Сага о Степанове-84. Охота на красных призраков

Профессия научила Степанова
не то чтобы совсем не доверять людям,
но всегда перепроверять сказанное ими —
человек субъективен, он может ошибаться,
его могут обмануть, использовать втайне,
человек вообще может видеть мир иначе
и не замечать тех явных странностей,
которые заставляют постороннего наблюдателя
громко присвистнуть от удивления.

Степанов искал иголку в стогу сена.
Тот, кто её спрятал, действовал умно,
Советский Союз давно развалился,
система рассыпалась карточным домиком,
следов на бумаге практически не осталось,
но большая игра, затеянная Степановым,
уже перешагнула пороги высоких кабинетов
и теперь отчаянно нуждалась в аргументах.
Степанов искал их уже почти три года,
он то прилетал инкогнито на Кубань,
то колесил по выжженным донским степям,
добрался уже даже до Ставрополья,
но всё было пока безрезультатно —
аргументы как будто в воду канули.
Может быть, он искал их напрасно?

История эта началась в нулевом,
сейчас шёл май две тысячи пятого,
два года из пяти Степанова водил за нос
говорливый генеральный конструктор,
весьма откровенно навязывавший
молодому коммерческому директору
собственную версию давних событий.

Моложавый старец привык
в здешних непуганых краях
считаться непререкаемым авторитетом,
производством он давно уже не занимался,
зато открывал филиалы университетов,
активно следил за своим здоровьем
и с туманным взором восседал в президиумах.

Степанов рад был бы поверить басням
ушлого титулованного долгожителя,
но почему-то никак не получалось —
рассказ «великого учёного» изобиловал
прорехами и логическими несостыковками,
и если для пионеров и школьников
эта «лапша» как-то ещё годилась,
то профессиональное чутьё Степанова
чувствовало в этой легенде некую фальшь.

Официальная версия гласила,
что завод построили сорок лет назад
для выпуска зерноуборочных комбайнов,
тяжёлых машин на гусеничном ходу,
но странность была уже в том,
что завод построили на Дальнем Востоке,
где зерна толком не выращивали,
львиную долю техники завод грузил
в центральные регионы СССР,
впрочем, комплектацию он получал
тоже с другого конца страны —
с точки зрения сермяжной логистики
всё это выглядело откровенно по-идиотски.

Кто и зачем принял такое странное решение
в далёкие времена хрущёвской неразберихи,
тоже оставалось непонятным.
Интриги добавляло наличие в Сибири
огромного завода по выпуску комбайнов,
построенного в Красногорске ещё в войну,
его производства было вполне достаточно,
чтоб перекрыть нужды Дальнего Востока.

Зачем построили ещё один завод,
да ещё здесь, на самом краю страны?
Близость враждебного в те годы Китая
тоже совершенно ничего не объясняла —
танк из комбайна сделать невозможно.
Степанов понимал, что здесь что-то не так.
Он перебрал все версии — ответа не было.

Заполучить акции обнищавшего предприятия,
задолжавшего бюджету немыслимую сумму,
при поддержке властей было достаточно легко,
но что было делать с заводом дальше?
Степанов бороздил просторы страны,
летал в Астрахань, в Минск и в Ростов,
сам объезжал на машине Амурскую область,
беседовал с простыми сельскими механиками,
пил водку с хитроумными директорами совхозов —
он искал возможность расширить производство,
красногорский заказ на полтораста машин
ситуацию для предприятия до конца не спасал.

«Ищите, да обрящете!» — он верил в это
и как-то посреди застолья в кубанской станице,
услышал вдруг от весёлого захмелевшего дедка
дивную байку о том, что завод Ростсельмаш
выпускал некогда гусеничные комбайны,
они проходили рисовые чеки, как будто лужицы,
собирая небывалой величины урожай.
Степанов бросился было с расспросами,
но кубанец жал плечами — было, да сплыло…

И тогда Степанов произвёл тот самый маневр,
совершать которые он был великий мастер —
полетел на встречу с конкурентами в Ростов,
на известный всему миру огромный Ростсельмаш,
вот мол, купили завод по случаю, ищем партнёров,
с ходу предложил хозяевам сепаратные переговоры:
«Вот, мечтаем уйти от диктата Красногорска,
ищем новые варианты сотрудничества!»

В то время страну делили два завода-гиганта —
Ростсельмаш и Красногорский комбайновый,
оба сбывали продукцию через Росагролизинг,
сам купить комбайн фермер тогда не мог,
хорошая машина стоила бешеных денег,
треть которых шла на откаты москвичам —
Степанов видел на выставках их лощёные рожи,
их часы а-ля Путин, украшения директрисы —
за её колье можно было купить всю их область
вместе с населением и природными ресурсами.
Так был устроен бизнес в начале нулевых,
приходилось как-то выживать и выкручиваться,
тем более что Степанов креста на верность
красногорцам не целовал и в дружбе не клялся.

Он бил по ростовчанам наверняка —
предатель и перебежчик всегда интересен,
у него имеется вкусная грязная информация,
он априори замотивирован на деньги,
с ним можно поиграть безо всяких обязательств —
а куда ему деваться, в конце-то концов?

Степанов торжественно сдался «главным» —
он знал, кому и как надо «сдаваться» —
рассказал им кучу пикантных подробностей,
известных из жёлтых газет каждому красногорцу,
его слушали, раскрыв рот, конспектировали,
потом переправили специалистам, то-сё,
вскоре он оказался там, куда и хотел попасть —
в конструкторском бюро Ростсельмаша.

Как и ожидалось, Генеральный конструктор,
молодой деловитый очкарик-карьерист,
быстро сбросил Степанова «аксакалам»,
один из которых подшофе припомнил, как однажды
Ростсельмаш выпустил гусеничные комбайны,
получились «звери» огромной мощности,
было собрано двенадцать машин марки Дон-1500Р,
гусеницы для них прислали из Таганрога,
комбайны отправили на опытную станцию,
они дали в полях фантастические результаты —
но след их таинственным образом пропал навсегда.

Степанов понял, что следы ведут в Таганрог.
Он наскоро договорился с ростовчанами,
которые уже вовсю щёлкали калькуляторами,
подсчитывая свои будущие прибыли,
уверил, что сам найдёт эти машины или их останки,
и тогда вопрос сотрудничества с Ростовом
упрётся исключительно в мелкие детали,
поскольку техдокументация явно лежит в архиве,
а спрос на такие классные комбайны
будет на болотистых почвах просто ажиотажным,
и нос красногорцам будет утёрт раз и навсегда.

Всё летело, словно шар в бильярдную лузу,
но тут на родном заводе начались передряги,
новый арбитражный управляющий,
поставленный судом чисто для проформы,
вышел из-под контроля и пошёл вразнос,
через месяц Степанов был беспощадно уволен,
завод уверенно полетел с песнями в пропасть,
арбитражник в ужасе снова призвал Степанова,
назначив своим первым заместителем.

Степанов уверенно взял в руки штурвал,
пике закончилось, ситуация выровнялась,
но год был бездарно потерян, и это печалило.
Он освежил на курсах экономические знания,
ушёл с головой в заводскую себестоимость —
оказалось, что пациент был всё ещё жив,
но счёт его жизни шёл на часы и минуты.

Развалилась семья, развод шёл тяжко,
Степанову было совсем не до работы —
тут-то и случилась командировка в Таганрог,
на фактически распроданный старый завод,
пришлось разруливать очередные чужие промахи,
Степанов случайно забрёл в тамошнее ГСКБ,
где в кабинете главного конструктора
без света, с отключенными телефонами,
сидел маленький ссохшийся старичок,
он умирал от рака и еле мог разговаривать —
он-то и рассказал Степанову всю правду
о том, как в тайге появился его завод.

В конце пятидесятых в Таганрогское КБ
распределился шустрый молодой конструктор,
он-то и спёр чертежи гусеничной тележки,
придуманной для ростовского комбайна,
с помощью руководящих персон из далёкого края
посеял смуту среди хрущёвских министров —
но дуракам везёт, вскоре завод был построен,
хитрец стал при нём генеральным конструктором,
но в Таганроге и Ростове больше никогда не бывал,
поскольку стал изгоем среди коллег по цеху.

Степанов заехал по пути на Ростсельмаш —
генеральный конструктор там сменился,
владельцами завода теперь стали москвичи,
молодые, цепкие и хваткие ребята из физтеха,
делавшие до того, по слухам, то ли мыло, то ли краску,
идея сотрудничества их явно заинтересовала,
обе стороны договорились держать связь.
Степанов обзвонил кубанских знакомых,
просил и умолял найти, обещая щедро заплатить —
нет, похоже, комбайны пропали бесследно.

Весной ноль пятого Степанов приехал в Краснодар,
зашёл по делам на завод «Рисмаш» —
его директор регулярно прикупал их запчасти,
деньги уже поступили на расчётный счёт,
но разведка донесла Степанову о том,
что директор «Рисмаша» внезапно разбогател
и в данный момент сидит, рассчитывая,
на что бы этакое срочно потратить денежки.

Степанов был настроен вполне мирно,
но директор завода так долго не принимал его,
что он рассвирепел и решил проучить наглеца.
Когда дверь кабинета наконец-то открылась,
хозяин «Рисмаша» вяло приподнялся навстречу,
стол был демонстративно уставлен пузырьками,
в кабинете пахло лекарствами,
больной явно умирал и тяготился беседой…

Степанов пружинисто встал,
зевнул, потянулся и сказал на прощанье,
рассеянно глядя в немытое окно:
«Ты мне там деньги перечислил вроде?
Так вот забудь про них теперь, понял?
Да, кстати, можешь подать на меня в суд.
В Международный трибунал в Гааге!»

Больной выпрыгнул тигром из-за стола,
медицинская стеклотара посыпалась на пол:
«Т-ты, с-сука! Верни мои деньги, х-хад!»
Через полчаса они обо всём договорились —
«Рисмаш» прикупит ещё запчастей у Степанова,
а тот даст за это «Рисмашу» хорошую скидку.
Партнёры обнялись, разлили дорогой коньяк —
и тут Степанов увидел в окне нечто странное.

На площадке стоял огромный комбайн,
выкрашенный в ярко-купоросный цвет,
гусеницы были ржавые и частью битые.
«А это что за машина?» — спросил Степанов,
боясь поверить в фантастическую удачу.
Разочарованию его не было предела —
коллега попросту собрал машину из хлама,
подшаманил, переоснастил — и вуаля.
«А хлам где взял?» — «Цыгане привезли!»
Сердце Степанова рухнуло. Цыгане, блин…
Он понял, что искать ему больше нечего.

Возвращаться домой Степанову не хотелось,
вокруг завода шла подозрительная возня,
месяц назад его уже пытались «закрыть» по мелочи,
знакомые и друзья прятали от него глаза,
шеф окончательно рассорился с губернатором,
начал вдруг посматривать на Степанова
как-то странно, с холодным лёгким сожалением,
а тут ещё позвонил сам и предложил задержаться —
но Степанов почуял неладное и решил лететь.

Он заехал в Славянск к давнему другу,
рассказал тому о своей проблеме с комбайнами,
они хорошо посидели, выпили, попели,
потом рано завалились спать —
обратный рейс у Степанова был в обед,
наутро позавтракали, и уже было попрощались,
но друг неожиданно вспомнил о делах в городе
и решил отвезти Степанова в аэропорт сам.

На полдороге им приспичило отлить,
они свернули со славянской трассы,
заехали за какую-то ухоженную леваду,
сделав дело, Степанов поднял глаза и похолодел —
перед ним под навесом стоял тот самый комбайн,
который он так долго и напрасно искал,
с белой надписью на красном ДОН-1500Р,
смазанный, с жаткой наперевес,
готовый хоть сейчас рвануться в бой —
Степанов не поверил своим глазам,
закричал другу, побежал под навес —
да, все они были тут, все двенадцать —
он фотографировал их и смеялся…

Ростовчане приняли его уважительно,
фотографии произвели должный эффект,
ребята подтвердили все свои намерения,
Степанов тут же договорился прислать
своих технарей для проработки деталей —
будущее проекта представлялось радужным,
удача окрыляла — это был реальный прорыв,
теперь завод мог выпускать продукцию
и для красногорцев, и для Ростсельмаша.

Он всё-таки умудрился попасть на рейс,
посадка на который уже давно закончилась,
спотыкаясь, взбежал наверх по трапу,
всю дорогу смотрел в иллюминатор,
беспричинно улыбался и что-то напевал,
предвкушая предстоящие восторги и расспросы.
Теперь у их завода появилось будущее,
он представлял себе, какой энтузиазм
вызовет в измученном банкротством коллективе
известие о новом выгодном контракте.

Весна на Дальнем Востоке запаздывала,
но солнце было таким же, как на Кубани,
обжигающе-ярким и приветливым.
В подъезде дома к нему шагнули чёрные тени,
Степанов сразу же всё понял, протянул им руки —
на запястьях его туго защёлкнулись наручники,
через пару часов он оказался в другом измерении,
где донские комбайны никого не интересовали.

Узнав через пару недель о его аресте,
ростовчане потеряли всякий интерес к сделке,
все его старания и поиски оказались напрасными,
разграбленный и никому не нужный завод
опустел, захирел и начал разваливаться,
а через пару лет огромный пролёт главного корпуса
после августовских ливней рухнул наземь,
похоронив под собой шестерых человек.

Недавно, разбирая архив, Степанов нашёл фото —
он стоял рядом с огромным красным «Доном»,
радостно и растерянно улыбаясь в объектив —
это был день его невероятной победы,
может статься, самый лучший день в его жизни,
удача улыбнулась ему, чтобы сразу же отвернуться.

Но всё было правильно, всё было по-честному —
«зеро» никогда не выпадает дважды.



 «Красный призрак» — комбайн Дон-1500Р. Фото из архива