Сочинение

     Конспект небольшого романа.

     Предисловие.
     У романа, себя уважающего, обязательно должно быть предисловие. Или пролог. А как они пишутся? Пролог или предисловие? Трудно сказать. Трудно писать предисловие, если не знаешь даже, как его, предисловие, начать. Может быть так начать:

     "Недавно поговорил с анархистами. Те в недоумении. Чего это Малахов такое на центральном телевидении учуди'л? Рекламировал шаманизм. Сами анархисты. Те ещё девчата и ребята. Любят упрощать. До того доупрощались. Что для них шаманизм всего-лишь первобытная, то есть примитивная форма религии. Или религиозного сознания. Как анимализм. Или зоолатрия. То есть вера в происхождение рода или даже целого племени. От какого-то животного.

     Тотемизм. Это когда люди думают, что изображение тотема, то есть символа рода-племени спасёт каждого родича от всех напастей и поможет ему победить всех врагов.

     А ещё братья-анархисты и сёстры-анархистки знают, что такое есть анимизм. "Анима". Вроде бы душа? Отсюда второе название мультипликации. Анимация. То есть одушевление кукольных или нарисованных. Раскрашенных, зали'тых красками, конечно. Персонажей. Анимисты думают, что всё в природе, не только животные и деревья, травы, но даже камни, имеют свою душу. То есть одушевлено. Всё. Анимировано.

    Анархисты даже считают, что анимизм и шаманизм очень близки друг другу. Как и анимизм, шаманизм, по мнению тех анархистов, с которыми он недавно поговорил, остаётся первобытной, то есть примитивной формой религиозного сознания человека. Как бы шаман ни предсказывал будущее, как бы ни излечивал людей от разных болезней, он, шаман, по мнению тех анархистов, которые недавно высказались, остаётся представителем примитивного культа. Даже примитивнее язычества.

     Язычество, по мнению выслушанных им анархистов, любителей всё упрощать, более развитая, чем шаманизм, штука, потому-что в язычестве есть развитый пантеон богов, а в шаманизме есть общение с одними только духами природы. И куда смотрят патриарх Русской Православной Церкви и комиссия по лженауке Российской Академии Наук, позволяя Малахову рекламировать, на российском телевидении, шаманизм? Недоумевают анархисты..."

    Ну и чего, он это написал? В  предисловии своего романа? Наверное, подумал, что в предисловии к роману, обязательно нужно умничать. Вот он и поумничал. Но при чём тут анархисты? Наверное, не при чём. И нужно в предисловие к его рману поместить какой-то другой текст. Может быть, такой:

    "Ещё в первой половине восьмидесятых годов. То есть ещё до перестройки. Снят был. Элемом Климовым. Фильм "Иди и смотри". Есть в этом фильме потрясающий эпизод, который можно озаглавить "Не стреляй!" В этом эпизоде паренёк Флёра из самозарядной винтовки, переключённой на одиночные выстрелы, стреляет в портрет Гитлера. Вот Гитлер фюрер. Флёра стреляет. Вот он начинающий политик. Флёра стреляет. Вот Гитлер солдат кайзеровской армии во время первой мировой войны. Флёра стреляет. А вот ребенок Гитлер сидит на коленях у своей матери. Флёра не может стрелять. Хотя и нацисты убили его маленьких сестрёнок. Никто, из людей, не имеет права убивать детей!

     Никто, кроме Господа Бога, не может знать, кто из ребёнка вырастет. Какое чудо. Или какое чудовище. Кровавое. Приносящее в жертву себе  миллионы человеческих жизней. И, если Господь Бог позволил ребёнку вырасти в кровавое чудовище, то это значит, что Господь Бог позволил, попустил этому чудовищу вырасти! Для чего?.."

     Опять он написал, для предисловия, к своём роману что-то не то. Наверное, правильно говорят те, кто считают, что не только послесловие, эпилог, но и предисловие, пролог нужно писать после того, как весь роман написан. Значит, лучше ему приступить к написанию глав романа.

     Глава первая. О том, кто такой Свенельд Иванович Пирогов.

     Борису Леонидовичу Пастернаку при написании романа "Доктор Живаго" было легче, чем ему, решившему написать роман с участием Свенельда Ивановича Пирогова. Доктор Живаго умел лечить и писать стихи. Свегельд Иванович не умеет, до сих пор, ни лечить людей, ни писать стихи. Из всего того, что вообще можно писать, он пишет только прозу. Герой романа "Сочинение" сугубый прозаик. И как доктор Живаго, он не сможет сосредоточиться, вместо лечения людей, на написании стихов.

     Хорошие стихи у Свенельда Ивановича Пирогова не получаются. А уж если и сочинять стихи, то исключительно хорошие, так думает сам. Свенельд Иванович Пирогов. И до сих пор пишет он исключительно то, что можно назвать прозой. Недавно он написал, извините, за выражение, следующую хрень:

     "Доставка, еда и питьё, то есть напитки, работа, отдых, лекарства, лечение и образование. Вот они, - семь элементов, из которых состоит жизнь человеческая. И заметьте, читательницы и читатели, среди этих слов нет, вроде бы ни одного слова иностранного происхождения. Хотя в отношении доставки напрашивается иностранное слово "транспорт", а слово образование умники часто связввают с иностранным словом "культура"..."

     Из этого, приведённого здесь, отрывка следует, что Свенельд Иванович Пирогов, - идиот, помешанный на чистоте родного языка. На чистоте от лишних иностранных слов. Например, Свенельд Иванович предлагал, но никто его не услышал, называть все учебники и учебные пособия по экономике советско-хрущёвским словом "Хозяйствование".

     Хорошо ещё, что школьникам вместо социологии, иностранного слова, преподают "Обществознание", а раньше, очень давно, ещё в советские времена, преподавали "Обществоведение". Оба слова, вроде бы, отечественного происхождения. Так что Свенельд Иванович не против обоих слов, хотя ему больше и нравится старинное, традиционное слово "Обществоведение". А вот слова "социология" и "психология" раздражают его безмерно.

      Он также предлагал, но и в этом случае его никто не услышал, называть общую психологию "Человековедением", а социальную психологию, - "Общественным человековедением". Но ему, так его и не услышав, задали вопрос, а каким отечественным словом называть эмоции человека и людей, вообще? 

     У Свенельда Ивановича был ответ и  на этот вопрос. Возмущения. Вот как предлагал Пирогов, Свенельд Иванович, называть, отечественным словом, иностранные эмоции. Его, конечно, спросили о том, возмущениями чего он считает человеческие эмоции? Он ответил, что внутреннего мира человека. Внутренний мир человека возмущается или вспышками, или "пламенами", хотя Свенельд Иванович и понимает, что множественное число слова "пламя" может раздражать многих теоретиков отечественного языка.

     То возмущение внутреннего мира человека, которое остаётся "вспышковым", по мнению Свенельда Ивановича, не становится "пламенем".  А "пламена" человеческие бывают светлыми и тёмными. Ненависть, по мнению, Свенельда Ивановича Пирогова, это именно тёмное пламя, а любовь, - светлое.

    Свенельд Иванович Пирогов светло "пламенел", достаточно продолжительное время, к одной своей сокурснице-согруппнице по Брльшереченскому государственному университету, который они закончили то ли в восемьдесят девятом, то ли в девяносто году двадцатого века. То есть ещё при большевиках и Советском Союзе.

     Глава вторая. О той, к которой светло "пламенел" Свенельд Иванович Пирогов.

     Она была активисткой. И в общественной жизни. И в музыке. Даже освоила гитару, чтобы аккомпанировать своему собственному исполнению пропагандистских песен. Аккомпанировала она, гитарой, конечно, исполнению, собой, и других песен. Бардовских песен, то есть исполняемых самодеятельными авторами или музыки, или слов, или ни того, ни то другого, а просто авторами хорошего исполнительского настроения,  и романсов.

     На ушах Свенельда Ивановича Пирогова отечественный тотем, медведь, потоптался основательно, начисто вытоптав из них, из свенельдовых ушей, всякий музыкальный слух. Так что Свенельд Иванович гитару так и не освоил. Не освоил он также и саксофон, который нравился ему и звуком, и тем, что так призывно блестел. Свенельд Иванович любил слышать, как она пела, но полюбил её не за пение, и не за пропаганду, а за глаза, лицо и фигуру. Стройную. Настолько стройную, что его не смущала далёкость её ног от его идеала.

      Но вышла замуж она не за него. И пропагандистской быть не перестала. Как только встречала его, уже после университета, так начинала выспрашивать его о неправильностях его жизни и его поведения. И пропагандировала сугубую правильность поведения и жизни, хотя уже и не советскую правильность, потому-что советская власть закончилась, в стране, в конце девяносто третьего года, века, естественно, двадцатого.

     Глава третья. Коротко о том, за кого вышла замуж та, к которой некогда светло пламенел Свенельд Иванович Пирогов.

      Её муж был их сокурсником, но, в отличие от Свенельда Ивановича Пирогова, так и оставшегося сугубым гуманитарием, её муж получил второе высшее образование, то ли бизнесоово-менеджерское, то ли бизнесово -экономическое. И трудился относительно честным "недвижимщиком". Так Саенельд Иванович называл, на свой пуристский лад профессию риэлтора.

     Глава четвертая. О различиях в жизни Свенельда и той, к которой он светло пламенел.

     Она преподавала в Большереченском институте управления, сервисных технологий и научной информации социологию. С недвижимщиком  у них был только один ребёнок. Двадцати девятилетний сын, который не пошёл ни по стопам отца, ни по следам матери. Он, сын, не стал ни недвижимщиком, ни преподавателем социологии. Их сын, отучившись не в Большереченске, стал ветеринаром, и теперь лечил, вернувшись в Большереченск, не только кошечек и собачек, но даже цирковых львов, сельскохозяйственных страусов и даже бассейновых крокодилов. Но встретились они не на приёме у её сына. У Свенельда Ивановича не было ни крокодила, из бассейна, ни даже кошечки, ни даже маленькой собачки. У него был старший сын и младшая дочь. От двух неудачных то ли браков, то ли просто встреч. А жил он, до сих пор, один.

     Встретились, он и она, у двери дежурного терапевта. В поликлинике.

    Глава пятая. Об обмене информацией между Свенельдои и той, к которой он некогда светло пламенел.

     В очередях к дежурному терапевту, в поликлиниках, обычно говорят о болезнях, а они хотели поговорить о чём-то другом. И скорее всего они обменивались, по сотовому телефону, чтобы другие не слышали, следующими письменными сообщениями.

     -Привет! Чего ты сюда? - спросил он, Свенельд Иванович Пирогов.

     -Привет! Представляешь, какая глупость! Так хорошо умею готовить, а заработала гастрит. Питалась в студенческих столовых. Сколько лет мы не виделись?

    - Лет пять, наверное. А я сюда с давлением. Или с сердцем. Точно не знаю. Вскрытие покажет! - то ли прошептал, чтобы другие не слышали, то ли написал, на телефоне, Саенельд Иванович.

     - Ты так не шути! Надо жить. Цепляться за неё? - ответила она.

     - За кого?

     - За жизнь? Может быть, и нет у тебя никакого инфаркта! - обнадёжила она.

     - Спасибо! - поблагодарил он.

     - За что?

     - За надежду!

     Глава шестая. О взгляде, которым Свенельд посмотрел на неё, на ту, к которой некогда светло пламенел.

     Он посмотрел не неё, с гастритом. Каким-то непонятным взглядом. И вспомнил, что она всё ещё является к нему в его сновидениях. И неважно, что гастрит у неё. А у него то ли просто высокое давление, то ли что-то с сердцем.  Видно, что для того, чтобы опять светло к ней воспламенеть, ему не надо прилагать никаких усилий. Всё опять может загореться, воспламенеть автоматически. Без активного участия его, Свенельда Ивановича, сознания.

    Глава седьмая. В которой немного сообщается о возможном будущем.

    "Да не уйдёт она от своего недвижимщика. Ко мне. Не такой я. Чтобы ко мне от недвижимщика уходили. И гастрит ей удобнее лечить, оставаясь при нём. При недвижимщике, а не при мне, который неизвестно о чём думает и получает, известно ей, как мало!". Так подумал Свенельд Иванович, и решил пламенеть, хотя и  светло, но только внутри себя, не выбрасывая пламя наружу.

     Послесловие.
     У себя уважающего романа должно быть, кроме предисловия, ещё и послесловие. Или эпилог. В эпилогах пишут, иногда, как сложилась жизнь персонажей. Если не всех, то, хотя бы главных. Но этот рассказ всё-таки не полноценный роман, а всего лишь конспект небольшого романа. Не все персонажи проработаны. Совсем нет портрета женщины-врача, дежурного терапевта. Ничего не сказано о душевных терзаниях этой милой женщины-врача. Лезут только в голову, автору этого конспекта, следующие слова Свенельда Ивановича Пирогова:

     "Да, больша'я часть жизни человека состоит из доставки его на работу и обратно домой, с его работы. Из отдыха от неё. От работы.  Из поглощения еды и напитков. А потом ещё из употребления лекарств и другого лечения. Но есть ещё в человеческой жизни место не только "хлебу" насущному. Не хлебом единым жив человек! И не одним только отдыхом. Тоже, - жив человек . Есть ещё в жизни человека образование им самого себя. Сотворение своего внутреннего мира. Только ему принадлежащего. Самообразованием, внешне предоставляемыми ему знаниями, книгами, педагогами и преподавателями. Любовью к другим людям. Просветительской деятельностью. Все, что образовывает человека, может сделать его лучше...."

     Слово "культура", - неплохое, но иностранное. Поэтому его и не употребил в своих соображениях Свенельд Иванович Пирогов, а автор данного текста просит читателей и, особенно, читательниц за то, что отвлёк их драгоценное внимание на чтение конспекта такого пустого романа!..