Король проснулся

Шел тысяча восемьсот восемьдесят шестой год, осень, окраина округа Хиллмонт, пыльная проселочная дорога тянется через просадь высоких сосен к кованым железным воротам. По дороге витают крохотные, эфемерные вихри пожухлых листьев. По дороге редко ездят, только когда привозят новых пациентов в уединенную клинику душевно больных. Винтажное здание, чертами родниться с замковым зодчеством. Строение расположилась на обширных землях заповедника, окаймленная непролазным сосновым бором. Бетонная ограда напоминает кордоидную кривую, обветшавшие стены забора отображают лик ветхости и бесхозности. Когда-то это было фамильное поместье, но после революции, резиденцию переоборудовали под психиатрическую клинику. Теперь в этих заплесневелых стенах угнездились искалеченные отщепенцы, запертые в зиндане собственных воспаленных сознаний. На стенах ограды раньше красовались рольверки и фамильные вензеля, но от них остались лишь сероватые разводы и сколотые бугорки лепнины. Новая власть идеологически презирала всякие излишества и франтовство зажиточных бояр. Именно поэтому, они с дикарской сноровистостью порушили и разломали всякие последы этого испорченного роскошью поколения. И как блики былого благоденствия помещиков, на оградах их усадеб тускло зияли кривые сколы, небрежно оставленные погромщиками.
Здание приобрело немой, угрюмый вид, вместо штор на окнах висели железные решетки, цветы и всякая растительность дотлевали в антракнозных высыпаниях. Фонтан в спирали тропинок усыпанной галькой, давно покрылся зеленой патиной, а в углублениях ерзали прелые водоросли и наносные листья ряда осенних выцветаний.
Джон сидел на кровати, положив свой рюкзак к себе на колени. На против примостился как жук, его сосед по палате, которого звали Грег. Он принял странную позу: ноги сдвинул вместе, спину согнул в дугу, а его лысеющая голова свисла как грузный плод заскорузлого деревца. Глаза пораженные нистагмическим беспокойством пронырлыво метались в глазницах. Жуткий, уродливый клык выпирал через наглухо сомкнутые губы. Он неустанно барабанил пальцами по воздуху и выдергивал ворсинки из носа. Лицо у Грега было не менее плюгавым, чем его поведение – далеко расположенные глаза, крючковатый нос и неравномерная щетина, но это скорее всего было следствием неуклюжего бритья.
Грег донимал Джона вопросами, порой теряя нить разумности и пускаясь в безумную, полную ереси катехизацию своей речи. Джон смиренно, понимая, что Грег страдает от конфабуляций и шизотимическим расстройством, старался не провоцировать хлипкие струны его воспаленного разума.
- Так ты уходишь? – чавкая спросил Грег.
- Да
Грег хитровато захмыкал.
- Так скоро, ты же недавно сюда попал. Я помню, тогда еще мой сын из армии приезжал, меня навестить. Он принес мне сигареты.
Никто не приезжал его навестить.
- Грег,  я семь лет в этой палате просидел. Семь нескончаемых лет терапии и коррекционных сессий. Я выздоровел.
Грег снова залился смехом, но сейчас звонче.
- Тут никто не выздоравливает.
Тут внезапно Джон замечает муху, спикировавшую прямо на нос Грегу. Бедняга ее не замечает, он склоняется к Джону и продолжать шамкать губами.
- Семь лет, говоришь… это не правда, Джон, ты врешь мне! Почему все вокруг лгут! Почему!
Он всхлипнул, и его лицо скривилось в жалостную, печальную гримасу. Редкие бровки превратились в два спаянных аксана. Затем он заныл как ребенок. Из рта заструилась слюна.
- Нет, нет! Грег! Я не вру. Понимаешь, для тебя время идет по другому… не как для меня. Время для нас течет по разному, понимаешь?
Грег внезапно успокоился, сменил кручину на безмятежность, глаза его засверкали как стекляшки.
- Как говорит Фрэд?
Муха не покидала его нос, она карабкалась дальше, к глазу, и делала это с остановками, чтобы потереть свои лапки.
- Да, как говорит Фрэд.
- Фрэд говорит, что время здесь течет подругому. Не так как для – он резко оглянулся назад, на второго безмолвного участника, стоящего у дальней стены и соскребающего побелку, а затем с каким-то извращенным пристрастием облизывающим пальцы.
Муха сменила траекторию. Теперь она спускалась вниз, к ноздрям, развернулась на полпути к глазу, словно обыватель, вышедший за хлебом и на полпути внезапно вспомнивший, что забыл деньги дома.
- Для Них – после томительных десяти секунд завершил он фразу – и кивнул вверх, указывая на неких абстрактных существ или когорту людей, чьи планы и намерения остались загадкой для всех.
Муха ползала у устьев ноздрей, словно гадала в какую из двух юркнуть, будто был огромный выбор, она бродила то туда, то сюда, как зюзя в подворотне, в алкогольном угаре шарящий по стенам в поисках своей двери.
- Грег, ты много не слушай Фрэда, он же больной на всю голову, ты его басни про колодец, про спящего короля и голодного червя не принимай на веру. Так ты не сможешь вылечиться, останешься здесь на веки, поэтому, искренне советую, если Фрэд подойдет к тебе со своим бредом пошли его куда подальше. Ты понял?
Грег кивнул, как послушный, примерный школяр, с усердием и надрывом глядя в глаза Джону.
- Да, да, точно, он всем лжет, пытается нам мозги запудрить! Постоянно говорит о рыбках, застрявших в старице, о времени говорит… и о том, что тут, в лечебнице, время течет по разному.
Муха потерев лапки шмыгнула в ноздрю Грега.
Джон скривился, ему стало тошно, а потом начал корить себя за то, что не прогнал назойливую муху. Теперь Грег начнет пыхтеть и заходиться кашлем, если муха проползет дальше по раструбу его носа. Но ничего! Абсолютно ничего не произошло. Джон подумал, может муха выползет обратно, ведь внутри носа куча волосинок, непролазная среда для крохотного насекомого, или все таки начнется лихорадочный кашель, когда насекомое проберется к носоглотке. Первая ее станция это евстахиева труба, там она устроит ему щекотку, вызвав у него легкую панику, ну или потеребит ему аденоидные папулы, отчего его одолеет испуг. А затем проскользнет к миндалине или надгортаннику, а там она прибудет к развилке – трахея или пищевод.
Увлекательное путешествие. Но ничего из перечисленного не произошло, да и сама жужжала не появилась обратно. Исчезнув в мрачной ноздре Грега, она испарилась навеки.
Когда пришли санитары, чтобы проводить Джона к главному врачу, Грег сидел, немо озираясь на второго, как его звали – Эда, который все еще соскребал скорлупки побелки со стены и хрустя поедал их.
Джон гладил плед, который ровным полотном оплел его постель.
Они повели Джона через длинный пошарканный коридор, его сопровождал конвой из трех санитаров. Вдоль коридоров находились камеры, откуда иногда раздавался шум неразборчивого галдежа, уханья и утробных криков. Джон заострил внимание на табличку с номером двести семнадцать. В сетчатом окошке появилась искривленная рожа. Морщинистый лоб, редкие лоскутки волос, вздыбленные безобразно, варварский косой взгляд. Шамкающая речь, полная шизофазическими клаузами.
- Куда идешь? Думаешь тебя отпустят, ха-ха, ты песчинка, а не тело, ты часть, не полноценность. Часть, очипок! Куда ты идешь? Ты выбрал не ту дорогу!
- Заткнись! Я выхожу, я вылечился! А ты останешься здесь, навсегда!
- ХА-ха, ух-хахахаха… какой ты смешной… колодец пуст, там только черви… они ждут тебя. Червь заждался. Червь ждет тебя, ты станешь с ним единым целым. Мы куски его, и только воссоединившись с ним мы становимся чем-то!
- Хватит! Уймись, исчезни!
Санитары тоже приняли участие, они постучали по двери чтобы буйный лепет сумасшедшего прекратился.
Пациент не замолкал, пока санитары не спешились и не увели больного дальше. Он как окаянный начал галдеть одну фразу, как тремоло, оно звонким эхом наполнило коридор.
- Король проснулся! Король проснулся! Король проснулся!
ДЖона слова привели в замешательство, его посетила фантомное ощущение, словно во фразе он угадал что-то сакральное, рудиментарное, он силился разгадать семиотику данного выражения, но решил, что не стоит привязываться к словам душевнобольного. Ведь сегодня его выпустят, проведут последний осмотр, сделают заключение о выздоровлении и семь лет терзаний, бесконечных терапий, мытарств души и страданий физиологических и ментальных, теперь все позади. Вспомнив все это, он улыбнулся, искренне, и это улыбка была как никогда радушной. Так улыбается узник, когда он выходит за ворота тюрьмы и вдыхает первые потоки воздуха за пределами острога.
Когда он остановился у двери, один из сопровождающих остался с ним, а двое других вошли в кабинет главного врача клиники.
Не прошло пару секунд, как из потемок коридора послышался трескучий голос. Шаркая по кафельному полу больничными тапочками, шла вильчатая фигура.
Лицо было скрыто под вуалью темноты. Голова казалось треугольной. Он сказал.
- Время здесь воспринимается по-другому.
Санитар выступил вперед и, подбочениваясь, наставил.
- Фрэд! возвращайся к себе в палату!
Но пациент по имени Фрэд продолжил.
- Что будет с рыбкой, попавшей в меандровый кармашек, она окажется изолированной от речного потока… иными словами застрянет, и превратится до окончания своих дней в пленницу бессточного водоема. Вся река будет течь мимо, она и не поймет, что все утекает прямо перед ее носом. Мы рыбки, попавшие в эту ловушку.
- Прекрати Фрэд! – предупреждает санитар
- Помни, мы рыбки… – шепчет Фрэд
- Так все…
Санитар схватил Фрэда за предплечье и потащил прочь от Джона.
В кабинете главного врача его ждали доктора. Четверо суровой, циничной наружности психотерапевтов.
Он стоял в одиночестве, немного растерянный, но все же он утешал себя мыслью что, семь лет терапии и злоключений в клинике позади, он сейчас войдет в кабинет, там ему объявят, что он вылечился, симптомы больше не наблюдаются, доктора ему скажут, что он был смельчаком, храбрым и стойким. Потом он заберет свою сумку, которую он с утра собрал и ждет его в палате на заправленной кровати.
Минуты спустя, когда санитар скрылся за дверьми, таща за собой больного по имени Фрэд, в кабинете  послышались скребки, и миг спустя она открылась, и санитары сопроводили его внутрь.
В кабинете ничего не поменялось, она была такой-же как семь лет назад, когда он впервые вошел в это помещение.
На стенах висели дипломы в багетах, книжные полки, деревянные молдинги, на столе у доктора Ларго ритмично покачивался маятник часов.
Единственное что поменялось, так это баки главного врача по имени Полтер, они приобрели седину. Сам доктор все еще лучился юностью: строгое лицо, крепкий подбородок, легкие морщинки вокруг глаз.
Остальные врачи, специалисты в разных аспектах клинической психотерапии, стояли, образовывая подкову. Вот доктор Лиман, с присущим ему меланхоличным взглядом, полный скепсиса, долговязый, с выступающим лбом. А рядом с ним, молодой, но многообещающий врач Картер. Длинные волосы Картера зачесаны назад, он низкого роста, с кряжистыми плечами. По другую сторону стояли врачи Горвин и Виткоп, Горвин как всегда с карандашом за ухом.
- Садись Джон.
Деловито пригласил его доктор Полтер.
Джон сел на стул с подлокотниками, и с неким заискивающим дружелюбием в глазах оглядел врачей.
Горвин что-то царапнул в блокноте и задумчиво поглядел в сторону. Виткоп потирал щеку.
Полтер обратился к Джону.
- Ну, что-ж, Джон, ты показал себя молодцом.
Джон улыбнулся.
- Обычно те, кто сюда попадают, ведут себя весьма агрессивно, норовят убежать, всячески вредят и мешают врачам исполнять свой долг. Ты показал себя примерным пациентом.
- Спасибо доктор Ларго. А я скажу вам, вы совсем не изменились, только на висках немного седина появилась. А так за семь лет ничего не изменилось.
Все врачи внезапно застыли, прекратилась малейшая кинетика тел, даже карандашный цвирк замер. Доктора не шевелились, их лица приобрели маску недоумения, теперь они напоминали бы поноптикум гипсовых статуэток, если бы не флегматичное движение головы доктора Ларго в сторону доктора Лимана.
А Джон лыбился и в каком-то ребяческом опьянении взирал на всех с наивным выражением.
- Что ты сказал Джон? Повтори еще раз.
- Я говорю, что вы доктор Ларго совсем не изменились, с тех пор, как я сюда вошел семь лет назад. Только вот виски немного посидели.
Джон продолжал радушно улыбаться и окидывать взглядом врачей.
Доктор Ларго откинулся на спинку кресла и наморщил лоб. Доктор Горвин нарушил опять возникшую тишину.
- Вы может, ошиблись Джон.
- Да я же говорю вам, он ни грамма не постарел, за такой-то срок. Одна седина, и то еле заметная, вы что омолаживаетесь доктор? Расскажите секрет, не жадничайте.
Джон хотел выдавить из себя смех, но гнетущие взгляды врачей купировали всякие поползновения. Теперь улыбка Джона выглядела крайне неуместной и нелепой.
- Джон, - подавшись вперед, и, сцепив пальцы рук, начал доктор Ларго – вы здесь находились не семь лет.
Джон ошарашенно, но все же не давая улыбке окончательно сползти с лица спросил.
- О чем вы доктор? Конечно семь лет, семь долгих и тяжелых лет.
Джон повернулся к Картеру и панибратски обратился.
- Доктор Картер…
Но доктор Ларго не дал ему закончить.
- Джон, послушайте меня, вы уверены, что вы находитесь здесь семь лет?
На лице Джона появился испуг.
- Ддда – заикаясь, ответил он.
Доктор Ларго поджал губы.
- Это не так? Я сбился со счета? Ну, ведь у меня в палате календарь висит, я отмерял дни. Это же не важно. Да? Я же выхожу сегодня, я вылечился, подумаете, сбился со счета. Это ведь не так уж и страшно.
Он замельтешил руками, его тело непроизвольно дергалось, позади стоявшие санитары напряглись.
- Джон, Джон, послушайте меня.
- Ну ошибся наверное на пару дней. С кем не бывает. Тут за временем уследить тяжело. Я.. я… это ведь обычная оплошность. Не какой-то симптом. Да?
- Послушайте Джон. Вы здесь находитесь всего лишь, семь часов.
- Семь часов? Ккак, Доктор Ларго, ккак семь часов!? Вы что!? нет, нет, нет… я вылечился, семь лет терапии… - заикание появилось неожиданно.
Доктор Ларго поглядел на санитаров.
Джон вскочил со стула и начал орать. Врачи кинулись на него. Санитары подлетели, ловко лавируя между сгрудившимися докторами, и прижали разъяренного Джона к полу, заломили ему руки и один из санитаров достал иглу. Она блеснула в свете осеннего солнца. Из маленького флакончика санитар набрал в шприц прозрачную жидкость, и пока другие держали Джона обездвиженным, санитар вколол Джону дозу транквилизатора.
Джон бубнил невнятицу, перед тем как ослабнуть и окончательно провалиться в забытье.
Он бормотал что-то вроде – Нет, я вылечился… я… рыбки! Рыбки! Я не рыбка! Король проснулся… кохоль… пхоснулся… кох..ль…

Конец.