Мир летающего счастья...

Друзья, вот такое кино я увидела ночью во сне.
Честное слово!
К утру написала полусценарий, полурассказ.


МИР  ЛЕТАЮЩЕГО  СЧАСТЬЯ...
(или чёрные коробочки сердца...)


Север ПЛАНЕТЫ. Холод. И почти все время сумерки и ночь...

Цвет всего вокруг - темный, серо-сине-зеленый, как будто цветную пленку старались сделать черно-белой, но не до конца.!

Голые скалы, обрывающиеся в тёмное, клокочущее где-то внизу море. Огромное плато неровного скользкого камня. 

Длинными рядами стоят здания. Каменные, очень высокие, со сводчатой крышей и высоко над землей разбросанными окнами и трубами, трубами, самых разных размеров и форм. Здания похожи на рыночные павильоны или  ангары конюшен, выстроенные давным давно из огромных валунов  строго параллельно друг другу. 

Все время мучил вопрос, на что это похоже, где и когда я видела что-то подобное. 

Неожиданно в памяти всплыли картинки и слова: кинохроника… Концлагерь Равенсбрюк... нет, как-то по-другому... или это уже другая картинка... такие же длинные дома, только окна внизу и ещё большие окна, называются двери. И внутри очень много серых в полосочку людей... С огромными грустными глазами...

Я не знаю многих слов, что это такое "концлагерь", серые люди, у них на ногах какая-то обувь, но без утяжелителей. Дома темно-красные, сложенные из одинаковых камней похожей формы. Как это у них получилось, я не понимаю, разве камни могут быть одинаковые? 

И вообще, откуда эти мои неправильные видения? Неправильные, так говорит Главная Воспитала Марта. Я всё время пытаюсь ей рассказать про эти дома и грустных людей, но она не хочет слушать, кричит, ругает меня, ведёт в псиблок, где доктор улыбается и даёт мне конфету, так называются пилюльки, от которых долго-долго спишь и просыпаешься, когда кончатся цветные сны. 

Псидоктор просит рассказать про эти сны, они мне нравятся и я стараюсь рассказать, какие они цветные, разные, и тогда дают ещё конфету, и я снова долго-долго сплю, и сны уже тусклые, серые, про серых людей и серые дома, и там очень-очень холодно и темно, и сосульки висят с крыш, балконов, мостов, деревьев... я даже хорошо не знаю про деревья, у нас в расщелине между скалами, куда мы иногда спускаемся за ветками, растут прямо из земли эти большие, как два человека вверх, деревья с мягкими, немного колючими тонкими мелкими  листьями. Нас заставляют их собирать на земле, рвать с веток, называются они хвоя, из них нам делают напиток, горький, но пахучий, от него скукоживается рот и язык, но потом целую неделю нет прыщей и все работы и задания кажутся очень-очень лёгкими. 

Даже учиться  легко. 

Да, мы живём, работаем и учимся в этих домах. Нам на учении много рассказывают всякого, мы почти ничего не понимаем, но это неважно, так нам объясняют, мы просто должны всё это слушать и всё. Потом мы засыпаем и уже ничего не помним. 

И потом снова идём вниз по скользким мокрым каменным ступеням, чтобы в лесу с деревьев набрать тонких листьев, хвои. И веток с  кустов, они, кажется,  для лепёшек.

И так всё идёт и идёт каждый день. 

Когда хвоя внизу кончается, то приходит очередь мальчиков, которые могут высоко прыгать. С них снимают утяжелители и они подпрыгивают до самых веток, цепляются за них и прыгают ещё выше. Это так красиво - смотреть на них снизу. Они похожи на птиц, так говорят взрослые. Взрослые - это воспиталы, они самые главные везде, потому что живут всегда, и они всё знают, много нам рассказывают непонятных вещей, всё разъясняют, но все равно к концу недели мы все забываем. 
    Но мы с Джесом кое-что помним, только об этом нельзя говорить никому. Поэтому я знаю некоторые слова, картинки, которые называются - кино, но про что это - не понимаю. 

Мы живём "под небом", а Другие живут "под куполом", далеко-далеко внизу и в другую сторону от моря, они очень-очень злые, так говорят воспиталы, и если они вдруг увидят нас и поймают, то будут издеваться, а потом убьют внутри купола.

Мы иногда видим эти сверкающие купола с самых высоких скал, но это очень редко, когда бывает "Солнце", красный горячий шар в небе, и нас сразу уводят внутрь и запрещают выходить даже за хвоей, потому что Солнце - это жутко вредно, от него выпадают волосы и появляются на теле красные пятна. Но мы с Джесом уже большие, не верим этому, а иногда даже не слушаемся и не прячемся от Солнца... А это очень большая вина...

В конце длинного коридора нашего пакгауза есть не очень большое окно, оно близко от пола, надо только подпрыгнуть, уцепиться за железную шторку и потянуть её вниз, тогда шторка отъезжает и окно открывается, и в него можно вылезти на волю. Об этом нашем с Джесом секрете не знает никто, и мы очень боимся, что узнают, поэтому все делаем очень осторожно. 

Чаще всего мы убегаем гулять, когда приходит Солнце. Мы его не боимся, хотя это строго запрещено, все должны бояться солнца. И ни за что к нему не выходить. 

Но Джес однажды показал мне руки под рукавами, на них НЕ БЫЛО ПРЫЩЕЙ! И он сказал, что это сделало Солнце, потому что он гулял и снял курточку, хотя это тоже строго запрещено. И я поняла тогда, почему у всех были эти прыщи даже на голове, а у Джеса их не было. 

И я упросила его взять и меня на гуляние. И мы дали самую страшную клятву молчать о нашей тайне всегда. Вскоре и у меня прошли почти все прыщи, даже на спине, потому что я пряталась за скалу и снимала не только курточку, но и серую майку с номером, и сидела так целый час, пока солнце не уходило и нам надо было срочно возвращаться, чтобы нас не начали искать. 

Мы никогда не ходили в другие пакгаузы, воспиталы называли их бараками, но знали, что там тоже есть люди, которых тоже зачем- то изучают. 

Я не знаю, зачем и кто, и для чего. Чтобы хоть что-то понять, мы с Джесом решили рассказывать друг другу то, о чём говорят воспиталы, сразу, пока ещё не забыли. Это были странные рассказы про странную жизнь под небом, где всё было цветным, и где даже под небом без бараков было тепло, и солнце тоже было тёплым и оно не убивало, а просто грело. Там были другие дома, другие люди, другие деревья. И люди ели то, что на этих деревьях росло. И ещё они ели то, что росло на земле, а не на скалах, потому что земля была кругом... 

А мы ели черные лепешки, что два раза в день нам привозили из "пищеблока". Из чего они сделаны, мы точно не знали. Да и зачем? Они были чуть-чуть сладкие и горькие одновременно, пахли,  как кусты в расщелине и их надо было долго-долго жевать, пока не собиралась во рту слюна и не растворяла каждый кусочек. Это было не вкусно, но полезно, так говорил доктор. Я даже не знаю, что такое вкусно, но слово помню...

Мы с Джесом передавали  друг другу рассказы воспитал про летающие дома и про летающих людей. А когда я спросила у взрослых, зачем нужны летающие дома, когда люди и сами летать умеют, воспиталы ответили, что это были другие времена. И там была НАУКА. Это было нужно для неё...
Как это так и почему, и что такое другие времена и НАУКА- мне никто не ответил. Не объяснил.

Но я сейчас не об этом. Мне надо рассказать об одном очень важном событии, пока я и другие не успели надолго уснуть и его забыть, как это всегда раньше бывало. Поэтому мы с Джесом нарисовали на скале возле ступенек в расщелину картинки о том, что случилось и случается с каждым новым Солнцем.

Когда мы просыпаемся, мы почти ничего не помним, и поэтому наши номера и имена написаны на наших майках. Это и ещё кое-что мы должны помнить всегда. 

Особенно Правила. 

Мы никогда не должны ходить в другие бараки. 

Мы никогда не должны снимать утяжелители и коробочки. 

Мы никогда не должны разговаривать ни с кем, кроме наших, у которых нарисованы треугольники. 

Мы никогда не должны пытаться пойти к куполам. 

Мы никогда не должны выходить на Солнце, потому что от него много вредных мыслей появляется в голове.

   И там много ещё чего нельзя. Нам об этом говорят громко через чёрные коробочки на груди, нас предупреждают обо всех нельзя, потому что о нас заботятся.
И мы, кстати, никогда не должны сами снимать эти коробочки... Иначе за нарушения нас поместят в капсулы и нами выстрелят в Солнце. 

В голове у нас много мыслей, разных картинок, но все они как будто разорванные и никак не удается их соединить. А когда что-то соединяется и ты начинаешь говорить о том, что получилось, пищит коробочка, ты падаешь и тебя увозят в псиблок. А там пилюльки и долгий сон.

Но мы с Джесом всё придумали. Когда мы убегаем гулять, Джес как-то вывинчивает из нас эти коробочки и прикрепляет их на деревянную решетку последних двух отсеков, как будто он с одной стороны, а я с другой. 

Там под огромным камнем у стены у нас есть ещё и тайник, о котором никто не знает. Потому что если бы узнали, мы бы уже давно были в капсуле и летели к Солнцу. 

В тайнике у нас много запрещенного, но особенно ценными были большие толстые "книги", так их называли воспиталы, а мы должны были, если их где-то случайно кто-то найдёт, немедленно отдать воспиталам. А мы не отдали несколько штук, тех, что с картинками. Спрятали в тайнике.

И когда приходило Солнце, мы разглядывали их. Мы умели видеть всё вокруг и в темноте, и в тумане, но смотреть книги можно было только, когда на них светило Солнце. Мы уже давно ими играли,  но они нам всё время показывали всё новые и новые разные картинки. Там были такие чудеса про цветной мир! 

А у нас разрешены были только серый, синий и коричневый, а в книгах были тысячи цветов, названия которым мы не знали....

Но я опять отвлекаюсь. 

Чтобы пойти гулять, надо было допрыгнуть до решетки высокого  окна. Или взобраться по стенке из камня, но он был скользкий и мокрый, и ничего не получалось. Тогда Джес вспомнил, как прыгают на деревья ребята: им снимают утяжелители, они приседают и подпрыгивают, и летят высоко, к самым веткам деревьев. 

Но снять самим утяжелители не получалось, это могли делать только воспиталы. Джес подсмотрел, как они нажимали на какие кнопки и что говорили при этом. Мы уже тогда научились забывать не всё, и вдвоём кое-что запоминали. 

Долго снять эти утяжелители у нас не получалось, нас даже как-то раз чуть не поймали, но мы успели притвориться спящими (а спать было можно сколько угодно, и за это очень хвалили)

И когда первый раз Джес снял с меня утяжелители, я чуть не врезалась головой в арку перекрытия. 

С тех пор мы снимали утяжелители и ставили их под коробочки в дальнем отсеке, а сами прыгали, протискивались в окно и убегали гулять. Босым ногам было холодно и мокро, но мы вскоре нашли на берегу расщелины запечатанный дом, разобрали железную крышу и проникли внутрь. И там было полно всяких вещей, и в том числе всяких ботинок без утяжелителей. И мы теперь всегда там переодевались и уходили гулять в совсем другой одежде. Чтобы нас не узнали, если вдруг выследят.
И ещё там было много "книг". И когда приходило Солнце, мы  том доме долго-долго их слушали и смотрели.

Когда все спали во время очередного Солнца, мы научились не засыпать, не глотать "пилюльки-конфетки" и гулять целую вечность почти без страха, смотреть "книги", разговаривать обо всём, ведь у нас в пакгаузе долго разговаривать было нельзя.

Однажды за нами подсмотрела рыженькая Магда, она была в нашей треугольной группе младше нас всех, но такая шустрая…

 Тогда нам пришлось ей всё рассказать. Она хоть и малявка, но быстро всё уяснила. Она и летать научилась первая из нас и научила Джеса. А я очень боялась и только серьёзная беда заставила меня взлететь.

А было всё так. 

Магда рассказала некоторые наши тайны младшим треугольным, научила их снимать утяжелители и коробочки, и выпрыгивать в окна. И мы разбредались по расщелине до самого моря, девочки переодевались в доме, чтобы быть похожими на тех, что в "книгах".

И в тот раз Магда надела белую рубаху и белые штаны вместо наших серых роб, и от восторга  прыгала, как мяч. И вдруг она взмахнула широкими на её узеньких плечиках рукавами рубашки и взлетела, нам показалось, что в самое небо. Мы все замерли от испуга, ожидая, что Магда упадёт с такой высоты и разобьётся. 

Но она, покувыркавшись, легла, как на нары, на воздух и ... полетела. Мы закричали от восторга и многие тоже подпрыгнули и повисли высоко над скалами, а затем полетели...

Магда опустилась и стала учить меня, как надо прыгать.

И тут выскочили воспиталы и стали нас хватать и тащить в "барак". Тогда многие летальщики быстро опустились и вырвали ребят из рук воспитал, Джес закричал мне: "Давай, решайся, быстро, иначе капсула!"

И я подпрыгнула, выскользнула из цепких захватов и взмыла вверх. У них в руках осталась только моя серая курточка. 

Какое это было невероятно упоительное состояние! И чем выше я поднималась, тем больше слов вспоминала, и картинок, и "книг", тем легче мне становилось и страх улетучивался. И только силы всё прибавлялись и прибавлялись...

Воспиталы внизу кричали и пугали нас, но мы их даже не слушали, хотя они наставляли на нас свои палки с огоньками, но коробочки-то остались в дальнем отсеке, и оттуда послышались взрывы и камни пакгауза стали разваливаться. 

А мы летели всё выше, и вот уже под нами была долина и купола, и нам навстречу летела целая стая людей, они смеялись и плакали, и белые их рубахи развевались, как крылья чаек. 

Мы тогда так много вспомнили, что даже стало страшно, как мы жили так много лет без памяти, без чувств. 

Но я опять всё путаю. Это уже было потом. А сначала мы испугались и полетели назад к скалам, спрятались там. Люди в белом покружили, нас не нашли и улетели. 

А мы вдруг поняли, что это так здорово быть вместе, летать, разговаривать, понимать друг друга без слов даже и внутри что-то испытывать необычное. 

Как это было необыкновенно хорошо! 

Мы взялись за руки и взлетели, но Джес быстро нас посадил на место и рассказал, как дальше нам быть...

   Мы потихоньку пробрались в пакгауз через разломанную взрывом стенку, взяли коробочки и утяжелители в рюкзаки, прихватили пару палок с огоньками и полетели в долину. 

Был вечер уже, солнце стало красным, купола были раздвинуты, и под ними был такой красоты разноцветный мир, что глазам стало больно. 

Я заплакала и сквозь намокшие ресницы не могла наглядеться на чудо внизу. 

И к нам снова вылетела стая белоснежных людей, рубахи которых были нежнорозовыми в свете падающего солнца...

Мы им отдали рюкзаки и полетели вниз, к какому-то разноцветному дому, как в "книгах". 

Нас кормили чем-то сладким и сочным, но нам страшно было есть, а вдруг это пилюли такие и мы снова заснём и всё забудем... Теперь, после всего, забыть стало ужасно страшно.

Мы прижались друг к другу, ощутили какую-то особую силу, как будто в нас втекал ручей силы и радости, мы смотрели друг на друга и удивлялись, как раньше не видели, какие мы все красивые и нарядные. Прыщи как-то невероятно быстро затягивались на нашем теле, волосы густели и становились блестящими, мы держались за руки и плакали, а неподалеку от нас тоже плакали люди из купола. 

И мы чувствовали, как они нас ЛЮБЯТ...

 Это был первый раз, когда ко мне пришло это слово - ЛЮБЯТ.

ВНУТРИ как будто разливалось что-то тёплое, почти горячее, это что-то невероятно прекрасно пахло и звучало... Музыка пакгауза была резкой, бьющей, громкой, сильной. А эта лилась как ручеёк, тихо медленно, тоненько и звонко.

И мы все вместе с людьми из купола тихонько стали взлетать и петь. Сквозь слёзы, неумение и боль... 

Створки купола раздвинулись, мы вылетели в прохладную ночь и нам впервые не было страшно от темноты, потому что она не пугала, в ней были тысячи каких-то искорок, и все они так сильно радовались нам и пели что-то ужасно, невероятно красивое. 

"Они живые?" - мысленно я спросила кого-то. 

"Конечно. Здесь всё живое. И все радуются вашему возвращению."

"А они не сделают нам больно? Не заставят снова спать и всё забыть?"

"Конечно же нет... ВСЁ будет, как вы захотите сами." 

И наш разговор слушали все, и как будто от каждого к каждому тянулись лучики, они сплетались и смывали, смывали с нас страх и боль, нашу серость и равнодушие друг к другу.

Появилось так много слов и особой музыки. Не было внизу никаких шипящих музыкальных коробок с огоньками, музыка звучала внутри нас, но её слышали все и подстраивали свою музыку к общей. 

Потом мы разомкнули руки и кувыркались, и хохотали, и что-то кричали, а большие  люди из купола бросали нам цветы, радужные шары, какие-то сладости... 

Лететь, петь, чувствовать друг друга - ничего более счастливого и радостного я до сих пор не знала...

   Я уже тогда понимала, что потом будут будни, нам многому придётся научиться...

   Потом мы полетим спасать украденных детей из пакгаузов, и не все выживут и вернуться к своим семьям, это будет тяжело и страшно. Но ещё страшнее будет оставить их там, чтобы они всё забыли и никогда не узнали полёта и любви.

    А потом у нас с Джесом родятся дети, а потом и внуки, и мы будем их учить не только ходить, но и летать, но всё это будет потом. 

Потом. В наших счастливых куполах...

И потом мы все вместе будем лечить Землю от страшных ран  страшных войн нашей общей Любовью...

И потом-потом не будет никаких городов и куполов, люди умеют всё помнить и исправлять ошибки. 

Будет только синее доброе небо, ласковое нарядное солнце и звёзды…

Но всё это будет потом. 

Потом. 

Через много-много жизней, которые нам  уже не надо будет забывать...


   Я проснулась совсем рано, до восхода, но глаза открывать боялась. А вдруг вокруг опять будет серый безголосый беспамятный мир с равнодушными глазами воспитал, и угрожающим грохотом волн о скалы, мир прошлых снов?...

И мучила мысль, а СОН  был тогда или сейчас я снюсь сама себе в мире летающего счастья?

Но этого никогда не узнать, если не открыть глаза. 

И мои намокшие ресницы дрогнули, чтобы впустить мир...