Вадька. Гл. 9-ая, заключительная

  Дождавшись отбоя, Вадька пошел в хоз. уголок сочинять письмо матери. Дело оказалось непростым. Мать вообще не любила обращаться к чужим людям с просьбами, а здесь надо было просить совершить фактический подлог. Пришлось излагать в письме все подробности, вызвавшие необходимость обратиться с такой просьбой. Письмо получилось на трех страницах. В конце его Вадька приписал, что если не получится организовать такую справку и письмо в часть, то и ладно, в конце концов один оставшийся год можно и здесь вытерпеть.

  Как он потом узнал, мать долго обдумывала это письмо, а потом решила показать его одной женщине из родительского комитета школы. Эта женщина была врач по профессии и заведовала городской больницей, находившейся в соседнем поселке. Вадькина мать, как завуч школы присутствовала на всех собраниях комитета и знала всех его членов. Прочитав Вадькино письмо, заведующая больницей согласилась помочь.

  Дальше все развивалось, как и рассчитал майор Кива.
Но, приехав во внеочередной отпуск в Иркутск, Вадька проклял себя за то, что не отказался от этой авантюры. Мать, переволновавшаяся из-за участия в ней, угодила в эту самую больницу со вторым инфарктом. Вадька не вылезал из больницы, плакал, сидя возле реанимационной палаты, и не отходил от постели матери, даже когда угроза смерти миновала.  Мать устало и виновато пыталась улыбаться, держа его за руку, будто это она, а не он, была виновником случившегося. Он даже не позвонил никому из друзей, не позвонил и Светке.

 Когда отпуск подходил к концу, матери стало лучше, и её разрешили забрать домой. Лечащий врач заверил Вадьку, что будет приходить и контролировать её состояние. Уезжал Вадька из Иркутска с невыносимо тяжелым чувством и даже радость от возможного возвращения на «Ацетон» безвозвратно померкла.

  Следующий месяц был для него самым тяжелым из всех трех с половиной лет, проведенных в армии. Навалилась жуткая депрессия, чувство вины не проходило. Дежурства проходили на автомате, не вызывая никаких эмоций. Однажды находясь в тех. здании Вадька попробовал напиться, чтобы отвлечься от гнетущего состояния. На дежурствах для протирки узлов аппаратуры использовался технический спирт. Первая кружка никак на него не подействовала, ничего не менялось. Тогда он выпил вторую, а за ней и третью. Минут через двадцать началась сильная резь в желудке. Когда терпеть боль стало невозможно он позвонил дежурному и сказал, что отравился спиртом. В медсанчасти сперва его промывали водой, а потом заставили проглотить содержимое большой склянки с бариевой кашей. Сделанный на следующий день контрастный рентген, показал двухсантиметровую язву двенадцатиперстной кишки.

  Полученное наказание, в виде лишения увольнений на месяц, даже не расстроило.
В начале весны пришло письмо от матери. Она писала, что прошла месячный реабилитационный курс в кардиологическом санатории и сейчас чувствует себя хорошо. Написала, что к ним домой приезжала Светка, узнать не случилось ли чего-нибудь с ним, жаловалась, что он не отвечает на её письма. Мать выручила его сказав, что и сама не получает писем, и оставив Светку в неведении. Матери больше нравилась Лялька, она считала, что Вадька Ляльку прохлопал.

  Понемножку у Вадьки стал восстанавливаться интерес к жизни. Они с Володей Чунбаем нарисовали на ватманском листе проект переделки столовой. По этому проекту три длинных стола, рассчитанных на посадку за каждый по 16 человек, с такими же длинными скамейками, должны были уступить место аккуратным квадратным столикам на четверых в комплекте с четырьмя стульями. Стены намечалось побелить известью с красителем желтого цвета и украсить абстрактным геометрическим рисунком, состоящим из разноцветных, тонких перекрещивающихся полос. На белом потолке разместились два больших светильника-тарелки. Отвели на стенах место и для картин, нарисованных Вадькой и Володей еще в прошлом году. Они показали свой проект замполиту. Тот, помня реакцию вышестоящего коллеги, замполита части, на переделанный хоз. уголок, проект одобрил и обещал уговорить Киву.

  Поскольку средств на покупку такой мебели никто бы не дал, было решено делать её самим. Матвеевский совхоз выделил пиломатериал для изготовления столиков, а стулья было решено сделать с помощью сварных конструкций, из тонкой водопроводной трубы, на которые закреплялись сидения и спинки из фанеры. Кива договорился с начальником, находившейся поблизости мужской зоны для заключенных, там были и гибочный станок для труб, и сварочный аппарат.

  Отвезти в зону трубы, проконтролировать изготовление конструкций и доставку их обратно на «Ацетон», Вадька вызвался сам. Когда он первый раз приехал с трубами, то прежде чем его ГАЗ-51 пропустили на территорию зоны, машину тщательно осмотрели, а его самого проинструктировал заместитель начальника, как общаться с заключенными, что можно, а чего делать нельзя. В этот день Вадька провел там несколько часов и поехал обратно, только убедившись, что выполнявшие заказ трое заключенных, имевших гражданские профессии слесарей и сварщика, делают все правильно. За готовой продукцией он должен был приехать через три дня. Когда он садился за руль к нему подошел сварщик и попросил в следующий приезд привезти три пачки чая. Вадька сказал, что не обещает, но попробует.

  По дороге на «Ацетон» он раздумывал, как это сделать, чтобы проверка на въезде в зону не нашла эту контрабанду. Естественно он знал, что чай нужен для изготовления «чифира». Паркуя машину около гаража, Вадька встретил одного из двух штатных водителей центра, Витю Копылова и рассказал ему о полученной просьбе. Витя предложил спрятать чай под крышкой воздушного фильтра двигателя. Вадька помнил, как тщательно проводился осмотр, и подумал, что лучше не рисковать, ведь тогда бы получалось, что он шел на нарушение намеренно.

  Поэтому он решил понадеяться «на авось» и везти чай в папке с чертежами, которую у него прошлый раз не проверяли. В конце концов конкретно о запрете на провоз чая его не предупреждали и можно сыграв под дурачка, сослаться на это. Папку, к счастью, у него опять проверять не стали, а посему Вадька и трое просителей, остались довольны друг другом.

  Еще две недели ушло на окончательную сборку и окраску столов и стульев, стены и потолок окрашивались в вечернее время после ужина. Накануне открытия старые столы и лавки вынесли, новые поставили.  Радикально обновленная столовая была готова принять пришедших на завтрак.

  Вадька в этот день дежурил по казарме и когда на пороге появился дежурный по тех. зданию офицер, капитан Косанин, сопроводил его до столовой, чтобы посмотреть на его реакцию. Тот, удивленно покачивая головой, только произнес:
- Ну, вы, блин даете!
Он с явным удовольствием сел за стол, предназначенный исключительно для дежурных офицеров и приступив к завтраку еще некоторое время вертел головой рассматривая произошедшие изменения. Приехавший вскоре майор Кива, окинув столовую взглядом, сказал сопровождавшему его замполиту Голодцову:

  - Если что, отвечать тебе, я тебя предупреждал,
  — после чего прошествовал в канцелярию.

  Удивительный он был человек. Вот именно таких командиров называют — "отец солдатам"! За внешней грубоватостью пряталась мудрость, честность и забота о своих подопечных. Сам совершенно не спортивного вида, небольшого роста с намечающимся брюшком, он беззаветно любил все виды спорта и отчаянно болел за свою команду. Один раз в месяц он любил проводить проверку всего личного состава центра, включая офицеров, на предмет их физической подготовки. На общем построении все стояли без гимнастерок, солдаты — в нательных рубахах, офицеры — в майках.

  Любимыми видами упражнений для проверки у майора Кивы были отжимания от пола, подтягивание на перекладине, а коронным номером было поднятие прямых ног под углом в 90 градусов при висе на перекладине. Он показывал, как может держать такой «уголок» в течении пяти минут и требовал этого же от всех без исключения. Тяжелее всего приходилось одному из дежурных офицеров по тех. зданию, старшему лейтенанту Бортнику и замполиту Голодцову. Они могли продержать «уголок» не более минуты и Кива перед всем строем публично устраивал им разнос, обещая вызвать к себе их жен и узнать, как часто их мужья по ночам накачивают свой брюшной пресс. Кива был женат, но детей у них с женой не было.

  Однажды Вадька побывал у него в доме. Увидев, как уверенно Вадька обращается с различными строительными инструментами при изготовлении новой мебели для хоз. уголка и столовой, Кива как-то попросил его приехать к нему домой и повесить на окна новые карнизы, купленные женой в магазине. Жена Кивы была примерно одного с ним возраста, на полголовы выше своего мужа, у неё была красивая фигура и очень миловидное лицо. Пока Вадька прикреплял шурупами карнизы, она расспрашивала его о родителях, чем он занимался до армии, а когда работа была закончена, тюль и плотные шелковые шторы закреплены на карнизах, накормила его вкусными домашними котлетами.

  Начиналось лето дембельского для Вадьки года. В начале июня на "Ацетон" для продолжения службы прибыл Виктор Падерин. Падерин был одним из сержантов-командиров отделений в учебке, причем выгодно тогда отличался от других тем, что никогда не позволял себе издеваться и унижать подчиненных. У других в арсенале применяемых ими «воспитательных мер» были, например, такие: — во время занятий на плацу строевой подготовкой заставить «молодых» ползать на животе в наиболее грязных местах, а потом утром требовать, чтобы форма была постирана и поглажена; или, если «молодой» мыл, допустим, пол в казарме, шиком считалось пройти мимо и опрокинуть ему ведро; или просто плюнуть на уже вымытый пол; или, приведя «молодых» в столовую, мучить их командами: «Сесть; Встать», а потом, не дав притронуться к пище, дать команду: «Выходить строиться».

  Виктор до армии жил в Кемерово, успел после школы немного поработать в шахте и, видимо, по этой причине казался более самодостаточным, нежели остальные сержанты. Он любил читать, в свободное время у него в руках всегда была какая-нибудь книга. На этой почве они с Вадькой и подружились. Но вот однажды он был со своим отделением в карауле на охране армейских складов и при приемке-сдаче оружия незаметно похитил пистолет Макарова, для чего — он и сам не знал; может быть, сказалась капелька цыганской крови, присутствующая в нем. Кража на следующий день обнаружилась, пистолет вернули, а Виктора трибунал разжаловал в рядовые и приговорил к двум годам дисбата. Освободили его на три месяца раньше срока и дослуживать он приехал теперь на «Ацетон», где был направлен под начало старшины в хоз. отделение готовить кочегарку к зимнему сезону.

  Наводя там порядок, Виктор на чердаке обнаружил новехонький молочный бидон, емкостью в 38 литров. Как он там оказался, никто не знал.
Виктор рассказал о находке Вадьке, а тот поделился информацией с остальными сержантами. Толя Кожин вспомнил, что в таком бидоне его отец делал брагу, и все загорелись этой идеей.

  Двух водителей, ходивших в Матвеевку к своим девицам, не посвящая в курс дела попросили достать в деревне пару килограммов зерна пшеницы, а Чунбай, будучи в увольнении, купил в магазине килограмм изюма. Сахарный песок «позаимствовали» в кладовке, где хранилось продовольствие. В духовке печки на кухне насушили черных сухарей. Все ингредиенты были в сборе. Местом для настаивания браги выбрали расположенные в тех. здании под потолком антресоли. Там всегда было очень тепло от воздуха, поступающего из систем охлаждения передатчиков. Через две недели хотели пробовать, но решили подстраховаться и подождать еще одну, чтобы брага полностью выходилась. Жизнь в армии во многом отличается от «гражданки». Вот и сейчас, не прошло и трех дней, как неожиданно начались военные учения, проводимые 11-ой армией ПВО.

  На «Ацетон» были вызваны по тревоге все без исключения офицеры. Учения должны были продлиться неделю. Целью учений было осуществление связи с командными пунктами, как со стационарных передатчиков, так и при разворачивании мобильных установок. Вадька дежурил в казарме, когда там появился пришедший на обед капитан Косанин. Увидев Вадьку и направляясь в столовую, он поманил его пальцем за собой. Вадька присел с ним за столик.

  — Слушай, что сейчас в тех.здании произошло!
  — хитро поглядывая на Вадьку, начал Косанин.

  — Представляешь на «Урале» («Урал» это был самый мощный на центре 25-киловаттный передатчик) при настройке на максимальную  мощность сгорел фидер! (Фидер — медный полый проводник в виде трубки диаметром примерно 2 см.соединяющий передатчик с передающей антенной.)

  — А нам вводную дали связать штаб армии с Москвой. Паляков вспомнил, что на антресолях должны быть бухты фидеров, полез туда искать, а там фляга молочная стоит. Он запор открыл, а из фляги, как шибанет, он чуть не спикировал с антресолей!

Вадька изо всех сил пытался скрыть следы на лице от охватившей его досады и разочарования. Прав был Чунбай, предлагавший снять пробу и переместить флягу, теперь уже в холодное место.

  Все-таки, видимо, на  лице Вадьки, что-то отразилось, потому что Косанин подозрительно посмотрел на него и спросил, не знает ли он, кто туда эту флягу поставил.

  — Понятия не имею, товарищ капитан! Я не понял, что шибануло-то? Что во фляге-то было?

  — Что?! Брага там была! Да такая классная, я попробовал!

  — Ну и что Паляков с ней сделал? Вылили, что ли?

  — Ну ты даешь! — возмутился Косанин.

  — Такую вещь выливать! Киве доложили, он велел её в квартиру, где мы сейчас спим, привезти!

  — Понятно, повезло вам! — наконец выдавил из себя улыбку Вадька.

  Ребята погоревали по поводу безвозвратно пропавшей браги. Больше всего расстроило то, что второй такой фляги было уже не найти, дабы повторить эксперимент с учетом неоправданной самоуверенности, что их заначку никто не найдет. Но на следующий день, когда Вадька был свободен от дежурств, ему все же удалось попробовать изготовленный ими продукт.

  Дело было так.  Поскольку внутриармейские учения проводились только в дневное время, досуг офицеров, лишенных домашнего очага, был весьма скуден. Они резались в нарды и домино играли в карты, в «дурака» и в «очко», но это скоро приелось Киве. Он хотел расписать «пулю», то есть сыграть в преферанс, но необходимый третий игрок, место которого принадлежало, вернувшемуся на преподавание в академию, майору Корлевецкому, отсутствовал. И тут ему в голову пришла мысль, что Панурин, как бывший студент, может уметь играть в преферанс. Кива позвонил в казарму и велел передать Панурину, чтобы тот явился.

  Вадьку отец научил играть во многие, в том числе редкие карточные игры, когда тот был еще школьником. Отец не без оснований считал, что эти игры развивают у человека логическое мышление и учат просчитывать любую ситуацию наперед.

  Играли в «классику», то есть с «разбойником», «распасами» и «бомбами». Кива и капитан Паляков играли на деньги, а Вадьке Кива предложил в случае его проигрыша лишиться увольнений на месяц, а в случае выигрыша — получить два раза увольнение на сутки. Кива играл очень азартно, много рисковал и у него быстро росла «гора». Когда он сел без двух на «мизере», причем на «бомбе», то демонстративно постучал себе сжатым кулаком по голове и обратился к Палякову:

  — Где этот твой вчерашний трофей, налей горло промочить, пересохло всё!

  Паляков подошел к стоящей в углу фляге и наполняя кружки, посмотрел на Киву и кивнул головой в сторону Вадьки.

  — Да налей! Пусть попробует, что сотворили. Наверняка принимал участие!

Играли допоздна. В выигрыше оказался один Вадька.

  — Да… На деньги я с тобой играть не буду, можно и без штанов остаться, — резюмировал майор.

Еще Кива любил посещать рестораны. Он немного грубовато заигрывал с молодыми официантками, а поскольку оставлял им щедрые чаевые, они запоминали его в лицо.
Вскоре представилась возможность на это посмотреть.

  Четверка старших сержантов, после продолжительной агитации замполита, написала заявления о приеме их в члены партии. В качестве поручителя с ними на центральный узел связи поехал Кива. А когда они прошли отбор и стали кандидатами в члены КПСС, перед тем, как отправить их обратно на «Ацетон» он предложил им зайти пообедать в ресторан, предупредив, что они будут только есть, а вот он имеет право выпить в связи с таким знаменательным событием.

  В ресторане при аэровокзале они заняли половину стола, стоявшего в углу зала, предназначенного, видимо, для больших компаний. Кива, севший в торце стола, откуда ему было удобно обозревать весь зал, зычным голосом позвал какую-то Галину. Ею оказалась пышнотелая официантка средних лет, с большим бюстом, выпирающим из облегающей кофточки.

  — Галя, милочка моя, а принеси-ка нам пять тех бифштексов, ну, которые с яйцами, пять помидорных салатиков, ну и мне двести грамм в графинчике! — и он легонько коснулся рукой круглой попки официантки, уже повернувшейся выполнять заказ.

  — Ой! Одерните, Александр Михайлович! — Она игриво подставила подол коротенькой юбочки.

  — А то меня мальчики любить не будут! — кокетливо поглядывая на ребят, продолжила она.

  — Давай-давай шустри нам поскорее, мальчиков ей подавай! — приревновал подыгрывая ей, Кива.

  Заработанные столь неподходящим для армии способом увольнения скоро очень пригодились Вадьке. На авиационном заводе в Иркутске, где работал брат Светки Василий, сконструировали новый тренажер для летчиков, летающих на новых армейских истребителях. Его в составе бригады наладчиков направили в Хабаровск, на «Большой аэродром», под этим названием скрывалась огромная авиационная военная база "Терек", на которой в разное время дислоцировалось множество авиационных подразделений, в том числе здесь во время войны формировался знаменитый истребительный полк «Нормандия-Неман».

  Светлана, узнав о командировке брата, упросила взять её с собой.
Про свое «секретное» посещение Иркутска Вадька ей так и не рассказал, отчетливо представляя себе масштабы возможной обиды. За последнее время он «исправился» и написал, аж три письма, а получив столько же, был более-менее в курсе всех последних иркутских событий, конечно. главным образом касающихся Светланы.

  Два из четырех дней пребывания Светланы в Хабаровске Вадьке удалось провести вместе с ней. Они прогулялись по центру города, позагорали на пляже, искупались в Амуре.

Зашли и к Ванькиным родителям, где Вадька представил Светлану, как свою невесту. Прощаясь, они думали, что расставание продлится всего два месяца. Вадька на вполне законных основаниях надеялся демобилизоваться к началу учебного года. Но, как любят говорить суеверные люди:  "Человек предполагает, а Бог располагает."  Все оказалось не так гладко.

  В полученном из дома письме мать писала, что отца переводят на работу в Москву, ему уже дали там квартиру и они буквально через неделю уезжают из Иркутска.
Это сообщение сразу поставило перед Вадькой целую кучу вопросов.
Своего жилья в Иркутске не оставалось, значит, надо будет или устраиваться в общежитие или жениться на Светлане и идти к ним в дом примаком. Третий вариант предполагал приезд в Москву к родителям и продолжение учебы в московском вузе, но захочет ли поехать с ним Светлана...

  В середине августа майор Кива, под настойчивым давлением жены, ушел в отпуск, который не брал несколько лет. Врио командира центра был назначен замполит, майор Голодцов, с которым отношения у Вадьки резко ухудшились. Причиной явилось развитие событий, последовавшее за инцидентом случившемся на приемном центре под кодовым именем «Мята» Вместе с Чунбаем, Красноштановым и Кожиным курс подготовки в «учебке» проходили еще двое выпускников Омского радиотехнического техникума. После «учебки» они попали на «Мяту» и, также, как и «ацетоновская» четверка, были приняты в кандидаты в члены партии. Во время последних учений дежурный офицер, находящийся на смене, напился пьяным, устроил драку и в результате «завалил» сеанс связи, но при разбирательстве всю вину свалил на этих ребят.

  На партсобрании проходившем в актовом зале центрального узла связи их вычеркнули из списка кандидатов. Вадька присоединился к трем их землякам, заявившим, что из-за произошедшей несправедливости они тоже отзывают свои заявления о приеме в кандидаты. Их всех удалили с собрания. По дошедшим слухам, затем выступали замполиты обоих подразделений и каялись, что рекомендовали недостаточно проверенных людей.

  В эти же дни с «Ацетона» демобилизовался старшина Горелов. У него по-прежнему была не здорова дочка, врачи рекомендовали сменить климат, и старшина с семьей решил перебраться на Ставрополье, где у него жила родная сестра.
Уезжая в отпуск Кива наказал оставшемуся вместо него майору Голодцову, закончить ремонт в казарме. Тут-то замполит и сделал иезуитский ход, назначил Вадьку исполнять обязанности старшины, в том числе и по обеспечению ремонтных работ.

  Вадька предупредил его, что ждет вызов из университета. Такие вызовы, призванных в армию студентов, были в порядке вещей и, как правило, их отпускали к началу учебного года.

  Но Голодцов заявил Вадьке: когда мол вызов придет, тогда и решать будем. К концу сентября из отпуска вернулся Кива. Вадька, улучив момент, когда Кива остался в канцелярии один, зашел и обратился с просьбой узнать действительно ли вызов ему не пришел. Кива ничего не обещал, но, тем не менее, выяснил у Кондратьева, замполита части приходил ли из Иркутского университета запрос на Вадьку.

  К концу октября основные работы по ремонту были сделаны.  Полы во всех помещениях казармы были заменены на новые. И вот однажды, приехав на центр, Кива вызвал к себе Вадьку.

  — Вот что я хочу тебе сказать, вызов тебе действительно приходил, но сейчас ты уже опоздал к началу учебного года, поэтому руками махать не будем. Приказ о демобилизации призыва вашего года подписан министром обороны, так что демобилизуемся все вместе!

Вадька недоуменно посмотрел на него.

  — Что значит "вместе", товарищ майор?

  — А то и значит! Мне предложили после отпуска два варианта: или годичная учеба в академии и продолжение службы, или присвоение звания подполковника и увольнение на пенсию. Мы с женой выбрали второй вариант. Хватит, отвоевался…

Через три дня от «Ацетона отъехал автобус с «дембелями». Как и всегда провожать их ехал подполковник Кива.

Эпилог

  В Иркутск Вадька прилетел, уже в гражданской одежде. Кива завел его к начальнику аэропорта с которым был знаком. На прощание Вадька обнял его, как обнял бы самого близкого человека.

  Пиджака и свитера под ним было явно маловато для мороза, близкого к 30-градусному. Поэтому Вадька юркнул в одну из машин с зеленым огоньком, поджидавших пассажиров с прилетевшего рейса. Из письма Светланы он знал, что она сейчас находится на Байкальском целлюлозно-бумажном комбинате, где проходит преддипломную практику. Вернуться в Иркутск она должна была только в середине декабря. Поэтому Вадька поехал в общежитие и договорился с комендантом, что тот даст ему раскладушку с матрацем и одеялом, чтобы пару дней перекантоваться в Ванькиной комнате и забрать свои документы из деканата.

  В Москве Вадька, не теряя времени, начал объезд московских вузов. Ему пришла в голову мысль, что лучше всего ему пойти опять на третий курс, чтобы за полгода восстановить в памяти пройденный, но уже сильно подзабытый материал.

  После окончания практики Светланы, Вадька уговорил её приехать в Москву в небольшом перерыве, который образовался у неё перед госэкзаменами и защитой диплома. Она поддалась на его уговоры и перед Новым годом прилетела в Москву. Третьего января они пошли подавать заявления в ЗАГС. Но оказалось, что по правилам надо ждать две недели. Вадька обрисовал ситуацию и после получасового диалога с заведующей, та сдалась, согласившись принять заявления задним числом. они расписались и этим же вечером Светлана улетела обратно в Иркутск.

  После защиты диплома, прошедшей успешно, в Москву она не поехала, написав, что серьёзно заболел отец. Потом было месячное молчание и наконец в апреле Вадька получил от неё письмо в котором обнаружил на официальном бланке свидетельство о их разводе: «Согласно полученным заявлениям от Ракитиной Светланы Семеновны и Панурина Вадима Федоровича, а также принимая во внимание отсутствие у них детей и взаимных претензий, ЗАГС Кировского района г. Иркутска принял решение о расторжении брака заявителей»

  Как выяснилось впоследствии, во время сдачи экзаменов, в Светку влюбился уже немолодой преподаватель из их института. Она не хотела уезжать из Иркутска, поэтому согласилась на его предложение руки и сердца, а также на предложенную им работу на кафедре.

Вадька недолго погоревал, на большее времени не было. Ему удалось восстановиться на третьем курсе МЭИ.

  Параллельно он подыскивал себе работу. Опять помог волейбол. Женька Верстов, которого он разыскал в Москве, работал в одном из НИИ Академии наук. Иногда после работы они ходили играть в волейбол в арендованный институтом зал. Женька позвал его туда «размять косточки». Там Вадька познакомился с начальником лаборатории в которой работал Женька. После разговора с Вадькой, тот предложил ему место в своей лаборатории. Вадька перевелся на вечернее отделение МЭИ, а через полгода влюбился в новенькую лаборантку...