мужски, шагал по пустынной улице. Но тут он поднял глаза – сердце, всколыхнувшись, забилось и неприятно, тоскливо заныло. Он замер на месте, не в силах ступить дальше. Навстречу по насыпанной гравием дороге шёл молодой человек, чем-то напоминающий ему самого себя, – может, тем, что такой же высокий, тонколицый и худой? Удивлённо взглянув на остановившегося побледневшего мужчину, тот прошел мимо, чуть не задев его плечом. Ба! Да это же Дмитрий, его внебрачный сын! Как же он сразу его не признал?! После минутного оцепенения мысли Колесникова внезапно перекинулись в прошлое, как будто их переключили кнопкой телевизора. И как на экране замелькали перед ним воспоминания молодости. Как давно это было! Комсомол, славная, тихая Верочка, по уши влюблённая и отдавшаяся ему со всем пылом пленённого сердца после очередного молодёжного мероприятия. Может, это было его счастье? Но тогда ему казалось, что он не любит её, и жениться, несмотря на беременность, отказал-ся. Сын повзрослел, но он, отец, так и не признал его… из-за меркантильных соображений, малодушия и трусости. Мысль об этом задела его, он пробовал оправдаться разными обстоятельствами, как это делал по молодости лет. Но понял, что теперь уже нечем крыть! А невеселые, колючие думы тем временем снова унесли его в прошлое. В памяти всплыл эпизод, когда Верочка пыталась сблизить его с сыном, и невольно вздохнул. Он отмахнулся было от воспоминаний, как от надоевшей мухи, проигнорировать их. Но взбудораженное воображение не смирилось –  мысли о Верочке и старшем сыне снова выползали из подсознания и жалили, подобно пчёлам. Иван Иванович, потеряв работу после роспуска партии и комсомола, тогда удачно устроился в налоговую инспекцию, и ни в какую бы школу от этой хлебной кормушки не ушёл, если бы не сокращение штатов. Тогда же примерно и произошла та памятная встреча с Верочкой и сыном пятиклассником…
  В тот день Вера Михайловна шла домой радостно окрыленная словами пре-подавателя школы искусств, к которому носила живописные работы сына. Тот, предложив посещать его занятия, сказал: «Палитра богатая, ему надо больше заниматься, развивать способности». Под старенькими стертыми сапожками женщины весело поскрипывал недавно выпавший снежок. «Сейчас так трудно пробиться в жизни. Хорошо бы Диме окончить школу искусств и в художественное училище поступить», – размечталась она. Когда вернулась домой, сын, высунув язычок, корпел над Эйфелевой башней. Мать подошла, поцеловала его в макушку.
   – Молодчина ты у меня! В школе искусств похвалили твои рисунки. Дима, давай запишем тебя туда.
  – Да ну! – мальчик передернул плечами. Ему представилось, как незнакомые пацаны будут разглядывать невзрачную, с чужого плеча одежонку, выспрашивать, где работают мама с папой? Узнав, что отца у него нет, будут помыкать им. А он не любит этого, поэтому и сторонится даже одноклассников. А что, он обязан им угождать, заглядывать в глаза, как это делает Борька? И пусть сколько угодно подножек тот по приказу Витьки делает, не быть ему под их пятой!
Отец Витьки недавно вернулся с зоны и рассказал о порядках, которые там царят. Сын с восторгом поведал школьным приятелям, как, попав в камеру, пред-ставиться «старшому», чтобы тот определил хорошее место на нарах…
Мысли Вериного сына были готовы унестись вслед за воспоминаниями Витькиного отца, но мамин голос прервал их.
   – Ну и лентяй ты, Дима! –  не зная причину его отказа, вспылила женщина. – Так ты ничего в жизни не добьешься! Ты уже пятиклассник, не вечно же тебе те-реться возле маминой юбки. Друзей хотя бы завел!
   Мамины слова ввели Диму в уныние. Ему и впрямь не хочется ни с кем общаться. Был бы папа, ходили бы вместе на рыбалку; он, гордый, нес бы связку пескарей, которые можно наловить в пруду за селом. Вот бы иметь как у Артёма папу, который каждое утро подвозит его на шикарной машине в школу! Даже Витька, забыв о роли «старшого», заискивает перед ним; только тому не нужна его дружба. Возле него тусуются сынки начальников из параллельных классов. Не нужен Артёму и Димка. Ему остаётся одно: ходить повсюду с матерью. Но почему такая ласковая, милая мама с каждым разом становится раздражительнее? Наверно, деньги на исходе, и она нервничает.
   – Мам, а зарплату скоро дадут? – спросил он. – Ты обещала новые ботинки мне купить. В старых, дырявых ноги промокают и мёрзнут.
   – Не знаю, – мать печально вздохнула и вдруг, вспомнив о чем-то, подошла к вешалке, сняла с неё пальто. – Дим, ты суп разогрей, поешь, а я схожу, дам телеграмму, бабушку поздравлю с днем рождения.
   – Я с тобой! – мальчик кинулся вслед за ней.
   – Нет, я быстро, а ты покушай и садись за уроки.
   Отправив по телеграфу поздравление, Вера вышла на улицу. Ярко сияющее предзакатное солнце ослепило её. Она, прикрыв входную дверь, стояла и улыба-лась в ожидании, пока глаза после полутемного помещения привыкнут к свету.
   – Здравствуй, Верочка! Как поживаешь? – Перед ней стоял Иван, с любопыт-ством разглядывавший её, облачённую в старенькое, побитое молью пальто. Пере-хватив его взгляд, женщина нахмурилась – ей было стыдно за заношенную одежду.

   – Здравствуй! Как я могу жить, если зарплату месяцами не дают?
   – Я тебе говорил, не рожай! – восприняв её слова, как упрёк, оправдывался мужчина. – Сама видишь, у меня своих два спиногрыза!
   – Своих? – в груди Веры вспыхнуло ожесточение. – А Дима не твой?! Приди хоть раз, посмотри – твоя копия! Может, что-то зашевелится у тебя в груди. Не бойся, не потребую с тебя алиментов! Не для тебя, для себя его рожала. Но ему отец нужен, чувство защищённости необходимо! Он гордый, не жалуется, но, я чувствую, его задирают и обижают!
   – Приду, – заметив приближающихся к почте людей, коротко бросил он и, торопливо толкнув дверь, переступил через порог здания.
Не успела Вера переодеться после улицы, как в дверь кто-то постучал, вошел Иван.
   – Ты пригласила – я пришел. – Колесников попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, похожей на ухмылку.
   – Раздевайся, проходи! – Вера, не ожидавшая, что он придет так скоро, тоже была в замешательстве. Засуетилась, хватая и убирая с глаз небрежно брошенные вещи в прихожей.
   Пальто и норковую шапку новоявленный папаша повесил на вешалке. Снял отливающие тусклым глянцем модные остроносые ботинки, аккуратно поставил их в ряд со стоптанными сапогами бывшей любовницы и дырявой обувкой сына. Ози-раясь по сторонам и осторожно ступая ногами в связанных женой пуховых носках, гость прошел в зал. Дима учил уроки за столом.
   – Сынок, познакомься, это дядя Ваня, – представила его она мальчику. Тот поднял голову, оглянулся на незнакомого мужчину. На подростка настороженно глядели пустые, как стекляшки, голубые глаза, на губах зазмеилось подобие улыбки. Диму передернуло, словно от мороза. Что надо этому тощему мужику от него?
   – Мам, мне надо учить уроки! – недовольно оттопырив губки, промолвил он.
   – Ладно, я не буду мешать! – Колесников нервно потер вспотевшие ладони. – Я пойду, у меня дел много.
   – Может, чай с нами попьёшь? – на Верино предложение тот отрицательно покачал головой. На бледном лице женщины скользнула жалкая полуулыбка. Она с сожалением развела руками.
   – Тебе не понравился этот дядя? – Проводив гостя, Вера положила руку на худенькое плечико сына, ласково погладила вихры.
   – Нет, он холодный и скользкий, как рыба, – невольно содрогнувшись, маль-чик сморщил носик. – Больше не приглашай его, ладно, мам?
   – Хорошо! – Вера с грустью усмехнулась. 
   Под ложечкой Ивана Ивановича что-то затосковало, заныло, засосало, непри-ятно всколыхнулось, аукнулось в глубине души чем-то похожим на неприязнь. За-чем она родила его? Чтобы сын служил немым укором его совести? Он остановил-ся, украдкой оглянулся назад. Дмитрий, прямя спину, совсем, как он, отец, удалялся по своим делам. Интересно – рассказала Верочка Диме о нём, отце? Если да, то как, должно быть, он ненавидит его за то, что не признал в нём сына, не помогал ни в чём! Нет, Вера гордая, скорее всего, она ничего не сказала об истинном отце. Что-нибудь придумала типа «он лётчик, погиб при выполнении задания». Никогда не думал Колесников, что когда-то его будут мучить угрызения совести. И вот это время наступило. Он растерянный и онемевший, всё ещё стоял на дороге, когда его догнала стайка ребятишек с ранцами за спинами. Поздоровавшись, обогнули его, побежали дальше. Очнувшись, Иван Иванович медленно побрёл по дороге. Окрылявшая его мысль о победе над Светланой вдруг показалась мелкой, незначительной и не стоящей того внимания, которое он придавал до настоящего момента. Словно бы взглянул на себя со стороны глазами сына, и стало ему тошно, сам себе показался он гадким и противным. «Ах, чёрт возьми! – выругался он вслух, кляня томительно тяжелое и омерзительное чувство, овладевшее им. – Теперь это так и будет точить, как моль сукно. Но не пропадать же теперь от тоски и отвращения к себе!» Иван Иванович крепко сжал кулак, представляя, что сдавил в нём гнетущие  его презрение и неудовлетворённость собой и, разжав его, сделал такой жест, как будто он что-то выкинул на дорогу. И удивительное дело! Пружины, стискиваю-щие в напряжении сердце, разжались, душевная тревога, уныние, царящие в нём, начали проходить. Успокоившись, он расправил плечи и гордо, прямо, как сухая, негнущаяся доска, зашагал дальше.
                ***
   Говорят, нет худа без добра. Да, зарплата Светланы уменьшилась, но появи-лось больше свободного времени на себя и семью. Она занялась гимнастикой, на-чала вести дневник, где анализировала прочитанное с целью узнать, какого звена в цепи недостаёт, чтобы создалась ясная картина, как жить, к чему двигаться и как? Однажды попался на глаза после её порицания на педсовете интересный синонимический ряд в словаре Даля: обида, негодование недоумение, возмущение, недоразумение, претензия, притязание. Глянула профессиональным оком и до неё моментально дошло, до какого вихря чувств может довести обида. Не стоят она того, чтобы портить отношения с коллегами, тем самым углублять до критического состояния свое здоровье. Обидам надо ставить решительный, прочный заслон. Пусть разбиваются вдрызг о невозмутимость и добродушие. Она стала подбирать другой ряд в целях психологической защиты и создания душевного комфорта: восторг, трепет, умиротворение, благорасположение, благодать божья, благодарность, благой дар. И стали понятны слова песни: «Бог тебя осудит…  даже если я прощу».
   На уроке в 5 классе начала говорить про лирику и наскочила на мысль, что современная молодёжь ею не увлекается. И пришла к выводу, что это обедняет и без того скудные на чувства души наши, способствует накоплению агрессии. От-сюда и результат: ребятишки после спектакля «Суперзаяц» Бугурусланского театра драмы  не хотели простить Волка и Лису, упорно не соглашались это сделать. Много в них ненависти и нетерпимости. Души рационализированы до предела. Одна учительница сказала: «Танцы – не математика, без них обойтись можно». С.Н. Лазарев пишет по этому поводу: «Мы с первых классов учим детей логике, анализу и спешим усилить в них рациональное мышление, а потом удивляемся, откуда ненависть и агрессия к другим людям, непонятные самоубийства и депрессии». Но высказывание Лазарева, что нельзя отказываться от любви, для Светланы неприемлемо. Слишком свежа рана, полученная от адюльтера супруга. Даже от грешной любви и страсти, которая ведёт к измене? – задавалась она вопросом и не находила ответа у этого автора. Кстати, священнослужители считают Лазарева колдуном. А может, те просто боятся в его лице конкуренции за влияние на умы людей?
   То, что мы сегодня неэмоциональны и сухи, – одна из причин, что нам неко-гда читать ни прозу, ни поэзию. Готовясь к литературному вечеру, Светлана искала в школьной и сельской библиотеках Анну Ахматову и Марину Цветаеву. Заново открыла для себя этих поэтесс. Цветаева ела кофе и летала во сне. Но есть много других способов уйти от депрессии. Например, петь, выражая и изливая в песне свою грусть, печаль, тоску, после чего на душе становится легче, танцевать, двигаться в такт музыке, сбрасывая тем самым стресс, или самовнушение, что тоже начала практиковать с недавнего времени Светлана. Но это возможно в комфортных условиях одиночества, как у неё. Марина же постоянно была окружена людьми, особенно в эмиграции. Тем не менее, была страшно одинока!
   Когда перечитывала Булгакова, его «Мастер и Маргариту», Светлана поняла, как хитёр и коварен князь тьмы. А ведь предаваясь унынию, мы тоже становимся уязвимыми, невольно попадаем под влияние тёмных сил. И зачем понадобилось не отпускать Булгакова за границу – мечту всей его жизни? Да, Сталин умел убивать тоньше Иоанна Грозного. Как когда-то Булгаковым Светлана «переболела» Шукшиным, Гоголем и Горьким. Заметила, почему-то не каждый способен восприни-мать насыщенную образами поэзию и особенно классическую прозу Льва Толстого, который имеет ритм, определённые размеры, нарушения которых ведёт к иска-жению и ущербности его произведений.
  Для учительницы стало открытием, что её дочь и сынишка с удовольствием смотрят детские телепередачи на татарском языке, не понимая ни слова при этом. Смотрят с упоением, с восторгом. А всё потому, что там шквал эмоций, море добра, поэзии, радости. Эти передачи излучают любовь, счастье, добро и благодарность – живительные чувства, которые заряжают и оздоравливают. А вот мыслями о болезни и страхом смерти можно себя убить. Примером тому фильм (название не помнит), где старый врач умирает от стакана воды (слишком подозрителен и злобен, не верит в чужое добро, потому что сам не способен на великодушие), а молодой остался жив, приняв стакан отравы. Задумалась над фразами: Ты умён? От ума и погибнешь, доведёшь себя до биологической гармонии. Ум, самокопание, самоедство уничтожают. Как следствие порочных мыслей – болезни и недуги. Говорят, инстинкт мудрее и сильнее, чем разум. Сознание ограничено опытом, книжной премудростью, у подсознания границ нет, это то, что дано космосом, Богом, опытом поколений. Считается, что сознание угасает вместе с человеком, а подсознание сливается с космосом, чтобы снова возродиться впоследствии. Может, в этом и есть бессмертие?
  Крайне удивили Светлану вычитанные в этот сложный и болезненный период сведения о древних людях-атлантах – жизнь каждого из них якобы длилась много столетий. И всё благодаря гармонии их мыслей как следствие питания лёгкой растительной пищей. Они избегали использование сахара, животных белков (мясо-молочных продуктов), закисляющих организм, приводящих к болезням и смерти.  Библейский Мафусаил, к примеру, прожил более 900 лет. Положительно сказыва-лось на увеличении жизни долгожителей посты и 40-дневное голодание. Именно после такого голодания у Христа открылись сверхъестественные способности ис-целять людей. На смену пришла новая цивилизация, чьи плоды мы сейчас пожина-ем. По наследству идёт немощь, а не сила, хвори и болезни, а не их преодоление.
   Так в духовном поиске прошло полгода, позади остались ненастная, дождли-вая осень и суровая, морозная зима, прежде чем, поразмышляв, Светлана решила сходить на приём к психологу, чтобы, посоветоваться с ним, выяснить, могут ли мысли влиять на успех или неудачу, а гармония души – на здоровье человека?
Круглое солнце плыло под затянутым свинцовым пологом небу, изредка вы-глядывая в изрешечённые, словно рамы окон, просветы. Светлана ежилась от хо-лодного ветра и неприветливого, источающего унылый свет неба. В теплом и уют-ном кабинете психолога Луговую встретила Марина Павловна Рассказова, малень-кая, проворная женщина с острым, вздёрнутым носиком и живыми карими глазами.
   – Вижу, пришли со своими проблемами, которые преследуют вас, мучая своей неразрешимостью, – приветливо зачастила она, усаживая Светлану на кресло напротив себя. – Я слушаю вас. Как вы думаете, кто в них повинен?
   – Очень хотелось бы разобраться в этом, – молвила пациентка, приятно удив-лённая оперативностью, с какой та приступила к делу. Волнуясь и запинаясь, Луговая поведала о том, что беспокоило её. Марина Павловна, кивая черноволосой головой, внимательно слушала. – Колесников и Моркина, пользуясь служебным положением и силой характеров, терроризируют всех, кто смеет прекословить им, ломая, выталкивая на обочину жизни и поощряя лишь тех, кто подчиняется им безоговорочно, – сделала вывод учительница. – Как сказал поэт, чины людьми дают-ся, а люди могут ошибаться. Живя и работая в мире, где реакция людей похлеще волчьей стаи, человек быстро превращается в жалкое подобие себя, разваливается в руины. Трудно сохранить себя в мире корысти, зависти, лицемерия.
   – Вы хотите изменить отношения с коллегами и выздороветь – надо поднять на ноги детей, не так ли? – деловито спросила психолог, выслушав её.
   – Да, – заинтригованная прозорливостью кареглазой собеседницы, та подкре-пила ответ взглядом, полным напряжённого ожидания.
   – Тогда готовьтесь внутренне меняться, – сказала Рассказова, втянув её в себя ставшим вдруг властным взглядом.
   – Довольно сложная задача! – пристальный взгляд и трудно достижимая, как ей показалось, цель смутила учительницу.
   – Я вам помогу! – проговорила та, остановив на Светлане близко поставлен-ные карие зрачки. – Вы не отдаёте себе отчёта в том, что сами, как магнитом, притягиваете беды и неудачи мрачными мыслями и негативным поведением. Кроме того, уныние, плохое настроение вырабатывают яды, разрушающие нас. Поддер-живайте себя в тонусе – добрые мысли, улыбка укрепят иммунитет. К тому же, когда человек улыбается, от него не ждут агрессии – это привлечет к вам коллег!
   – Вы считаете, что я агрессивна? – изящные тонкие брови на лице Луговой,  выражая изумление, поползли вверх.
   – Директор и завуч, по вашим словам, прямолинейны, нетерпимы к людям – вы им это не прощаете? – в карих умных глазах специалиста по психологии в свою очередь отразились вопрос и уверенность в высказанных мыслях.
  – Нет, конечно! – жёстко усмехнулась Луговая, сверкнув сквозь дымчатые очки белками выпуклых больных глаз. – Я их презираю!
   – Если не прощаете, выходит, и вы нетерпимы и беспощадны к ним? Не ка-жется ли вам, если что-то раздражает, злит в других, то эти качества есть и в вас? – словно задавшись целью загнать пациентку в угол, спросила Рассказова, разглядывая её близко посаженными насмешливыми глазами. – Поймите, терпимость – не примирение со злом, это желание понять другого, великодушие, сочувствие.
   – Вот как! – смешалась Луговая, опустив к долу очи. – Хотите сказать, нетерпимость, то есть непонимание, непрощение, присущи и мне?
   – А разве нет? Кстати, презрение тоже злоба, скрытая и непримиримая, – слова психолога удивили и насторожили учительницу. Она посмотрела на все про-исходящее другими глазами.
   – Может, и презрение Колесникова к коллегам, желание быть на голову выше других возникли как злоба и протест против его третирования. В детстве его дразнили из-за картавости. Сейчас он мстит за перенесённые унижения, – высказала она вслух озарившую её догадку. – Так он утверждается в своих и чужих глазах. К сожалению, из-за неопытности дети не понимают чужой боли, а потому жестоки. Впрочем, кого в детстве в той или иной мере не унижали сверстники или взрослые?
   – Да, – согласилась Рассказова, глядя не неё блестящими карими глазами. – Все наши комплексы тянутся из той «счастливой и беспечной страны», называемой детством; причём, по иронии судьбы, наречённой беззаботным. Но учтите, если человек тратит себя лишь на самоутверждение и месть, он перестаёт развиваться, двигаться вперёд! Если же, как у вас, более важные цели, то такая личность в состоянии излечиться даже от рака. Так что простите директора с завучем, достойных жалости, направьте имеющиеся у вас силы и ресурсы на исцеление.
   Собеседницы понимающе переглянулись, помолчали, углубившись в себя. Приподняв отёкшие веки, Светлана по-доброму усмехнулась тому, что угадала причину перекоса в характере директора, и ей стало жаль его. Вот так приходят понимание и великодушие, о которых говорит Марина Павловна. Оригинальные идеи, высказанные ею, побуждали думать, делать определённые выводы.
Первой после паузы заговорила психолог.
   – Вы считаете себя честной и порядочной – не так ли? И режете правду-матку в глаза! – знаток человеческих душ, Рассказова снова попала в точку. Учительница сконфузилась, удивляясь умению тонко вглядываться в душу и выворачивать наизнанку мотивы поведения.
   – А как же иначе? Подхалимничать, что ли? Ни за чьи спины я не прячусь и камень за пазухой не держу! – вскинув голову, гордо проговорила Светлана.
   – И с размаху пускаете его в презираемого противника, думая, что зло нельзя прощать, оно должно быть наказано? – вздернув острый носик, психолог с мудрым, насмешливым лицом наблюдала, как та в растерянности захлопала ресницами выпуклых близоруких глаз, тяжелые опухшие веки выдавили из них влагу, скатившуюся по щекам! Образный рисунок оборотной стороны её действий на деле оказался не столь привлекательным, как представлялся вначале. Некоторые особенности характера, которые Луговая считала положительными, являются довольно сомнительными качествами, мешают жить – от них желательно избавиться.
   – А не берёте ли вы на себя роль судьи, Бога? – бросив на неё сочувствую-щий взгляд, продолжала хозяйка кабинета. – И не попахивает ли тут местью, агрессией, той же нетерпимостью, вызывающей новый виток конфликтов и стрессов?
   – Значит, я стала жертвой своей прямолинейности и гордости? Вы очень тон-кий наблюдатель, Марина Павловна! – искренне похвалила клиентка.
   – На том стоим! – усмехнулась та. Самокритичность учительницы тоже при-шлась по душе, как стремление к восприятию новых убеждений.
   – Но моя резкость вызвана грубостью, которая исходит от других людей! – словно спохватившись, разжалобилась вдруг Светлана.
   – Настраивайтесь на перемены, чтобы люди по-новому реагировали на вас! – проговорила та в ответ на подобную реакцию, остановив на Луговой острый взгляд карих зрачков.
   – Поможет ли это мне? У меня столько проблем! – Светлана промокнула пла-точком слезившиеся глаза.
   – Поможет! – перехватив унылый взгляд, вспыхнула та. – Как вы не уразу-меете, что оптимальное состояние – это позитивно-мажорный настрой. С его по-мощью можно поправить не только здоровье, но и улучшить жизнь! Жалость к себе – та же злоба, приправленная бессилием добиться чего-то! Нельзя предаваться ей, пользы не будет! Некоторые считают, что счастливыми делают нас муж, дети, начальство, друзья, коллеги. Ответственность за здоровье возлагают на врачей. А сами, выходит, ни причём? На деле, мы должны не только позволить себе, но и быть ответственными за счастье, здоровье и наше преуспевание, – сделав упор на словах «позволить» и «быть ответственными», горячась, убеждала та.
   – Да, пенять не на кого! – Светлана слегка тормозила от обилия свалившейся на неё необычной информации, но душа её загорелась – она внимала светлым мыс-лям в сильном волнении. – Зачем ненавидеть кого-то за слабости и недостатки, если сама не совершенствуюсь? Лишь почувствовав, что от меня не исходит угроза их спокойствию и самолюбию, коллеги будут мягче относиться ко мне.
   – Вот именно! Попробуйте ежедневно практиковать аутотренинг. Уединитесь, расслабьтесь и, улыбаясь, внушайте себе до 20 раз: «Я пропускаю лучи радо-сти, любви и здоровья через сознание, сердце, жизнь! Я позволяю себе и ответственна за здоровье, счастье и преуспевание! Я в ладу со своими эмоциями – в любой ситуации веду себя с достоинством». Подобные установки можно делать в постели с утра, когда тело расслаблено со сна, или напевать в течение дня за обычными делами. Этот настрой приводит к душевной гармонии, уравновешенности, позволит не отвечать грубостью на грубость. – Психолог помолчала. – Чтобы легче было избавиться от неприятностей и болезней, фантазируйте – мысленным взором представляйте и проговаривайте, что они улетели чайкой белой за горизонт, уплыли уткой серой за море-океан! Или повесьте на стену фото молодых лет и представляйте себя такой же юной, привлекательной, здоровой. Не жалуйтесь на хвори, гипнотизируя себя этим, приблизим старость и смерть.
   – Да что вы? – в серых глазах Светланы застыла тревога.
   – Советую чаще говорить себе у зеркала: «Я тебя люблю, очень люблю! Ни-чего не бойся, я с тобой! Я опытна, мудра – никому не дам в обиду! Ценю тебя, исцелю, приведу к успеху и счастью!» Это важно, потому что в нас, как в раннем нежном возрасте, сидит прежняя маленькая боязливая крошка, которой надо придать уверенности и чувство защищённости. Это очень эффективно!
   – Я пробовала заниматься аутотренингом, но безуспешно, – сосредоточённо выслушав, поделилась Луговая и скептически добавила: – Если будешь твердить халва-халва, слаще во рту не станет.
   – Слова самовнушения произносите эмоционально, с улыбкой, не сомневаясь в успехе! – вздернув острый носик, выпалила Марина Павловна. – Если повторять их абы как: вяло, безразлично, безрадостно, в подсознание они проникают не глубоко и не результативны.
   – А можно подробнее, на чём основан эффект самогипноза?
   – Мысли, эмоции, чувства – это энергия, которую мозг, регулирующий работу органов, посылает им. Позитивной окрыляющей энергией мы исцеляем тело, на-страиваемся на счастливую жизненную полосу. Негативной – плодим тяжёлую де-прессию, болезни, притягиваем неудачу. Как это действует? Светлые, вдохнов-ляющие команды, передаваемые мозгом телу, воспринимаются без критики, как реальность. Во время расслабления и самовнушения включается механизм самоис-целения, выделяются гормоны, улучшающие самочувствие. Представляйте себя здоровой, любимой, молодой, удачливой – так и будет! Даже возраст подстроится под оптимистический самогипноз, – углубившись в себя, та передавала озабочен-ной пациентке знания для коррекции поведения.
   – Как всё просто! – удивилась Светлана. – Я предполагала, что заболела из-за стрессов на почве школьных и семейных неурядиц. Так оно и есть – сама породила недуги на свою голову мучительными переживаниями… Оказывается, нельзя пре-даваться угнетённому состоянию, чувствовать себя жертвой. Сама виновата и в том, что супруг загулял. Из-за вечной занятости мне было не до любви и ласки. Кому нужна рабочая лошадка, забывшая о женственности, чем и воспользовалась любовница и увела Олега из семьи.
   – Кстати, слезами жалости можно нанести вред не только себе, – Рассказова выразительно взглянула на неё. – Вызывая чьё-то сочувствие к себе, вы невольно высасываете, словно вампир, у него энергию.
   Услышав это, Луговая воскликнула мысленно: «О, Боже, как верно сказано про меня, заливающуюся слезами и обвиняющую в своих бедах мужа, завуча и ди-ректора!» Невольными свидетелями депрессии и жалости к себе становились дети, чем она подавляла их психику и подавала не лучший пример для подражания. Только теперь она поняла, почему Тамара Жеребова, живущая по соседству, вызы-вала у неё самой желание избегать, сторониться той в моменты жалобных стена-ний. Светлана рассказала психологу, как, проявляя участие к коллеге, возмущалась поведением её супруга. А Тамаре это и надо было! Редко встретишь человека, так близко к сердцу принимающего чужие неурядицы. Люди не любят тех, кто постоянно плачется в жилетку, остаются равнодушными к их проблемам и несчастьям, а некоторые ещё посмеются и порадуются этому. Но чем внимательнее была Светлана, тем больше Тамара буквально терроризировала её причитаниями и бесконечно нудными рассказами о болячках и семейных дрязгах, сливая их в неё, как в помойную яму, чем и вытягивала, истощала жизненные силы Луговой. Ей становилось плохо – в ранимое, не защищённое сердце врывались тревога, печаль и ненависть, заполняющие душу Жеребовой. А та, словно вампир, подпитавшись остатками энергии приятельницы, успокаивалась, уходила умиротворённая.
   – Сильные, уверенные в себе люди не жалуются, хотя у них тоже есть про-блемы! – жестко усмехнулась Марина Павловна. – Они направляют силы на их ре-шение! Передайте Жеребовой, если она будет стонать да плакаться, никогда её жизнь не будет благополучной – она сама препятствует этому.
  – Теперь я знаю, что рай и ад создаем в душе сами ощущением счастья или драмы, успеха или трагедии! – живо откликнулась Луговая.
   – Умница! – повеселев, с удовлетворением сказала Рассказова. – До этого вы, интеллигентная женщина, не понаслышке зная о хороших манерах, такте, деликатности, шли напролом, разоблачали ошибки коллег (а у кого их нет?) и обретали врагов. Учитесь избегать конфликтов, подрывающих здоровье!
   – Ещё Карнеги утверждал, что невозможно достигнуть поставленной цели, критикуя других, лишь восстановишь их против себя. Критика, упрёки даже в доброжелательном тоне воспринимаются как агрессия, вызывают протест, желание оправдать устоявшуюся жизненную позицию, застарелые убеждения, настраивает против «благожелателя». В зависимости от воспитанности, характера люди начи-нают оправдываться, защищая себя, или огрызаться в ответ, мстить за обиды, нанесённые им. Но я не извлекла в своё время из этого урока!
  – Вы и Карнеги читали, а применяли ли в жизни его постулаты? К примеру, освобождались ли от претензий, прежде чем добиваться и получить то, что вам нужно? Уверена, требуя что-то напористо от директора, получали отпор от него.
– Да, – Светлана внимала необычным мыслям, в знак согласия кивая головой. 
   – Вы всё прекрасно понимаете, вам не занимать ума и эрудиции! – задумчиво произнесла психолог. – Это не редкость, когда человек знает, но не приучен, не умеет употребить свои знания в жизни, и проблемы остаются с ним. Есть и такой тип людей, которые не слышат других, собственные убеждения препятствуют проникновению в их узколобые головёнки нестандартных идей. Им страшна мысль о необходимости совершенствовать себя. Доходит до того, что некоторые предпочи-тают умереть, чем что-то сделать для продления жизни. Но вы-то готовы избавиться от негатива, да и обидчиков простить, не так ли? Люди, не умеющие прощать, чаще всего, умирают от рака, злобой и ненавистью взращивая в себе опухоли.
   – Меня потрясло, что болезни мы удерживаем в себе мыслями, наполненными обидой и ненавистью. Но как же трудно изгнать их из сердца!
  – Кроме традиционного самовнушения, я подскажу ещё один вариант влияния на психику, – быстро отреагировала психолог на смятенный всплеск её души. – Уединившись, представьте, что открываете волшебным ключом своё подсознание, где томятся, словно узники в темнице, стрессы, накопившиеся из-за обид, отчаяния и т.д. Соедините их под словом «прошлое» и отпустите восвояси.
   Рассказова продолжала делиться своими секретами, предлагала работать над собой до тех пор, пока та не перестанет быть провокатором негативных эмоций и не изменится отношение коллег к ней. Как знать, может, судьба Светланы сло-жится так, что она будет реже сталкиваться с чужими по духу людьми или совсем обойдётся без них. Представив, как избавится от необходимости подстраиваться под начальство, помыкавшее ею, женщина радостно воскликнула:
   – У вас светлая, умная голова, Мария Павловна! – на что та улыбнулась, добавив при этом с некоторой долей иронии и самокритичности:
  – Для воспроизведения знаний не надо много ума. Кстати, считается, что за-болевания глаз вызваны жалостью к себе и нежеланием видеть неприятных людей. При жажде мести и ненависти может даже произойти кровоизлияние сосудов глаз и наступит слепота, – предупредила она.
   – Ой, я и впрямь частенько говорю себе: «Глаза бы мои не видели эту Мор-кину!», что и вредит, оказывается, мне, – по смятённому лицу женщины скользнула смущённая улыбка. – Мудрость приходит через слёзы, боль и покаяние.
   – Совершенствуясь, почувствуете гармонию и спокойствие, – значит, вы про-стили обидчиков, что и лежит в основе исцеления души, а потом и тела, – с бодрой любезностью улыбнулась та. – Избавляйтесь от негатива, идите вперёд, не останавливайтесь – кому надо догонят, рядом пойдут!

                ***
   Радостное шествие весны чувствовалось во всём – и в ласково пригревающем апрельском солнце, и в яркой, цвета бирюзы голубизне неба, и в воздухе, напоенном свежестью талой воды, сошедшей с гор и полей. Однако в глубоких и отвесных оврагах слежавшийся снег ещё покоился длинной грязно-серой скатертью, подтачиваемый с краёв растаявшей мутной влагой. Обойдя их, Луговая подошла к высокому обрывистому яру. Внизу, под его крутыми глинистыми склонами, стремительно, заполошно бежала, торопилась, подпрыгивая по каменистым ступеням, словно боясь опоздать на свидание к милому, малая речка. Предзакатное, но ещё ослепительно лучившееся солнце, купаясь в рокотавшей, шумевшей, как сварливая баба, воде, так сверкало, отражаясь на её поверхности, что больно глазам. Постелив коврик на засохшую прошлогоднюю траву, Светлана легла на него. Слегка при-крыв косынкой слезящиеся выпуклые глаза, расслабленно отдыхая, она вслушивалась в отдалённый гул трассы, проходившей за высокими холмами и косогорами. Поблизости, в низкорослых кустиках чилижника, раздавалось весёлое посвистывание неведомых ей пташек. Хорошо лежать и отдыхать на лоне природы, испытывая покой и блаженство, но она пришла избавиться от тяжести психологического груза, накопленного за годы суетной жизни.
   – Золотым волшебным ключиком я отпираю двери подсознания и отпускаю своё прошлое, – прошептала учительница, закрыв глаза. Перед мысленным взором её распахнулись створки тёмного помещения, куда хлынули солнечные лучи, и в середине предстала высоченная чёрная фигура с полупрозрачной накидкой на го-лове. – Ты свободно, моё прошлое! Прости, что я раньше не догадалась сделать это.
   Мрачная, подозрительная сущность, набычившись, с готовностью ринулась к распахнутой двери и исчезла, только её и видели. «Господи, почему у него рога под накидкой? – да это же дьявол! – Сердце Светланы, охваченное страхом, трепетно и тревожно забилось, она перекрестилась. – Хорошо, что я выпустила его со своей души. Слава Богу! – она снова осенила себя крестом. – Недаром говорят, что нами движут демоны, когда мы гордимся, ожесточаемся, презираем и не прощаем других. Не зря христианская религия велит прощать врагов». – Женщина облегчённо вздохнула, продолжая лежать с закрытыми глазами. В воображении всплыла сцена расставания с мужем, ночной его визит. Горькая обида, боль снова заволокли душу и сердце. Вспомнила, как работала, не жалея сил, за двоих. Одна управлялась и во дворе со скотиной, и дома, и на огороде. Редкий случай, когда муж, свободный от поездок, выходил кормить живность или поработать на огороде. Поднималась чуть свет, доила корову, отправляла вместе с бычком в стадо, поила телёнка, готовила завтрак детям и супругу, потом будила их, кормила, провожала одного в командировку, другую – в школу, третьего отводила в садик, затем бежала на работу. После уроков – подготовка планов, стирка, уборка, прополка огорода. Вечером – снова доить корову, которую дочь встречала со стада, пропускать молоко, мыть сепаратор – разве перечислишь всех домашних дел, которые женщина старалась переделать! Ложилась уже за  полночь, еле волоча за собой ноги. Не досыпая, соскакивала в 6 утра, и всё начиналось по новому кругу. Верна пословица: кто не умеет отдыхать, тот не добьётся успеха! Некому было подсказать о необходимости снизить планку важности и значимости работы, что привело к обратным результатам.
Муж, жил на всём готовом; его устраивало, что дома к его приезду чисто прибрано, в сарае навоз из-под живности вычищен, телёнок на зелёной лужайке на привязи. Дети сыты, ухожены, уроки выучены дочкой – дневник её пестрит всё больше пятёрками. Олег не замечал, что жена выбилась из сил, и, как говорят в народе, надорвалась, причём не столько физически, сколько морально – её одолевали неприятные эмоции при мысли, что она одинока, у неё нет мужской опоры в семье. Светлана не могла простить, что Олег оставался безучастным, не считал нужным говорить, что ценит заботу о нём и детях, чтобы она поберегла себя. Он с холодным равнодушием пожимал плечами, отмахивался, словно от надоедливой мухи, в ответ на то, что ей трудно, и ничего не предпринимал, чтобы хоть как-то облегчить жизнь второй половинки. Вместо поддержки и участия она получила от бесчувственно-апатичного супруга предательский удар в спину. И снова навалилась тяжёлая болезнь, смяла, выбила из накатанной колеи, превратив из сдержанной, улыбчивой дамы в нервную, истеричную особу. Даже Колесников заметил, что Светлана Марковна несёт непомерную нагрузку и, видимо, не без подачи Моркиной, «освободил» от «лишних», по его мнению, часов и классного руководства жёстким, оскорбляющим достоинство административным методом, не согласовав и не посчитавшись с ней, чем нанёс подчинённой новую душевную рану. Но стоит ли поддаваться унынию? Обиды, осуждение, нетерпимость, как она поняла, не придают сил, уносят покой, сон, здоровье.
   – Я прощаю тебя, Олег, за то, что ты не был таким, каким я хотела видеть тебя, – Так Светлана, по совету психолога, откланивалась с постылым мужем, – прощаю, благословляю и отпускаю с миром. Прости и ты меня. Мы свободны – ты и я. – Тиски беспредельной печали, тревоги, беспокойства, сжимавшие сердце, при этих словах разжались, стало свободнее дышать, из глаз полились слёзы облегчения. Однако что-то еще угнетало душу, не давало покоя, ах да, педсовет, где её унижали, третировали. Неприятные сцены одна за другой проплывали перед глазами. Директор, стучавший кулаком по столу, и торжествующая при этом Лидия Ивановна.
– Прощаю и отпускаю вас на свободу, – шептала она, моргая тяжёлыми, на-мокшими от слёз ресницами. «Не забудьте попросить прощения и у себя за то, что не распрощались своевременно со страданиями, не очистились, не дали возможность занять в себе место радости и гармонии, – вспомнила она слова Рассказовой. – Чувство вины, ненависть к себе отнимают много энергии».
   – Прости, моя хорошая, что не смогла жить достойно, по-человечески, –  с готовностью обратилась к себе Луговая. Как картинки в игрушечном калейдоскопе, замелькали жизненные ситуации, за которые ей приходилось стыдиться. – Я даю возможность уйти стрессам, порождаемым отчаянием, угрызениями совести, страхом, ненавистью, неуправляемым гневом, раздражением. Отныне я вольная птица, стрессы тоже свободны, как рыбы в воде. – И снова через распахнутые двери под-сознания выползали, выбегали, выскальзывали хвостатые ящерицы, черепахи с костяными панцирями, извивающиеся блестящие змеи, тритоны, пауки – олицетворение зла, накопившегося в ней.
   – Я в безопасности. Я выбираю радость и спокойствие, зоркость и здоровье! Отныне я знаю, как избежать неприятных ситуаций, – я в ладу со своими эмоция-ми! Я люблю и одобряю себя, личность творческую, одарённую, удачливую!
 Вот так, используя образное мышление, Светлана помогала себе избавляться от груза душевных травм, приводящих к болезням и неудачам, мешающих ей пол-ноценно, безболезненно жить, радоваться каждому наступающему дню.
   Когда поток негативных воспоминаний иссяк, гнетущее чувство улетучилось. Ей стало спокойно, потянуло спать. Впадая в дрёму, она мысленно повторяла: «Всё хорошо. Я отдыхаю. Мои внутренние органы и зрение восстанавливаются, исцеляются глаза».
   Домой она шла слегка опустошённая, продолжая многократно шептать как молитву: «Я позволяю себе быть здоровой, зоркой, счастливой! Я заслуживаю это! Я беру на себя ответственность за это. Все болезни проходят, глазные – в том числе! Причины, их вызывающие, исчезают! Зрение восстанавливается! С каждым днём я вижу всё лучше, всё дальше, чётче, явственнее! С каждым днём я чувствую себя во всех отношениях лучше». Желание победить недуг заставляло её без устали повторять всё новые и новые фразы самовнушения, приходящие на ум: «Я чувствую себя замечательно! У меня много ресурсов, чтобы справиться с трудностями и достигнуть цели!».
   День за днём, пока не начались огородные хлопоты, женщина приходила к речке и, уединившись с природой, занималась исцелением души и тела. Когда во дворе стояла непогода или прогулки приходилось отменять из-за срочных дел, то самогипнозом она занималась лёжа в постели, перед сном, или, проснувшись, ут-ром. И результаты не замедлили сказаться. Через три месяца Светлана сдала анализы гормонов щитовидки, и, удивительное дело, врач нашёл их в норме. Функции щитовидной железы восстановились, базедова болезнь и сопровождающие её слезоточивость и «песок» в глазах исчезли, зрение улучшилось.Подтвердилось то, в чём убеждал её психолог, – самовнушение, активное воздействие на психику, есть действенное подспорье традиционным формам медицинской помощи.
                ***
   Летние каникулы, последовавшие за экзаменами, пролетели незаметно, наступил новый учебный год. В учительской царила рабочая атмосфера – кто-то проверял тетради учеников, кто-то, не успев это сделать в классе, выставлял оценки в журнал. Светлана подбирала карточки с заданиями для самостоятельной работы воспитанников. Вернулась из класса Моркина, с силой швырнула журнал на стол, вызвав недоумение коллег, раздражённо взглянула на Луговую. В какой уже раз завуч, вступив на тропу необъявленной войны, пыталась при каждом удобном случае уязвить её. Она не могла простить, что из-за заступничества Светланы Валикова оставили в школе. Его, сбежавшего из дома, милиционеры обнаружили на железнодорожной станции, и инспектор по делам несовершеннолетних Клавдия Князькина, средних лет светловолосая женщина, привезла в школу. Инспектора с Валиковым встретила Моркина.
   – Нашёлся, огрызок! – с презрительным недружелюбием обратилась она к подростку, жестом приглашая Князькину присесть на стул в учительской.
   – Я вам не огрызок! – сердито буркнул тот в ответ.
   – Поговори у меня! – раздражённо прикрикнула завуч и машинально подняла руку, готовая дать оплеуху ученику. Но, заметив удивлённый взгляд Князькиной, опомнилась и сунула руку в карман модного пиджака. Учителя, зная несдержанный характер начальницы, её привычку к рукоприкладству, поёжились, но, давно свыкнувшись с этим, промолчали. Однако проницательная Клавдия Васильевна разглядела и почувствовала сложную, напряжённую обстановку в школе, отнюдь не благоприятствующую к складыванию дружного сплочённого коллектива. И сделала вывод, что это тоже могло стать одной из причин того, что мальчишка пустился в бега. Инспектор пытливо посмотрела на Моркину: на её холёное, красивое лицо, гладкие ухоженные руки с длинными накрашенными ногтями, не знающими тяжёлой сельской работы. «Редкий случай – маникюр у сельской женщины!» – удивилась про себя Князькина, а вслух заявила, что мальчик устал с дороги, надо дать ему возможность отдохнуть. Светлана, освободившись раньше других, забрала Серёжу к себе. Мать его не просыхала от пьянок, поэтому любимая учительница, приютив подростка, начала ходатайствовать о восстановлении его в школе. Скоропостижная смерть Нины Петровны и поддержка заведующего РОО помогли быстро оформить документы об усыновлении, и мальчик обрёл новую семью. Но Евгению Львовну такой исход дела явно не удовлетворил, она поедом ела Луговую, стремясь доказать, что зря Валикова оставили в школе.
   – У твоего любимца Валикова – пустая голова. Вызвала к доске, а он молчит, как сыч. И тема-то лёгкая, а он не усвоил её. Никаких способностей к учёбе! – сделала она вывод, желая уколоть подчинённую.
   – Может, дело не в этом? – как можно мягче предположила Светлана. – Ви-димо, Серёжа остро чувствует ваше непростое отношение к нему и замкнулся в себе. Попробуйте быть с ним предупредительнее, и вы обнаружите, что он очень сообразителен. На моих уроках Серёжа чувствует себя раскованно, глазёнки его горят, он одинаково активно участвует и в синтаксическом разборе предложений, и в диспуте.
   – Он, действительно, паренёк смышленый, я просто потрясён быстротой его реакции, – подтвердил физик Николай Ильич, подумав, что Валиков, скорее всего, в пику завучу не хочет отвечать на её уроках.
   – И всё-таки я не потерплю, чтобы он оставался в школе. Я так решила! – категорично заявила Евгения Львовна, разгневанная на коллег и не желавшая ми-риться с тем, что не она, а другие оказались на должной высоте в воспитании и обучении учащихся.
   – Засунь в задницу своё решение, – неожиданно для себя спокойно, без вся-кой неприязни молвила Светлана, удивившись не меньше других вырвавшейся из её уст грубой фразе. Она – литератор, считающая себя культурным, интеллигентным человеком, никогда не выражалась подобным образом. Это жаргонно-вульгарное изречение затесалось из лексикона Олега. Но слово – не воробей, вылетит – не поймаешь! Занимаясь аутотренингом, Луговая использовала где-то вычитанную и очень понравившуюся фразу: «Я выхожу за рамки ограничений, свободно и творчески выражаю себя», что позволяло чувствовать себя раскрепощённой на уроках, особенно при объяснении темы, не теряться при использовании объёмного по размеру материала. На этот раз подсознание, видно, решило, что только этой подвернувшейся, далеко не любезной фразой, выйдя за рамки приличия, Светлана может защитить воспитанника от бесцеремонной резкости и жёсткости завуча, чем и попало в точку, – недаром говорят, что с такими, как Моркина, надо говорить на их языке.
   Завуч стрельнула колючими, злыми зрачками на неучтивую, «зазнавшуюся» учительницу; большой ярко накрашенный рот приоткрылся, чтобы одёрнуть, уко-ротить ей хвост, но, растерявшись от непривычно неуважительного отношения к себе, не нашлась, что ответить. Коллеги, пряча глаза, отворачивались, иронически улыбались, тайно радуясь, что Светлана осадила зарвавшуюся начальницу.
   Моркина не могла не видеть этого скрытого тонкого недоброжелательства – ей стало горько. В закоулках сознания острей отточенного ножа полоснуло – жизнь за всё предъявляет счёт! Неужели пришло время осознать ей, что нельзя безнаказанно творить зло? – оно бумерангом вернётся назад! И действительно, жизнь её с некоторых пор пошла на разлад. Казалось, у неё было всё: услужливый, третий по счёту муж, с которым ей явно повезло – она как сыр в масле каталась – шикарная квартира, завидная должность в школе, где она чувствовала себя полновластной хозяйкой. Чтобы заполучить её покровительство, учителя продолжали щедро одаривать, угождать во всём. Нового директора Моркина в счёт не ставила, отношения с ним пока были безоблачными. Но в сердце стылой метелью бушевала тоска – она теряла сына, которого необдуманно отдала ещё маленьким второму мужу Александру Королькову. Случилось это неожиданно и пугающе быстро. У Евгении Львовны не было даже времени обдумать всё, на что она в тот момент решилась, поддавшись искушению.
   Корольков, местный бизнесмен, занятый коммерческими делами: встречами, переговорами, командировками, тогда почти не бывал дома, заезжая лишь пере-одеться и поглядеть на сына.
   – Ты где опять ночевал? Небось, у бабы какой? – Евгения Львовна сочла нужным потребовать отчёта у мужа.
Александр, крепко сложенный, высокий мужчина, любитель выпить и поволочиться за женщинами, пытаясь скорее избавиться от въедливого голоса жены, торопливо натянул белоснежную рубашку, завязал галстук.
   – Ну что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь! – визгливо-сварливый голос супруги доносился до всех уголков большой трехкомнатной квартиры. Характер у неё был ещё тот: жёсткий, эгоистичный, нетерпимый – жить с ней даже ему, хит-роумному, скрытному, имеющему твёрдую, сильную волю, было невыносимо.
   – Зачем кричать? Детей разбудишь, рано еще, пусть спят! – не выдержав её давления, нелюбезно проговорил он и прикрыл дверь детской комнаты.
   – Ну, ты же совсем отстранился от семьи, Санек! Ну, скажи, чем сейчас за-нимаешься? – Моркина, скучая по мужской ласке, попыталась обнять супруга. – Крупный барыш обещает новая сделка? Небось, опять все средства уйдут на кот-тедж, что возле родительского дома возводишь? Кому строишь его?
Рослый Корольков отшатнулся от неё.
   – Тебе какая разница? Я мало денег даю тебе на расходы? Вспомни, во сколь-ко обошёлся мне евроремонт квартиры, на котором ты настояла!
   – Мне эти хоромы без тебя не нужны! Я хочу, чтобы ты был со мной и с на-шими детьми, – с ревнивой недоброжелательностью сказала Евгения Львовна.
   – Разве? – неучтиво, с сарказмом протянул тот, зная корыстную и расчётли-вую натуру жены. – У меня только сын, а уж девку неизвестно где нагуляла!
   – Не нагуляла, а от первого мужа родила! – обиделась и возмутилась та. – Зачем сошёлся со мной, если сейчас попрекаешь дочкой?
   – Дурак был! А мужа у тебя до меня не было, ты сожительствовала с кем-то! – с присущей ему дерзкой прямолинейностью промолвил он.
   – Действительно, дурак и хомяк толстомордый! – вспыхнула та оскорблённо.
   – Да ты на себя посмотри: дура дурой и растолстела, как бомба! – грубо оборвал её мужчина, не простив оскорбления.
   – Ну и катись к своей длинноногой секретарше, пусть она ублажает тебя!
   – Уйду, но сына с собой заберу! – исподлобья глядя на неё, твердо сказал Александр. Это решение нелегко далось ему, но казалось правильным. Учитывая характер жены, уйти от неё без Илюши, в котором он души не чаял, значило, на-всегда потерять его, – она, безжалостная, непримиримая, запретит видеться с ребёнком, настроит против отца!
   – Заберёшь? – Евгения, не ожидавшая такого поворота, оторопела и добавила обескураженно: – Обычно суд детей с матерью оставляет.
  – В большинстве случаев да. Но мы-то с тобой сумеем договориться без суда, не так ли? – сказав это, мужчина приподнял брови, замер в ожидании ответа.
  – Как это? – сбитая с толку, та уставилась на него настороженными глазами.
  – Квартира-то моя! Ты сюда вошла с детской колясочкой да с авоськой с рас-пашонками, – усмехнулся Корольков. – Я её тебе отпишу со всем имуществом, ес-ли бумагу подпишешь, что от сына отказываешься. Зачем тебе лишний спиногрыз?
Слова мужа на мгновение оглушили Моркину. Она ошалело моргала глазами, не веря, что может стать полновластной владелицей богато обставленной квартиры. Восторг охватил её. Она понимала, что чувства их давно остыли, от взаимного влечения не осталось и следа; слишком разные они с ним, и Александра, независимого, успешного бизнесмена, далеко не кроткого нрава и непоколебимого характера, все равно не удержать, – а тут такая блестящая перспектива! Да и с одним ребёнком всё-таки легче будет, если он бросит её! Можно устроить свою судьбу.
  – Ты все равно не сможешь с учительской зарплатой обеспечить ребятишкам достойную жизнь, – приняв молчание женщины за сомнение, сказал Корольков, – а если договоримся, я твоей дочке буду платить алименты.
При этих словах Евгению Львовну снова, будто кипятком ошпарило, кинуло в жар. Вот повезло-то! Плохо соображая от перевозбуждения, она сделала вид, что думает, потом, усилием воли сбросив оцепенение, спросила:
   – А когда надо подписывать бумаги?
   – Да хоть сейчас! – обрадованный, что не надо уламывать супругу, предпри-ниматель подошел к шкафу, где держал загодя подготовленные документы, по-спешно достал их и положил перед ней на стол.
   – А видеться-то я с ним могу? – поставив подпись, спросила она.
   – Можешь! – коротко проговорил мужчина.
   – А где жить будете? – допытывалась мамаша.
   – У родителей, пока не дострою новый дом. Илюшу я сейчас заберу! – убирая в папку подписанную бумагу, удовлетворённо промолвил Корольков. Решительно пройдя в детскую, поцеловал сонного ребёнка, аккуратно завернул его в одеяло, бережно вынес во двор к машине.
  – Уже сейчас! – только и успела вымолвить Евгения. Сердце её тревожно во-рохнулось, застучало неровно, неуёмно. Схватив и на ходу накинув на себя пуховый платок, она выбежала следом. Солнце исчезло за тучами – дул леденящий северный ветер. Женщина зябко ёжилась, кутаясь в платок.
   – Пап, а куда мы едем? – малыш пухлыми ручонками нежно обнял его. Тот молча расстелил одеяло на заднем сиденье салона, усадил сынишку, одетого в синюю ночную пижаму. Молчание отца и жалкая фигура матери, трясущейся на сты-лом ветру, не понравились ребёнку.
   – А разве мама с нами не едет?
   – Нет, теперь ты будешь жить с дедушкой, бабушкой и со мной, – мужчина плотно прикрыл дверь, уверенно положил руки на руль.
   – Нет, я не хочу без мамы! – встрепенулся Илюша.
   – Поздно! – с ожесточением сказал Корольков – жизненные обстоятельства заставляли его быть безжалостным даже с сыном – и нажал на газ.
   – Мама, мамочка! – отчаянно закричал крошка, стуча белыми пухлыми ру-чонками о задние стекла машины. Автомобиль уже отъехал далеко, но Моркина все стояла и смотрела вслед. Тревогу и беспокойство, овладевшие было сердцем, она усилием воли подавила, и оно, умиротворенное сделкой совести, словно посыпан-ное пеплом, вскоре успокоилось, замолчало…
   Прошлый раз она в очередной раз шла навестить сына, который с возрастом встречал её всё более холодно и настороженно.
   В веселом, чистеньком яблоневом дворике с яркими цветастыми клумбами и аккуратно подстриженной травой на скамеечке под эмалевой глазурью небес сидел вихрастый подросший Илья и грыз яблоко. Евгения Львовна нерешительно подошла к решетчатой ограде.
   – Здравствуй, Илюша! – поприветствовала она вытянувшегося сына, жадно вглядываясь в его веснушчатое, ставшее вдруг сердитым и неприветливым лицо.
   – Здравствуйте, – коротко ответил тот и привстал, собираясь уйти.
   – Погоди, не торопись! Почему ты всегда убегаешь при моем появлении? – заискивающе произнесла Моркина. – Тебя настраивают против меня?
  – А зачем вы приходите? – проигнорировав её слова,с недружелюбной угрюмостью спросил тот.
   – Сынок, Илюша, я же скучаю по тебе! – с горечью ответила женщина. Как же ей растопить осколки льда в израненном, ожесточившемся сердце сынишки?
   – Врете вы всё! – мальчишка зло кинул яблоко, оно, стукнувшись об решет-чатую ограду, разлетелось на куски. – Вы же меня на квартиру променяли!
   – Сынок, ты еще мал, ничего не понимаешь… –  Евгения Львовна так и за-стыла на месте, голос её задрожал, в глазах готовы были закипеть слёзы. – Когда вырастешь, я тебе все объясню.
   – Мне мама была нужна, когда я маленьким был, а теперь я взрослый! – воз-разил тот явно чьими-то чужими словами и, махнув рукой, шагнул в сторону.
   – Котик мой! Не уходи! Дай наглядеться на тебя! Вот подарочки возьми, – чуть не плача, засуетилась Моркина.
   – Ничего мне от вас не надо! У меня все есть, матери только нет, понятно?! – закричал вдруг парнишка и, увидев приближающуюся старушку, обратился к ней:
   – Бабушка, зачем она все ходит и ходит? Скажи ей, чтобы она ушла!
   Пожилая женщина покачала седой головой и укоризненно проговорила, об-ращаясь к матери-кукушке.
   – Имей совесть, не береди душу мальчонке! – стрелой пущенная фраза попала Евгении Львовне прямо в сердце. Она, всегда такая находчивая и острая на язык, не нашла, что сказать бывшей свекрови, лишь сглотнула комок в горле и пошла восвояси. Покаяние нашло на неё. Что же ей делать с пробитым беспомощным сердцем, в очередной раз осознавшим, что мир без Илюши потускнел, безнадёжны и пусты стали надежды, жизнь утратила свой смысл?
                ***
   Светлана готовила планы к урокам, когда к ней в очередной раз забежала Жеребова померить давление. Убедившись, что оно высокое, чернобровая, грузная Тамара страдальчески поморщилась, жалким видом вызывая сочувствие к себе, и, выпросив таблетку от головной боли, начала пенять на сожителя-скандалиста.
   – Успокой меня, Светочка! – попросила она, нажаловавшись.
   – Тамара, я бы посоветовала тебе сходить к психологу.
   – Зачем? Лучше расскажи, о чём она с тобой беседовала, – та, явно не желала тратить усилий и время на поиск каких-то истин, когда есть возможность получить готовенькое с уст коллеги-соседки.
   – Ты же знаешь, Тома, уныние – смертный грех, а потому надо всеми силами избавляться от него, не ждать, когда кто-нибудь поднимет настроение, сделает счастливой, – с выражением готовности помочь проговорила Светлана, захлопнув тетрадь с планами. – Пойми, что страдания, ненависть вредят здоровью!  Рассказова предложила мне изменить мировоззрение, заняться самогипнозом, чтобы вытеснить из головы печальные мысли, заменив их вдохновляющими. Это включает механизм саммоисцеления, который есть у каждого. Проще говоря, внутри нас есть «врач», который при самовнушении, а также гимнастике, беге, танцах начинает вырабатывать эндорфины и прочие полезные вещества, оздоравливающие нас. Решив дать себе шанс исцелиться и быть счастливой, я ежедневно делаю гимнастику, настраиваю подсознание на позитив. Давай вместе это делать?
  – Да ну! – протянула Тамара. Светлана не осознавала, какой груз взваливает на себя, пытаясь убедить в чём-то инертную и недоверчивую Жеребову. – Ты луч-ше скажи, как мне выздороветь?
   – А я о чём, по-твоему, говорила? – удивилась Луговая тому, что Тамара осталась глуха, даже не пыталась уловить то, что она пыталась донести до неё.
   – Прежде всего, прекрати жаловаться, что нездорова, у тебя всё плохо. Оказывается, даже делиться со своими болячками, ласково называя их букетом, вредно – тем самым удерживаем их в себе, закрепляем в психике и теле.
  – Правда, что ли? Брось! – испуганно проговорила та.
  – Да, от негативных эмоций, сильных стрессов в организме вырабатываются яды, стимулирующие болезни, в том числе рак,– с сожалением проговорила Луго-вая. – Избавляйся от жалоб, прекрати, наконец, жалеть себя! Внедряй в подсознание добрые мысли, что позволит дружелюбно относиться и к мужу, расположит Толю к тебе, подтолкнёт и его к переменам. Недаром говорят, относись к людям лучше, чем они того заслуживают!
   – Кто же меня пожалеет, если не я сама?! – не соглашаясь с ней, с печальной трагичностью оборвала та.
   – Ты вникни сначала в то, о чём я говорю, – неодобрительно покачала голо-вой Луговая в ответ на тоскливое восклицание Тамары. – Не сетовать и стонать на-до, а любить себя! Жалость и любовь к себе – не одно и то же! 
   – Кому, как не тебе, пожаловаться, излить душу? Я тебя за подругу считаю, секретами делюсь, а ты мне – не жалуйся! – обиделась та.
   – Лыко, мочало – начинай сначала! – всплеснула руками Луговая – Я потому и распинаюсь перед тобой, что сочувствую, хочу поддержать! Ты не воспринимаешь главного – только с помощью мажорного настроя можно выздороветь. А жалуясь, запрограммируешь себя на ухудшение самочувствия. Психолог бы сказала, под жалостью кроется злоба из-за бессилия добиться трезвости сожителя. Приступы давления ты сама провоцируешь гневом и ненавистью к нему.
   – Попробуй радоваться жизни, когда всё плохо! У тебя муж был трезвенник, деньги домой тащил, а мой, противный, гадкий, пропивает всё, что попадается под руку! – завидуя ей, плакалась Тамара. – Да ещё попрёкает, что помогаю детям.
  – Был да сплыл! – вспыхнула Луговая, задетая за живое напоминанием о да-леко не идеальном супруге. (Неосознанно нажимая на «нужную кнопку», Жеребова вызывала у Светланы негодование, чтобы через эмоции, как вампир, высасывать её энергию). Луговой не хотелось возвращаться к безрадостному прошлому, жало-ваться, но Тамара поневоле вовлекала её в этот процесс. – К твоему сведению, деньги Олег хранил на карточке, мне же приходилось при необходимости выпра-шивать их.
   – Но он хоть их не пропивал! – та состроила кислую мину на лице.
   – Не пропивал, зато на себя и любовниц тратил! – Луговая, покраснев, отвела припухшие глаза. – Правда, детям подарки с командировок привозил, но, в целом, семье немного перепадало. А твой и за скотиной ухаживает, и огород полет. Олег же чаще всего в отъездах был, да и, будучи дома, на меня всё перекладывал.
   – Вот подлец – доставалось тебе! – покачала Тамара головой – редкий случай, когда она сочувствовала, считая её более удачливой в жизни.
   – Не то слово! Но вернёмся к твоим проблемам! – оправившись от смущения, решительно проговорила Светлана. – Психологи советуют: не суди и не обвиняй других! Вместо этого перестраивайся, ищи способ изменить ситуацию или отно-шение к ней. Насильно мил не будешь. Ненавистью только ещё больше восста-новишь сожителя против себя.
   – Мне что мириться с его пьянками? – встала на дыбы та.
   – И всё же, надо прощать тех, кто тебя обидел, – сказала Луговая,  приложив ладони к горящим щекам. – Это нужно не обидчику, а тебе самой! Растравливая сердце ядом озлобления, навредишь себе – сожжёшь, испепелишь тело в огне ненависти и претензий.
   – Много хочет, мало получит! – избирательно относясь к сказанному, желчно ответила чернобровая Тамара. Видимо, не успевала следить за логикой повествования, по природе являясь тугодумом. Выхватывая из беседы лишь то, что касалось бытовых проблем, Жеребова не пыталась усвоить что-то новое и полезное для себя. Скорее всего, её закоснелый, стереотипный ум не приемлет новых способов решения проблем. Эгоистично требуя, чтобы другие были совершенны, собственных недостатков она не замечает – виноват в её глазах только сожитель.
   Выведенная из себя, Светлана тяжело вздохнула и, теряя ангельское терпе-ние, безнадёжно махнула рукой. Как можно бороться с агрессией и пессимизмом, с которыми консервативная соседка ужилась и не хочет расстаться? И всё-таки, Луговая не теряла надежды переубедить её, что человек должен позволить себе пребывать в добром здравии, быть счастливым, преуспевающим и ответственен за это.
   – Попробуй внушать себе, что пропускаешь радость, удачу и здоровье через сознание, сердце, жизнь.
   – Мало радости, когда рядом сварливый тип! – враждебно, с едким унынием среагировала та. – Это судьба, наверно! Кому-то Бог даёт надежного мужика, а кому-то покоя нет с ним! – Жеребова завидовала другим, но не понимала, что рядом с женщиной, как её потребительским, нахрапистым характером, любой мужчина, если не сбежит, то озлобится и сопьётся!
   – Извини, а ты сама бываешь вежливой и учтивой с Толей? – спросила Луго-вая, раздосадованная неприязненным, исподлобья взглядом. Не в силах справиться с раздражением, тоже перешла на резкий тон (как же далека она сама до совершенства!) – Ему с тобой хорошо? Добрый человек и окружающих видит такими же, а кто-то всё время укоряет, злословит, осуждает! Может, супруг находит оправдание своей грубости в твоём поведении? Да и разве кто-то обязан осчастливить тебя, когда ты сама не тратишь на других запасы душевной теплоты и любви?
   – Ну, спасибо! Значит, я чёрствая и злая? – опешив от нелицеприятных слов, полнотелая соседка, тем не менее, недолго молчала; у неё были свои, отличавшиеся от суждений подруги, убеждения. – Но разве не мужья делают нас счастливыми?
   – В идеале это желание должно быть взаимным, – Светлана продолжала за-щищать свои позиции: – Тамара, ты когда-нибудь интересовалась, почему Толя кричит на тебя? Может, он хочет достучаться до тебя о своих проблемах и обиде? Вы продаёте много скотины, а что-нибудь достаётся сожителю? Нет? Вот видишь, ты беспардонно раскидаешь по своим детям деньги от реализации живности, а ему – шиш, хотя целый год ухаживает за нею! Разве это честно по отношению к нему?! Ты не предлагала положить сколько-нибудь денег на Толину сберкнижку? Нет? Стоит ли тебе, Тома, обижаться на плохое отношение сожителя, если ты его обираешь, используешь, подавляешь властной настырностью? Ты впилась в него, как клещ, высасывая энергию и силы, ничего взамен не давая ни в материальном, ни духовном плане! В любой момент ты можешь показать ему на дверь, оставив ни с чем. Повторюсь, мы сами ответственны как за здоровье, так и за своё счастье! Никто не виноват в наших бедах, кроме нас самих! Люди, встречающиеся на жизненном пути, не зря нам посланы, а для осознания наших ошибок. Если хочешь хорошего отношения к себе, считайся с интересами мужчины, с которым живёшь! Поступай с ним так, как хотелось бы, чтобы относились к тебе.
   – Много хочет – мало получит! – с возросшим ожесточением откликнулась та на её слова – похоже, это любимая поговорка соседки. – Жрёт за двоих – одно только мясо! Чего ещё ему не хватает?! Денег ему дай – так он их пропьёт! – опять неизменные, злые слова, свидетельствующие о нетерпимости.
– Очень удобная позиция – отказывать другому в каких-либо желаниях, кроме еды и выпивки! Может, Толе понимания, ласки, доброты и внимания не хватает? – Света взглянула на соседку, надувшую как мышь на крупу. Почему она до сих пор не замечала, что тою движут махровый эгоизм, чёрствость, мелочность и крохоборство?
  – Тебе хорошо рассуждать, коли не жила с пьющим мужиком, – заявила та. – Представляешь, вчера снова взял в долг у продавца бутылку, – напился, как свинья! – Видимо, гостье важно представить в неблаговидном свете Анатолия, чтобы обелить, оправдать себя, выглядеть лучше на его неприглядном фоне. А может, ей доставляет садистское удовольствие терзать себя, а в придачу и Свету?
   – Хоть с мужем ты рассталась, он вам квартиру оставил! – словно дятел, с завистью выстукивала тем временем Тамара. – А мне, бедняжке, каково терпеть горького пьяницу?
   Луговую покоробила зависть соседки. Может, её больше бы порадовало, ос-танься она с детьми без крыши над головой?
   – Уясни себе, я не потому не жалуюсь, что у меня нет проблем, – я, по совету психолога, пытаюсь их решить! – сдерживая раздражение против любительницы вытягивать с людей жилы, она продолжала: – Я верю, лишь управляя эмоциями, действуя, достигну успеха, притяну жизнь, в которой царят счастье, понимание и всё, о чём мечтаю и страстно желаю! Ты же не делаешь никаких практических шагов для этого, лишаешь себя окрыляющих мыслей. Неужели не чувствуешь, что душевные страдания, ненависть вредят тебе самой и, в первую очередь, здоровью?
   – Но ведь мои муки от пьянок и плохого отношения ко мне супруга! – снова поддалась чувству жалости Тамара.
   – Невозможно изменить другого, не меняя отношение к нему! – тупое упор-ство и нежелание Тамары вникать в проблему, рассердило Светлану. – Психологи убеждают: не устраивает что-то в ком-то – ищи причину в себе. Обретая благополучие за счёт других, вряд ли получишь мягкое, деликатное отношение к себе.
   – Я и так загнала себя в угол ненавистью к себе – себя не переломить!
   – Себя любить надо, а не тратиться на самобичевание, – вспомнив, что в своё время поступала подобным же образом, дрогнувшим голосом сказала Луговая.
   – Я никак не возьму в толк, как можно любить себя, если творю непотребное?! – Тамара бросилась в другую крайность – начала бичевать себя. Чует кошка, чьё мясо съела! – Я противная, гадкая – грешу с любовником, выпиваю с ним.
   – Говорят, если мы виним себя и других, значит, виним Творца, создавшего нас. Библия неспроста призывает – «возлюби ближнего своего, как себя самого». Себя и других надо любить, как его созданий. – Светлана с трудом подбирала слова, чтобы не впасть в осуждение. – Если нет любви и согласия в семье, их начинают искать на стороне, а это грех! Надо принимать людей такими, какие они есть, не гневаться на их недостатки. Мы тоже не ангелы – вечно насуплены, сердиты, враждебны. Нас тоже ненавидят за это – я на себе испытала. Как только настроилась на дружелюбие, изменилось и отношение ко мне!
   – Действительно, начальство сейчас меньше грызёт тебя! – в заплывших жи-ром глазах Жеребовой появилось осмысленное выражение.
   – Уверена, и в сожителе любовью, терпением можно растопить скопившийся негатив, побуждающий к выпивкам. От тебя многое зависит – не позволяй душе лениться! В конце концов, алкоголизм болезнь – скандалами не ликвидируешь за-висимость от неё. К тому же, у тебя нет другого мужчины, ты сама спутника жизни выбрала такого, каков он есть. Любовник не в счёт – у него своя семья! Зачем ненавидеть, терроризировать за слабости и недостатки Анатолия, если сама отношение к нему тоже не меняешь, презираешь, недооцениваешь? Будь снисходительней к нему – он мягче начнёт относиться к тебе.
   – Как бы ни так!
   – Понятно, у него тоже негативное мышление. Нужно взаимное желание ме-няться внутренне. Поговори об этом, легче будет жить вместе.
   – Да идёт он куда подальше! – выругалась вдруг Тамара.
   – Не нравится жить так – выбери другой вариант, – с застывшей полуулыб-кой, выражающей разочарование, недоумение и долю беспомощности, проговорила Светлана. Неужели всё, что она говорит, впустую?
   – У тебя всё так просто! – поджав толстые бесцветные губы, та враждебно уставилась на коллегу потускневшими, невыразительными глазами. – Сама знаешь – скотину без мужика не так-то просто держать!
   – Я не предлагаю избавляться от него! – нахмурившись, возразила Светлана. – Я считаю нужным лишь поменять отношение к создающему твоё благополучие мужчине. Ты не можешь не понимать, что мысли материальны, их атомы и моле-кулы по закону земного притяжения привлекают себе подобное. В основе доброго или злого отношения к нам лежат наши суждения и действия.
   Луговая упорно трудилась эмоционально, доказывая Тамаре вред негативных мыслей и поведения, но её усилия, увы, пропадали даром: благотворные идеи та не признавала, продолжая, как заезженная пластинка, стенаниями «высасывать из неё кровь», слезливыми жалобами тянуть назад, к душевной трясине. Почему Жеребова, напросившись на беседу с ней, в штыки встречает всё, что она предлагает, и продолжает стонать – всё плохо?! Взрывается, советы воспринимает как давление, как покушение на образ жизни, свободу. «Зачем, что называется, метать бисер перед тем, кто не хочет по достоинству оценить твои усилия? – мелькнула у Светланы здравая и слегка запоздавшая мысль. – Нужно ценить и уважать себя, а не распылять энергию на кого попало, в ответ получая агрессию и непонимание. Если та не воспринимает новых взглядов, воззрений, – это её проблемы». Женщина отвела глаза от собеседницы – зачем она привечает человека, готового лишь использовать других? Это же казнь египетская! Ею овладела тоска, сердечная боль разлилась в груди. Неужели она притягивает к себе энергию ненависти Тамары? Скорей бы ушла та восвояси! Хозяйка поднялась с табуретки с намерением выпроводить злосчастную соседку, направилась на кухню. Но та, нечуткая к страданиям других, продолжала сидеть расплывшимся из кадки тестом. И тут Луговую осенило, для ленивой Тамары, не желающей решать имеющиеся проблемы, жалоба есть способ загрузить, спихнуть на неё свои затруднения! В результате жертвой оказывалась она, Светлана, которой та тонко и незаметно управляет, вызывая чувство ответственности за своё благополучие. Не пора ли прекратить ввязываться в спор, разрешать психическому вампиру высасывать энергию! Сколько можно допекать своими болячками и неурядицами, а Светлане играть роль няньки для сорокалетней тётки? – хватило бы на себя сил. Выпив стакан воды, она вернулась в комнату, проговорила веско и решительно:
   – Тамара, жизнь без движения вперёд – застой, болото, бурлящее отврати-тельными газами, – человек тонет, гибнет в нём духовно! Осознай это и делай всё, как знаешь и умеешь. А мне, извини, надо готовить обед для детей!
                ***
    Через каждые пять лет предметники проходили курсы усовершенствования учителей. Теперь очередь настала для Луговой, о чём ей сообщили по телефону из отдела образования, когда она уже была дома. С детьми останется бывшая свекровь, с которой сноха, несмотря на развод с мужем, поддерживала отношения, хотя та и не баловала внуков. Дети, забегая к ней, просили напоить чаем – скуповатая бабушка осаждала их фразой: «А сахар вы принесли?» Учитывая прижимистость старухи, Светлана заполнила холодильник, накупив впрок продуктов. Кроме того, оставила ей деньги на расходы, что позволит с лёгким сердцем уехать в командировку.
   Луговая решила сходить к Тамаре, чтобы та завтра сообщила школьному на-чальству об отъезде на курсы. Можно, конечно, известить об этом самой по телефону, но Моркина и директор не любили, когда их беспокоили после работы. Жеребовой дома не оказалось. Светлану встретил на пороге подвыпивший её сожи-тель, худой и тщедушный мужичок.
   – Проходи, Светлана, садись на табуретку! – гостеприимно пригласил тот, обрадовавшись приходу доброжелательной соседки. – Будешь со мной ужинать?
   – Спасибо, я уже поела, – отказалась Луговая. – А где Тамара?
   – А! – тот махнул рукой. – Повздорили мы с ней, ушла куда-то, даже ужин не соизволила приготовить. Да я уж привык к этому, сам забочусь о себе! – Он приподнял крышку сковороды, стоящей на огне, –  запахло ароматом жареной печенки со специями.
   – Ну, это полбеды, Анатолий, когда есть из чего готовить! Что не поделили? – машинально спросила учительница, присев на краешек табуретки.
   – Свинью, – криво усмехнулся тот, принимаясь за еду.
   – Как это? – Светлана удивлённо вскинула на него из-под очков глаза.
   – А вот так! Первую свинью зарезал, приехали её сыновья, поделили между собой, увезли свои доли в город. Дома ни куска мяса не осталось, только голова да ноги с копытами. «Сами-то что жрать будем?!» – возмутился я. Ответила, зарежем, мол, вторую свинью – себе оставим. Ладно, зарезал! Приезжает старший сын, снова целую ляжку всучила мамаша ему. Куда успели мясо потратить – на шашлыки с друзьями, что ли, ушло? Я что раб, на них работать? Сено и то готовить корове не помогают! Промолчал сынуля, укатил восвояси. Так свинья осталась о трёх ногах.
   – Нельзя так, Анатолий!
   – Ты тоже меня учить будешь, что деткам надо помогать?! – сведя вместе брови, сварливо, со злым сарказмом вскинулся тот.
Светлана приподнялась было с места, чтобы уйти, но вдруг стало жаль этого щуплого и трудолюбивого мужичка. На работе он славился умелыми руками, хо-рошо разбирался в технике, тем не менее, не пришёлся «по вкусу» начальству за колючий характер, не продвинулся по карьерной лестнице. Хуже разбирающиеся в делах, умело угождая, преуспевали, а его уволили, вытолкнув на обочину жизни. Тамара, зная, что он мастер на все руки, после смерти мужа подобрала его, но и её не устраивали сварливость и периодические выпивки сожителя.
   – Я не о том, о чём ты подумал,– снова опустившись на табуретку, сказала Светлана. – Нельзя говорить о себе: «Я – раб!»
   – А что тут такого – это на самом деле так! Я уже сколько лет пашу на Тамару и её сыновей с их неумеренными аппетитами. А что я сам имею от этого?
   – Когда говоришь, что ты раб, в подсознании неосознанно закладывается и закрепляется поведение, характерное для раба.
  – Разве? – тот, отложив вилку, впился в неё маленькими глазками.
  – Да, Анатолий! Рассудок твой, конечно, не может смириться с этим! Отсюда – возмущение, вспышки гнева, попытки доказать соседям, друзьям, что тебя угне-тают, используют, а при удобном случае избавятся, ссылаясь на несносный, скверный характер и участившиеся выпивки.
  – Ну да, как бы я ни работал, благодарности не дождёшься! Одни попрёки! – берясь за вилку, согласился сосед. – Она давно потеряла моё доверие, заставив трудиться лишь за еду.
   – Ты же тоже упрекаешь Тамару, что она помогает детям, – напомнила Свет-лана, бросив на него красноречивый взгляд.
   – И что ж мне делать? – растерянно произнёс мужчина.
   – А ты попробуй дать другую информацию, пищу для ума, которая не будет возмущать, а наоборот, устроит твой разум.
   – Какую, к примеру?
   – Ты ведь хочешь не рабом чувствовать себя, а хозяином – настрой себя на это! Мозг, подсознание любят тебя, желают добра, но не знают, как защитить.
    – А как? Да и зачем? Что это даст? Разве изменится от этого отношение ко мне? – засыпал мужчина Светлану вопросами. – Я как был для них просто работ-ником, рабом, а не членом семьи, так и будет!
   – Вот опять ты закладываешь в подсознание программу, которая не может не возмущать тебя, подталкивать к скандалам.
   – Ну, я не знаю тогда, как быть! Чего от меня хочешь? – спросил он.
   – Отношение окружающих изменится, если будешь ценить и уважать себя!
   – Ну, ты загнула! – протянул Анатолий недоверчиво.
   – Я тебе одно скажу, раз к тебе относятся как к рабу, значит, у тебя рабская психология, и тебе ее надо срочно менять!
   – В этом, действительно, есть рациональное зерно! Но как? – он бросил жа-лобный взгляд на Светлану.
   – Вытесняй из подсознания убеждения, делающие тебя зависимым, неуверенным в себе, чем и пользуется семья Тамары в угоду себе. Научись не конфликтами, а чётко, спокойно, последовательно и с достоинством выражать требования, добиваться своего. Сейчас тебя просто не слышат, то есть игнорируют, хотя ты и кричишь. Используй самовнушение. Ежедневно с улыбкой повторяй до 20 раз наедине с собой, когда ты убираешься во дворе или ходишь по лесу в поисках грибов: «Я свободен и независим! Моя работа оценивается высоко. Я достоин всех благ!» Привыкай к этим фразам, заменяй ими мысли о собственной незначительности. Благодарное подсознание будет радо действовать в твоих интересах, помогать выходить из трудных, тупиковых ситуаций, подскажет, как защитить себя.
   – Я достоин всех благ! – он с сомнением покачал головой. – Конечно, хоте-лось бы лучшей участи… В то, о чём ты говоришь, Светлана, верится с трудом!
  – Но это действует! – убеждённо проговорила она. – Я на себе испытала. В чём проблема на самом деле? Все мы ищем виновников наших бед извне, свалива-ем на других причину неудач. А источник несчастий сидит в нас – мы жертвы собственных ошибок! Почему мы не смогли добиться того, чего хотели для себя? Глубоко в нас, в подсознании, сидит комплекс неполноценности, заложенный в детстве, который заставляет нас страдать, не верить в свою значимость и способности – вместо этого желательно заложить эффективные, способствующие успеху мысли. Нам, Божьим созданиям с неограниченными возможностями, всё достижимо!
   – Я уж стар, мне мало что нужно.
   – Пока человек живёт, ему всё время что-нибудь нужно. А тебе не приходило в голову потребовать, чтобы половину денег при продаже живности положить тебе на сберкнижку, чтобы не остаться ни с чем, когда укажут на дверь. У тебя есть дом, он разрушается, пока ты в нём не живёшь, его надо ремонтировать, проводить газовое отопление – деньги пригодятся!
   – Гм, логично.
   – Так позволь себе это! Не получается? Могу посоветовать использовать ещё и такие фразы для самовнушения: «Я делаю так, как лучше всего для меня. Я по-зволяю себе быть тем, кем хочу, – открываю двери к уверенности, высокой само-оценке, удаче и преуспеванию». Можно использовать и такие слова: «Я сила, я воля, уверенность, победа!»
  – Позволить себе быть тем, кем хочу?! Как всё легко и просто у тебя, Светлана! – мужчина, вздохнув, положил вилку на стол.
   – Это далеко не так легко, как кажется, – женщина призадумалась на минут-ку. – Работа над собой – тяжёлый труд. Не каждый берётся за это. Тамара, к примеру, предпочитает страдать, но ничего не менять в своей жизни!
   – Тоже мне страдалица! Как сыр в масле катается, всю тяжёлую работу во дворе и на огороде я делаю. Чего ещё ей надо?
   – Женщине счастье надо! – вскинула на него добрые светлые глаза соседка. – Ей, к примеру, не нравится, что ты часто выпиваешь, кричишь на неё. Тамаре хочется  уважительного отношения к себе, чтобы ты был ласков к ней, не пилил постоянно попрёками за помощь детям. Впереди старость, она думает, в чьих руках окажется. А ты же своими бесконечными укорами добиваешься, чтобы от тебя отвернулись. Ибо, если говоришь, мол, я помогаю, а вы не цените, ты перечёркиваешь свои заслуги и восстанавливаешь человека против себя. Недаром одна из христианских заповедей гласит: сделай человеку добро и – забудь об этом.
   – Да уж… Не хвали себя, пусть люди похвалят!
   – Вот именно! – Светлана улыбнулась, обнажив белоснежные ровные зубы. – Говори в качестве самогипноза, что позволяешь себе быть здоровым, любимым, успешным и ответственен за это! – Она поднялась. – Засиделась я, а мне ещё сумку собирать в дорогу. Передай, пожалуйста, Тамаре, что я уезжаю на курсы.
   – Ладно! – Анатолий после общения с приятной, жизнерадостной соседкой повеселел – ему показалось, на горизонте забрезжила надежда на перемены, поя-вится и стимул в жизни. – Спасибо, Светлана! Я учту всё сказанное тобой. Заходи после курсов, ещё побеседуем!
***
   Автобус, на котором ехала на курсы Луговая, пилил весь день, останавлива-ясь лишь для того, чтобы захватить новую партию пассажиров. Не обошлось без дорожного происшествия. На одном из остановок часть людей устремилась по вы-павшему снежку в кафе, остальные бросились к маленькому кирпичному домику за автостанцией с буквами «М» и «Ж». Водитель, решив пообедать в кафе, салон ав-тобуса оставил открытым. Сквозь щели между свинцовыми снежными тучами, за-полонившими небо, едва пробивались раскосые солнечные лучи. Дул сильный ве-тер. От холодного воздуха, клубами пробиравшегося под сиденья, было зябко но-гам, обутым в полусапожки, и Светлана тоже собралась погреться в кафе. Едва она ступила на ступеньку автобуса, как взгляду её предстала картина, действие которой, подобно драме, разворачивалось со стремительной быстротой. Два бомжа с разлохмаченными космами волос гнались за третьим; в руках преследователей блеснули острия холодных оружий.
   – Вы что делаете? Я сейчас в милицию позвоню! – спрыгнув на асфальт, вос-кликнула учительница. Мужчина, за которым гнались, взъерошенный, испуганный, трясущийся от страха, юркнул за спину Луговой и притаился между ней и автобу-сом. Она оказалась перед бесчинствующими мужиками, застывшими перед ней на полусогнутых ногах и с ножами в руках.
   – Вы что не слышали? – снова решительно заявила Светлана, выхватив из раскрытой сумочки мобильник. Бомжи, опомнившись, мигом пустились наутёк. Придя в себя, в другую сторону метнулся третий.
   – Ну, ты, девушка, смелая! – округлил глаза толстогубый водитель, замерший при виде этой сцены в дверях кафе. – Неужели не испугалась?
   – Не успела, – призналась та и вместе с остальными вошла в салон автобуса, который тут же тронулся. Но проехав немного, он, пискнув тормозами, остановил-ся на обочине. Двери распахнулись, в салон вошла плотная, небольшого росточка, с сочными, слегка вывернутыми губами и тугими, как у хомячка, щеками женщина.
   – Валечка Плакатина! – красивые тонкие брови Луговой взметнулись вверх, она вскочила с места. – Ты на курсы?
Круглые румяные щёчки и уголки губ той радостно приподнялись
   – Светка! Сокурсница моя! – распахнула объятья она, утвердительно кивая головой. Сели рядом. Вспомнили однокурсников, кто, где, как устроился?
   – Сама-то ты как? – спросила Луговая Валентину, когда  поток воспоминаний иссяк. Та, не скрывая удовольствия, похвалила себя:
   – Перед тобой, Светлана, – Почётный работник общего образования, учитель высшей категории!
   – Поздравляю! – Но радость Луговой за подругу была смешана с чувством досады: она тоже всю себя отдавала любимому делу, а вышло, что, в отличие от Валентины, за 15 лет добросовестного труда не заслужила никакого поощрения! Луговая загрустила: уголки губ опустились вниз, глаза потухли. Валентина, откинувшись на сиденье, задремала. А Светлана, уставившись в окно, глядела на пробегавшие мимо припущённые снежком ковыльные степи, овальные вечные холмы, пригородные посёлки, дачи, перелески с серебристой бахромой на древесных шат-рах. Тёмные снежные тучи ветер разогнал, развиднелось: небесный купол жемчуж-ной раковиной заискрился на солнце. И словно в царство ледяной красавицы оку-нулась она, что и настроило её на мирный лад. «Ага, опять провокационные мысли одолевают!» Вспомнила, что не только у неё в школе нет «никаких заслуг». Прекрасные уроки даёт Попов – дети просто обожают его за это, да и за добрый нрав в придачу! Но пьющему директору и завистливой Моркиной «недосуг» было организовать работу по защите категорий учителей, а о поощрениях и наградах тем более речи не могло быть. Наученная горьким опытом, Светлана отнеслась к жалости и обиде, как узникам в темнице своего подсознания. Последовав примеру подруги, женщина закрыла глаза, расслабилась, отпустила негативные мысли на волю, простила Дворникова и Евгению Львовну.
В город приехали затемно. Луговую с Плакатиной вместе с остальными «курсантами», как учителя шутливо стали называть себя, разместили в гостинице с поэтическим названием «Ласточка», расположенной недалеко от института усо-вершенствования. «Хорошо, – порадовалась Светлана, – можно будет прогуливать-ся после занятий к спальному корпусу, а утром по свежему морозцу – на курсы».
Прошла неделя с тех пор, как Валентина со Светланой приехали в город. Очередное занятие закончилось раньше обычного. В гостиницу группа подружив-шихся «курсантов» вернулась неунывающей стайкой птиц, весело о чём-то щебе-тавших. Оживлённая Плакатина предложила организовать вечеринку.
   – Почему бы и нет?! Давайте соберёмся, расслабимся! – дружно поддержали её коллеги. – Вспомним студенческие годы, где наше не пропадало!
Сложились, как водится. После похода в магазин сделали салат из овощей, нарезали сыр, ветчину, наделали бутербродов, выложили фрукты. Весело перего-вариваясь, рассаживались вокруг стола. Плакатина строго следила, чтобы кавалеры перемежались с дамами, и все были очень довольны этим обстоятельством. Лишь Светлана почему-то испытывала неловкость от того, что возле неё уселся высокий черноглазый брюнет, черты лица которого были строги и красивы, а на висках, не-смотря на относительно молодой возраст, серебрилась седина. На нём был серый костюм, нейтральных оттенков бежевая рубашка, хорошо выглаженные брюки со стрелками. Какой интересный мужчина – он с самого начала занятий смущал Луговую, обжигая её блестящими агатовыми, чуть раскосыми глазами, искрящимися смехом, в них – задор, насмешка и страстный вызов! Ох, не устоять ей против них! 
   – Вам водки налить или предпочитаете красное вино? – принялся тут же ухаживать за ней поклонник, обдавая зноем чёрных, подобно угольям, глаз.
   – Спасибо, лучше вино.
  За неделю учителя успели перезнакомиться друг с другом, темы для бесед искать не надо было: их объединяла профессия, работа с детьми, лекции на курсах, дававшие немало поводов для дискуссий. Но по мере того, как бутылки опустошались, разговоры становились всё менее профессиональными, звучали тосты с интимным подтекстом, разряжали обстановку и анекдоты, которыми сыпали мужчины. Стоял неумолчный говор, раздавались взрывы смеха. Лишь Светлана и Андрей Чернышёв, её темноволосый собеседник, пили мало и  чувствовали себя скованно.  Между ними от легчайших прикосновений рук пробегали, словно искры, заряды электричества, невидимые биотоки притягивали друг к другу, и это приводило её в замешательство – женщина робела, смущённо улыбалась, то и дело оправляя на себе складки лилового платья и пышные русые волосы на голове. Светлане казалось, что все заметили интерес к симпатичному коллеге, исподтишка наблюдают и посмеиваются над её стеснительностью.
Неожиданно объявили перерыв. Кто-то включил магнитофон. Зазвучали песни в исполнении популярного певца. Мужчины один за другим удалились в коридор и, образовав кружок, задымили там. Лишь Андрей Владимирович не пошёл курить вместе со всеми, а, дождавшись, когда Луговая выйдет из-за стола, пригласил танцевать. Та, вспыхнув, утвердительно кивнула головой. Партнёр взял крепкую ладошку в свою большую надёжную руку, другой трепетно, нежно скользнул по плечам и плавно, легко повёл в танце.
   – Светлана, расскажите о себе, – глядя на неё глубокими и бездонными, как омут, глазами, попросил жгучий брюнет.
   – Это неинтересно, – потупила она взор. – Лучше вы о себе...
   – А что конкретно хотели бы знать обо мне? – спросил он и слегка прижал её к себе. Этот жест смутил женщину, но она не оттолкнула, не отодвинулась от него. Более того, Светлана почувствовала, что ей стало томительно сладко от ласковых прикосновений, она тает в его руках, словно воск. Не дожидаясь ответа, Чернышёв с грустью проговорил: – У меня двое малышей, я их оставил на попечении бабушки – жена умерла.
   – Да что вы? Искренне сочувствую вам! – с чувством произнесла учительни-ца, и у неё тоже неожиданно вырвалось: – А я с мужем разошлась.
   – Вот и поделились своими бедами, – тихо сказал мужчина и ещё теснее прижался к ней. Запрокинув голову, партнёрша смотрела ему в глаза под лиричную, грустную мелодию, лившуюся из магнитофона, и в экстазе сомнамбулизма, слившись с ним воедино, плыла и кружилась в вальсе.
Накурившись, один за другим в комнату входили остальные представители сильного пола и, подхватив томившихся без дела подруг, присоединялись к одиноко танцующей паре. Но рыжеусый, суетливый учитель, которого все запросто называли Колей, выключил магнитофон.
   – Играем в бутылочку! Налетай, кто первый крутит её! – предложил он без-апелляционно в ответ на возмущённые возгласы.
Светлана с Андреем с сожаленьем разомкнули объятия; он пытался удержать  руку женщины в своей, но она, застеснявшись, выдернула её и отошла от него.
   – Все становимся в круг! – командовал конвульсивный и вёрткий, как уж, Николай. Он подтолкнул сторонящуюся Луговую в середину комнаты:  – А ты что, как чужая, забилась в уголок?!
   – Я не умею, – растерянно произнесла та.
   – Научишься! С тебя и начнём, крути бутылочку, – засмеялась Плакатина и показала, как это делать. Светлана нерешительно крутанула ёмкость из-под водки, та, медленно вращаясь, остановилась головкой, направленной в сторону Андрея.
   – О! – воскликнули все хором, устремив взгляды на него со Светланой.
   – Целуйтесь! – восторженно прокричала круглолицая, пышная Валентина.
   – С какой стати? – смутилась Света.
   – Давай, целуй друга! – суматошно замахав руками, прокричал тощий, как жердь, Николай. – Таковы правила игры!
   – Это уж слишком! Я не буду! – воспротивилась Луговая.
   – Как это не буду?! – возмутились участники игры. Алкогольные пары кру-жили коллегам головы, каждому хотелось, чтобы очередь быстрее дошла до него. Смеясь, учителя подталкивали заупрямившуюся Светлану к Андрею, но та, вдруг лишённая лёгкости, свободы и непринуждённости, никак не могла отважиться на это. Какая-то сила сковывала её. Застенчивость эта тянулась за ней с подросткового возраста, с тех пор как мать начала стыдить за проснувшийся в ней интерес к мальчикам. Остерегая дочь от дурных поступков, она грязно отзывалась о сексе и отношениях с противоположным полом. Светлана видела ждущие влажные, страстные и чуть насмешливые глаза Андрея, но заторможенная внутренней преградой, так и не осмелилась на поцелуй.
   – Ну, засмущалась, как девочка! – рыжий Николай снова с нервной суматош-ностью замахал руками.
   – Соберись уж духом! Поцелуй парня, смотри, с каким вожделением он смотрит на тебя! – с сожалением промолвила толстушка Валентина, но и эти слова не могли подвигнуть подругу на решительный шаг, а лишь ещё больше смутили её.
Забавляя себя, подобно ребятишкам, понравившейся игрой, развеселившиеся коллеги не скоро сели за стол. Луговая незаметно выскользнула за дверь – за ней последовал Чернышёв. Та шла, не оглядываясь, но чувствовала, что мужчина провожает её по длинному гостиничному коридору. Дойдя до своей комнаты, женщина обернулась, подала ему руку:
   – Спокойной ночи, Андрей. – Тот, вспыхнув, крепко сжал протянутую руку, потом наклонился и нежно коснулся губами тыльной стороны её ладони.
   – Светлана, давайте поговорим с вами! – решившись, выпалил он. – Куда вы торопитесь, что так рано сбежали с вечеринки?
   – Давайте поговорим! – как эхо, отозвалась та, покраснев. Как же хороша она в этом в лиловом, со складками платье! Но главное – это одухотворённость серых глаз, в которых скользнула в полёте какая-то мысль, едва уловимая, привлекающая внимание, приковавшая взгляд. Андрей помолчал, ласково перебирая её мягкие пальчики. Женщина руки не отнимала, это восстанавливало в нём уверенность.
  – Скажите честно, Светлана, я вам неприятен?
  – С чего вы взяли?
  – Ну, вы не захотели поцеловать меня! – от напряжения спазм сжал мужчине горло – он махнул рукой в сторону комнаты, где развлекались коллеги.
  – Зачем прилюдно демонстрировать свои чувства – выставлять напоказ самое сокровенное? – Луговая не хитрила, не кокетничала, как это делают большинство женщин, и эта искренность и простота приятно поразили его, развеяли остатки сомнений, – какое удовольствие испытывать взаимность! Ему захотелось, чтобы она подтвердила это ещё раз.
  – Самое сокровенное? Значит ли это, что я вам нравлюсь? – высокий голос, выражающий радость и вдохновение, дрогнул слегка, чёрные агатовые глаза с до-верчивой нежностью и страстью устремились навстречу её растерянному взгляду. Наткнувшись на знойный, горячий взор, она опустила голову. Толпа молодых лю-дей прошла мимо них, с интересом разглядывая любовную пару, что и помешало дать ответ на интересующий его вопрос. Жгучий брюнет уперся руками об обитые белым сайтингом стены, заслонив Светлану от любопытных прохожих. А когда пытливые незнакомцы спустились вниз по лестнице, учитель всё также чувственно глядя, наклонился к её лицу. Их губы сблизились и слились в пылком поцелуе.
   – Вы пригласите меня к себе? – шёпотом, придававшим его голосу интимность и приглушённую страсть, спросил он. Света отрицательно покачала головой.
   – Я не одна в комнате, она, наверно, уже спит.
   – А мы потихоньку войдём, – тёмные глаза его влажно блёснули.
   – Нет! – учительнице почудился грязный намёк – она отпрянула от него. Ей меньше всего хотелось, чтобы зародившиеся чувства обернулись мелким флиртом, постыдной страстишкой, разочаровавшей её. Андрей, заметив, что невольно оскорбил понравившуюся женщину, и, не желая терять её, среагировал порывисто:
– Простите, я не должен был предлагать это, – он виновато посмотрел на Лу-говую, ласково коснулся её русых волос.
– Прощаю, – тихо промолвила она, бросив на него кроткий взгляд.
– Вы мне дадите номер мобильного?
– Почему бы нет?! Прямо сейчас?
   – Да. Говорите, я запишу его, – он вынул из кармана сотовый телефон.
На следующий день телефон Луговой заиграл мелодичным звоном прямо с утра. Светлана, застигнутая врасплох, еле попала в рукав кофточки, которую натя-гивала на себя, и бросилась к столу, где лежал источник взволновавшей её музыки.
   – Алло, слушаю вас, – настороженно проговорила она, боясь плохих известий из дома. Убедившись, что звонит Андрей, облегчённо вздохнула.
   – Может, пропустим лекции, побродим по городу, сходим в ресторан? – Вчера он долго не мог уснуть, обдумывая, как строить свои отношения со Светланой, и взял на себя смелость предложить вместе провести день.
  – Нет, так не годится! – не согласилась она. – Нас же предупредили, что бу-дут отмечать отсутствующих. Нетрудно представить, реакцию нашего директора, когда весть о моих пропусках дойдёт до него!
 – Может, хоть после занятий посидим в ресторане? – голос мужчины сник, потускнел и, чтобы не огорчать его с утра, она ответила, что подумает.
   В ресторане они, отпросившись с последней лекции, всё же побывали, кроме того, приобрели на следующий день билеты на спектакль драматического театра. Возвращались в гостиницу пешком, чтобы подышать свежим воздухом, пообщав-шись, узнать о взглядах, убеждениях друг друга. Целый день небо хмурилось, было пасмурно, тускло. Под вечер пошёл снег, мягко серебрившийся под уличным освещением шаров-плафонов. Тихо падая, снежинки нежно касались плеч, горевших щёк, таяли и, приятно охлаждая, скатывались к губам.
   – Я сидела в ресторане и любовалась вами, Андрей! Достоинство, сила, уверенность в осанке, во взгляде, в характере! Как вам это удаётся?
   – Вы любовались? – он с весёлым изумлёнием взглянул на неё, схватил в охапку, привлёк к себе.
   – Кстати, не одна я засмотрелась на вас, – вырываясь и смеясь, добавила та. – Видимо, интерес женщин вызван недостатком настоящих мужских качеств у тех, кто рядом с ними!
  – Каждый человек в глубине души слаб, – выпустив её из объятий, проговорил слегка сконфузившийся от похвалы Чернышёв. – Но кавалер не должен это по-казывать, чтобы спутница не чувствовала себя беззащитной рядом с ним.
  – Сильно сказано! – восхитилась Луговая, взяв его под руку. – У вас власт-ный взгляд, привычка повелевать. Чувствуется, вы сильная личность. А большой открытый лоб, уши выше уровня бровей – это, говорят, показатели одарённости, значительных интеллектуальных возможностей. – Восторгаясь им, она снова не-вольно подавала повод думать, вернее, подтверждала, что нравится ей.
  – Вы меня смущаете, Светлана. Может, у меня просто длинные уши, а лоб кажется широким от залысин, – ухмыльнулся учитель, на что она закатилась весёлым смехом. Ласково обозвав его юмористом, слепила из мокрого лилового снега комок, кинула в него. Нагнувшись, он тоже схватил горсть липкого снега, смяв, бросил в неё. Наигравшись, подобно детям, в снежки, Андрей встряхнул перчатки, положил их в карман куртки-пуховика, взял её за тонкую хрупкую руку в шерстяной варежке.
   – Я, скорее всего, философ, но не шут, – задумчиво произнёс он. – Считаю, что к жизни надо относиться с философским пониманием: она временна, важно не сокрушаться и не окрыляться, только так можно идти по ней степенно и твердо!
  – Скажите, а почему нельзя окрыляться надеждой? – спросила Луговая, чув-ствуя, как через варежку проникает в неё горячая ласка мужчины, усиливая сердцебиение, зажигая сумасшедшим ритмом кровь. – Хотите сказать, чем больше строишь воздушных замков, тем больнее падать с пьедестала грёз?
  – Да, падать больно, как бы фраза не звучала избито! Давай говорить на «ты».
   – Ладно. Выходит, и мечтать ни о чём не стоит? – блеснув при голубом пла-фоновом свете недоверчивым взглядом, спросила Светлана. – Мне на ум приходят слова, что мечта – не уход от реальности, а возможность приблизиться к задуманному. Не только действиями, но и силой мысли, эмоциями, которые якобы материальны, мы притягиваем к себе то, чего хотим. А не означает ли провал планов прекращение попыток добиться сокровенных намерений? Недавно вычитала в Интернете: «О чём бы мы ни мечтали, всё – достижимо!» и это стало моим убеждением. Главное не отступать, использовать любой шанс, пока не улыбнётся удача!
  – Я думаю иначе: надо относиться ровно к успеху и неудачам, – держа её ла-дошку в большой горячей руке, спокойно и ласково проговорил Андрей. – Успех ко многому обязывает. Надо избегать зависти, высокомерия, чтобы не потерять настоящих друзей. Вокруг крутятся много псевдодрузей, мотивированных выгодой, которых завтра не станет. Ты, пожалуй, знаешь все это не хуже меня.
   – Про псевдодрузей точно подмечено – ты мудр не по годам, – откликнулась Светлана, чутко внимавшая его словам. – Кстати, сколько тебе лет, если не секрет?
   – Мне 37. Не первых лет свежести, – он невесело ухмыльнулся.
   – Да ладно! Ты в расцвете сил мужчина! – сказала Луговая, бросив на него в свете придорожных плафонов восхищённый взгляд.
  – Чем выше поднимаешься по жизненным ступенькам, тем больше от тебя ожидают близкие, и тем меньше времени уделяешь им, – погрустнел вдруг Андрей: у него были на то основания. – И, сознавая, что успех и удача явления временные, следует быть внимательным, чтобы не было сожаления, когда потеряешь нечто ценное в жизни – родного человека. Я не силен в самовыражении, – поскромничал он. – Понимание вещей у каждого складывается через призму собственного опыта. Я ничего не боюсь, кроме Бога, – даже потерять жизнь. Важно прожить её достойно, поддерживать тех, кто зависит от меня. Жизнь ничто – всё тлен.
   – Как ни печально, но это так! – вздохнув, солидарно проговорила она. – Что ни слово – то жизненная правда, мудрость и истина!
   – Ты мне льстишь, Светланочка! – польщённый комплиментом, он притянул её к себе, нежно коснулся сухими, обжигающими губами разгоревшихся румяных щёк женщины. Оба понимали, серьёзные отношения чаще всего начинаются с фи-зического влечения, а честность, доверие, дружба углубляют взаимное притяжение. Андрей радовался, Светлана неравнодушна к нему. Чаще всего это проскальзывало в восхищённом взгляде, она всегда смотрела в глаза, когда говорила с ним, – так мало людей делают это! Мужчине хотелось сейчас же озвучить вспыхнувшие чувства к ней, но боялся быть непонятой ею. Если она посмеётся над ним, это сломает его. А вдруг, когда он наберётся храбрости и решится признаться, женщина будет уже с другим. Возможно, он не лучший, чтобы предложить Светлане руку и сердце, но верил, что может быть полезен ей, если она впустит его в свою жизнь. Как бы он хотел этого, чтобы защитить от жизненных невзгод. Можно, конечно, остаться хорошими друзьями, но он жаждал и надеялся на большее.
   – Зачем мне льстить? – возразила та, поправляя сбившуюся белоснежную шапочку на голове. – Я говорю то, что думаю, и мне приятно общаться с тобой.
   – Правда, приятно? – Чернышёв наклонился, с благодарностью взглянул ей в лицо, с чувством произнёс: – Ты – умница и позитивная личность, умеешь прида-вать уверенность. Спасибо.
   – Стараюсь быть такой! Андрей, а что думаешь по поводу таких фраз: «Пока тревожишься о том, что подумают другие, ты остаёшься в их власти. Хозяином себе станешь, когда лишишься потребности в одобрении окружающих». Мы же учим детей оглядываться на других, мол, что подумают о нашем поведении люди. Неу-жели это не верно?
   – Мне эти выражения не кажутся бесспорными, – он пожал плечами. – Ты во власти людей ровно настолько, сколько каждый из них в твоей власти, как части общества. Все не могут ошибаться. Если ты не хочешь их одобрения, не боишься осуждения, ты разве один из них?
***
   Они продолжали идти при зыбком свете неоновых рекламных огней и уличных плафонов, под которыми роились, подобно пчёлам, белые хлопья снежинок, временами углубляясь в синий мрак малолюдных переулков.
   – Литература о позитивном мышлении идёт с Запада, где люди более раско-ванны и свободны, – задумчиво сказала Луговая. – У меня нет оснований не верить ей. Я выздоровела только потому, что поверила в силу подсознания. И всё же, многое не вяжется с нашим менталитетом.
   – Эти труды в области психоаналитики, подсознания – явления в эволюции человечества новые и не окончательные, – скептически проговорил Андрей. – Свобода человека на Западе достигнута путем его освобождения от необходимо-сти искать насущное и повседневное за счет остального мира, вкалывающего ради обогащения европейцев. Но они вымирают – нации стареют, рождаемость низкая. Кстати, западное мировоззрение обесценивает такое качество, как стыд, называя его комплексом, – желчно произнёс он. – Девственность, чистота, невинность для них – неопытность, патриотизм – прибежище негодяев. Люди, в конце концов, превратятся в сухих, без чувств и эмоций прагматиков.
   – Да, чужое миропонимание надо просеивать сквозь критическое сито. Но, может, стоит избавляться от стыда, который изнурительно, огнём жжёт?
   – Я считаю, и от стыда не надо избавляться. Научись обходиться без выгоды, которую получаешь как следствие бесстыдства.
   – Боюсь, я не чётко выразила свою мысль, – Светлана помолчала. – Нам свойственно ошибаться, а потом, бывает, раскаиваемся, но поздно, уже ничего невозможно изменить. Так у меня было, когда заболела мама, а в больницу, как её ни уговаривала, лечь не захотела. Я ежедневно приезжала на автобусе к ней после работы – она жила в другом селе. А тут день рождения супруга – гости приглашены ещё до того, как мать занедужила. Мне бы извиниться перед ними и отменить застолье в связи с её болезнью. Но я почему-то не решилась это сделать. А через 2 дня мамы не стало. Ты представить себе не можешь, как я переживала и плакала тогда! Меня до сих пор жжет стыд! Она умирала, а я, предав самого близкого человека, справляла именины Олегу, для которого я была чужой, – он меня использовал и бросил. Я винила себя, что не забрала к себе мать (она не пожелала терпеть высокомерие зятя), не привезла вовремя лекарства, не взяла отпуск, чтобы ухаживать за ней. Тяжело об этом вспоминать. Конечно, жить по совести обязательно, но тут другая ситуация: горечь утраты, стыд и вина за предательство превратились в хронический стресс – стали врагами здоровья.
   – Это было нечто большее, чем стыд, – покаяние искреннее! Надо было по-просить прощение у матери и Бога и жить дальше. Я ценю тебя больше такой, ка-кая ты есть, с переживаниями и со слезами, – Чернышёв привлёк её к себе, мягко коснулся горящими сухими губами щеки.
   – Спасибо, мой друг! – с чувством проговорила та, вскинув на него серые выразительные глаза. – Я считаю, совесть и стыд, если они есть у человека, никуда не исчезают. После определённых психологических манипуляций устраняются стрессы, порождаемые негативом. Разве плохо – изменение в сторону позитива мыслей?
   – Поиск путей к умиротворению нельзя не приветствовать, – улыбнулся он.
   – Кстати, мужу мои слёзы были в тягость – пока я убивалась по матери, он нашёл другую, – Луговая нахмурилась. Однако всё, связанное с Олегом, осталось позади; рядом мужчина, к которому неумолимо влечёт, и это наполнило всё её существо радостью и счастьем.
   – Что касается слёз, они и мне в тягость. Слезы, впрочем, разные бывают. Можно плакать и оттого, что шубу не купили.
– Умеешь ты рассмешить! – женщина весело засмеялась. – Это характерно людям недалёким, зацикленным на материальных благах. Но я хочу сказать о другом, раз уж речь коснулась Бога, создавшего нас по образу и подобию своему. Он дал нам свободу действий. Те, кто выбирает подлость, измену, как мой супруг, и прочие неблаговидные дела, они далеки от Него. Однако, я уверена, через угрызения совести, покаяние всё равно каждый придёт к Всевышнему, начнёт творить добрые дела. Я так понимаю долгую дорогу к Богу, в отличие от тех, кто бьёт поклоны в церкви, вымаливает прощение, и тут же снова грешит: осуждает, сплетничает, злобится по любому поводу.
   – Ты правильно говоришь, мягкое, как у тебя, сердце, сострадание, стыдли-вость – эти качества угодны Богу, – мужчина взглянул на неё с нескрываемой симпатией. – Но я не согласен в том, что мы подобны Богу. Мы – мусульмане – считаем иначе! «Не был Он рожден, и не родил Он никого, и нет ничего подобного Ему». Иначе это означало бы, что Бог подобен человеку, но это не так! Даже если ты вдохнула в меня жизнь, ты не похожа на свой вдох. Он дал нам власть на земле и разум. «И сделал Бог его – человека – наместником на земле».
  – Может, имелся в виду не внешний облик, а та духовная сила, которой нас наделили? Человек могущественен, если заручится поддержкой Бога. Властью над миром и собой, данной Творцом, ему всё достижимо.
  – С этим трудно не согласиться!
  – Вот мы и пришли к согласию, – улыбнулась Светлана. – Если Бог един, то надо же как-то объяснить разногласия в религиозных догматах. А, впрочем, я – грешница! Хочу верить в Бога, но куда деваться от сомнений? Не могу не согласиться с классиками марксизма-ленинизма, считающими, что религия – опиум для народа. Она появляется, когда возникают классы и необходимость с помощью страха держать в узде угнетённых. – Андрей, а как ты относишься к мысли, что религия принижает человека, делает слабым, зависимым от воли Божьей.
   – Религия не принижает, а возвышает! – Найдя ладошку женщины, он крепко, по-мужски, сжал её. Приятное томление разлилось в груди Светланы от горячего тока крови, пульсирующего и передаваемого прикосновением его руки. – С Богом ты обретаешь бесстрашие, уверенность в завтрашнем дне! Учишься переносить стойко трудности, зная, что на все воля Бога, и ничего не останется без наград, если что-то делал ради Него.
  – А как ислам представляет рай и ад?
  – Вопросы ада и рая в христианстве и в исламе идентичны. Наши фантазия и представление о них далеки от правдивого. Что мы вообще об этом знаем, кроме как ад – наказание и муки, а рай – вечный покой и наслаждение?
  – На мой взгляд, ад с котлом, где варятся грешники, – это архаизм. Фридрих Ницше писал, что «Царство небесное – это состояние сердца, а отнюдь не то, что находится над землёю и грядёт после смерти».
  – Я не сторонник Ницше! – нахмурился явно глубоко верующий и хорошо разбирающийся в религиозных вопросах мужчина.
  – А я согласна с тем, что рай и ад не какие-нибудь мистические места, зачастую мы пребываем в них ещё при жизни. Якобы и в Библии говорится: «Не ищите Царствия Божия ни на небесах, ни на земле райской, оно внутри каждого из нас». Ад – это, прежде всего, отсутствие радости, неудовлетворённость, нереализованность, депрессия, заболевание. Кстати, не мужчины ли придумали ад и дьявола, чтобы, устрашив женщин, отобрать у них власть, которой они обладали в период матриархата? А?! Как я тебя положила на лопатки? – Она, довольная собой, засмеялась с лукавинкой.
   – Ну, ты хулиганка, однако! – удивлённый неожиданным поворотом мыслей женщины, он схватил её в охапку и начал искать в полумраке уличных ламп маня-щие трогательной нежностью губы. Заливаясь весёлым смехом, та чмокнула его в щеку и, вырвавшись, отбежала от него. Чернышёв, ускорив шаг, догнал её.
   – Существует версия, что основой возникновения мировых религий послужило появление на Земле атлантов – жителей планеты Сириус, разум которых был выше, чем у землян. – Светлана помолчала. – Якобы предчувствуя угасание своего источника света и тепла, они в поисках места для продолжения жизни прилетали на Землю, где через пророков и старинные книги – Ветхий Завет, Евангелие – пытались научить людей жить по космическим законам. Земляне считали атлантов-инопланетян богами. Всемирный потоп, описанный в Библии, тоже якобы органи-зован атлантами, направившими на Землю космическое тело, от удара которого земная ось накренилась и мировой океан захлестнул сушу водой.
   - С какой целью?
   - Чтобы освободить Землю для переселения атлантов. И хотя это всего лишь смелые предположения, о более раннем появлении жизни, высокоразвитых разумных существ на планетах нашей Галактики, о посещении ими Земли явствуют и архивные источники Тибета, Индии, Китая. Трудно не согласиться и с тем, что сегодня на случай истощения ресурсов Земли учёные ищут место для проживания людей на других планетах – Марсе, Венере, Луне.
  – Представляешь, Светлана, если б сегодня клетку спросили, как выглядит человек, она, наверное, не смогла бы описать его. – Сняв с головы шапку, Андрей взъерошил чёрные, с заметной проседью волосы и произнёс с размеренным речитативом: – В пространстве Бога, среди небес и звезд, творений ведомых и неведомых, мы так ничтожны рядом с Его могуществом! И мы, сотворенные из капельки, начинаем выдвигать смелые гипотезы относительно Бога. Мы, люди, такие забавные! – Луговая была готова согласиться с ним, но тут её осенило:
   – Но учёные утверждают, что из одной клетки можно создать клон человека. Значит, клетка знает, как выглядит человек, как он устроен?
   – Это еще одно доказательство, что Богу не составит труда нас воскресить!
 – отчеканил он, водрузив на голову шапку.
   – С этим не поспоришь с тобой, – беря мужчину под руку, согласилась Свет-лана. – Не зря некоторые учёные олицетворяют Бога с Космическим Разумом, Творцом, Природой. – Помолчав, озвучила новую мысли, пришедшую ей в голову: – Но если Богу не угодно зло, то почему Он, такой Всемогущий, допускает его?
   – Зла не существует – отсутствие добра есть зло, – оживлённо произнёс Анд-рей. Чёрные, угольные глаза его насмешливо блеснули. Учительница в замеша-тельстве вспыхнула, не зная, что возразить. – Все упирается в свободу выбора и воли, которые дал нам Бог. Он мог бы сотворить лишь ангелов – не было б грехов. Он хочет, чтобы человек сам выбрал путь! И чтоб в судный день не говорил: «Я сделал бы много доброго»... Жизнь – экзамен для нас! Бог знает о его результатах до твоего рождения, знает, что ты сделаешь, каким путем пойдешь. И вот со своим контрольным ты предстанешь пред ним: там будет всё: и добро, содеянное тобой, и зло... и человек скажет: «Господи, здесь каждая мелочь!» Каждый ответит за свои поступки, хотя и не желает Бог зла для своих рабов.
   – Хочешь сказать, Бог не сразу наказывает человека? Душа, частица Божест-венной Вселенной, накапливает информацию о действиях человека, что и опреде-ляет позже его внеземную жизнь? Мне бы твою веру, Андрей! – восхитилась она силой его убеждений. – Я на твоём фоне – прожжённая атеистка.
   – Светочка, у самого слабая вера, она не постоянна. Кстати, атеизм тоже вера, но вера в отсутствие Бога.
   – Бог якобы всё сущее во Вселенной, в том числе и человек, являющийся Его частицей, - задумчиво проговорила Луговая. – А зачем Творцу карать частицу самого себя за его выбор? Если Бог – это любовь, то наказывает не Он, а некие тёмные силы?
   – Бог говорит: «Человек, вот тебе Добро (не убей, не воруй, будь правдив, уважай старших, жалей младших, подай бедному) и молись мне, ибо я твой Творец, и ко мне ты вернёшься. Я тебя за праведную жизнь поселю в рай навечно». Аллах призывает: «Не делай запрещённого, ибо это тебе во вред… я накажу за это адом».
  – Выходит, знание, что является грехом и что за это последует, заставляет человека прийти к Богу, то есть покаяться, отказаться от зла, тем самым облегчить жизнь себе и другим. Вот почему необходима угроза наказанием!
  – Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос! – улыбнулся он.
  – Мне, литератору, сейчас пришли на ум образы Алёши Карамазова и князя Мышкина, созданные Достоевским, как своеобразные призывы творить добро. Че-ловек свободен в выборе добра и зла, но, предпочтя последнее, мучая себя и близких, не может избежать результата своих деяний, который почему-то называют Божьим наказанием, то есть последствия человеческих действий мы перекладываем на Бога или на какие-то тёмные силы. Избавляйся с собственным злом в душе, тогда и люди с добром будут относиться к тебе, а значит, и зла будет меньше на Земле, не так ли? – в ответ мужчина кивнул головой.
   – Впрочем, сомнения тоже, видимо, грех? А для чего человеку тогда дан ра-зум? Сомнения же подстёгивают ум, стимулируют к поиску истины.
   – Не все сомнения – грешны. Поиск истины – обязанность!
   – Ты – настоящий мусульманин, чего не скажешь обо мне, православной. Правда, Библию я тоже читала, но её, как источник мудрости, надо не однажды перечитывать. – А ты во всём следуешь заповедям Божьим?
   – Пытаюсь, но не всегда получается!
   – А что не получается? – Луговая с любопытством уставилась на него.
   – Молиться 5 раз в день... не смотреть на красавиц... – он бросил на неё усмешливый взгляд.
   В чувстве юмора ему не откажешь!
   – Молиться 5 раз? – округлила та глаза. – Тут один-то раз не всегда удаётся!
   – В том то и дело: когда не работаешь над собой, вера ослабевает, – Черны-шёв вновь стал серьёзным. – Бог знал, что нам не удастся, – нужно каяться, просить прошения за грехи, он прощает, милостив.
   – Мое отношение к подобным высказываниям неоднозначное. Но человеку во что-то нужно верить! Поддержка Бога особенно нужна, если её нет от близких, – она мысленно коснулась безрадостного прошлого – стало грустно. – Порой мне становится обидно за наших половин: мелочных, корыстных, зачастую спиваю-щихся, опускающихся на дно жизни в отличие от восточных мужчин, которым присущи честь, достоинство, мужество. Что в основе – вера, как стержень жизни?
  – То, что в большинстве своём восточные мужчины верующие, не колются наркотиками, не пьют и не курят – это факт, что, безусловно, сказалось и на их внешности, здоровье, – деловито, с оттенком неприязненной ревности произнёс Чернышёв. – Но  я немного знаком с ними. Наряду с их несомненными достоинствами, которые часто выражены лишь в показном мужестве, они не признают равенства с женщинами – среди домочадцев у них достаточно жёсткая субординация.
   – Значит, в мусульманской семье на независимых личностях, которые сошлись на общечеловеческих ценностях, можно поставить крест?
   – Только не в моей семье, я же наполовину русский! – заметив её насторо-женность, мгновенно среагировал он.
   – Кстати, а почему у тебя, мусульманина, русское имя?
   – У меня отец русский, он и назвал меня Андреем. А мать-татарка научила читать на арабском языке Коран, священную Книгу мусульман. Она окончила уни-верситет, отделение восточных языков в Казани, где и встретилась с отцом. Будучи мудрым человеком, она сказала как-то – никого нет лучше православных мужчин!

                ***
   Они уже давно подошли к гостинице и стояли возле входа, освещённого пла-фонами. Было тихо. Полная луна, пробившаяся сквозь плотные мрачные тучи, словно барабан, самодовольно застыла на сером, мглистом небе.
   – Поднимемся ко мне, – взволнованно предложил Андрей, нежно привлекая женщину к себе и мягко касаясь горящими губами её полураскрытого рта.
   – Зачем? – испуганно распахнув глаза, сказала та, не готовая к такому шагу.
   – Разделишь со мной моё одинокое ложе. Приятель по комнате уехал сегодня  домой. Вернётся только завтра и сразу поедет на занятия, – увидев, как изменилось, напряглось лицо Светланы, спросил: – Ты боишься ошибиться и разочароваться во мне?
  – Не в этом дело.
  – А в чём? – он выпустил её из объятий. Ему хотелось сказать, что Светлана скрашивает его жизнь, придаёт силы. За короткий промежуток стала для него лучшим другом, пробудившим в нём самые глубокие и сильные эмоции и чувства, которые так долго сдерживались внутри, о которых даже не подозревал. После покойной жены любовь спала в нём в ожидании. Сейчас мужчина хотел быть рядом со Светланой, чувствовать каждый удар её сердца – он  хотел её всей душой! Но может ли та поделиться любовью, которую он ждёт от неё? Хочет ли поддержать огонь его души, поместить музыку в его песню?
  – Мне трудно выразить то, что я ощущаю, – в смятении проговорила Луговая. Её неумолимо влекло к нему, но она была из тех личностей, которым нужно или всё или ничего! Кто-то возразит, зря, жизнь состоит из маленьких радостей – стоит ли их избегать? Но она думала иначе. – Каждая женщина мечтает найти мужчину не для сиюминутного времяпровождения, а свою незаменимую вторую половину, с которой можно уверенно шагать по жизни, ощущая дружбу, поддержку и любовь…
   Он тоже искал женщину, открытую и добрую, серьёзную и уверенную, жизнерадостную и ответственную, готовую к замужеству, и вот она стоит перед ним, такая желанная и привлекательная! В браке он, как и Светлана, привык больше отдавать, чем брать, это обещало семейную жизнь, полную взаимопонимания и счастья.
  – Я смотрю на это немного иначе, – Андрей испытующе глядя на неё широко раскрытыми глазами, договорил страстно, горячо: – Не скрою, ты мне мила и же-ланна! И твоё согласие быть сегодня со мной, – он сделал упор на последней фразе, – я восприму как взаимность и готовность ответить на мои чувства.
Светлана потупилась, осмысливая его слова, смущённо похлопала ресницами. Она вспомнила, как долго не могла уснуть вчера, думая и мечтая о нём, и по лицу, помимо её воли, разлились розовые краски.
  – А как быть с Божьим наказом – не прелюбодействуй?!
  – Покаемся, отмолим наши грехи! – в ответ на её сомнение тихо проговорил он, нежно касаясь выбившейся из-под белой шапочки, так идущей к её лицу, пряди мягких волос – Мне всё нравится в тебе: ты скромна, умна, привлекательна.
  – Мужчины редко признают ум в женщинах! – сказала она, тронутая его при-знанием, и снова опустила серые глаза.
   – Надеюсь, ты не сомневаешься, что у тебя есть собственные мысли в голове? – находясь под обаянием не столько эрудиции,  сколько женственности и мягкости Светланы, сказал Чернышёв. – Видно, всё прочитанное ты переосмысливаешь, пропускаешь через призму своего мышления и жизненного опыта. Но мы отвлеклись от главного, Светочка! – проскользнувшей чувственностью в голосе обратился мужчина к ней. – Я хочу добавить – мы оба свободны от семейных уз, что даёт перспективу для наших взаимоотношений. Не правда ли?
   – Спасибо, – подняв на него смущённые глаза, поблагодарила та дрогнувшим голосом. – Признаюсь, я очень ждала этих слов от тебя! Но, может, не будем торопиться? – Светлана по инерции ещё сопротивлялась тому неизбежному, чего ждал от неё страстный мужчина с раскосыми угольными глазами, то серьёзными, то беспечными, с прыгающими озорными, шаловливыми чертенятами, и чего не меньше жаждали, желали устремленные, полные симпатии к нему душа и тело её.
  – Но неужели сегодня ты снова оставишь меня в тяжком одиночестве? – по-ложив на плечи подруги ласковые, сильные руки, он смотрел на неё переполнен-ным задумчивой негой взором. Она вспомнила слова самовнушения, неоднократно повторяемые ею: «Я радостно и свободно иду вперёд. Будущее – осуществление моих сокровенных желаний и намерений». Неужели они начинают сбываться?
  – Пожалуй, я соглашусь продолжить общение с тобой, – проговорила Светлана, занавесив пышными ресницами серые застеснявшиеся глаза, и добавила с присущей ей искренностью: – потому как сама не хочу расставаться с тобой.
   Когда они, взяв ключи у дежурного, поднялись в номер, Андрей включил свет, помог женщине снять верхнюю одежду. Потом, скинув с себя обувь и куртку, он в порыве нетерпеливой страсти склонился над хрупкой Светланой, обнимая и целуя её. Мужчина порывался подхватить её на руки, чтобы унести на кровать, но она мягко отстранилась от пылких объятий, попросив подождать.
  – Я бы хотела прежде принять душ, – сказав это, она покраснела. Андрей тоже смутился, но сумел взять себя в руки, распахнул перед ней дверь ванной.
  – Здесь есть почти всё необходимое, – он пытался скрыть волнение, но зазве-невший голос выдавал его с головой. – Сейчас достану свежее полотенце.
Луговая вошла в ванну, быстро сняла всё с себя и, включив кран, нежилась под потоком теплой воды. Раздался стук в дверь, она невольно вздрогнула.
  – Твой утиральник, – пошутил мужчина, приоткрыв дверь. Прячась под кле-ёнчатой занавеской, она забрала нежное махровое полотенце с протянутой руки. Пальцы их соприкоснулись, обжигая огнём желания.
   – Можно я составлю тебе компанию? – от своей решимости, словно в крепко натопленной бане, Андрею плеснуло жаром в голову.
   – Ты этого хочешь? – почему-то шёпотом спросила Светлана. И услышав ут-вердительное «ага», произнесённое хрипло, в страшном волнении, добавила, заикаясь, по слогам: – «По-пробуй!».
  Мужчина скользнул в ванную, сбросив с себя одежду, встал с ней рядом под душ. Прижимаясь всем телом к возлюбленной, он припал к её губам, нежно погла-дил высокую грудь, плоский живот – его охватило туманом неги и блаженства.
   – Подожди, – стыдясь своей обнажённости, остановила она его. – Повернись, я протру тебя мочалкой.
Андрей с комичной покорностью склонил голову, разрешая растереть себя. Светлана засмеялась, скованность отпустила её – стало легко и свободно. Она, нежно и мягко касаясь, трепетными пальцами поворачивала податливое и послуш-ное крепкое, мускулистое тело, тёрла мочалкой и любовалась его стройностью. Вода все лилась на них, а в глазах его, расширенных, тёмных, устремлённых на неё, поволокой застыли нега и пламя, огненный задор и покорность её воле. Наконец, он выключил кран, взял полотенце тщательно вытер любимую женщину, им же небрежно смахнул влагу с себя. Затем, весь дрожа от нетерпения, схватил её в охапку и понёс к расправленной кровати. Дальнейшее происходило как в волшебном сказочном сне. Казалось, соприкасались и делились нежностью и лаской не только каждая клеточка тел влюблённых, но и души их. Темпераментный, пылкий огонь, исходящий от него, обжигал её, она чувственно стонала, отдаваясь обуревавшей страсти и не веря ещё тому, что сама судьба объединила два одиночества.
   – Как же долго я ждал тебя! – шептал он в сладком изнеможении, осторожно трогая пальцем зацелованные алые губы Светланы. – Прошедший после ухода жены год показался мне вечностью! Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он, при-знательный за блаженство, испытанное им с ней.
   - Ты не всё знаешь, милый, – в глазах её вспыхнул лукавый огонёк. – Вдруг пожалеешь о своём предложении, но будет поздно. Кроме своих детей, я ещё усы-новила мальчика.
  – Вот как! – воскликнул он удивлённо, но, спохватившись и подумав, что она неправильно растолкует его реакцию, добавил поспешно: – Твой поступок вызыва-ет восхищение! Я рад, что не ошибся в тебе!
  – Спасибо, милый! – она облегчённо вздохнула.
  – Ты переедешь ко мне? У меня тёплый, уютный, со всеми удобствами дом.
  – А работу в школе по специальности я у вас найду?
  – А зачем тебе работать? Ты с детьми дома можешь сидеть?
  – Я же так растеряю все профессиональные навыки!
   – Для этого не обязательно работать в школе. Можно репетиторством на дому заниматься, готовить выпускников к поступлению в институт.
   – Это неплохая идея – надо подумать.
   – Впрочем, никто тебя не неволит. Хочешь работать в школе – пожалуйста! Правда, число учащихся у нас, как и во всех сёлах, сокращается. Боюсь, старшие классы закроют, учителя останутся без работы. Это беда сегодняшнего дня. Идёт активное наступление на образование. Как начали по чьей-то указке «оптимизировать» школы, ликвидировать средне-специальные учебные заведения, бюджетные вузы, факультеты, так и продолжают делать это. Кого-то устраивает низкий уровень образования населения. Создаются платные лицеи, гимназии, вузы. То же самое творится в системе дополнительного внешкольного образования, – бесплатное обучение, кроме школы, практически недоступно для рядовых людей.
  – Да и произведения русских классиков обрезаются, пересмотрена программа обучения, – она говорила горькую правду, но думала о другом – что она теряет, переезжая к другу и желанному мужчине? Разве что одиночество и холодную по-стель? Не она ли мечтала сбросить гнёт начальства, убежать куда глаза глядят?
   – Ну же, говори скорей, что ты надумала! – он приподнял с подушки голову, и, красивый, в расцвете сил мужчина, с замиранием сердца ожидал от неё ответа. Где-то, не помнит у кого, она вычитала: «Единственным препятствием завтрашних планов могут быть сегодняшние сомнения. Тот, у кого хватит смелости захотеть, может изменить своё будущее». Этим фразам вторили слова всплывшей в памяти песни: «Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь!»
   – Да, родной, я сжигаю свои корабли, отправляюсь в плавание с тобой! – она счастливо заулыбалась, из серых доверчивых глаз лился тёплый, ласковый свет.
   – По морю любви и страсти, дорогая! – обрадовавшись её решению, он по-светлел лицом, в агатовых глазах лучилась признательность.
  – Это всё романтично, конечно. Но как примут меня твои дети, а мои – тебя? – женщина озабоченно вздохнула.
  – Лишь бы не растерять в дороге жизни душевной теплоты. А вдвоём мы всё преодолеем! – произнёс мужчина, прижав её к себе. Глаза его затуманились чувственной поволокой, наклонившись к ней, он сорвал очередной поцелуй.
   – Андрей, а почему ты выбрал меня? Я ведь не красавица…
   – Молчи, молчи! – поцелуем мужчина закрыл ей рот, и длился он так долго, пока оба не начали задыхаться. Отдышавшись, он заговорил взволнованно: – Когда я впервые увидел тебя, глаза наши встретились, что-то объединяющее, родное и близкое проскользнуло в твоём внимательном, излучающем одновременно грусть, печаль и доброту взгляде; ты как будто позвала меня: приди в мою жизнь, мне плохо без тебя, я понял: «Это она, будущая жена и мать моих детей!» Меня магнитом потянуло к тебе, но я целую неделю не решался подойти, сомневался, а вдруг ты замужем, не знал, как заговорить, чтобы ненароком не оттолкнуть и не вспугнуть тебя. Начал расспрашивать подругу о тебе, она и сообщила, что ты развелась с мужем. Идею о вечеринке я подал Вале в надежде, что это сблизит нас.
  – Ну и как, сблизило? – кокетничая, с весёлым озорством спросила Светлана.
  – О да, ещё как сблизило! – ухмыльнулся Андрей. В глазах тот же задор, на-смешка, вызов, против которых она, по понятным причинам, не устояла. Но как же быстро меняется выражение взгляда мужчины! Он вдруг стал серьёзным. – Для меня наша близость очень важна! Ты в меня вдохнула жизнь, свет, надежду! После смерти жены я испытывал такую безысходность, такое отчаяние! Целый год я ходил, как тень, пока меня не послали на курсы. Жизнь для меня потеряла было всякий смысл. Даже дети не радовали.
   – Ты так сильно любил жену?
   – Да! Бывало, встану, выгляну в окно. Туман. Всплывают в памяти слова пес-ни в её прекрасном, под гитару исполнении: "Туман, туман, за туманами наш дом. Долго нас подругам ждать с чужедальней стороны – мы не все вернёмся из полёта"... Вот она ушла и не вернулась, сгорела, словно спичка… Как будто чувствовала, что недолго проживёт, почти всегда пела грустные песни! – к горлу мужчины подступил комок, глаза повлажнели, а сердце затосковало в невыносимо щемящей безнадёжности и печали. – Если бы она была жива! Пусть не для меня, для себя... Нельзя, наверно, давать овладевать сердцу этим чувствам?! Мои нервы истощены, на многое я уже смотрю равнодушно. Я только тот, кого коснулась смерть! – Они отстранились друг от друга. Пришло ощущение, что оба, как раньше, одиноки и беззащитны, и снова на них навалились беды и несчастья.
   – Я тронута твоим горем! Чем утешить? Ругаю себя за неосторожность слов своих. – Луговая, сочувствуя, в то же время, сама того не сознавая, внимала с молчаливой настороженностью, смотрела во все глаза – прошлым живёт, до неё ли ему сейчас? Заметив невысказанный вопрос во взгляде, поняв молчаливое недоверие и боязнь превосходства печальных эмоций над чувствами к ней, он осадил себя.
  – Да что ты! – он бережно обнял её за хрупкие плечи. – Я не трачу жизнь, копаясь в прошлом и говоря себе "если б". Все прекрасно! В любом случае, спасибо за поддержку! Ты не должна ревновать меня к прошлому. Ты моя единственная любимая женщина на свете! Я мечтал о такой, как ты. Вчера ночью грезил о твоих прикосновениях, о блаженстве рая с тобой. А ты не мечтала, чтобы я трогал тебя? – Вспыхнув пунцовой краской, Светлана не ответила, лишь отвела глаза. Заметив её смущение, он мысленно обругал себя дурнем, привлек к себе. – Мне понравилось, как ты ласкаешь меня. Ты огонь, горящий внутри меня! Я снова и снова хочу заниматься с тобой любовью, всю ночь держать тебя в напряжении! Ты моя навсегда! – трогательное, предупредительное внимание и страсть, которую он пробуждал в ней подобными словами, заставили её переменить своё мнение о нём.
   – Голубь мой сизокрылый! Спасибо за горячий темперамент, за умение и способность так пылко и беззаветно любить! – Нежность и признательность за глубину чувств, прозвучавшие в голосе женщины, убедили Андрея, что она подавила поднявшуюся с глубины души ревность, досаду по отношению к ушедшей в вечность сопернице, которая, как ей казалось, даже с берега небытия посягала на желанного, милого друга. – Признаюсь, мне тоже было тяжело после ухода мужа. Жизнь показалась беспросветной. Почувствовав себя нелюбимой, ненужной, я ушла в болезнь. Первым шагом к обретению душевного равновесия и здоровья была беседа с психологом. Удивительно, я не только выбралась из болота духовного кризиса, но и добилась того, что обойдусь без чужих по духу людей.

   Уволившись из школы и попрощавшись с коллегами, Светлана на перемене вошла в кабинет восьмиклассников, которых продолжала считать своими воспитанниками даже после того, как классное руководство передали Кутеповой. Ребята уже знали, что она вышла замуж и переезжает к супругу. Окружив «свою классную», ученики загалдели, перебивая друг друга, задавали вопросы, выражали со-жаление по поводу предстоящей разлуки. Она улыбалась сквозь слезы и молча смотрела на детей, давая возможность высказаться. Потом подняла руку, призывая к тишине.
   – Ребята, сядьте и успокойтесь, иначе я многих ваших слов просто не слышу. Давайте говорить по одному, – перебивая их гомон, предложила она. Подростки охотно подбежали к своим партам и, усевшись, затихли. – Вот это другое дело!
   – А мы вам стихи сочинили – я прочитаю? – спросила Маша Перчина.
   – Ну, конечно, моя хорошая!
   Встав с места, девочка с чувством продекламировала:
       – Светлана Марковна, вы как хотите,
       Но мы считаем, вы – наш покровитель,
       Наш попечитель и наш утешитель.
       А если придётся, то наш укротитель.
       Светлана Марковна, вас уважая,
       Признательность сердцем своим выражаем.
       И пусть не остынет в душе вашей солнце.
       Низкий поклон вам от ваших питомцев!
  Стихотворение было вполне сносное для их возраста, недаром она трениро-вала, по выражению Серёжи Валикова, «натаскивала» их на уроках литературы в написании четверостиший. Но самое главное не в их профессионализме, а в том, сколько было в этих строках искренней любви, нежности и признания бывшей классной  даме, что у той, растроганной, в глазах снова заискрились слёзы.
   – Спасибо, ребятки, подарите мне их на память! – промолвила дрогнувшим голосом Луговая, проглотив подкативший комок и смахнув скатившуюся слезу.
    – Ну, конечно, возьмите! – шагнув к столу, ученица с готовностью протянула листок и попала в объятия учительницы.
    – Вы будете к нам приезжать, Светлана Марковна? – поднявшись с места, спросил тихий и озабоченный Миша Данилов.
   – Конечно, Мишенька, я обязательно не однажды ещё приеду…
   – А Серёжу вы с собой теперь заберёте? – не удержалась от ревнивого тона Маша Перчина, всё ещё находясь в объятиях Светланы.
   – Ну да! Вы же знаете, что у него умерла мать, – отстранившись от девочки, ласково взглянув ей в лицо, проговорила Светлана. – Я усыновила его.
   – Он хвалится, что мамой вас называет!
   Искоса брошенный на него взгляд девочки смутил Сергея.
   – Вот ведь, не верит! – растерянно проговорил он, не ожидавший этого от Маши, которая нравилась ему.
   – Называет, – согласилась учительница.
   – Говорят, Лена ревнует вас к нему!
   – Поревнует и перестанет! – Луговая, незаметно для всех, вздохнула – на помолодевшее ласковое лицо её набежала тень. Учительнице хватало тепла и любви на учеников, но как долго она за своими страданиями не замечала раненое сердце дочери, которое жило в мучительных сомнениях в её материнской любви и привязанности. Знала, не скоро та перестанет ревновать её, – Лене придётся делить заботу и внимание между Серёжей, Арсением и детьми Андрея. Родные чада, болезненно воспринимающие необходимость делиться с тем, что, по их мнению, по праву принадлежит только им, с трудом уживаются с приёмными. Но Светлана, наученная горьким опытом, постарается удовлетворить и потребности Леночки, нуждающейся в направляющем материнском слове, нежности, любви и ласки.
   Образовалась пауза, и ребята, не привыкшие долго молчать, опять загалдели.
   – Прошу тишины! – подняла руку Луговая и, когда те замолчали, с выжида-тельным вниманием уставившись на неё, она взволнованно заговорила: – Милые мои, на протяжении нескольких лет вы были моей радостью, ваши глаза и души были распахнуты навстречу, вы верили всему, что я говорила вам на уроках, слушали меня, затаив дыхание. Вы – моя лебединая песня! Знайте, я люблю вас и благодарна за искренность и преданность! Когда мне было трудно, ваши обращённые ко мне открытые, полные любви глаза и сердца вдохновляли, в буквальном смысле этого слова, не дали пропасть. – Она перевела дыхание. – Я хочу поделиться с вами мудростью, которая пришла ко мне вместе с выздоровлением. Суть её в том, чтобы не сдаваться и не опускать руки. Если Бог создал человека по образу и подобию своему, не мог он его обделить – возможности ваши безграничны! Если вам говорят, что нереально достигнуть в чём-то успеха – не верьте! Если вам твердят, что для этого у вас нет способностей, внешних данных, таланта – не верьте! Всё в вашей власти! Тот, кто верит в безграничные возможности, которыми наделил его Творец, тот летает в Космос, делает научные открытия, пишет стихи и книги! А тот, кто не верит в это, ограничивается малым. – Восьмиклассники сидели, не шелохнувшись, сосредоточённо внимая прощальным словам любимой учительницы.
   – Что нужно сделать, чтобы достигнуть желанной цели и сокровенных намерений? – Светлана окинула взглядом своих воспитанников. – В первую очередь позволить себе быть тем, кем хотите стать! Не сдавайтесь, если вас постигла неудача, идите вперёд, добивайтесь своего! Не получилось один раз, получится в другой! Не веря в собственное «Я», нельзя реализовать себя. Вы должны себе позволить быть любимыми, счастливыми и успешными! Вы ответственны за это! Главное – действовать! И тогда перед вами откроются все горизонты и перспективы. Учитесь, работайте над собой, совершенствуйте умения и навыки, используйте любой шанс, чтобы победить, и до глубокой старости не останавливайтесь в своём развитии и поступательном движении. Милые мои, счастливой вам путеводной звезды над головой! До свидания, до новых встреч!
Прозвенел звонок на урок. Приятно взволнованная, Луговая вышла из класса, а вместе с ней, взяв её под руку, серьёзный и молчаливый, как никогда, Серёжа Валиков. Вслед им неслись дружные ребячьи голоса: «Мы любим вас!», «Прощайте, Светлана Марковна!», «Вы самая добрая и красивая!», «Приезжайте в гости!» Растроганная учительница достала из сумочки платочек, промокнула мокрые от слёз глаза и, подавив подступающие рыдания, выпрямилась, ускорила шаг. Впереди их ждала новая жизнь…