Сказочка про дровосека и серого волка

    
              "Что не говори и как не пой,  а из песни слов не выкинешь..."

    Попадание из грязи в князи практически никого ещё не делало этим князем, как и надетый графский камзол не делал из его обладателя графа.

Все эти вещи надо учитывать, особенно, когда речь идёт о советских временах, в которых и красный монарх по сути был только красным, но не царём, заняв его место в стране рабочих и крестьян, символом  которой был серп и молот, это говорило обо всем, и потому ждать каких то особых волшебств и превращений не получалось, каждый новый советский правитель был выходцем из рабочих и крестьян, став руководителем страны   он оставлял  за собой право быть тем, кем был от рождения, и если не обладал врождённым умом и вкусом, а так чаще всего и бывало, то и выглядел он  по всем статьям тем рабочим в графском камзоле, когда принято было говорить  про лошадиное седло,  надетое на корове.

         И так они и продвигались вперёд по жизни, не забывая  и  гордясь своими корнями, родством с безграмотными  рабочими и крестьянами, уже находясь в 21-м столетии хотя давно и грамоте научились и ещё кое - чему, но в душе так и остались деревенской темнотой, сморкающейся не в платок, а с помощью пальцев и плюя в землю, особо не заморачиваясь над манерами и культурой поведения.

     Их было много, их была  тьма, а откуда было взяться другим, в которой давно уже не  просто  затерялись, а потерялись жалкие остатки булгаковских профессоров преображенских, ибо  общая масса состояла из шариковых, пусть и чему -то научившихся, которые  в любой момент в соответствии со своей генетической  памятью могли с устной разговорной речи перейти на  лай и чувствовать себя при этом весьма комфортно, даже  не замечая косых взглядов, отпущенных в этот момент в их сторону.

         Эрик, будучи одним из тех крестьян, вернее из семьи дровосеков, давно уже благодаря новому строю и своему отцу, рубившему в молодости дрова, потом охранявшему  вождя мирового пролетариата, умудрившись стать пресловутым латышским стрелком, и,  родив сына и дочь,  передать им свои крестьянские гены, потому и Эрик сын Яна,  занимая благодаря уже покойному  отцу высокий правительственный  пост, в той же стране не было коррупции  и блата, только спекулянты и валютчики, которых принято было сажать и расстреливать, лишать жизни за то, что другим такое же, такой же стиль жизни  приносил блага, поведение которых  поощрялось  и ни как нибудь, так вот, речь ведь не об этом, не о лживости той системы  и двуличии советских людей, а об их культуре и воспитании, которые они принесли  из одной жизни в другую,  захватив  их  с собой из русской деревни, когда дружно  перемахнули через ворота Зимнего Дворца   в 17 году, и потому, раз об этом, о культуре и манерах, то и Эрик   в одних семейных трусах, расцветкой напоминавших полосатый матрас, важной походкой длинными голыми   ногами, сплошь покрытыми светлыми волнистыми волосками,   отмерял квадратные метры пятикомнатной квартиры, доставшейся ему во временное пользование, как и все было в той стране,  почти что  от отца, красного латышского стрелка и дровосека,  уже с почётом покоившегося  на аллее красных латышских  стрелков на "лесном" кладбище,  и потому сын теперь, соблюдая традиции семьи дровосеков, когда тихо, а когда громко, не стесняясь своих близких, матери  -  немки по происхождению, старшей сестры, а той было вообще,  всё равно, она была умственно отсталой ввиду того, что в детстве переболела менингитом, и так и осталась на том уровне развития пятилетнего ребёнка, ну, ещё своей  жены  и тёщи, которые делали вид, что не замечают происходящего,  той газовой атаки, когда он   отравлял воздух углекислым газом, выпускаемым им из того места, на котором были надеты те замечательные полосатые трусы. Но и это было ещё  не всё,   одновременно с выпускаемым воздухом,    правая рука сына покойного дровосека,   периодически тянулась вниз, для того чтобы почесать яйца, с такими же светлыми волосами, как и на ногах этого великана,  и,   чуть отодвинув  для удобства хлопчатобумажную ткань трусов в сторону, он с точностью повторяя поведение шимпанзе, делал то, что делал.


       Вся эта картина со стороны выглядела несколько странно, потому что сие действо происходило почти в царских дворцовых  хоромах, апартаменты, по которым прогуливался полуголый представитель советской партноменклатуры,  а не какой-нибудь дворянин  в надетом сюртуке и в светлых панталонах,   и не из  элиты  того государства, на которую все должны были равняться,   были означены    высокими потолками  с лепниной, солидными  массивными  дверями  с витыми ручками покрытыми золотом или бронзой, звонко  скрипящими  от только что натёртой мастикой дубовыми  паркетными  полами, почти упомянутыми  дворцовыми  царскими анфиладами со стенами, увешанными картинами неизвестных художников в массивных золочёных рамах, оставшихся здесь по случаю,  и доставшихся  по наследству старшему дровосеку и латышскому стрелку, и следом перешедшие к его сыну в  тех полосатых семейных трусах,  от проживающего в этой квартире  когда - то богатого немца.

     И  вот,  в наставшие новые времена,  когда верха оказавшись в низах, а низы, сменившие верхи, заняли их места, когда преображенских и иже с ними сильно подвинули,  задвинув назад, на задворки совместной жизни с пресловутыми шариковыми,   среди этой роскоши сын дровосека и сам оставшийся дровосеком, в тех самых трусах, меряющий ногами в надетых растоптанных домашних тапочках  45-го размера  квадратные метры  этих  комнат, в которых раньше проживали реальные  господа, и иногда присаживающийся, дабы передохнуть,  маршрут -то  по тем временам  был не маленький,  пять комнат, длинный  коридор с поворотами,  кухня с девичьей   и черным выходом для бывшей челяди,  потому и присаживался он  на массивный  стул в надетом белом чехле, это тоже было  то наследство немецкого бюргера, как и вся мебель с картинами, названий которых как    и их авторов  он не знал,  и,  продолжая отравлять воздух углекислым газом, превращал комнату в газовую камеру, о существовании  изобретателя которой    он имел не просто  понятие, в отличие от художников,   в которой находиться без противогаза не было возможности.  Но этот высокопоставленный чиновник, сын своего отца, тоже высокого чиновника после латышского стрелка,  чувствовал себя в ней вполне комфортно, будто гены его отца не отпускали  и привносили комфорт в  новый стиль его существования, когда он из  грязи угодил таки  прямо,  можно-таки  сказать,  в князи. Тем более, что на утро происходило  полное подтверждение случившемуся, когда Эрик, как сказочная Золушка из  серой невзрачной замарашки превращалась в даму света, надев бальное платье  для поездки  на бал    во дворец к принцу, так и сын почившего дровосека,  наведя утренний марафет, стоя в огромной ванной комнате среди облупившихся стен, которые напоминали стены какого-нибудь разрытого археологами древнего здания  из позапрошлого столетия  до нашей эры, почти пирамиды Хеопса, а привести их, эти стены,  в нужный вид не то, что недосуг было, потребности не возникало, тут же сочетание роскоши и воспоминаний из детства сливались  в единое целое, и потому все устраивало, дела  минувших и сегодняшних  лет.  И вот,  умывшись, побрившись, следом нацепив на себя белую выглаженную жениной рукой свежую  рубашку, и надев сверху пиджак  и  брюки  на те семейные полосатые  паруса, называемые трусами, как ещё  один пламенный привет из прошлой жизни, ещё до взятия Зимнего,  как последний штрих, в этом преобразовании из замарашки Золушки в светскую даму,  облив себя с ног до головы каким-то одеколоном советского  производства, он с важным видом, сразу став из дровосека партноменклатурной светской  особой-золушкой, выкатывался из дверей квартиры, раздавшимся  страшным грохотом от закрываемой двери,  давая понять о том, что вот он вышел  вон, и уже внизу садился на переднее  сидение  рядом с водителем  в поданную  ему  служебную  “Волгу”, своя собственная стояла  на приколе  в гараже за ненадобностью, и  крепко  вцепившись  волосатой  рукой   в верхний поручень над правым окошком,  со значением, имея такую привычку, поджимал губы, что означало можно ехать,  и без криков  “Карету мне карету!»,  или  «Трогай,  милок!”,  отправлялся в путь на службу.

       Он ехал по улицам города,  без мигалки, тогда это не было принято, ведь и простые граждане без мигалок передвигались,  а  находились- то все в одинаково  равных условиях, тут у  всех должно было быть всё, как у других, одинаково  хорошо или одинаково плохо,   а вокруг за окнами его машины, уныло тоже в сторону работы, но не в центральный аппарат,  а кто куда, продвигались другие дровосеки,  обманутые этими дровосеками, сидящими   в служебных машинах и с гордостью за себя и за страну, вяло наблюдающие  за их передвижением,  им было всё равно, ведь они были все равны.
      
     А как иначе?  Просто город и новая жизнь не вытравили из них дровосеков и их старую жизнь,   такое происходило,  но в очень   редких случаях, а так они почти все  массово сохраняли двойственность своих натур, в полном соответствии с их стилем жизни, когда при том строе были нормой их существования  ложь  и лицемерие,  для одних, тех, что были дровосеками, а стали верховными жрецами, это —   маска князя, надетая на лицо  с признаками Шарикова, и такая же манера поведения, когда говорил одно, а оно не совпадало с тем, что было на самом деле, живя другой жизнью и в другой жизни,  отличной от основной массы населения, которое сохраняло двойственность натуры в ином, в том, в чём научили, в том же лицемерии, умея,  приветливо улыбаясь  в лицо, держать при этом  руку на камне за пазухой.  Всё это было,  и многим знакомо, хотя точно  так же  многие не хотят признаваться в этом до сих пор, строя приличное личико  при плохой игре, предпочитая оставаться порядочным пусть и экс, но советским гражданином.
        В  чьих только глазах?  В  своих,  что ли, или   в глазах своих соратников по уму?  Но зачем?  Другие всё  равно иначе посмотрят на твою порядочность, зная истинную правду той жизни, уже неприкрытую ложью.

    Той ложью, которой,  будучи  пропитан до мозга костей,   весь верх той верховной элиты вёл двойной образ жизни, оставаясь тем, кем был рождён, кто в одной деревне, кто в другой, являясь выходцами из бедных семей,  кто родившийся в ставропольском крае, в семье крестьян, кто  в селе Калиновка Курской губернии в семье шахтёра, поработав   чистильщиком котлов и слесарем,  в  молодости  активно участвуя  в стачечном движении, и   в 1918 году  уже  вступил  в партию большевиков, а потом возглавил страну, пусть  и ненадолго, но кукурузой высадить все  поля успел, устроив культурно - экономический бум,  а следом в соответствии со своими талантами  чуть ядерную войну не развязал,  прошёл путь нашего героя дровосека в полосатых трусах, от и до,   но уже стуча снятым с ноги башмаком по трибуне, демонстрируя во всей красе своё воспитание и культуру,  когда следующий,  сменивший на партийном  посту кукурузника и воина - ядерщика, тоже не отличился местом рождения, являясь выходцем из украинской деревни.

     Этот родился,  вроде бы,   в семье рабочего, сам чернорабочим поработал  и вступил в комсомол, что всегда  являлось знаковым  событием в  жизни всех дровосеков, и в его, конечно же,  тоже,  потом ещё  землемером побыл  и ещё  чуть-чуть рабочим в качестве начальника  смены,  когда позже рабочую  спецовку сменил на военный мундир, а следом на  знакомый и так желаемый  чиновничий  пиджак, но, так и оставшись в этом пиджаке рабочим, как та корова в надетом  лошадином седле.

  Его сменил на ответственном  за всю страну  посту ещё  один уроженец ставропольского края.  У  этого текла  в жилах  кровь   железнодорожного рабочего и телеграфиста, которую  разбавила мать,  учительница музыки, хотя сведения не достоверны, но всё  равно, рабочие и здесь присутствовали,  куда ж без них, если не забывать, кто на ворота Зимнего лез с символической   целью взятия дворца, а на самом деле взятия  власти, что значит,  и этот   тоже был выходцем из низшего сословия,   как и тот, что был во главе всех этих дровосеков до самой своей смерти.

    У этого отец  происходил из сельских  крестьян, а мать   из семьи крепостного крестьянина, садовника,  которая  работала подёнщицей.


     И у самого у него за плечами оказалась учёба в семинарии, и на этом можно сказать все, потому возможно,  и  рассказ-легенда  о наличии у него  двух пар  сапог и такого   же количества  кителей и имеет  под  собой  долю правды, тем более, что те, кто  отказывался мыть ему его сапоги, во всем соглашаясь с его политикой, выбрасывался за пределы жизненного пространства, а обувь тем временем всегда  чисто вылизанной была.

       Как и все его замашки с происхождением  нищеброда, объясняются тем, что   будучи уже   предводителем  дровосеков  был он  груб, не образован и  недальновиден, 4 курса  духовной семинарии и литература  революционного толка, штудируемая им  в ссылках и в местах не столь отдалённых, и   это практически  всё,  что имел он  в   своём арсенале  знаний, и потому,  как и  любой невежа влезал  во все сферы жизни, считая себя гением и королём этой жизни, ибо страдал нарциссизмом, туда, где ничего не понимал. А человек и не может разбираться абсолютно во всём, даже будучи наделённым не дюжим умом.

  При этом был  абсолютно лишён нравственных критериев и сомнений. Что показало все происходящее  во  время   его управления  страной, в  которой махровым розовым  кустом   процветала коррупция.  Уже само наличие партноменклатуры, элитного клана людей с особыми  привилегиями,  на фоне остального населения  в том государстве,  является фактом коррупции, как и те двойные  стандарты, по которым жила вся страна, одна половина осознанно, вторая потому что принудили политикой пропаганды того образа жизни, которого не было на самом деле,  и потому косвенно участвовала в жизни  двойных  стандартов, не отличаясь  ни чуть от верхушки своей  лживостью и лицемерием, а кто не хотел участвовать в этой общей вакханалии зла, тот, по обычаю долго не жил, или не жил в образе нормального здорового психически человека.


    В общем, возвращаясь к теме происхождения всех этих красных  вождей,   только зачинатель той жизни дровосеков,  и то не совсем, отличался от остальных своей биографией.  Не совсем, потому что родился  в семье инспектора народных училищ Симбирской губернии,  дед которого был    бывшим  крепостным  крестьянином, так что  и тут всё было, можно сказать, как у всех. У  всех тех, кто,  будучи дровосеком, забравшись на самый верх, пытался управлять страной, а что из этого вышло, всем, кто жил тогда, при том строе, да и позже, хорошо известно.

      Но так как в истории с будущим вождём,  его  отец    дослужился до действительного статского советника,  и  это  дало ему  право на потомственное дворянство, то и  его потомок, тот самый предводитель всех дровосеков  и   имел дворянский титул.  Вот,  и вся история главного,  всё же дровосека, зачинателя идеи общего людского   равенства и братства, когда от рождения люди не равны даже в уме, не говоря обо всем  остальном,  и   манеры которого,  несмотря на образованность,  оставляли всё  же желать лучшего, которые непосредственно отражались  и  на его методах управления строящегося тогда  государства.

     Эрик, сын реального дровосека,  не далеко ушёл от них всех, полосатые трусы-паруса,  костюм поверх этих  трусов,  в которые он залезал  рукой, для того,  чтобы, не стесняясь  никого,   почесать свои гениталии, а потом отравить воздух угарными газами,  но только  в минуты, когда не был на людях,  в том  своём  солидном костюме, ведя, как и все они,  двойной образ жизни, руководствуясь двойными стандартами нравственности и морали, не будучи сильно принципиальным и порядочным, а  только  делая  вид, что таковым является, стоя на трибуне вместе с такими же,  как он сам,  вместе с теми, с  которыми он  пил и гулял,  не только имея   под собой  девочек лёгкого поведения, но и тех, что были  почти детьми  и детей тоже,  кого успешно растлевал,  ведь ему  было дозволено всё, и эта вседозволенность вместе  с безнаказанностью  и служила индульгенцией на подобного рода поступки,  полные безнравственности, когда о непорядочности даже и речи уже не шло, а больше о преступлении   против порядочности.  И вот они все вместе, стоя на высокой трибуне, с которой могли поговорить  с народом о чести и совести, о том, как должно быть,  о той самой морали,  которой сами не обладали, и   приветливо махали  оттуда рукой тем,  кто так до конца и не вник в то, что сам  явился жертвой, смело можно сказать,  глобального обмана,  вольно или невольно поучаствовав в той жизни из советских времён, где присутствовала скрытая форма капитализма или больше  феодализма,  при имеющемся одном проценте богатых и остальных  —   почти  в равной степени, учитывая ещё  одну прослойку населения тех времён из сферы торговли,  бедных,  принявших идею равенства с верхами на веру, а равны,  по сути они  были только в своём происхождении,  где одним дровосекам повезло больше,  чем другим и они залезли, не перелезая через ворота Зимнего Дворца,  на верхушку  властной структуры,  оставшись при этом  теми же дровосеками, которыми являлись от рождения.

       Вот и вся сказочка про дровосека, который убив серого волка и надев его шкуру, притворился ягнёнком, вместо Красной Шапочки,   и стал жить, поживать, да добра наживать,  так  и оставшись дровосеком, но ещё и став волком в овечьей шкуре, когда и тут,  и там, скрывалась двойная мораль, с таким же образом жизни —    тут трусы и яйца, а тут  —   пиджак  и  властная  трибуна для популизма  собственных идей.

24.10.2022г
Марина Леванте