love

                Любовь по...

               1. Любовь по-американски

   Сильвестр Скотт уже второй час наматывал на колеса своего видавшего виды "Бьюика" черную ленту хайвея. Когда неделю назад фирма по изготовлению клеев, в которой Скотт верой и правдой трудился уже седьмой год, послала его в далекую Оклахому на конференцию, чтобы, как выразился его шеф, "держать руку на пульсе научно-технического прогресса". Сильвестр не предполагал, что эта поездка станет для него таким тяжелым испытанием. До этого он никогда еще на столь долгий срок не разлучался со своей любимой женой Бетти. Они уже третий год как были женаты, а казалось, что это случилось только вчера. Детей, правда, у них пока не было.

   Сидя в глубоком кресле в полузатененном зале заседаний и слушая скучные голоса выступающих, Сильвестр в полудреме вспоминал, как они с Бетти ездили в мае на прогулку в лес. Деревья только успели покрыться нежной листвой, сквозь которую пробивались утренние, еще нежаркие лучи солнца. Шмели жужжали в умытой росой траве. На Бетти были облегающие джинсы, легкая ситцевая блузка и тонкий свитер. Густые каштановые волосы, обрамлявшие белый как мрамор лоб и болезненно-бледное лицо, были прихвачены глубоко посаженной широкополой ковбойской шляпой. На ногах легкие босоножки. Она промочила ноги и теперь, стоя посреди зеленой лужайки, в нерешительности переминалась. Сильвестр, заметив это, испугался: "Как бы не заболела. Ведь у нее больное сердце. Чуть что и готово." Он в два прыжка оказался рядом. Подхватил ее на руки и понес к машине. Она обвила его голову и крепко прижалась к нему. Сильвестр как бы наяву почувствовал тонкий аромат ее духов, тепло ее юного тела, и он тихо застонал.

   Коллега перегнулся к нему из соседнего кресла и тихо спросил: "Вам плохо?" "А? Что? - очнулся Скотт. - Нет, все в порядке." Он вышел из зала. Дольше оставаться он не мог. Скотт позвонил на фирму и сказал, что заболел. (Что было чистой правдой.) Ему разрешили вернуться досрочно. Домой он звонить не стал. "Вот поди Бетти обрадуется, - думал Сильвестр, - когда увидет меня на два дня раньше времени."

   Не заезжая домой, он свернул у цветочного магазина и купил букет свежих алых роз. "Такие она любит." В предрассветных сумерках он поставил машину в гараж и поднялся на второй этаж. В доме все было тихо. Сильвестр открыл дверь и, чтобы не разбудить жену, снял ботинки в прихожей. Он хотел сделать ей сюрприз. И сделал. Босиком Скотт прокрался к спальне и приоткрыл дверь. Ему в нос ударил такой родной запах Беттиных духов. Но к этому запаху примешивалось что-то чужое, что заставило его поморщиться. В свете ночника Сильвестр заметил черную пятку, торчавшую из-под одеяла.

   "О, черт!" - взвыл Скотт то ли оттого, что шип розы вонзился ему в палец, то ли оттого, что Сильвестр понял, что его обманывают. Он отбросил букет роз в сторону и выхватил из дальнего угла пылившийся там автомат. Передернул затвор и вернулся в спальню. Пятки уже не было видно, зато одеяло вздыбилось комом и тихо шевелилось, не оставляя сомнений, что там кто-то прячется. Сильвестр с живота разрядил в этот ком полную обойму. Движение прекратилось. Тогда он набрал на мобильнике номер полиции и спокойным голосом сказал: "Я пристрелил двух собак: черного кобеля и белую сучку. Можете меня взять."

                2. Любовь по-французски

   Франсуа К. был депутатом европарламента. Они с женой занимали просторные апартаменты в самом центре Парижа, на Елисейских полях. Это был деятельный политик правого толка. Вот и теперь он находился в Страсбурге. Там проходил симпозиум по вопросу о том, можно ли считать Израиль страной-апартеидом. Согласно опросу общественного мнения больше половины европейцев положительно ответили на этот вопрос. Это воодушевило Франсуа. Он старался все время быть в центре внимания прессы: активно выступал в поддержку борьбы палестинцев за свое самоопределение, за создание независимого палестинского государства на территории, как он утверждал, временно оккупированной Израилем.

   Казалось, у него ничего не было общего с палестинцами. Но сладострастное желание поставить этих "выскочек" на место, не двусмысленно намекая на сионистов, щелкнуть по их длинному носу не давало ему покоя. На словах же он выступал за свободу и независимость палестинского народа, принимал участие в уличных шествиях и клялся, что если надо будет, то он и на баррикаду пойдет, и живота своего не пожалеет за правое дело, прекрасно понимая, что никто и никогда от него не потребует таких жертв.

   Еще не остыв от словесных баталий, он спешил домой, в Париж, к жене. Франсуа знал, что Мишель найдет нужные слова, чтобы поддержать его в перипетиях политической борьбы.

   Заскочив по дороге в цветочный магазинчик, Франсуа купил букет любимых ею тюльпанов, торопливым шагом вошел в свою квартиру и, разинув рот, застыл на пороге. Сквозь открытую кухонную дверь он увидел, что его жена сидит за столом с каким-то молодым человеком и, небрежно запахнув на груди легкий халатик, о чем-то непринужденно болтает с ним. Это бы еще полбеды, но на ее собеседнике нет штанов, а лишь красные трусы в белый горошек. Франсуа обо всем мгновенно догадался: "Измена!" Однако Мишель не дала и рта ему открыть, словно это он во всем виноват:

   - Но ты же должен был приехать только завтра!

   - Обстоятельства изменились.

   О, как ему пригодился букетик невинных цветов. Он отхлестал им по лицу свою благоверную. Но этого ему показалось мало. Франсуа со всего маху ударил ее рукой сначала по левой щеке, а потом по правой, как сделал бы это какой-нибудь слесарь. По существу надо признать: мужчины все одинаковы.

   Мишель молча размазала по лицу кровь, зная, что оправдания бесполезны. В это время ему показалось, что юный любовник что-то вякнул. Он круто развернулся на каблуках и вперил в него испепеляющий взгляд. От него не ускользнуло, что судя по внешности юноша принадлежал к арабской нации.

   - Вон из моего дома! - взревел Франсуа.

   Арабчонок выскочил из-за стола и скрылся за дверью.

   - Он должен одеться, - сказала жена.

   Грозно сопя, Франсуа сел на освободившийся стул.

   - Кофе хочешь? - спрoсила Мишель.

   - Спасибо. Не надо.

   Некоторое время они сидели молча.

   - Ну, что ты взьерепенился? Это мой студент. Он посещает мой семинар по политической социологии. Махмуд палестинец. Ты сам говорил, что мы должны их опекать. Его брат сидит в израильской тюрьме. Родители живут на оккупированных территориях. Я его пригласила на чашку кофе. Что в этом такого?

   - Но почему кофе надо пить без штанов?

   - У них там обычай такой. Как садятся пить кофе, тут же снимают штаны. Ты разве не знал?

   Франсуа недоверчиво покосился на нее.

   - Ну, сам посуди, - продолжала Мишель. - Что будет, если все узнают, что ты застукал жену с молодым любовником? Скажут: как он может управлять целой Европой, если даже не может справиться с собственной женой? Что скажет ваша начальница? Как ее там? Во-во: Урсула фон дер Ляен. А когда узнают твои избиратели, они тебя просто не выберут на новый срок. Что мы есть будем? Ты подумал об этом? Так, что по-моему тебе надо замириться с этим мальчиком. И чтобы никому ни гу-гу.

   - Ты мне, пожалуй, плесни кофейку-то, - попросил Франсуа жену.

   В это время открылась дверь, и из нее бочком, с опаской оглядываясь на Франсуа, вышел молодой палестинец. Хозяин дома с широкой улыбкой на лице поспешил ему навстречу.

   - Вы, молодой человек, на меня зла не держите. Я ведь, знаете, за Палестину о-го-го  горой. Вы к нам почаще заходите.

   Он проводил гостя до выхода, а в дверях незаметно сунул ему в карман ассигнацию стоимостью 100 евро.