Убийца оживших полотен

      Нина Папандопулус торопилась. Встречу ей назначил чудаковатый учёный, который обещал вскоре устроить революцию в живописи. Ох уж, эти учёные… Ну какие могут быть революции в живописи после бучи, устроенной экспрессионистами, постмодернистами, сюрреалистами и прочими абстракционистами?! Как же ещё нужно надругаться над природой, чтобы эти издевательства над действительностью можно было обозвать «революцией»?

       Мейсон Брейг неслучайно обратился именно к ней: в мире искусств Нина считалась специалистом экстра-класса. Такого положения в обществе искусствоведов она добилась в основном благодаря особенностям своего восприятия. Несколько лет назад она осознала, что богатство красок, которое она видит в окружающем мире, недоступно для зрения остальных людей. Впоследствии выяснилось, что эта её особенность является результатом генетической мутации.

       Глаз нормального человека содержит три типа фоторецепторов (опсинов), чувствительных в области длинных (красный цвет), средних (зелёный цвет) и коротких (сине-фиолетовый цвет) световых волн. Обычно мутации в генах фоторецепторов приводят к инактивации того или иного опсина, что ведёт к частичному или полному дальтонизму. Но в некоторых случаях они просто незначительно смещают спектр поглощения фоторецепторных белков. Науке известны случаи тетрахроматии - восприятия видимого диапазона спектра электромагнитного излучения комбинациями четырёх основных цветов, а не трёх, как у нормальных людей. У Нины же отмечалась пентахроматия: в её сетчатке имелось пять типов цветовых рецепторов. Один из «синих» опсинов стал воспринимать ультрафиолетовый свет, один же из «красных» превратился в «инфракрасный» фоторецептор.

       Если бы дело этим и ограничилось, Нина могла бы считать себя счастливейшим человеком, ибо сверхчеловеческие зрительные способности гарантировали ей высокооплачиваемую работу, а также признание и почёт в самых высших кругах общества. Беда заключалась в том, что особенности Нины не ограничивались пентахроматией, ведь она ещё страдала синестезией. Именно поэтому Нина была вынуждена практически постоянно носить тёмные очки, ведь яркие солнечные лучи запросто могли вызвать у неё слуховые и обонятельные галлюцинации или даже приступ астмы. И, наоборот, сильные резкие запахи и громкие звуки непременно вызывали в её мозгу ярчайшие вспышки света и прочие зрительные псевдогаллюцинации. Бедная женщина не могла носить яркие одежды, она была вынуждена вкушать пресную пищу, не пользоваться косметикой и вести скрытую, уединённую жизнь, избегая шумных вечеринок и посиделок с коллегами и товарищами. Синестезия сделала её жизнь невыносимой.

       Вот и особняк доктора Брейга. Женщина слегка коснулась кнопки вызова. Громкий лай собак застал её врасплох, придавил своей тяжестью. Нина облокотилась спиной к забору и чуть было не вскрикнула от адской боли в затылочной части черепа. Когда хозяин открыл ей ворота, она уже взяла себя в руки, даже смогла выдавить улыбку.

       - Нина Папандопулус? Заходите, пожалуйста. Как вы себя чувствуете? Долго ли добирались… - сразу затараторил учёный.

       Нина, не убирая с лица вымученную улыбку, лишь кивнула тому в знак приветствия и последовала за ним в дом.

      - Я обещал вам революцию в живописи, уважаемая Нина, и сейчас я её с радостью продемонстрирую – с места в карьер начал обрабатывать гостью Мейсон, - Всё дело в красках. В качестве пигментов я использую природные соединения, синтезируемые различными микроорганизмами. Мои краски – живые, понимаете? Одни бактерии синтезируют в основном пигменты желтого цвета, другие – синего, какие-то из них от природы красные. В стрессовых условиях некоторые из микробов могут даже начать синтезировать несвойственные им хроматофоры. Я использую бесцветные питательные среды вместо красок, а цвет мазков появляется лишь после заселения поверхности мазка тем или иным видом бактерий…

      Микробиолог всё тараторил и тараторил. Нина обвела взглядом гостиную. Неужели все эти картины писаны живыми красками? И проработка деталей – великолепная. Мейсон Брейг явно был профессиональным мастером, а не обычным любителем, как она себе изначально представляла.

      - Но это ещё полдела! – не унимался оратор, - Самая главная моя изюминка – внедрение в геном некоторых видов бактерий генов флуоресцентных белков. Слышали о таких? Они поглощают свет при одной длине волны, а испускают – при другой, более длинной. Первый такой светящийся протеин, зелёный флуоресцентный белок (GFP), был выделен из светящихся медуз. Мы, учёные, благодаря внесённым мутациям, получили модификации этого природного белка, которые светятся самыми разными цветами: жёлтым, оранжевым, красным, синим, фиолетовым. Если картины обдать на несколько секунд ультрафиолетом, у них появляется флуоресцентное свечение и …

      - Скажите, - встряла наконец в разговор гостья, - Но как же вам удаётся так чётко прорабатывать детали? Почему синие бактерии не забираются на близлежащие слои жёлтых микробов?

      - Так всё же дело в используемых мной питательных средах, - ни на секунду не задумавшись отчеканил Мейсон, - Понимаете, некоторые из бактерий могут расти на богатых солью субстратах, большинство же – не обладают такой способностью. Какие-то виды микробов могут жить только на средах сложного состава, другие требуют наличия в субстрате хотя бы одного источника энергии, например, глюкозы. Цианобактерии вообще способны размножаться в водопроводной воде. Ну и, конечно же, антибиотики. Большинство из моих бесцветных «красок» содержат в своём составе специфические антибиотики, либо бактерициды широкого спектра действия…

      Хлопнула входная дверь, и женщина вздрогнула всем своим естеством.
    
      - А, это, наверное, Хельга явилась, - извинился Мейсон, - Моя племянница. Хельга, заходи в гостиную. Познакомься, это Нина Папандопулус, выдающийся специалист по пигментам, краскам и цветопередаче. Нина, это Хельга.

      - Очень приятно, - улыбнулась Хельга.

      - Мне тоже, - ответила улыбкой на улыбку Нина.

      - А я знаю, кто вы такая! – бесцеремонно заявила девушка и начала бомбардировать Нину расспросами и всякими россказнями о своей карьере дизайнера.

      Чем-то Хельга очень напоминала своего дядю, особенно манерой изъясняться, скоростью и экспрессией говора. Но чувствовалась и огромная разница между ними. Если невнятная, переполненная сложными научными терминами речь микробиолога действовала на Нину угнетающе, лёгкое и весёлое щебетание девушки наполняло её сердце радостью, теплотой. Казалось, Нина была согласна сколь угодно долго слушать Хельгу, не слыша, что, собственно, та говорит и любоваться этим жизнерадостным ангелом.

      Вдруг Нина, почувствовав какие-то перемены в окружении, взглянула на стены с картинами и застыла в недоумении: полотна как будто ожили. Волны морского пейзажа принялись блестеть и переливаться всеми цветами радуги. Ночное небо одной из картин зажглось тысячами крохотных светлячков, а луна обдала ошарашенную Нину ярким, всепроникающим словно рентген лучом. Небо на картине справа от неё окрасилось ультрамарином, а ярко-зелёные листики деревьев на картине справа принялись шептаться, будто во время порыва лёгкого ветерка. Зашевелилось и охристое поле пшеницы. Горящие цветы натюрмортов теперь источали потрясающий, ни с чем не сравнимый приторный аромат шалфея и пустынной акации. А пёстрые горы, представляющие какое-то неимоверное сплетение нереальных красок и белых, сверкающих снежных лент …. пели. Да, пели голосом свистящего в ущельях ветра, а звук песни многократно отражался громогласным эхом. Реки, резвящиеся в багровых лучах заката, грозили выйти из берегов. Нина ошарашено взирала на происходящие метаморфозы, разинув рот. Но самым непостижимым для неё являлось то, что ни Мейсон, ни его племянница ровным счётом ничего не замечали: они продолжали тараторить без умолку друг с другом, изредка пытаясь втянуть в беседу и Нину.

      Всё же, доктор Брейг, заметив, как его гостья всматривается в написанные им этюды и натюрморты, тоже начал к ним серьёзнее присматриваться. Наконец-то он понял, как ему казалось, чем так заинтересовалась вызванный им специалист по цветопередачи: краски несколько изменили свои оттенки. Причём он сразу отметил для себя, что модификации цветов были тем сильнее выражены, чем ближе к картинам находилась его племянница. Видно, вспомнив какое-то событие, Мейсон вышел из себя:

      - Хельга, чёрт тебя побери! Опять ты надухарилась какой-то ядовитой дрянью! Сколько раз говорить тебе: гибнут мои нежные краски от твоей парфюмерии. Гляди, море из синего в бурое превратилось. Ты снова отравила все мои картины, дурёха!

      «Бурое?» - повторила про себя Нина. «Ну конечно же!» - воскликнула она про себя – «Они же не различают всех оттенков. А самое главное – это то, что они не видят яркого мерцающего ультрафиолетового свечения, создающего имитацию движения на картинах».

     - Дядя, не духарилась я. Ну, честное слово, не духарилась, - всхлипывала тем временем Хельга.

     - Вон! – кричал Мейсон, - Вон из моего дома! Сейчас же! И чтобы ноги здесь твоей никогда не было, убийца картин. Убийца живых полотен!

     Хельга в слезах выскочила из дядюшкиного дома и на всех парах понеслась вниз по улице. Нина глянула на стены холла и отшатнулась: живой блеск картин погас, краски поблекли, потускнели. Было такое ощущение, что из полотен выкачали жизнерадостную радугу. Искрящийся снег вновь стал просто белым. Море перестало переливаться и шептать волнами. Поле ржи навеки застыло, и ветер теперь не гладил его колосьев. Звёзды с луной снова окрасились в бледно-жёлтый тусклый цвет. А цветы… Нине захотелось лечь и горько-прегорько зарыдать.

     Зато теперь у Нины в голове сложилась ясная картина произошедшего. Видимо, один из видов микроорганизмов доктора Брейга обладал способностью к биолюминесценции. Нина прежде видела такое свечение ночью на море, и ни за что не смогла бы его спутать с другим типом излучения. И синтезировать люциферазу эти бактерии принимались лишь под воздействием весёлой и жизнерадостной ауры Хельги. То, что девушка являлась триггером свечения, не было никакого сомнения. А тот факт, что Мейсон Брейг зафиксировал изменение цвета картин в присутствии Хельги, объяснялся тем, что испускаемый светящимися бактериями ультрафиолетовый цвет возбуждал флуоресцентные пигменты генетически модифицированных «живых красок». Возбужденные флуоресцентные пигменты, как и следовало ожидать, меняли цвет сопредельным участкам картин.

     - Мейсон, - еле слышно обратилась Нина к учёному, - Я искренне восхищаюсь проделанной вами научной и художественной работой. Да, вы создали живые картины. Но вы же в итоге и погубили их. Это не Хельга, а вы - убийца оживших полотен.

________________
      
   P.S.: Фото автора (пляж Паттайи).

   P.P.S.: Выдуманного в написанном крайне мало. Разве что люциферин светится в основном в видимом диапазоне (максимум излучения – от 490 до 622 нм.). Но испускаемый люциферином свет вполне может возбуждать некоторые флуоресцентные белки, например, жёлтый YFP.