Бездна и неотвратимость

СОДЕРЖАНИЕ:

Часть 1.  Ожидание
Часть 2.  Знакомство с попутчиком
Часть 3.  Рассказ незнакомца
Часть 4.  Успокоение




                Никогда не разговаривайте с
                неизвестными.
                М.А. Булгаков,               
                «Мастер и Маргарита».



Часть 1

ОЖИДАНИЕ

   Из-за боязни опоздать к отправлению поезда на железнодорожные вокзалы я всегда приезжала загодя. Так было и в тот раз. Я пришла первая и сидела в купе одна.

   Мой взгляд упал на брошюру с многообещающим названием «Вампиры среди нас», лежащую на купейном столике. Читать подобную литературу желания не было. Первую страницу я открыла лишь для того, чтобы скоротать время.

   Абзац в начале текста, набранный красным шрифтом, сообщал, что самые опасные люди – это те, кто хочет вызвать к себе жалость и сострадание. «Возможно», - согласилась я и пролистала несколько страниц. Следующий текст был посвящен энергии, которая никуда не исчезает, а только во что-то превращается и перетекает. Упор в статье делался на то, как предотвратить ее утечку, сохранить светлую и избавиться от черной. «Да уж, - подумала я, - может, лучше и не знать всего этого. А тому, кто боится потерять ее, надо дома сидеть одному и копить, копить, копить эту самую энергию. Наивернейший способ, как обезопасить себя. Главное, чтоб потом от ее переизбытка самого не разорвало».

   Пролистав несколько страниц, я остановилась на заголовке: «Как породить вампира». «Неужели рецепт?», - удивилась я и пробежала глазами текст. Оказалось, что нет, не рецепт. Вырастить вампира предлагалось исключительно из уже готовых собственных друзей и знакомых, приучив их к вашему постоянному сочувствию. Ознакомившись с кратким руководством по безопасному обращению с вампирами, я поняла, что именно этим мы постоянно и занимаемся при встрече с моими подругами. Сначала рассказываем друг другу о новостях своей жизни, а затем непременно ожидаем сочувствия и утешения. «Никак перетекание у нас с подружками происходит», - сделала я вывод на основе знаний, полученных из предыдущего текста об энергиях. 

   Очередная глава, как ни странно, была про алкоголизм. Она предостерегала не столько от распития спиртных напитков, сколько от общения со знакомыми, распивающими их. Те считались лучшими похитителями чужой энергии, то бишь вампирами. «Ну что ж, - сказала я себе, - в борьбе с алкоголизмом все способы хороши. Подойдет и этот». Глава брошюры, посвященная алкоголикам, была единственной, с которой я согласилась на все сто процентов. Всплыл в памяти и пронесся журавлиным клином, исчезнув за горизонтом, целый косяк явных и скрытых алкоголиков всех мастей, с которыми мне пришлось пересечься в жизни. Вот это были настоящие вампиры, независимо от пола, возраста, занимаемой должности и наших с ними взаимоотношений!

   Далее, в заключительной части брошюры замелькали такие слова и словосочетания, как совесть, злобные страдальцы, собственный рай, биоподпитка, пониженное настроение, слабость энергопотенциала и еще всякая всячина. И уже в конце, снова красным шрифтом, подытоживая и предостерегая: «Огромное количество энергии мы растрачиваем напрасно, в ситуациях неправильного общения».

   Я отложила книженцию. Как по написанному, произошло понижение настроения, хотя ни новоиспеченных вампиров, ни алкоголиков, распивающих спиртное, на горизонте не наблюдалось. «Лучше бы «Крокодил» подложили или, на худой конец, кроссворды», - подумалось мне.

   Через минуту скучать в одиночестве мне уже не пришлось. Купейный проем перегородили две запыхавшиеся фигуры. Это были мои попутчики.

   Провожающие в спешке покидали вагоны. Поезд где-то в глубине своего организма начинал потихоньку и нетерпеливо поскрипывать, а после неожиданно притих, будто набираясь сил.  Не прошло и двух минут, как паровозная утроба, заставив всех вновь встрепенуться, уже настойчиво и недовольно начала лязгать, тереться и даже греметь металлическими конструкциями, издавая тревожащие душу звуки. Лица проводников засветились, стали совсем праздничными, как будто они ожидали чего-то очень важного и радостного. Поезд был готов к отправлению.

   Предупреждающие знаки и предчувствия никогда не обманывали меня, так произошло и в тот раз.






        Нигде так быстро не разговоришься с  людьми,
                как в поезде, в тюрьме и в пивной.

                Бруно Ясенский,            
                «Заговор равнодушных».



Часть 2

ЗНАКОМСТВО С ПОПУТЧИКОМ

   Поезд по маршруту Москва-Вологда отправлялся через три минуты. В купе нас оказалось трое: я, мальчик-подросток, сразу же исчезнувший на верхней полке, и лысоватый румяный мужчина средних лет и средней комплекции. Мужчина быстро, по-хозяйски расположился напротив меня у окна. Он сразу же раскинул сети ни к чему не обязывающего дружелюбного разговора. Такой разговор обычно заводят из вежливости, чтоб не молчать, а заодно и прощупать соседей, с которыми предстоит провести ночь в тесном купейном пространстве. «Добрый вечер. Ну что, поехали, – начал он, - Готовьте билеты: проводник идет». И, тяжело вздохнув: «Перекусить что ли? Предлагаю за компанию, а то одному как-то неудобно». И обреченно: «Ну что ж, как угодно».

   Как только проводник проверил билеты и покинул наше купе, он разложился на столике и стал трапезничать. Откушав курицу-гриль, пригубив горячительное из большой металлической фляги и от этого став еще более общительным и румяным, он продолжил беседу: «А вы до какой станции? А…, до Вологды… а …, на Онежское озеро хотите съездить…, а… да…, бывал я там, бывал… Впечатления? Знаете ли, не очень. Почему? А я вам сейчас расскажу…»

   Он нервно вытер губы куском бумаги, оторванным от какой-то продуктовой обертки, и убрал несъеденный им провиант. На трясущемся столике осталась гора обглоданных куриных костей, фляга и туристический раскладной стаканчик. Флягу он старательно и туго закрутил. Стаканчик ловко сложил, превратив его в таблетку и громко перевернул кверху дном, будто бы поставив этим точку в деле чревоугодия и возлияния. Затем начал свой рассказ.






Сколько я сделал операций на мозге,
и никогда не видел там ума.
И чести не видел, и совести не видел.

Войно-Ясинецкий Валентин Феликсович.
         Архиепископ Лука. Святой.



Часть 3

РАССКАЗ НЕЗНАКОМЦА

   «Бывает так, - заговорил он, не торопясь, - стоишь с лучшим другом ранним утром на краю обрыва, любуешься красотами…» Тут он сделал глубокий вздох, затем длинную паузу, после которой добавил отрывисто, громко, с плохо скрываемой обидой: «Например, Онежского озера». В конце этой фразы, произнесенной вдруг неоправданно громко, его голос дрогнул, и металл обратился в фальцет. Его шея вытянулась в мою сторону, глаза сощурилась и влажно сверкнули. Лицо стало равномерно красным и сильно приблизилось к моему. Мне стало немного не по себе, но я виду не подала, мало ли что бывает.
 
   Взяв себя в руки, он продолжил: «Стоишь на краю, внизу озеро, а он, друган, тебя неожиданно сзади – р-р-раз!»  И в тот момент, когда он произнес слово «раз», вагон хорошенько тряхнуло, как бы в подтверждение его слов. Да так хорошенько, что его откинуло от моего лица назад и припечатало затылком к стенке купе. Я же чуть не угодила лицом в груду приготовленных на выброс объедков от его пиршества, все еще благоухающих на столе. Совсем не обратив на этот «знак свыше» никакого внимания, он, растягивая слова, продолжил повествование: «И летишь ты вниз, ничего еще не поняв. А высота хорошая, метров так пятьдесят, не меньше».

   И дальше принялся рассказывать уже без вздохов, совсем успокоившись и, возможно, вспомнив что-то, примирившее его с происшедшим: «Воздуха я, конечно, заглотнуть не успел от неожиданности. Потом в воду бууул-тых, глаза вылупил и на дно пошел. На дне рыбешки разные мелкие плавают и в поднятой мути от меня шарахаются. Осознав, что надо всплывать вверх, быстро гребу лапами. Ошибку другана хочу исправить. Грех с его души снять. Дать ему шанс на искупленье. Выныриваю, дышу. Воду из носа и глаз выжимаю и смотрю вверх, на него, значит. А он стоит, смотрит на меня вниз  и даже не улыбается. Не радуется, значит, что я оказался непотопляемым! Руками машу, сигналы ему посылаю, а он в ответ – ни гу-гу. Понимаешь? И тогда доходит до меня: может, с головой у моего другана что-то не так! Может, помутнение разума какое, временное? Вроде головой вчера вечером он сильно не стукался. Ну один раз только, об печку, когда в карты играли. Но то он сам виноват. Не надо было карты под ляжку жены своей совать».

   И передохнув, он продолжил: «Бью я лапками по воде, как лосось хвостом во время нереста, а сам лихорадочно вспоминаю: может, я по пьяни вчера жену его облапил? А если и так, - подумалось мне, - то это случайно вышло, чтоб только карты из-под нее изъять. Рассуждаю я так про себя, а сам бултыхаюсь на месте.

   После анализа такого, надежды на спасение одна за другой стали меня покидать. Смотрю я, друган мой по берегу не мечется, за подмогой не бежит, а все стоит на месте и смотрит на меня сверху как на карася подопытного: выплыву - не выплыву?»

   Тут рассказчик опять решил сделать передышку. Схватил свою флягу и нервно отвернул у нее крышку. Затем одним движением фокусника разложил туристический стаканчик, набулькал в него до краев жидкости из фляги и опрокинул себе в рот, понюхав куриные косточки вместо закуски.

   Утолив душевную жажду, стакан он больше не складывал и снова принялся за свой рассказ: «И вспомнил я тут мудрую поговорку: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», после чего стал лапками энергичнее грести в сторону берега, как собачка какая-нибудь, высунув язык. А Онежское озеро – оно же как море. Ветер поднялся, волны бьют о берег и мотают меня туда-сюда, туда-сюда, как штуку одну в проруби.

   Кое-как подгреб я к берегу, а он глинистый, скользкий. Карабкаюсь, как мышь по пластиковой бутылке, и сразу же вниз съезжаю, обратно в водичку значит, плюх! И так много раз. А он все стоит наверху и смотрит молча, без всяких эмоций, развязки, значит, ждет. Ждет, когда я камнем ко дну пойду.

   Стал я тогда в голове схемы строить, как бы и за что мне зацепиться, чтоб выбраться. Стал корешки и ветки торчащие высматривать. И тут вдруг подумалось мне: вот вскарабкаюсь я до верха, а что потом-то будет? Взгрустнулось мне тут и стало как-то неуютно. Затих я, значит, и начинаю ощущать, что ноги мои сводит от холода. В запале-то я не почувствовал, какая водичка холодная. Зато хмель вчерашний как рукой сняло. Ну, думаю, амба мне!»

   На слове «амба» он снова схватил свой раскладной стакан и вылил в него из фляги всю оставшуюся жидкость, которую тут же опрокинул в рот, не занюхивая.
Возможно, в тот момент он представлял себя плавно, как парашютист в небе, опускающимся на дно озера «кормить рыб». После этого, уже совсем притихнув, устало и обессиленно продолжил: «Тут, на мое счастье, рыбаки мимо проходили. Они-то меня и вызволили».






В ночных поездах бывает по-разному:
                иногда страшно хочется спать,
                а в другой раз за ночь и глаз не сомкнешь.

                Ёко Тавада,               
                «Подозрительные пассажиры    
                твоих ночных поездов».



Часть 4

УСПОКОЕНИЕ

   «Вот такое оно, это озеро Онежское. Вот такая она дружба бывает», - горестно подытожил он и вытянул ноги на своей полке. Затем окончательно исчез из поля моего зрения, опустившись с головой ниже уровня купейного столика. За этим последовало долгое молчание, которое не хотелось нарушать из уважения к чувствам потерпевшего. О том, покаялся ли его «друган» и продолжилась ли их дружба, история в лице рассказчика умолчала.

   Воздух в купе нагрелся и стал липким. Духота начала раздражать. Только лежащий на полке и ушедший в забытье «страдалец» этого не чувствовал.  Утомленный коротким, но напряженным рассказом, спиртным зельем и ударом затылка о стенку купе, он успокоился. Пока я размышляла про себя:  «при чем же здесь дружба? Мы ж про озеро хотели поговорить», со стороны его полки раздался тихий храп.

   Немного привстав, я стала рассматривать попутчика, мирно спящего с раскинутыми в стороны руками. Расстегнутая рубаха сползла и обнажила его грудь, отчего на ней стал виден жизнеутверждающий лозунг: «Не забуду мать родную!» Ниже, на гладкой и выпуклой поверхности живота, в районе желудка красовалась татуировка, изображающая три карты, пробитые стрелой. Еще ниже - олень, будто скачущий по линии брючного пояса на фоне солнечного то ли восхода, то ли заката.

   Расписной торс моего попутчика совсем не вязался с той ролью, на которую я его назначила ранее, – с ролью мученика. Сомнения закрались в мою душу. Захотелось разобраться. Я взяла в руки телефон и начала свое расследование.

   Сначала на душераздирающий призыв к самому себе «Не забуду мать родную!» я не обратила особого внимания. Лозунг даже вызывал некоторую симпатию. Он свидетельствовал о наличии теплых чувств к матери и тоске по родному дому. Но, как оказалось позже, очень даже зря. Той ночью я узнала много нового. В частности, о тайных смыслах татуировок. Выяснилось, например, что выражение, перешедшее в разряд комических, про незабываемую мать, являлось не таким уж и безобидным. Коварный смысл, скрытый прежде от меня за набившим оскомину текстом, удивил и обескуражил. Родная мать оказалась здесь совсем ни при чем. Как говориться, «даже рядом не стояла». А стоял рядом весь уголовный мир, в опасную трясину которого и затянуло нашего бедолагу, потерявшего жизненные ориентиры. С той поры матерью родной стала ему тюрьма.  И пошел он, не сворачивая по этой кривой дорожке, с символом ее на груди и нормами ее, укоренившимися в его сознании. Такая вырисовывалась у меня легенда.

   А вот три карты, пронзенные стрелой, сияющие на пузе почивавшего, свидетельствовали уже о многом. Как утверждало пособие для неосведомленных, передо мной лежал, распластавшись, самый настоящий карточный шулер. История принимала забавный оборот.

   Шулеров, ни карточных, ни иных я в жизни никогда не встречала. И представлялось мне, что он, будучи шулером, непременно должен был вынуть из рукава колоду крапленых карт и распустить их веером перед самым моим носом. После чего должен был действовать по давно заведенному сценарию, а именно, всяческими уловками, личным обаянием и психологическими приемами, обязательно втянуть меня в карточную игру. Ничего такого проделано со мной не было. А так как этого не произошло, червь сомнения попытался зашевелиться во мне. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь. А то, «что написано пером, не вырубишь топором». Написано же на его теле было достаточно много. Пословица как нельзя лучше подходила к данной ситуации. «Потерпевший» стал в моих глазах медленно, но верно примеривать на себя статус «обвиняемого».

   Когда собирается трио из двух мужчин и одной женщины, ничего хорошего не жди. Это почти как на корабле – плохая примета. Ничего хорошего не ожидалось и в тот раз. Посиделки, начавшиеся «за здравие», закончились «за упокой». При этом словосочетание «за упокой» имело все шансы стать отнюдь не образным, а самым что ни на есть реальным. Для компании, собравшейся в тот злосчастный вечер в избе на берегу озера, как говориться, «ничто не предвещало». События разворачивались быстро и беспощадно.

   От нечего делать, хозяин избы и его жена пригласили в гости моего попутчика, повечерять. В планах было выпить, закусить, вспомнить молодость, попрыгать под музыку и по старой памяти перекинуться в картишки. Утолив жажду и отведав угощенье в виде запеченной озерной рыбины, решили приступить к игре. Игра сразу пошла как-то криво, не в пользу гостя, и тот решил это дело поправить, не ударить лицом в грязь. Гость-шулер руководствуясь старой  доброй пословицей: «лучшая защита – нападение», обвинил в жульничестве хозяина избы, своего другана. Друган, который скорее всего, был тоже не без греха и к тому же разгорячен ревностью, не стерпел провокации. Реакция хозяина застолья на карточные махинации гостя, усугубленная возлияниями и приставаниями к его жене, не заставила себя долго ждать. Завязалась пьяная драка с судьбоносным ударом головы об печку. Обессиленные борьбой и спиртным зельем, не в силах добраться до постели, они заснули там, где и выясняли свои отношения, и где застал их сон - на полу избы, поверх разметанных карт. Не в силах что-либо предпринять и выяснять до конца, они забылись до рассвета. Картина складывалась неприглядная, но что-то  подсказывало мне, что я попала в точку и интуиция ведет меня по верному маршруту.

   Очнувшись поутру с ломотой во всем теле и шишкой на голове, хозяин застолья, затаив злобу, стал обдумывать коварный план, как отомстить обидчику. Опохмелиться было нечем – все было выпито с вечера. Решили прогуляться, освежиться и выветрить хмель на берегу озера. Тут-то друган, озлобившийся за вчерашнее, и воспользовался ситуацией.  Карт-бланш, который предоставила ему судьба, он использовал не задумываясь. В результате чего обидчик был низвергнут с обрыва в пучину и очутился в водах древнего озера. Откуда, со слов рассказчика, он и был спасен рыбаками.

   Пазлы сложились. Драма приобрела новый окрас. Все стало предельно ясно. Начав «плясать» от печки, от той самой, о которую ударился головой «друган», мы переместились на берег озера. Там-то «награда» в виде полета с обрыва и нашла нашего героя. Он превратился в потерпевшего с той минуты, когда волны Онежского озера сомкнулись над его головой.
 
   О том, как развертывались события на краю обрыва после спасения, рассказчик умолчал. Было от чего насторожиться. На помощь пришло воображение, включившееся на полную мощность. Последующее кровавое действо началось развертываться перед моим внутренним взором, когда я читала комментарии к очередной татуировке, а именно об олене.

   В случае с парнокопытным, скачущим по линии брючного пояса, докопаться до истины оказалось немного сложнее. Трактовки расходились. Одни гласили, что татуировка с бегущим оленем на фоне восходящего солнца означает, что носитель оной отбывал срок на севере. Другие – что заключенный был склонен к побегу. Третья обнаруженная мной трактовка была еще более неожиданной: она означала воровской фарт. Все три версии были теперь ему к лицу, как щеголю праздничный кафтан на ярмарке. Введенная в замешательство множеством и разнообразием определений, я собрала волю в кулак и вынесла вердикт: «Виновен!» И в тот же миг мирно храпящий перестал вызывать у меня всякое сочувствие.

   На купейном столике все еще продолжала томиться куча обглоданных куриных костей. Созерцать эту ароматизирующую инсталляцию мне уже порядком надоело, и я решила навести порядок. Поднявшись, я еще раз оглядела спящего. Его лицо выражало полное спокойствие. «Хамелеон», - с презрением подумала я.

   Краснота, которой налилось его лицо с вечера, спала, оставаясь только на яблочках щек. Красные щеки, красные щеки… «О таком, натуральном румянце, мечтает каждая женщина», - позавидовала я. И вдруг, как удар молнии. Поезд дернуло, ноги подкосились, и я мягко шлепнулась обратно, на свою полку. Нет, сначала, пожалуй, подкосились ноги, и я шлепнулась, а потом только поезд дернуло. Ниоткуда всплыла в памяти прочитанная более десяти лет назад выдержка из статьи про людоедов. Похоже, что мой утомленный разум все изощреннее демонизировал попутчика, пытаясь тем самым как-то взбодрить ослабшее от бессонной ночи тело. И надо сказать, ему, разуму, это вполне удалось. Сон мгновенно улетучился. 

   Внутри у меня все похолодело. Красные щеки были одной из примет, по которой можно было распознать душегуба-людоеда. Пытаясь отогнать от себя ужасную фантазию, я впала в ступор, из которого меня вывели шорохи, доносившиеся с верхней полки. Это проснулся и стал слезать вниз наш третий «жилец», мальчик-подросток.  Он тихо заснул рано вечером, и мы сразу же о нем забыли. Я умоляюще посмотрела в его сторону и прижала указательный палец к губам, другой рукой указывая на спящего. «Пойду к своим, они в соседнем купе», - прошептал он и вышел на цыпочках. Купейную дверь я придержала, не дав ей закрыться до конца. Щель я оставила не столько для вентиляции, сколько из-за охватившего меня чувства страха.

   Оставшись в купе наедине со склонным к побегу карточным шулером и предполагаемым каннибалом в одном лице, я почувствовала себя более чем неуютно. Теперь уже не вызывало сомнений то, что «другану» его не удалось избежать расправы за содеянное и досталось по полной программе. Как бы то ни было, но без крови там явно не обошлось. «Как минимум, покушение на убийство из чувства мести, - подытожила я, - причем у обоих".

   До конца дорожного путешествия оставалось несколько часов. Лихое разоблачение, проведенное мною «на коленке», могло бы стать сюжетом для небольшого криминального романа. Я решила серьезно об этом подумать. Конечно, никто не знал, кроме безмятежно сопящего под стук колес, шулера-каннибала, как же все обстояло на самом деле. «Будет, где разгуляться фантазии в моем следующем произведении», - порадовалась я и, на всякий случай, придвинулась поближе к приоткрытой купейной двери.

   Впечатленная услышанным и увиденным, я просидела еще несколько часов, до самого утра, до самой Вологды, не сомкнув глаз. «Теперь целый день пропадет», - подумалось мне. Потом разум мой немного помутился, но сон все равно не шел. Единственная светлая мысль, которая посетила меня на рассвете, была о том, что не надо было все-таки разговаривать с незнакомцем. Ведь уже давным-давно Михаил Афанасьевич Булгаков предупреждал: «Не разговаривайте с неизвестными людьми», - предупреждал же…, предупреждал…