Моцарт vs Сальери. Конфликт старого и нового

Болдинская осень 1830 года подарила русской литературе, пожалуй, лучшие произведения Александра Сергеевича Пушкина. Интересно, что состоялась она случайно – перед свадьбой с Натальей Гончаровой поэт отправился в Болдино, чтобы заняться некоторыми денежными вопросами. Пушкин собирался пробыть в селе не больше недели, но из-за вспышки эпидемии холеры ему пришлось остаться в Болдино почти на всю осень. И эти месяцы оказались, пожалуй, самыми плодотворными для его творчества. Одним из произведений, написанных тогда, стали «Маленькие трагедии», цикл из четырёх одноактных пьес в стихах, действие которых происходит в разные времена в Западной Европе.

Для начала напомню, что в основе сюжета трёх пьес, а именно «Каменный гость», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери» лежат человеческие страсти и их драматические проявления. Это любовь, ревность, скупость и зависть. Тема четвёртой, «Пира во время чумы», — глобальная катастрофа, которая мыслится как испытание или расплата. 
Кроме того, в «Маленьких трагедиях» присутствует мотив внезапной смерти и мысль о том, что всякая сильная страсть неизбежно приводит к разрушению. 

В «Моцарте и Сальери» Пушкин исследует природу зависти. 
Изначально пьеса так и называлась «Зависть», но позже это название было отвергнуто. Ведь речь здесь идет отнюдь не о банальной зависти в чистом виде. И тайная ненависть Сальери к Моцарту вызвана не творческим превосходством последнего, а нелогичной «несправедливостью» мироздания. По мнению Сальери, распределение творческих способностей не соответствует прилагаемым усилиям и масштабу личности. Сальери относится к божественному дару Моцарта с благоговением. В то же время сам Моцарт исполнен самоиронии и легкомыслия - достаточно вспомнить эпизод со слепым скрипачом. Кроме того, он не чувствует превосходства над Сальери, считая его равным себе гением. 
Для Сальери гений Моцарта, «озаривший голову безумца, / Гуляки праздного», — принесённая в наш мир извне, непостижимая и потому опасная, разрушительная стихия.
Сальери воплощает старый мир искусства, тогда как Моцарт — нечто новое, вне всяких правил. Это противоречие проявляется даже на уровне языка. Так, в диалоге Сальери говорит гладко, правильно, уверенно, как оратор, в то время как речь Моцарта ближе к разговорной.
Здесь стоит отметить, что главное действующее лицо — не Моцарт. Да, на всё происходящее в пьесе мы смотрим глазами Сальери. Большая её часть построена на его монологах. С одного из них и начинается пьеса:

«Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет — и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребёнком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался — слёзы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке...»

Поэтому Сальери вовсе не производит впечатление тщеславного человека, завистника... Во всяком случае, в банальном смысле этого слова! Он серьёзно относится к искусству... Возможно, даже слишком серьёзно. Чего нельзя сказать о легкомысленном Моцарте. Сальери аскет, ему чужды простые радости жизни. Он влюблён в музыку и полностью отдаётся ей. И это самоотверженное служение сродни высокому служению жреца, человека глубоко религиозного. И опять-таки мы видим архетип Отшельника, о котором я говорил в одном из выпусков. Здесь это своего рода ницшеанский Дух Тяжести, под гнётом которого срывается в бездну канатоходец.
И лик его скрывается практически за каждым цензором и судьёй, его можно узнать в любом религиозном фанатике.

Особенно это прослеживается в следующих строках:

«Я стал творить; но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять ещё о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слёзы вдохновенья,
Я жёг мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с лёгким дымом исчезали».

Поэтому Сальери опасается, что кто-то может достигнуть славы легко, без всякой жертвы. Он видит в Моцарте собственную тень, которая глумится над своими творениями и над всем, что так дорого его сердцу. Тем самым Моцарт проявляет бесчувственность к миру музыки: он гуляка, чуждый идее служения. И это не может не оскорблять его брата-близнеца, который является по сути её верным жрецом. Для Сальери это вызов, и он считает, что, убив Моцарта, он исправит дефект Божьего Промысла и восстановит высшую справедливость. 
Таким образом, я прихожу к выводу, что и Моцарт, и Сальери являются в равной степени продуктами сознания автора, если угодно, его проекциями. 
Но если Моцарт отвечает за творческое озарение, то Сальери, безусловно, связан с самим процессом творчества, его воплощением. 

В итоге мы имеем дело с юнгианским законом: убивая Моцарта, Сальери фактически убивает и самого себя, а также саму идею творчества. Иными словами, Моцарт и Сальери связаны подобно близнецам, подобно библейским братьям Каину и Авелю. Если умирает один, умирает и другой. И хотя Сальери не хочет этого делать, он больше не в силах оттягивать неизбежное. Создаётся впечатление, что они не более чем фигуры в шахматной игре. Моцарт — белая фигура, Сальери — чёрная. 

«...я избран, чтоб его
Остановить — не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой...»

В финале трагедии Сальери всё-таки подсыпает яд в бокал Моцарта. Примечательно, что разговор в это время идёт о чёрном человеке и о реквиеме, который для него пишет Моцарт. То есть Пушкин наделяет героя даром провидца: чёрный человек символизирует его смерть, а реквием — не что иное, как заупокойная католическая месса. Причем именно при исполнении реквиема на Моцарта начинает действовать яд.

Ключевой становится одна из последних фраз Моцарта о том, что «гений и злодейство — две вещи несовместные». Она заставляет Сальери сомневаться, правильно ли он поступил. Ведь тогда получается, что он не истинный гений и не чистый творец искусства. На этом и завершается трагедия Пушкина, оставляя в размышлениях не только Сальери, но и читателя.

Моцарт и Сальери. Конфликт старого и нового (эссе)