Лермонтов знал он погибнет не на дуэли

   После публикации книги о Лермонтове меня продолжали мучить сомнения: почему подробности официальной версии дуэли и дуэльной сцены романа "Герой нашего времени" так похожи? Литературоведы писали, что поэт предвидел свою смерть и описал ее в романе. Но это утверждение, на мой взгляд, противоречит пророческим строкам стихотворений Михаила Юрьевича о грядущей гибели. И вот к какому выводу я пришла.
Предлагаемая вниманию читателей статья - дополнение к книге о Лермонтове.

               ЛЕРМОНТОВ ЗНАЛ: ОН ПОГИБНЕТ НЕ НА ДУЭЛИ

   Перечитав лирику М.Ю.Лермонтова и его роман «Герой нашего времени» с карандашом в руках, попробуем доказать: поэт знал, что гибель его будет ужасной, но убьют его не на дуэли.
   Мысль о смерти, преждевременной, скорой, постоянно звучит в творчестве Лермонтова. Еще в 1829 году подросток признается: «Я чувствую, что к смерти подступаю».  «На свете мало, говорят, мне остается жить», «мне жизнь все как-то коротка», «конец! …Как звучно это слово»…
Предчувствие никогда не покидало Лермонтова. Он знает: погибнет молодым, «в полном цвете», но не жалеет об этом: «Пускай! – я не был раб земного наслажденья»… «Пускай я погибну»… «Пора уснуть последним сном»…
   
   Лермонтов не просто соглашается принять предназначенное, он знает – в мельчайших подробностях: и как будет убит, и как отзовется высший свет на его гибель.
За несколько месяцев до рокового дня Михаил Юрьевич видел себя неподвижно лежащим на песке в долине Дагестана, с глубокою раной от пули в груди и видящим в сонном видении отдаленную тысячами верст, но близкую ему женщину, которая  в сомнамбулическом  состоянии видела его труп в той долине. Получается, что Лермонтов не только предчувствовал свою роковую смерть, но и прямо видел ее заранее, запечатлев видение в стихотворении «Сон».
    «Настанет день – и миром осужденный»… «Смерть моя ужасна будет»…
Смерть ужасна не только потому, что отняла у мира юного гения, потому что она застала его внезапно, не готового в этот миг предстать перед судом Божьим. Известие о гибели поэта, как гром среди ясного неба в момент убийства у подножия горы Машук, не только потрясло чуждые края, но и в своей стране показало, сколько ненависти таилось в душах «мнимых друзей», всех, кому не давала покоя искренность гениального поэта. И полился поток надуманных осуждений и предвзятых оценок.    
Вспомним:
     Когда же весть кровавая промчится
     О гибели моей
     И как победе станут веселиться
     Толпы других людей…
...И я паду; и хитрая вражда
С улыбкой очернит мой недоцветший гений.
...Пускай толпа растопчет мой венец:
Но я без  страха жду довременный конец.
    Поэт своим духовным оком «прочитал» в будущем многие «воспоминания», порочащие его честь и имя. И, глядя в будущее, заведомо зная о «хитрой вражде», он обращается к той, которую любил всю свою жизнь: «Скажи им, что навылет в грудь //Я пулей ранен был»… Даже такую деталь увидел: не убит, а ранен, потому что, по свидетельству своего слуги, умер на полпути в Пятигорск, истекши кровью. Потому что раненого убийца оставил его умирать у подножия Машука. Он просит любимую: «Злословья жертву пощади», «но пред судом толпы лукавой // Скажи, что судит нас иной».
     …Кровавая меня могила ждет,
     Могила без молитв и без креста,
     На диком берегу ревущих вод
     И под туманным небом; пустота…
Местный священник в день погребения поэта всячески препятствовал исполнению церковного обряда. Спрятал ключи от церкви – и отпевания верующего человека в храме не было.
     Ни друг, ни брат прощальными устами
     Не поцелует здесь моих ланит;
     И, к сожаленью, чуждыми руками
     В сырую землю буду я зарыт.
Хотя участвовали в погребении и друг, и брат, но Лермонтов словно смотрит в будущее: действия Глебова и Столыпина, связанные с убийством поэта и последующим заговором, нельзя назвать ни дружескими, ни братскими. Оба предали и самого поэта, и память о нем.

   Подытожим сказанное. Поэт во всех приведенных стихотворениях предсказывает свою скорую гибель – страшную, безвременную, кровавую, никем не оплаканную. Вдумаемся в уже цитированные строки:
    Смерть моя ужасна будет; чуждые края
    Ей удивятся, а в родной стране
    Все проклянут и память обо мне.
Как точнее описать гибель поэта? Все точно так и было! Полвека запрещено было упоминать его имя. Да и потом тиражировали лишь негативные воспоминания о нем, замалчивая мнение тех, кто понимал масштаб личности творца и человека. И заметим: в цитированном стихотворении не о поединке идет речь!  Да и нельзя назвать ужасной смерть на дуэли. Напрасной, безрассудной, да.
     Ни в одном стихотворении нет даже намека на дуэль как причину гибели. Лермонтов делает акцент на  внезапной и ужасной смерти. Непредсказуемой, которой удивятся! Разве не страшно: пустить пулю в ничего не подозревающего мирного человека и оставить его умирать под проливным дождем одного у подножия Машука! Лирический герой один перед лицом смерти. Все увидел: и предательство близких, и радость и торжество недругов, и злословье, и лукавство, проклятия и страстное желание очернить память о поэте и человеке…
   Принято считать в литературоведении, что в «Герое нашего времени» Лермонтов с точностью до указания места, рода оружия и даже причины дуэли описал все, что произойдет именно с ним на Кавказе в июле 1841 г., то есть собственную дуэль. Только в реальной жизни будет убит не Грушницкий, а Печорин, т.е. сам поэт.
    Что же получается? Лермонтов противоречит самому себе? Ничуть. Его предчувствия, ясновидение являются в строках стихотворений, где поэт беспощадно искренен. Именно в моменты поэтического озарения, когда душа покидает пределы земного, и посещают его видения о будущем.
    А «Герой нашего времени» - это психологический роман, в котором писатель с той же беспощадностью, с анатомической точностью описывает пороки современного ему общества. Для иллюстрации истоков дурного и хорошего в характере человека он показывает этапы возникновения конфликта отношений между Грушницким и Печориным, неизбежно приближающие столь разных людей к трагедии. Здесь все реалистично, четко объяснено.
   
    Мне думается, дело обстояло так. Не поэт увидел в поэтическом прозрении грядущую дуэль, а мнимые секунданты после подлого убийства Лермонтова  в ужасе от содеянного Мартыновым лихорадочно пытались обставить дело так, чтобы выручить Николая Соломоновича, сняв с него клеймо убийцы. Для этого надо было всеми мыслимыми и немыслимыми способами скрыть правду. А время работало не на них.
 
  Известно, что 15 июля вечером во время проливного дождя отсутствовавший где-то весь вечер Мартынов заявил, что поручик Лермонтов убит. Мы не знаем, сказал ли он правду о том, что произошло и как, Глебову, с которым жил в одном доме, и теперь уже не узнаем. Остается только догадываться, как всю ночь Глебов, считавшийся приятелем поэта,  князь Васильчиков, ненавидевший Лермонтова, но старательно скрывавший свое чувство, и «друг» и однокашник его Мартынов разрабатывали сценарий уже свершившейся трагедии. Сказать, что была дуэль без секундантов? До коменданта Ильяшенкова еще до трагедии доходили слухи о возможности такого поединка. А чем это отличается от простого убийства? Проще сказать, что была обычная дуэль. Мало ли офицеров тогда стрелялось! Убитого не вернешь, а живого принято было спасать. А детали поединка? Где стрелялись, кто был секундантом, из каких пистолетов и где они, причина дуэли, наконец… Вот тогда-то и решили воспользоваться дуэльной и преддуэльной сценами лермонтовского романа: «Героя нашего времени», вышедшего год назад, знали наизусть. Тем более, что суть конфликта между Печориным и Грушницким Лермонтов описал психологически точно и подробно. Да и в романном Грушницком многие узнавали Мартынова, что было ощутимым ударом по его самолюбию.
    Постоянно ловлю себя на мысли, что в голове перемешиваются детали, обстоятельства романной дуэли и официально признанной между Лермонтовым и Мартыновым, подробности которой записаны исключительно со слов самого убийцы. И в моем сознании нередко сливаются образы Грушницкого и Мартынова…
    Над причиной дуэли тоже долго не думали. Написали сидевшему на гауптвахте Мартынову: «Говори, что придирки Лермонтова вынудили тебя сделать вызов. Мы тоже будем так говорить»… Переписывались! А общение с подсудимым строго запрещалось законодательно. Мартынов так и твердил следователю, хотя в материалах судебного дела ни сам «герой», ни его оправдатели не смогли привести на одного факта конкретных нападок и придирок. Одни общие слова. Впрочем, от так называемых секундантов правды ожидать было нечего: они слово в слово пересказывают показания Мартынова, не стесняясь и ссылаться на него. Более того, сам Мартынов показал на следствии, что шутки Лермонтова не касались его чести. Зачем же тогда дуэль, да  на таких жестоких условиях? Над этим вопросом и задумался следователь Ольшанский. А Мартынов сильно испугался вопросов и сомнений этого «шельмы стряпчего».
Давайте перечитаем эпизоды дуэли в романе, сравним их с официальной признанной версией гибели поэта и попытаемся доказать, где правда, а где вымысел, подтасовка фактов.
  «Доктор, извольте отмерить шесть шагов». В официальной версии сначала было отмерено десять шагов, потом якобы Столыпин отмерил еще пять. На самом деле Столыпина на месте трагедии не только не было, он даже и не знал о готовящемся преступлении.  С.Чекалин нашел свидетельства того, что Столыпин  Монго и Трубецкой 15 июля с обеда до позднего вечера были на именинах у знакомых.
   «Позвольте, - сказал я, - еще одно условие; так как мы будем драться насмерть, то мы обязаны сделать все возможное, чтобы это осталось тайною и чтобы секунданты наши не были в ответственности». Над этими пунктами изрядно потрудились заговорщики: убийство Лермонтова для многих поколений оставалось тайной. Васильчиков и Мартынов до конца жизни давали противоречивые показания, пытаясь обелить себя и скрыть правду. «Секунданты», косвенно или напрямую связанные с гибелью поэта, как и убийца, ушли от ответственности. Николай Первый потребовал прекратить расследование в тот самый момент, когда в деле появились улики, противоречащие официальной версии. Князя Васильчикова простили за заслуги отца, Иллариона Васильчикова, второго человека в империи, взлет карьеры которого произошел после разгрома восстания декабристов.
    Формально царь был прав: за что наказать князя, если дуэли не было? Да и назвал князь себя секундантом на второй день после гибели поэта. Если только за организацию  травли поэта и ненависть к нему… Так это соответствовало чувствам и планам монарха, а молодой князь умело подыграл ему. Убийцу по закону следовало лишить дворянства, состояния, отдать в солдаты, посадить в каземат… Его же по царскому приказу подвергли церковному покаянию. Но «приятель и однокашник» убитого вымолил себе послабление наказания – вместо 15 лет покаяния всего пять. Наказали? Заставили спасать свою душу. На кровавом пиаре Мартынов добился того, о чем так долго и деятельно мечтал: стал известным человеком в свете.
   «И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком». Помним, что смерть Грушницкого была объяснена случайным падением в пропасть, пулю Вернер достал тотчас же после дуэли. Гибель Лермонтова объяснить случайным выстрелом горцев у подножия Машука («убитого – на счет черкесов») не удалось, да и в Подкумок сбросить, как жаждали приятели мадам Мерлини, не успели – нашелся свидетель. Видимо, на звук выстрела пришел лесник, живший неподалеку, он и остался охранять истекавшего кровью поэта.
   Пришлось Мартынову и его помощникам срочно придумывать: как сходились, кто первым выстрелил, почему поэт стоял с поднятой рукой, не заслоняясь от пули. И здесь не смогли договориться: каждый раз подробности «дуэли» менялись, словно речь шла о нескольких поединках.
   «Он целил мне прямо в лоб… - Не могу, - сказал он глухим голосом.
- Трус! - отвечал капитан. Выстрел раздался»… Как и в романе, согласно официальной версии противник выстрелил после несанкционированного вмешательства секунданта, т.е. против дуэльных правил. Но и здесь фальсификаторы запутались. Фразу: «Стреляйте, или я разведу вас» - через годы они приписывали то  Столыпину Монго,  то Глебову, то Трубецкому. Кто-то из них после счета три, когда считалось, что дуэль закончена, выкрикнул эту фразу. Тогда Лермонтов выстрелил в воздух – дуэль то закончилась. А Мартынов - в поэта. Крикнувший, согласно дуэльному кодексу, стал соучастником убийства. Доврались. Попались в собственную ловушку. Глебов, Столыпин, Трубецкой, все рано ушедшие из жизни, унесли тайну гибели поэта с собой в могилу. Если она была им открыта. До самой смерти двое оставшихся в живых – Васильчиков и Мартынов, единственные хранители тайны гибели поэта, – морочили голову подобными шарадами, каждый раз с новыми подробностями рассказывая о дуэли, которой не было.
   Но всего заговорщики, конечно, предусмотреть не смогли. Следователи стали задавать вопросы, ответы на которые не были  оговорены ни заранее, ни во время запрещенной следствием переписки. Отсюда и множество нестыковок в показаниях «секундантов» и  дуэлянта. К примеру, они не смогли однозначно ответить на такие простые вопросы: кто с кем ехал на дуэль? Кто был секундантом? Убит или ранен был в результате выстрела поэт? Ответы допрашиваемых противоречат друг другу.
   Не нашлось ни одного свидетеля ни ссоры приятелей в доме Верзилиной, ни вызова поэта на дуэль после вечеринки. Сама хозяйка четко отвечает на вопросы следователя, что эти господа точно были у нее в доме, но никакой ссоры она не слышала и говорит, что это могут подтвердить Глебов и Васильчиков. Все слова о ссоре в доме Верзилиной и возле него были сказаны Мартыновым, никто из фигурантов дела сам их не слышал! И все добросовестно пересказывают, что сказал убийца…
   Противоречили официальной версии и показания слуг Лермонтова и Мартынова. Они заявили следователю, что их господа жили дружески, никаких ссор между ними они не слышали. А слуга Лермонтова Христофор Саникидзе, помогавший перевозить поэта с места убийства, показал на следствии, что Лермонтов умер на пути в Пятигорск. От потери крови, до этого несколько часов пролежав на земле под проливным дождем…
Если бы была дуэль, да еще с секундантами, разве трудно было офицерам понять, ранен или умер упавший. А Лермонтов, по словам «главного свидетеля» и самого убийцы, то был ранен, то убит наповал, упал как подкошенный, то несколько минут был жив, то поехали за доктором, надеясь, что помощь подоспеет вовремя и пр. Даже Глебов, недавно получивший ранение в бою, показывает, что поэт был ранен, а на следующий день говорит «убит». Не свидетельствует, а повторяет вслед за Мартыновым и Васильчиковым.
    Следователь Ольшанский, побывав на месте преступления, написал в протоколе, что трава была смята только там, где лежал истекавший кровью поэт, и неподалеку были следы от дрожек, на которых приехал убийца, поджидавший Лермонтова, выманенного запиской из Железноводска. Других следов не было: ни дуэлянтов, якобы стоявших у барьеров, ни 10, ни 15 отмеренных шагов, ни четырех секундантов, топтавшихся на площадке …
     Итак, не Лермонтов описывает в романе собственную грядущую дуэль, а его убийца и защитники Мартынова воспользовались текстом «Героя…» для описания деталей выдуманного поединка. Задумаемся, что кроме творчества поэта и беспримерной путаницы в материалах следствия может свидетельствовать, что дуэли не было? Характер Мартынов и поведение назвавшихся секундантами.
   Вернемся к показаниям утверждавших, что дуэль была. 17 июля 1841 г. князь Васильчиков, отвечая на вопросы следователя, писал: «Я оставался при теле убитого поручика Лермонтова, когда корнет Глебов поехал в город и прислал двух людей». В 1872 году он представил иную версию: «Я поехал верхом в Пятигорск за врачами… Когда я вернулся, Лермонтов уже был мертвый. Лежал на том же месте, где упал. Около него были Столыпин, Глебов и Трубецкой». А вот версия  конца 1868-начала 1870 г.: «Столыпин сказал: «Скачи за доктором. Из Пятигорска ни один не поехал (из 3-х). Продолжении ; часа я просил – только поехать. Дождь ливмя, черно, преставление света. Я уже нашел Столыпина, Трубецкого. Лежал Лермонтов на дорожке; Столыпин и Глебов поехали домой приготовить: а мы остались караулить тело; дождь, страшные молнии; ночь; топот лошадей слышим, взяли труп тащить, он испустил вздох такой, что мы полтора часа думали, что он жив, я как теперь помню…»
  Думается, комментарии излишни. Также князь Ксандр в разное время утверждал, что Лермонтов то был убит наповал, то был смертельно ранен. Версия, что поэт был убит наповал, для них была выгоднее, иначе здравомыслящие люди невольно задавались вопросом: почему не оказали помощи. Современные исследования, проведенные с помощью компьютерной томографии, свидетельствуют: при травме, которую получил Лермонтов, без оказания помощи раненые живут от 5 до 10 часов. Установлено, что Михаил Юрьевич умер от потери крови. Кстати, когда человек умирает мгновенно, сердце останавливается и кровь из раны не течет. Об этом же говорят и факты: много крови на траве, где он лежал, обескровленное лицо поэта на смертном одре, свидетельства слуги, который вез умиравшего с места трагедии.
   Если бы офицеры, присутствовавшие при трагедии, наложили повязку на рану и сразу же доставили раненого в госпиталь, его можно было спасти. Были у них и дрожки, чтобы перевезти его, можно было перекинуть через коня, как это делали в полевых условиях – всего-то четыре километра везти. Почему не сделали этого? Ответ очевиден: потому что ни Глебова, участвовавшего вместе с Лермонтовым в сражении при Валерике, ни Столыпина, имевшего непререкаемый авторитет в свете и славу честнейшего и благороднейшего человека, на месте внезапно разыгравшейся трагедии не было. Там никого не было, кроме Мартынова, а ему «бывший друг» живым не нужен был …
   Необходимо отметить и другие сходства в описании романной дуэли и официально признанной. Правда, они основаны только на психологии противников. Лермонтов, как и Печорин, верил в мирность души своего однокашника, уверяя окружающих, что назавтра они с Мартыновым снова станут приятелями. Но Николай Соломонович претворил в жизнь угрозу своего романного двойника: «…Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу из-за угла». Правда, не зарезал, а убил, но все равно из-за угла. Мартынов нашел в романе выгодные для себя моменты. Ему оказались близкими слова штабс-капитана: «А зачем подвергать себя опасности, если можно избавиться»… Это когда он уговаривал Грушницкого стрелять в безоружного Печорина. Мартынов достойный ученик своего романного наставника.  Встать под дуло пистолета надо иметь мужество… Хотя Лермонтов и в де Баранта не стрелял, и  сейчас говорил, что стрелять в «этого дурака не будет», а вдруг передумает? Получается, Грушницкий лучше Мартынова: в последний момент, осознав, что обречен, он продолжил дуэль. У Мартынова не хватило духу встать лицом к лицу с противником. Он не стал подвергать себя опасности: выстрелил в ничего не  подозревавшего человека.
   Нельзя верить воспоминаниям Эмилии Верзилиной, написанным якобы по откровениям Глебова, который поведал ей, о чем он думал, несколько часов держа на коленях под проливным дождем голову убитого друга. Через десятилетия после гибели поэта многие хотели погреться в лучах его славы. Не преодолела искушения и Эмилия, яростно ненавидевшая поэта, лихо отплясавшая на вечеринке после похорон Лермонтова. В кругу таких же противников Михаила Юрьевича, завсегдатаев салона Мерлини, мечтавших бросить в Подкумок «ядовитую гадину». Не мог Глебов, итак предавший память о своем однополчанине во время следствия в угоду царивших правил, доверить тайну, которой не было, человеку, ненавидевшему поэта. Если бы Глебов был свидетелем разыгравшейся  у подножия Машука трагедии, он бы не путался в показаниях на следствии, а четко показал, убит или ранен был поэт на поединке. И оставил бы описание трагедии для потомков.
   В свете последних данных о так называемом поединке становится понятным и поведение Столыпина Монго, у которого не хватило сил встретиться с бабушкой поэта, своей тетей. Что он мог ей рассказать? Как его просили спасать убийцу поэта? Вслед за другими клеветать на своего родственника и друга? Он не видел гибели Лермонтова, а ложь, как и поэт, он не приемлет. Вспомним, когда Столыпин был секундантом на дуэли Лермонтова с де Барантом и ему ничего не угрожало, он сам пришел в комендатуру, чтобы разделить с дуэлянтом тяжесть наказания.
   И все-таки:  был ли вызов на дуэль? Наверное, был. Правда, никто не слышал, как он произошел и где. Также неизвестно, на какой день был назначен поединок. Разговоры о дуэли шли, но никто не верил, что она закончится кровопролитием. 15 июля - это число прозвучало после трагедии. До убийства об этой конкретной дате никто не говорил. Не знал о дне и месте поединка и Столыпин. Возможно ли было, зная, что друг и родственник идет стреляться, веселиться вместе с Трубецким на балу по случаю чужих именин? И сам Лермонтов за час до «дуэли», будучи профессиональным военным, стал бы пить и есть в кафе с друзьями? И собираясь на возможную смерть, ни слова не сказать об этом своим друзьям, даже не намекнуть? Все они вспоминают, как спокойно умиротворенен был поэт, как много говорил он о своих творческих замыслах…
   Что же заставило Мартынова форсировать события? Неуверенность в исходе поединка: вдруг боевой офицер передумает «не стрелять в этого дурака», а если у самого рука дрогнет? О дрожании рук этого заядлого картежника знали все, как и о том, при каких обстоятельствах он вынужден был уйти в отставку, похоронив свою мечту стать овеянном славой генералом. Мартынов знал, что, убив Лермонтова, он ничем не рискует. Зачем же испытывать судьбу?
   Известно, что завсегдатаи салона Мерлини искали человека, который поквитается с поэтом. Лисаневич, к примеру, которому предлагали вызвать Лермонтова на дуэль, отказался. Мартынов, «слывший в обществе как необычайный трус, замечательный эгоист и льстец», согласился. И получил мощную поддержку сверху, переданную князем Ксандром. В наше время С. Чекалину известный литературовед Николай  Пахомов показал копию письма князя Иллариона Васильчикова, отца Ксандра, в котором тот передал сыну слова государя о том, что «Лермонтов не вернется в Петербург с Кавказа». А также совет Бенкендорфа, данный в личной беседе И. Васильчикову,  «самим в Пятигорске обуздать Лермонтова. На водах много горячих голов, которые сумеют выпроводить его из Пятигорска. О последствиях беспокоиться не следует». Это-то письмо и стало для молодого Васильчикова карт-бланшем в интригах против Лермонтова. Его поведение резко изменилось, из казавшегося приятелем поэта он превратился в холодного, замкнутого человека. И начал подбадривать слабохарактерного Мартынова, который одним ударом совершил бы два дела: и разделался с Лермонтовым, которому завидовал, и угодил бы царю и шефу жандармов.

  Это-то высочайшее позволение разделать с неугодным юношей, поэтом и бесстрашным офицером, и связало Мартынова и Васильчикова на всю жизнь. Открытием этой-то тайны они и пугали друг друга, едва кто-то из них выдавал журналистам крохотную информацию о событиях 15 июля 1841 года. Мартынов, пытаясь спасти себя от суда истории, всю жизнь сваливал вину на секундантов, раздувших дело, читай на Васильчикова. Мартынов в ответном письме издателю Семевскому заявлял в конце жизни, что «злой рок судил быть ему орудием воли провидения», что «принять же всю нравственную ответственность этого несчастного события на себя одного не в силах». Он советовал обратиться за подробностями к князю Васильчикову, который «вероятно, не откажется сообщить… об обстоятельствах, предшествовавших» дуэли. Васильчиков же пугал Мартынова словами «одного из героев шекспировской трагедии: «Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи», т.е. обещая открыть тайну, рассказать всем, что никакой дуэли не было,  что Мартынов убил Лермонтова из-за угла. Но решимости сказать правду ни у одного, ни у другого так и не хватило.