Фамилия

Мартышкин Игорь попал в затруднительное положение. Полюбил парень Князеву Марусю. И она к нему всем сердцем. Дело к свадьбе шло. Игорь ездил в город за кольцами. Ходил свататься к родителям невесты. Даже с датой определились. Свадьбу решили справить осенью – как придёт из армии Марусин брат.
«Лето быстро пролетит. И глазом моргнуть не успеете, – заверил Марусин отец. – Ежели любовь настоящая, то и время ей нипочём. Она не такие преграды выдерживала».
На том и сошлись.
Прогуливаясь вечером за селом, молодые вслух размышляли о семейной жизни. Каким будет дом, мебель, сад... что во дворе обязательно поставят будку, в которой будет жить замечательный и милый пёс. Но стоило завести речь о фамилии, как завязался спор. Оказалось, что Маруся не желает быть Мартышкиной. Своя фамилия ей нравилась больше. И как Игорь ни пытался уговорить девушку, та не поддавалась ни в какую. Не будет Мартышкиной и всё. Точка!.. Но и юноша оказался принципиальным. Как так! Его супруга, законная жена – и не будет Мартышкиной?!
– Дорогая, ты людей не смеши, – сказал Игорь. – Собралась замуж – будь добра следовать традициям, как и полагается... Может, и платье с фатой не наденешь?
– Платье надену.
– Ну вот.
– А Мартышкиной не буду.
Игорь насупился:
– И как же, интересно мне, прикажешь тебя величать?
– Князевой, – легко ответила Маруся.
Парень промолчал. Прошлись ещё.
– Хорошо, допустим, – обронил Мартышкин. – Спросят меня, как жену зовут, а я отвечу – Маруся Князева. Эх, парень, скажут мне, какая же она тебе жена? Какого-то князя жена, никак не твоя. И будут правы… Мужики на работе засмеют.
– А меня не засмеют?.. Как и тебя, макакой прозовут, – вырвалось у Маруси.
– Какой-такой… какой? – растерялся Игорь. – Один дурак ляпнул – и все повторяют… И ты туда же.
– Извини. Не буду.
– Чего – не буду?
– Повторять не буду… и Мартышкиной тоже.
– Как знаешь, – с обидой произнёс Игорь.
– Не сердись. Не надо.
Парень молча проводил невесту до калитки. Обменявшись неловкими взглядами, быстро расстались. Оба понимали, что не правы. И в первую очередь – Игорь. Неужели захочет красивая девушка носить эдакую фамилию? Это он с ней свыкся. Какую дали при рождении, с той и вырос, и то хлебнул горюшка. В школьные годы дразнили, сейчас нет-нет, да макакой прозовут. В глаза, конечно, побоятся сказать: силушкой-то природа не обидела – по улыбке разок Игорь стукнуть может. И всё равно весельчаки находились. Раз уж с ним так, думал Игорь, то её, хрупкую и беззащитную, вовсе задёргают. Шпана малолетняя прохода не даст.
А потом в голове Игоря завертелась фраза, никак не давала покоя: «Из князя – в грязи». Становилось обидно. Даже злоба охватывала.

– …Вот ишо! Удумала чего, – дома заступился дед. – Фамилию не возьмет. Ишь ты!
– Может, и правда, не стоит. Сейчас этим никого не удивишь. Артисты и вовсе живут – у каждого своя, – сомневался уже сам Игорь.
– Радуйся, отец слов этих не слышит. Он бы ремнём быстро отходил. Да я бы помог, – рассердился старик. – Фамилия ему наша не угодила. Ты погляди!
– И что делать? Не силой же заставлять.
– Коли любит, то и фамилия полюбится. Экое дело. Рода Мартышкиных ишо никто не стыдился. Ишь ты!.. Стрекоза какая… И не смотри на меня так.
Парень тревожно вздохнул:
– Видать, свадьба под угрозой.
– Ты это брось, – проронил дед. – Времени полно. Образумится.
– В самом деле, сынок, – вмешалась мать. – Поговорил бы снова. А то я могу. Глядишь, лучше подход найду.
– Не надо. – Игорь вышел во двор.
– Не вмешивайся, – велел старик. – Сами разберутся.

На другой вечер стояли с Марусей у калитки, Игорь вновь поднял волнующий вопрос.
– Ну что ты в самом деле какой? – улыбнулась девица.
– Какой?
– Настырный. Не надо. Не будь таким, – Маруся поправила волосы, облокотилась на калитку. – Не желаю я быть Мартышкиной. Пойми это, пожалуйста.
– И как быть?
– Ну, как… ну… бери ты мою фамилию. А что? Князев Игорь. Звучит, правда?
Парень стиснул зубы, шевельнул скулами, нахмурился. Стало обидно и горько от услышанных слов.
– Не хватало ещё царскую фамилию носить!
Маруся насторожилась. Перемена в голосе не сулила ничего хорошего. Догадавшись, что Игорь сердится, как можно мягче сказала:
– Какая же она царская? Вовсе нет.
– Всё равно. Аристократическая.
Девушку тоже кольнула обида:
– Можно подумать, твоя лучше.
– Получше будет, – ответил Игорь. – Мало их, князей, в своё время раскулачивали.
– Что? – опешила девица.
– И зелёные обои мне не по нраву. Вот что, – решительно сказал Игорь, припомнив, о чём с Марусей говорили накануне.
Девица распахнула калитку, поспешила к дому. На полпути остановилась, развернулась. Сердито глянула на жениха, топнула ногой:
– Раз так, то и женись на простолюдинке. А меня, благородную, голубых кровей, не смей беспокоить больше, – девушка показала язык и скрылась за кустом малины.
Парень виновато опустил голову, медленно поплёлся в сторону своего дома. На душе было тяжко. Сердце больно трепыхалось в груди. Понимал, что наломал дров. Вряд ли это само собой исправится. Никогда ещё с Марусей не ссорились. А тут… из-за обычного, казалось бы, пустяка… Даже страшно сделалось. Зачем ей всего этого наговорил? Для чего пытался обидеть?.. И подумать не мог, что между ними когда-нибудь мелькнет стрела недопонимания.
– Ну что? – дома Игоря встретили на пороге.
– Не донимайте, пожалуйста. Не надо. – Игорь прошёл в комнату, тихо прикрыл за собой дверь.
– Видать, случилось чего, – обратилась женщина к старику. – Сердцем чувствую.
– Милые бранятся – только тешатся, – проронил свёкор. – Сами разберутся. Не мешай.
Шли дни, недели. Игорь и Маруся избегали друг друга. Возвращаясь с работы, парень запирался в комнате, не желая никого видеть. Лишь ночью осторожно выходил во двор, стараясь никого не разбудить. Присаживался на завалинку, подолгу глядел на луну. Похудел. От улыбки, что всем так нравилась, простыл и след.
– Неужто и в сам деле беда в дверь постучала? Ишь! – тревожился старик. – Юбовь, юбовь… Никуда в эти годы от тебя не скроешься.

Наступили последние дни лета. Мать, беспокоясь за сына, не находила места. Много раз пыталась поговорить – не удавалось. Парень увиливал от беседы, прятался, уходил в себя.
И всё же разговор состоялся. Игорь топил баню – бежать с поленьями в руках было некуда.
Мать подала чистое белье, присела рядом.
– Пошто нагнетаешь себя? – как можно мягче спросила она. – Раздули из мухи слона. Теперь страдаете оба. Зачем? Кому что хотите доказать?.. Видела её давеча. И на ней, бедняжке, лица нет. Ни к чему хорошему молчание ваше не приведёт. Пойми это.
– Не надо, мама.
– Деда он послушал!.. А сердце слушать не желает. Гляди! Упустишь счастье. Взмахнет в небо, и не воротишь. Коли любишь, борись. Всеми силами. Слышишь? Не поддавайся капризу детскому… Её тоже понять можно. Это я в её годы с одной работы на другую бегала. До фамилии мне тогда было ли?
Парень вздохнул:
– Не так всё просто, как кажется.
– Жизнь не прямая дорога. Пойми это. Будут и изгибы. И трещины будут. Не одну шишку набьёшь ещё... Всё, милый. Детство кончилось. Учись преодолевать трудности. Не опускай руки. Ко всему будь готов.
Игорь отвёл взгляд в сторону. Сердце больно кольнуло. Припомнились обидные слова, что наговорил Марусе. Сделалось мерзко. Он взял бельё и молча вошёл в предбанник.
– Молодые вы… и глупые, – донеслись в спину слова матери.
Игорь присел на лавку, прислонился виском к бревну. Мысли терзали душу. Упрямство и боль вели борьбу, причиняя новые муки. Юноша глянул на ладони, сжал кулаки. Наконец разделся и вошёл в баню.

Женщина воротилась в избу.
– Ну… разобрались? – спросил старик.
– Если и дальше так пойдёт, свадьбе не быть.
– О как, – поднял брови свёкор. – Передумал?
– Вы же видите, как он страдает. Зачем так? Ладно бы избранница была непутевая. Можно понять. Но... на глазах выросла. Слова худого сказать не смею. Люблю как родную.
– Да, да, – соглашался свёкор.
– И подумать нельзя было, что так произойдёт. А всё гордость. Детская гордыня в душе разыгралась. После локти кусать будут и в подушку плакать. Наперёд знаю, – сетовала женщина. – Люди измены прощают, а здесь… Пустяшное дело, а разобраться не в силах. По разным углам прячутся. Не иначе и есть что дети.
– Дело, может, и не пустяшное, как кажется на первый взгляд, – не согласился свёкор.
– Я вас умоляю. Счастье ребёнка мне дороже всего на свете… Пойду к ней сама. Поговорю. Поймёт. Неужели не поймёт? Во всём разобраться можно, если постараться.
– Не спеши, – остановил старик. – Сам наведаюсь.
– Сами? – ушам не поверила невестка.
– Помирить, конечно, надо. А то… случись чего, на меня же всех собак после спустит. Мы, Мартышкины, такие: коль обиду затаили – это надолго.

Старик застал Марусю у околицы. Девушка бегала на луг, носила пастуху Еремею обед.
– Добрый день, Арсений Игнатьевич, – поздоровалась девица и робко отвела взгляд в сторону.
– Здравствуй, милая, – кивнул старик. – Совсем навещать перестала. Али забыла вовсе?
Маруся растерялась, с испугом подняла глаза:
– Неужели причину не знаете?
– Отчего же. Знаю. Да только… повод ли это? Скажи. К такому благородному шагу пришли!.. Семью завести решили… И вдруг на тебе… Околесица такая.
– Ну, как же… – замялась девица.
– Ответственность! – перебил старик. – Вот что на первом месте вопреки всему должно быть. А вы?.. Седину мою позорите. Родителей срамите. Дело это?..
– Извините.
– Игорьку тоже ить… что?
– Что? – тихо переспросила девушка.
– Обидно, – выбрал слово старик. – Поди тоже живая душа. Всё понимает. Всё чувствует. Страдает. Ночи не спит. Луной любуется.
– Зачем – луной?
– Пошто мне знать, – пожал плечами старик. – Как юбовь запоёт, тут вы и стихи писать, и на луну глазеть горазды. Молодцы. Гори всё синим пламенем, и с места не сдвинемся. Все нас бросили, никому мы не нужны. Одни-одинёшеньки.
Маруся промолчала.
– В мои годы этакого безобразия не было. В юбовь не играли, – сказал старик. – Помню, спросил Евдокию прямо: пойдёшь? Пойду – ответила. И ничего лишнего. Трудились не покладая рук и жили душа в душу. Сорок два года прожили и слова дурного не сказали друг другу. А ить тоже, как и вам, двадцати годков не было. А вы… Хуже детоньки малого ведёте себя. Не стыдно?
Маруся опустила глаза.
– Ты, милая, одно пойми. Не имя красит человека, а его поступки, – поучал старик. – Каждая фамилия – род человеческий. Память предков. История не одного поколения. И вычеркнуть из памяти, отказаться от неё не дозволено никому. Прадед Игоря с фамилией этой на фронте воевал. День и ночь гитлеровских захватчиков бил, не щадя сил своих. На танк с гранатой бросился. Звезду героя получил… посмертно. И вдруг на тебе… Неужто парню не обидно? Узнать от любимой, что фамилия его, оказывается, не достойная. Не то что обида – злость возьмёт.
– Так ведь и он дразниться стал, – заступилась за себя Маруся.
– Это что за новость ещё?
– Аристократка, говорит. Раскулачить надо.
Старик по-доброму улыбнулся. Снял кепку. Почесал лысый затылок.
– Н-да. Обидеть человека ума большого не надо. Думается мне, что оба вы молодцы. Оттого и стыдитесь друг друга. Одно пойми. Дурной язык острее лезвия. Хоть сто фамилий поменяй, а народ всё равно Мартышкиной величать будет. Все оскорбления идут не от доброго сердца. Дураков слушать – себя не уважать. Юбовь! Вот что оберегать нужно. А там и счастья не упустите.
– И как быть? – тихо спросила Маруся.
– Мириться. За тем и пришёл.
– Отчего же сам не идёт? Все вечера у калитки просидела. До утра в окно гляжу, а он… – девушка опомнилась: – Так вы хотите, чтобы я?.. Но… первая… Тоже… поймите меня правильно.
– Здесь правда твоя, – согласился старик. – Ты вот что: с первыми сумерками ступай к мостку. Игорёк тоже явится. Там и поговорите.
– Вы ему…
– Ничего не скажу. Не бойся. Мало ли зачем тебя к реке занесло вечером. Отраженьем любуешься.
Девушка улыбнулась:
– Придёт? – тихо спросила.
– Никуды не денется. А не пойдёт, самолично прутом погоню.
Маруся обняла старика, крепко прижала к себе:
– Спасибо огромное, Арсений Игнатьевич!.. Спасибо, родненький.
– Ну, будет. Будет тебе, – зарумянился старик. – Ступай с богом.
– Побегу?
– Поспешай не торопясь.
Девушка ещё раз обняла старика и быстро зашагала в гору, где виднелась улица. Старик, глядя ей вслед, улыбнулся:
– Эх, юность-юность. Юбовь… юбовь, – и не спеша направился следом.



                Антон Лукин